Текст книги "Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола"
Автор книги: Вера Бокова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Вера Михайловна Бокова
Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола
Детство в царском доме. Как растили наследников русского престола
Вступление
С XVI по начало XX века Россия была монархическим государством, во главе которого с 1547 по 1721 год находился царь, а с 1721 по 1917-й – император. Власть русского государя была самодержавной, единоличной. Особа его была священна и неприкосновенна. Государь объединял в своих руках и законодательную, и исполнительную власть, вершил внешнюю политику, заключал мир и договоры с иностранными государствами, являлся «державным вождем» армии и флота. Он жаловал титулы, ордена, знаки отличия, права состояния, осуществлял судебную власть, обладал правом помилования и смягчения приговоров.
Монарх одновременно являлся и символом государства, и главным его слугой. Официальная идеология пропагандировала, что неограниченная власть русского царя основывается не только на Провидении, но и не в меньшей степени на его подвигах на ратном поле и усилиях на ниве строения государства.
В этих условиях большое внимание должно было уделяться формированию личности, навыков и знаний будущего монарха. Царская, а затем императорская семья состояла из самого государя, его жены и детей, его братьев и сестер с их супругами и детьми. Все вместе они составляли царствующий (императорский) дом, который уже с конца XVIII века стал разрастаться и к началу XX века составлял более двухсот человек. Все цари стремились обзавестись максимально возможным числом детей, чтобы упрочить положение своего рода на престоле и помимо основного наследника престола иметь «запасные варианты» наследования.
Возглавлялся императорский дом императором (царем) и императрицей (царицей), «Его и Ее величествами». Дети императорской четы в XVI–XVII веках назывались царевичами и царевнами (позднее эти слова остались в разговорной речи). Петр I стал называть своих детей цесаревичами и цесаревнами (такие титулы, в частности, были у его дочерей Анны и Елизаветы), но в более поздние времена такой титул стали присваивать только наследнику престола, а всех других детей называли великими князьями и великими княжнами. К ним обращались «Ваше высочество». По мере роста царской семьи великими князьями становились и братья царствующего монарха, и их дети (т. е. царские внуки), а также дети детей (царские правнуки). Число великих князей грозило превзойти все разумные пределы, а ведь каждому великому князю полагалось государственное содержание, штат, дворцы и резиденции. Поэтому император Александр III повелел урезать права и доходы правнуков императора и их потомков и именовать их «князьями императорской крови» с обращением «Ваша светлость». 2 июля 1886 года был издан новый закон, по которому правнуки императора признавались не великими князьями, а князьями императорской крови и должны были титуловаться не императорскими высочествами, а просто высочествами. В этот момент в императорской фамилии насчитывалось двадцать два мужчины, которые носили титулы великих князей.
Жены великих князей титуловались великими княгинями. Таким же титулом именовались дочери императора или великих князей, если после замужества они оставались жить в России. Вообще же девочки из царской семьи после замужества получали тот же титул, который имели их супруги. До замужества девочки носили титул великих княжон.
В конце XIX века помимо Романовых в состав царской семьи входили принцы Мекленбург-Стрелицкие и Ольденбургские, герцоги Лейхтенбергские. Все они, женившись на великих княжнах, стали членами императорского дома и постоянно жили в России.
Супругами представителей императорского дома могли быть только протестанты и ни в коем случае католики. Поэтому с Габсбургами, Бурбонами и домом Браганцы русский императорский дом никогда не роднился, но зато часто брал невест и женихов из различных германских владетельных домов.
Братья и другие родственники царя обязаны были беспрекословно исполнять возлагаемые на них императором обязанности.
Принадлежность к правящей династии давала большие права, но и налагала огромные обязанности. Романовы не имели права заниматься чем-либо, кроме военной службы, особенно в молодости. Не избавляла от этой обязанности даже серьезная одаренность в иных сферах – а среди Романовых были люди очень одаренные, такие как превосходный поэт «К. Р.» (внук Николая I – великий князь Константин Николаевич) или замечательный историк великий князь Николай Михайлович. Оба они вынуждены были заниматься главным делом своей жизни в промежутках между учениями, парадами, летними лагерями и прочей рутиной военной профессии.
Несмотря на свой уникальный статус, царская семья была не только духовным символом нации, но и просто семьей, в укладе жизни которой было много общего со всей русской аристократией.
Правда, если в обычной семье детей могли баловать, то в семьях, принадлежащих к императорскому дому, старались этого не допускать. Обычный дворянин мог исповедовать любые политические пристрастия – в семьях же императорского дома приветствовались умеренно-консервативные воззрения, царская семья должна была быть выше любых политических пристрастий (во всяком случае, внешне).
Как и для всякого российского дворянина, для царских детей на первом месте стояла идея верности долгу и личной ответственности перед Отечеством.
Система воспитания царских отпрысков, прежде чем окончательно сформироваться, впитала в себя зарубежный опыт и педагогические теории, практические
потребности и индивидуальные наработки. В общем, царское воспитание прошло тот же путь, что и дворянское воспитание вообще. Немало на этом пути было проб и ошибок, успехов и провалов – только провалы и ошибки, как и педагогический брак, стоили много дороже, чем в случаях с простыми смертными.
В царской семье считалось, что соответствующее статусу образование получили только Александр I и Александр II. Остальные представители Романовых изучали по преимуществу языки и военные науки.
Бережение и научение
Жизнь русских царей с рождения и до смерти довольно подробно регламентировалась и соответствовала «чину» – набору правил и предписаний, призванных упорядочить жизнь и придать ей стройность и систему. Существовали тексты, описывающие тот или иной чин («Чин венчания на царство», «Чин свадебный» и т. д.); еще больше чинов известны были в устной традиции. Все вместе они составляли и образцы-модели того или иного действия (как это должно быть), и руководство к такому действию.
Все течение жизни царских детей должно было быть «чинным» и регулировалось традицией и системой народных представлений.
Рождался ребенок всегда вне жилых помещений, как правило, в бане. Незадолго до родов в одной из дворцовых палат («Крестовой») устраивалось царицыно «место» – богато убранная постель, окруженная лавками для сидения.
Как только начинались схватки, в хоромы царицы приходило духовенство, служило молебен с водосвятием, а потом ближние женщины вместе с повитухой под руки вели царицу и «сажали на место». Здесь все вместе дожидались начала собственно родов. Баню тем временем жарко топили, и, когда приспевало время, царицу переводили туда. В «мыльне» происходил главный акт родин.
Сразу после появления на свет ребенка посылали за духовником и сообщали радостную весть царю-отцу. Духовник нарекал имя новорожденному (обычно того святого, который праздновался на восьмой день от родин). После этого государь шел сам смотреть на младенца и посылал сообщить о новости патриарху.
Далее на протяжении нескольких дней радостное событие праздновали: служили молебны, раздавали по церквам и монастырям, а также по богадельням и тюрьмам милостыню. Царь объявлял амнистию за незначительные преступления. Устраивался родильный стол, производили большие пожалования служилым людям, награждалась родня царицы. Во все города, к митрополитам, архиепископам и прочим церковным иерархам, к воеводам и по монастырям рассылали грамоты, «чтоб они Бога молили за государские здоровья и за новорожденного царевича». После этого воеводы и прочие ответственные лица собирались в Москву с подарками для новорожденного, чтобы показать, как они радуются государевой радости.
Младенцу подносились благословенные кресты и иные святыни, а также дары от родных и ближних людей, от придворных, от духовенства, торговых и посадских людей. Чаще всего это были драгоценные кубки. Во дворец дары везли в течение нескольких недель и даже месяцев – из ближних и дальних мест. Обычай требовал отвечать на подношения – отдариваться от имени самого новорожденного. Так, старице Марфе (матери царя Михаила Романова) «для государевой радости» о новорожденном были как-то поднесены серебряные кубок и стопа, а также бархат, камка и сорок соболей. Но ответные дары подносились не всем. Часть подношений рассматривалась как проявление обязательного верноподданнического долга. Из даров духовенства брали только иконы, кресты, мощевики и прочее, имевшее отношение к религии, остальное же по исполнении чина дарения возвращали обратно. Таким образом строго оберегали и государеву честь, и честь царевича.
С младенца снималась «мера рождения», и в эту меру заказывали икону его тезоименитого ангела. Потом эта икона сопровождала царевича или царевну всю их жизнь, а после кончины висела над их гробницей.
Через несколько дней, смотря по состоянию здоровья младенца, устраивались крестины – «рождение во Святом Духе». Крещение должно было и воцерковить ребенка, и «закрепить» его на земле. Начиная с Ивана Грозного, в царской семье утвердилась традиция крестить новорожденных детей в Чудовом монастыре, где покоились мощи св. митрополита Алексия. После крестин младенца возлагали на раку с мощами, символически поручая его заботам чтимого святого. В дальнейшем – через несколько месяцев – маленького царевича могли свозить в Троице-Сергиев монастырь и там возложить еще и на гробницу св. Сергия Радонежского, покровителя всей Русской земли. Во всяком случае, так было с Иваном Грозным и его сыновьями.
Царь Алексей Михайлович несколько раз изменял старинному обыкновению и крестил своих детей также в Успенском соборе Кремля или во внутридворцовой церкви св. Екатерины, но с детьми от Натальи Нарышкиной вернулся к прежнему обыкновению, так что Петра Алексеевича и обеих его сестер – Наталью и рано умершую Федосью – крестили вновь в Чудовом монастыре.
Обряд крещения царственных детей совершал либо патриарх, либо личный духовник государя – обычно это был протопоп Благовещенского собора Кремля. Крестными родителями (восприемниками) могли быть иноки наиболее известных монастырей – тех же Троицкого и Чудова, – но случалось, что эту обязанность исполнял старший брат новорожденного (крестным Петра Алексеевича был его брат, будущий царь Федор Алексеевич).
Крестной матерью становилась какая-нибудь из царевен – сестер новорожденного, его тетка или другие царские родственницы. После крестин устраивался еще один стол, после которого царевича благословляли образами и разными ценными дарами. Затем, выпив заздравные чаши в честь царевича, гости разъезжались. Во дворе в этот день (как и в предыдущее, родинное пированье) устраивалось угощение для стрельцов, пушкарей и прочих служилых людей: ставили сто, а то и двести ведер водки, еще пива и меда, «и кто хочет пить окромя стрельцов, и ему пить вольно».
При рождении девочки соблюдали те же обычаи, только жалованья и подарков раздавали поменьше и праздновали не так долго.
До пятилетнего возраста мальчики находились в женских руках и жили на женской половине дворца, в особых комнатах.
Мать могла сколько угодно ласкать и «тетешкать» ребенка, играть с ним и на него любоваться, но вся будничная забота о малыше ложилась на специально приставленный и довольно многочисленный женский штат. Матери-царице не по статусу было даже вскармливать младенца: этим занималась только специально отобранная кормилица.
В этом отношении русская традиция не отличалась от западноевропейской. В Европе XVI–XVIII веков чем знатнее была женщина, тем меньше она должна была заниматься собственными детьми. Во Франции знатный новорожденный в большинстве случаев сразу после крещения вообще отбывал вместе с наемной кормилицей к ней в деревню и оставался там безвыездно до тех пор, пока не приходила пора его учить. Ребенок рос, и кормилица плавно превращалась в няню. Родители навещали его раз или два в год (или вовсе не навещали, смотря по обстоятельствам). Потом приезжал поверенный родителей, расплачивался с кормилицей, забирал ребенка и перевозил его в закрытую военную или монастырскую школу (очень редко домой, буде отцу и матери вдруг захотелось бы учить дитя дома). В этой школе юный аристократ и оставался до шестнадцати лет, после чего возвращался домой и имел наконец счастье – часто впервые – увидеть своих родителей, а потом поступал на службу. Это что касается юношей, девушек же вскоре выдавали замуж.
Русский детский придворный штат (его тоже называли чином) состоял из мамки, множества нянек, кормилицы, казначеи, постельниц, горничных, прачек, швей и т. д. Входила в штат и принявшая ребенка повивальная бабка. Под именем комнатной бабки она оставалась при царевиче до его пятилетнего возраста. В силу своей профессии повитуха знала все, что относится до женского и детского здоровья, и была главным авторитетом в лечении детей. Также она знала все обряды, приметы, магические действия, обереги, молитвы и заговоры, обеспечивающие младенцу здоровье и благополучие. Она умела по количеству и расположению родинок на теле предсказать судьбу ребенка, запрещала падать на его колыбель лунному свету – чтобы сон не пропал, не давала глядеть на него на спящего – чтобы не испортили, мазала ему за ушком сажей от сглаза, а перед встречей с новым человеком сыпала на темечко под шапочку чуток соли, приговаривая: «Злому, лихому соли в глаз». Словом, обязанности бабки были многообразны и очень важны. При царевнах она могла остаться как лекарка и отчасти ведунья на всю их жизнь.
Мамой или мамкой царевича назначалась «боярыня честная, вдова старая», которая исполняла роль старшей воспитательницы. Все другие женщины находились у нее под командой, а сама она лично отвечала за жизнь и благополучие младенца. Должность эта была почетной, и выбирали на нее представительниц лучших фамилий. Мамка получала изрядное жалованье – 100 рублей в год (для сравнения: комнатной бабке платили полтора рубля в год и отсыпали 6 четвертей хлеба: овса и ржи). Свое звание и жалованье она сохраняла пожизненно.
Кормилицу для царского ребенка подбирали с особым тщанием из числа придворных или городских женщин любого звания, недавно произведших на свет собственное дитя. «А на воспитание царевича или царевны, – писал в XVII веке публицист Г. Котошихин, – выбирают всяких чинов из жен – жену добрую, и чистую, и млеком сладостну, и здорову, и живет та жена у царицы в Верху на воспитание год». После завершения этого срока кормилиц жаловали подарками и льготами. Если это была дворянка, государь назначал ее мужа воеводой либо давал ему вотчину. Мужа более скромного происхождения награждал деньгами и «честью», а с податного человека пожизненно снимал все подати (налоги). Кормилица царских детей «целовала крест» в том, чтобы «государям своим и ему (имя рек) государю (государыне, если речь шла о девочке) служити и прямити и добра хотети во всем без всякия хитрости, и… от сосца своего кормити с великим береженьем и со опасеньем, а зелья лихова и коренья в естве и в питье не подати… и лихих волшебных слов не наговаривать и над государским платьем, и над сорочками, и над портами, и над полотенцами, и над постелями, и над всякими государскими обиходы лиха никоторого не мнити, и ото всякого лиха оберегати, и над подругами своими и надо всякими людьми смотрити и беречи накрепко».
Одной из обязанностей женского штата было всячески скрывать царственное дитя от посторонних глаз. Это делалось и для безопасности и, главным образом, для защиты от наговора и колдовства.
Видеть ребенка могли только свои; посторонних избегали. Попасть на женскую половину могли только женщины и немногие из особо доверенных слуг-мужчин. Если царским детям случалось выходить из дворца в церковь, по обеим сторонам от них слуги несли на вытянутых вверх руках «суконные полы», создавая вокруг высочайшей особы своего рода передвижную ширму. В церкви же их окружали другие ширмы, с тафтяными занавесками, да и лишних прихожан при этом в церковь старались не пускать: были только бояре и ближние люди. Возили царских детей в возках и колымагах с наглухо занавешенными окнами. Окна детских комнат разрисовывались по слюде цветами и зверями, так что снаружи рассмотреть, что делается внутри, было невозможно. Двор, куда детей выпускали играть, был обнесен высоким глухим забором.
В таком строгом затворе мальчики пребывали до совершеннолетия, до пятнадцати лет, а девочки – по сути, всю жизнь, ибо этикет воспрещал не только девице, но и женщине из царского дома показываться на глаза посторонним.
Вместе с тем при всей изолированности царевичей от внешнего мира они не были лишены общества других детей. В раннем детстве им составляли компанию братья-ровесники и сестры, а также дети слуг и придворных («жильцы»). Позднее к ним приставляли еще группу специально отобранных сверстников для услуг, игр и забав («робяток», как их называли). Эти дети – как правило, отпрыски придворных, а также родственники по матери (среди мальчиков, росших вместе с Петром I, к примеру, были Нарышкины, Матвеев, Головкин, Стрешнев) – взрослели вместе с царевичем и впоследствии становились его «стольниками», ближними, «комнатными» людьми. Их одевали одинаково – в малиновые суконные кафтаны на беличьем меху, с золочеными пуговицами, и в шапки и рукавицы из того же сукна.
Важной заботой женского штата в первые лета жизни царственного ребенка было эту самую жизнь ему сохранить. Детская смертность в те времена была чудовищно высокой не только у простых смертных, но и у царей. Так, из шестерых детей, рожденных Ивану Грозному его первой женой, кроткой Анастасией Романовой, выжили лишь два младших сына; из десяти детей Михаила Романова уцелели пятеро, в том числе всего один сын, и т. д. Никто, естественно, не имел представления ни о закаливании, ни о прививках, ни о витаминах, ни о правильном питании. Дети страдали цингой, диареей, золотухой и рахитом (последняя болезнь у Романовых была наследственной, о чем свидетельствуют детские и взрослые останки в их родовой усыпальнице). Смертельно опасно было большинство детских болезней. Царских отпрысков косили эпидемии. Бывали и несчастные случаи – в том числе от недогляда приставленных женщин. И вот тут козлом отпущения становилась мамка.
Когда в 1591 году в Угличе во время приступа падучей болезни погиб, напоровшись на нож, царевич Димитрий, его мать Мария Нагая первым делом набросилась на мамку Василису Волохову. Царица сперва лупила ее поленом, потом принародно сорвала платок, растрепала косу и драла за волосы – «опростоволосила», что считалось на Руси худшим позором для женщины…
Кто именно из детей доживет до совершеннолетия, заранее знать не могли, поэтому никого из сыновей до совершеннолетия без крайней необходимости наследником не объявляли: считалось, что это может навлечь беду. Делали так разве что в том случае, если отцу приходилось идти в военный поход, из которого он опасался не вернуться. Тогда государь оставлял завещание и назначал преемника, как это сделал Иван Грозный в 1562 году с восьмилетним царевичем Иваном. Древняя примета в этом случае, как известно, сбылась. Ивану так и не суждено было царствовать: в 1581 году он погиб от отцовской руки, а на престол впоследствии взошел Федор.
Царских детей холили и баловали без меры. Первый год жизни они почти не покидали своих комнат, даже
не дышали свежим воздухом. В комнатах всегда было жарко натоплено; стены и полы для сбережения тепла обиты сукном; колыбель тоже подбита сукном или даже мехом, и в ней на пуховых перинках и подушках, под меховым одеялом находился плотно спеленатый младенец.
Первой одеждой ребенка была детская рубашечка, пеленки и непременно свивальник – длинная, до 3 метров, суконная или, по праздникам, бархатная лента шириной десять-пятнадцать сантиметров, которой маленького плотно «бинтовали» от шеи до пяток. Под свивальник «едва перст подходил». Ручки и ножки ребенка опутывались, сам он не мог пошевелиться и только беспомощно и протестующе кричал. Считалось, что свивальник выпрямляет тело и без него младенец непременно вырастет кривоногим и горбатым.
Но младенческие крики – «это не есть хорошо». Чтобы нормально вырасти, дитятя должен быть спокойным и много спать. Поэтому при первом же плаче младенцу давали грудь, сколько бы раз за сутки это ни потребовалось, а в промежутках он сосал соску из нажеванного няньками и завернутого в тряпицу пряника (иногда смоченного «успокоительным» – сладкой водкой или маковым настоем).
Подобная практика продолжалась и позднее, когда дитя становилось на ноги. Еда была универсальным средством от всех проблем – огорчений, неудовольствий, капризов и болей. Едва ребенок принимался реветь, как ему совали крендель, яблоко или кусок пастилы, тот же пряник, горсть орехов или маковников. При этом его, конечно, еще и обильно и жирно кормили пять раз в день завтраками, полдниками, обедами, паужинами и ужинами. (В наши дни значения слов перепутали и называют полдником трапезу между обедом и ужином; на самом деле это паужин.) Полнота, даже чрезмерная, в те времена ни пороком, ни недостатком не считалась, поэтому много и от души кушать детям ничто не препятствовало.
Поскольку в народе были уверены, что от плохого отношения, раздражения взрослых, а тем более брани дети чахнут, не растут и могут даже погибнуть, от ласковых же слов и любовного отношения расцветают и украшаются всеми добродетелями прямо на глазах, то няньки ни в коем случае не должны были гневаться на своего подопечного. Наоборот, им положено было говорить с ним только ласково, медовым голосом и нараспев, используя слова в уменьшительно-ласкательной форме, поминутно восхищаясь красотой, умом и прочими достоинствами дитяти, носить его побольше на руках, во всем потакать и исполнять каждое желание. Под запретом находилось только то, что могло причинить прямой вред ребенку. Унимать его можно было отнюдь не физическим воздействием, но лишь стращая букой и гневом Отца Небесного.
Одевали детей богато и нарядно – в яркие камки, цветные бархаты, парчу, жемчуга, ценные камни и великолепные меха. Детский костюм ничем, кроме размера, не отличался от взрослого: был тяжелым, многослойным, долгополым и красочным.
Ребенка заваливали игрушками и «потехами»: куклами во всевозможных нарядах, фигурками разных животных, игрушечными домиками («кельями» и «городками»), посудой, мячиками, волчками, кубарями и вертушками, шахматами, бирюльками и разными музыкальными инструментами – от простого пастушьего рожка до дорогостоящих клавикордов с медными струнами и немецких цимбал. Были и заморские механические игрушки, и музыкальные шкатулки, и всякие курьезы вроде потешных немецких кубков, литых из серебра фигурок, резных из кости ажурных кареток, стеклянных и восковых цветов, заводных птичек в клетках и множество «потешных книг» и картинок – географических карт с рисунками и «немецких печатных листов» (гравюр). Среди игрушек Петра I имелась качель на веревках, обшитых бархатом (она висела в одной из комнат). Для летних прогулок боярин А. С. Матвеев (воспитатель матери) подарил мальчику потешную каретку и четырех пони. Окна в каретке были хрустальными, с росписью красками (всё цари и короли разных земель). Свиту царевича составляли четыре карлика, важно шествующие по бокам каретки, а пятый ехал позади на крохотном иноходце.
Такие карлики наряду с попугаями и канарейками, зайцами, лисятами, кошками и собаками входили в число своего рода «живых игрушек», которых также имелось множество у каждого царевича и царевны.
Игрушки дарились родными и родителями; ими «ударяли челом» царедворцы; их во множестве покупали на торгу – в Овощном, Пряничном и Потешном рядах. Привозили игрушки и из богомольных походов (особенно из Троице-Сергиева монастыря, где игрушечный промысел существовал чуть не с XV века: считалось, что
у его истоков стоял сам св. Сергий Радонежский, основатель обители).
Особое место в палатах царевича занимали, конечно, военные игрушки и миниатюрное оружие – луки и стрелы, знамена, барабаны и бубны, топорики, ножи, молоты, пистоли, карабины и пищали, сабли и булавы, палаши и пики. На видном месте непременно красовался деревянный конь.
В древности у русичей, как у князей, так и у простых смертных, существовал обряд посажения на коня, символизирующий переход малыша из возраста в возраст и его закрепление среди мужчин. Отголоском этого обычая в XVI–XVII веках оставалось вручение мальчику игрушечного коня, которого заказывали придворным мастерам, когда будущего хозяина еще заворачивали в свивальник.
Коня вырезали с большим искусством из дерева, обтягивали настоящей кожей, снабжали колесами, уздечкой и седлом, и когда мальчику исполнялся год, его торжественно сажали ненадолго на деревянного скакуна, и тот потом оставался в числе любимых игрушек лет до десяти-одиннадцати.
Царские дети с детства были наставляемы и крепко утверждаемы в православной вере и благочестии. То было нравственное воспитание, взросление в страхе Божьем, а страх Божий – «начало добродетели». Уже с трех-четырех лет дети «упражнялись в молитвах» и выстаивали службы. Англичанин Самуэль Коллинз, семь лет проживший в России, замечал: «Достигнув двухлетнего возраста, они уже соблюдают посты очень строгие». Довольно рано детям давали и первое причастие, и тем раньше, чем слабее был младенец – торопились, если будущее ребенка внушало опасения, и заботились о полном исполнении церковного устава. Здоровый младенец получал первое причастие обычно после первого года жизни.
Вместе с матерью-царицей дети посещали обедни и молебны, выезжали на богомолье и под ее присмотром жаловали от своего имени священников за службы и славления и раздавали милостыню.
Первая поездка на богомолье совершалась, когда царевичу исполнялось полтора-два года. Царица выезжала в такие поездки в окружении множества знатных боярынь – приезжих и дворовых, близких родственниц, прислуги, мастериц, шутов и в сопровождении нескольких знатных царедворцев, приставленных к государыне с детьми для бережения. «Поезд» состоял из нескольких десятков колымыг и растягивался на значительное расстояние. Именно во время такого паломничества в Кирилло-Белозерский монастырь погиб первенец Ивана Грозного полуторагодовалый царевич Димитрий (потом этим же именем был назван и последний сын грозного царя). Выходя из ладьи, нянька, не спускавшая царевича с рук, оступилась на мостках и полетела в воду, выронив драгоценную ношу.
Едва достигнув полутора лет, отправился в свое первое богомолье и Алексей Михайлович – в Троицкий монастырь.
По достижении пятилетнего возраста мальчиков передавали в мужские руки и поселяли в специально сооруженных отдельных хоромах, расположенных ближе к передней, мужской части дворца. Теперь почти все, кто окружал мальчика в младенчестве, от него отходили, и на смену «холе» и баловству приходили более суровые требования «мужской» жизни.
Ответственным за воспитание и обучение наследника становился «дядька», назначенный, как тогда выражались, «для бережения и научения», – «боярин, честью великий, тих и разумен, а к нему придадут товарища окольничего или думного человека», – писал Г. Котошихин. Должность дядьки по влиянию на возможного будущего государя была очень престижной и почетной, и ставили на нее особо доверенных людей, набожных, сведущих в книжном учении, уравновешенных и многоопытных. Их задачей было обучить мальчика ратному делу и этикету, воспитать из него воина, правителя и богомольца. Полномочия дядьки были самые широкие: он фактически выполнял роль отца и волен был наказывать ребенка, ибо с переходом в мужские руки на сцену являлась розга – главное и обязательное воспитательное орудие тех лет.
Учительная литература регламентировала объем и виды наказаний, применяемых при воспитании детей. Иоанн Златоуст советовал: «Аще ли не слушает дитя твое, то не пощади его: шесть ран или 12 дай сыну или дщери; аще ли вина зла, то и многи раны дай ему плетию». Потому что «аще и жезлом биеши, то не умрет, но паче здраво будет, аще б накажеши, то и душу его спасеши».
Розгу использовали и для «вразумления» при непослушании, и в качестве кары за плохую учебу, непонятливость и лень.
Под руководством дядьки у царевича вырабатывалось чинное поведение, исключавшее суетливость, быстрые и резкие движения, слишком стремительную или семенящую походку, громкий голос и смех. Царскому ребенку, в особенности мальчику – будущему государю, полагалось двигаться неспешно, говорить негромко, смотреть прямо, держаться спокойно, с достоинством, не размахивать руками, не кривляться и не гримасничать.
Дядька же подбирал для ребенка учителей из числа священников, дьяков, наиболее образованных дворян.
Естественно, что образование было в первую очередь православным, направленным на постижение открывающих путь ко спасению православных ценностей. Всякий царский сын, подобно Алексею Михайловичу, мог с гордостью сказать о себе: «Я рожден и воспитан во благочестии».
Учить грамоте выбирали «мастеров грамоты» «из учительных людей», а письму – кого-нибудь из посольских подьячих, при обязательном условии, что наставники – люди тихие и «не бражники». Если дядька царевича был человеком уважаемым и влиятельным, то к учителям большого пиетета у большинства царственных воспитанников не было. С ними обращались запанибрата, а со временем нередко даже поколачивали. Учитель был безусловно «холопом», в то время как дядька-воспитатель считался «отца вместо».
Традиционное обучение начиналось с чтения. Пяти лет царевича усаживали за азбуку. Обычно перед этим для азбуки делали новый футляр, а саму книгу заново переплетали. Перед началом учения служили молебен и вообще обставляли это событие довольно торжественно. Как правило, начало учебы приурочивали ко дню пророка Наума – 1 декабря (была даже поговорка: «Пророк Наум, наставь на ум»).
Одолев буквы и «склады», ученик переходил к толковой грамоте, в которой изречения Христа и толкования о вере располагались в алфавитном порядке. Обучение происходило вслух и нараспев, как церковная служба. Затем заучивались наизусть Псалтирь и Часослов, содержащий литургические тексты суточных служб, часть которых тоже выучивалась наизусть. За Часословом была очередь «Деяний апостолов» – последней книги начального обучения. Переходы от одной книги начального обучения к другой каждый раз поощрялись денежными и иными пожалованиями учителю. Помимо этих обязательных книг возможно было подробное изучение с частичным заучиванием также богослужебных сборников – Триоди, Каноника и др.
