Текст книги "Дикое поле"
Автор книги: Василий Веденеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Ивко поглядел наверх. Пожалуй, если постараться, можно взобраться по левому стволу еще на несколько саженей. Там есть крепкие ветки, способные выдержать его тяжесть. Не откладывая, он развязал кнут и полез. Обняв ствол, встал на толстую ветвь ногами и увидел далеко за лесом верхушки городских башен и минаретов. Правее начинались предгорья с зелеными лугами и мрачными скалами, поднимавшимися к небу черно-красными громадами. Слева тянулся непроходимый лес, а сзади, клином вдаваясь в чащу, неровной серой полосой лежали каменные осыпи старых каменоломен.
Спустившись на землю, Ивко немного отдохнул, лежа в траве и бездумно глядя в небо. Потом встал и медленно пошел по направлению к каменоломням. Чтобы отвлечься от навязчивого чувства голода, он принялся размышлять: что могло заставить старого Наиля помочь ему бежать? Татарин рисковал головой, но, тем не менее, указал самый короткий путь к лесу. Наверное, он раньше работал в том саду и потому знает в нем все дорожки.
Интересно, схватили стражники Наиля или поверили, что старик не мог оказать сопротивления беглецу? Придет Наиль завтра вечером на ту поляну, где шалаш, или его обещания окажутся пустыми словами? Тысяча вопросов, и ни на один из них нет четкого ответа. И не оставляли сомнения в искренности татарина: зачем ему помогать гяуру, бежавшему из ханской тюрьмы? Не было ли все специально подстроено коварным Азис-мурзой? В его хитроумной голове вполне мог родиться замысел дать узнику возможность бежать, помочь ему скрыться и потом вести его, как на веревке, пока тот сам не притащит к сообщникам.
Нет, слишком опасная игра для осторожного Азиса. Беглец мог бесследно исчезнуть, а мурза очень не любил выпускать из своих рук попавшую в них жертву. Он готов изощренно пытать ее, добиваясь признаний, но ни за что не отпустить! Из его застенков только один выход – в могилу.
Интересно, что сейчас поделывают стражники – окружили лес кольцом засад и ждут или уже отказались от бесплодных поисков? Зачем мурзе держать своих людей в бездеятельности: беглец все равно рано или поздно выйдет к жилью, а любой татарин обязан донести на него или схватить. Куда ты денешься на земле орды, со всех сторон окруженной морем и запечатанной Перекопом?
Собрав горсть незрелых ягод, Ивко набил ими рот, но тут же выплюнул. Скулы свело от кислой горечи. А голод давал себя знать все сильнее. Подобрав толстый сук, он начал раздвигать траву под кустами, надеясь отыскать птичье гнездо с яйцами, но вскоре решил попусту не тратить время и силы. Опираясь на сук, как на посох, он пошел дальше, чутко прислушиваясь к каждому шороху: неожиданная встреча с людьми не сулила ему ничего доброго.
Прежде чем выйти к каменной осыпи, серб долго стоял, прижавшись к стволу толстого дуба, и внимательно осматривал старую каменоломню. Высоко в небе неподвижно парил коршун, поймав крыльями поднимавшуюся от земли струю теплого воздуха. Раскаленные солнцем камни казались белесыми. Кое-где на них грелись пестрые ящерицы.
Решившись, Ивко выбрался из кустов и направился к тянувшейся по краю каменоломни лощине. Спустившись в нее, отыскал два больших валуна, между которыми рос куст шиповника. Обдирая пальцы, выгреб из щели между валунами мелкий щебень и сор, потом начал рыть землю сучком, пригоршнями вынимая ее из ямки. Вскоре палка наткнулась на что-то твердое. Отбросив ее, беглец руками разгреб землю и увидел обитую железом крышку небольшого сундука.
Радостно засмеявшись, Ивко поднял крышку и нетерпеливо откинул лежавший сверху кусок промасленной кожи. Бережно вынул тяжелый сверток в просмоленной холстине, зубами перегрыз стягивающую его веревку и извлек два пистолета, медную пороховницу и мешочек с нарубленным свинцом. Слава предусмотрительному Спиридону! Опасаясь, как бы не случилось непредвиденное, он заранее устроил в нескольких местах тайники с оружием и одеждой. Сейчас один из таких тайников может спасти жизнь его соратнику.
Следом за пистолетами серб вытащил из сундука кинжал и кошелек с деньгами. Их не так много, но хватит, чтобы купить коня и провизии. Вот только как купить и у кого, чтобы опять не оказаться в подвале Азис-мурзы? Потом достал новую рубаху. Хоть она и припахивает землей и сыростью, все лучше, чем ходить полуголым. Оставшуюся одежду и оружие Ивко решил не трогать – пусть лежит, вдруг еще выручит попавшего в беду товарища.
Да, а где огниво? Как он мог забыть о нем! Без огня в дремучем лесу и холодно и голодно. Ага, вот оно. Ну-ка, проверим, не отсырел ли порох? Серб насыпал несколько крупинок из пороховницы на камень и чиркнул кресалом по кремню. Порох вспыхнул с шипящим хлопком. Прекрасно! Прикрыв оставшиеся вещи промасленной кожей, беглец захлопнул сундук и завалил его землей, а сверху накидал щебень. Тайник должен сохраниться в неприкосновенности. Мало ли когда и кому вновь понадобится прийти к заветному месту.
Переодевшись, он вооружился и снова вернулся в лес. Устроив засаду за кучей валежника, подстрелил зайца, подхватил добычу и поспешил убраться подальше, пока никому не пришло в голову выяснить, кто стрелял в лесу. Ободрав тушку, он развел в овражке небольшой костер и, едва дождавшись, пока мясо подрумянилось на углях, жадно впился в него зубами, отрывая большие куски. Ничего, что без соли и хлеба: он был так голоден, что мог проглотить ящерицу или сороку вместе с перьями. Вскоре от зайчишки осталась только кучка обглоданных добела косточек…
* * *
Наиль не обманул. Он пришел на поляну, когда на лес уже начали опускаться сумерки. Держа в руках узелок, старик несколько раз прошелся, всматриваясь в кусты, потом сел у шалаша. Ивко наблюдал за ним, взобравшись на дерево. Похоже, татарин пришел один. Но зря рисковать не хотелось, и серб сидел на ветке до тех пор, пока Наиль не собрался уходить. Спрыгнув на землю, Ивко внезапно появился перед ним, и старик испуганно отшатнулся:
– Кто это?
– Пошли! – Беглец увлек татарина в заросли.
– Я тебя сначала не узнал. – Немного успокоившись, Наиль осторожно коснулся кончиками пальцев рукояти пистолета, торчавшего за поясом Ивко. – Ты разбойник?
– Нет, – засмеялся серб.
– А кто? – простодушно удивился старик. – Ты не татарин и не урус. Может, ты беглый раб? Не бойся, я не выдам.
– Нет. – Ивко сел на ствол упавшего дерева и усадил рядом Наиля. – Моя родина очень далеко, за морями.
Старик помолчал, размышляя над услышанным, потом робко спросил:
– А за что тебя посадили в тюрьму?
– У тебя есть соседи? – усмехнулся серб.
– А как же? – удивился Наиль. – Али-башмачник и садовник Гафа. Но я им не говорил, что пойду сюда.
– Я верю, верю, – успокоил его Ивко. – Ты враждуешь с соседями?
– Зачем? – Старик пожал плечами. – Что нам делить? У каждого своя лачуга и кусок земли. Мы живем дружно.
– Вот и я хочу, чтобы все жили дружно, – развязывая его узелок, объяснил серб. – У каждого свой дом и своя земля. Никому не нравится, когда приходят незваные гости с огнем и мечом, а хан Гирей постоянно нападает на соседей.
В узелке оказалось несколько ячменных лепешек, кусок овечьего сыра и четыре крупных яблока. Изголодавшийся беглец с удовольствием принялся за хлеб и сыр.
– Понимаю, – задумчиво протянул Наиль. – Гирей хочет, чтобы его красное знамя с вышитыми на нем золотыми нитками яблоком и изречениями из Корана, реяло над множеством побежденных стран. Мой несчастный сын уже заплатил за это своей головой.
– Он погиб? – перестал жевать серб. – Хан как-нибудь отблагодарил тебя за то, что ты отдал ему сына?
– Хан? – горько усмехнулся старик. – Да, он меня отблагодарил. Моя жена умерла от горя, а мубаширы [12]12
Мубаширы – сборщики налогов в Крымском ханстве
[Закрыть] насчитали мне огромную недоимку в уплате податей. А чем платить, если у меня на руках остались невестка и маленькая внучка? Тогда сеймены [13]13
Сеймены – гвардия хана
[Закрыть] забрали мою красавицу невестку и продали в гарем какого-то богатого турка. Не знаю, что будет с крошкой Юлдуз, когда Аллах призовет меня к себе… Такова ханская благодарность.
Он замолчал и уставился невидящим взглядом на торчавший из земли пень, сплошь усеянный маленькими желтыми ядовитыми грибами. Солнце уже село, и темнота сгущалась с каждой минутой, словно наползая на опушку из чащи леса.
Серб положил руку на высохшее плечо старика:
– Вот за то, что я не хотел, чтобы гибли татары и урусы, греки и болгары, Азис-мурза посадил меня в застенок
– Бедному и простому человеку везде плохо, – нарочито закашлялся Наиль и украдкой вытер выступившие на глазах слезы.
Ивко понял: старый татарин стесняется своей слабости, и отвернулся, щадя его самолюбие. Разломив яблоко, он сунул половинку в руку старика. Тот взял, но не стал есть. Все так же глядя на пень, он глухо продолжил:
– Нет денег – ничего нет. Вся власть в руках хана, нурадин и калга [14]14
Нурадин и калга – высшие сановники крымского хана
[Закрыть] его родня, мурзы кормятся войной и смотрят в рот Гирею, муллы изолгались, толкуя Коран в угоду богатым… А зачем мне война с урусами, если она отняла у меня все: любимую жену, единственного сына, дорогую невестку? Что получил я взамен? Рабов, сундуки с золотом, табуны коней? Или, может быть, прекрасный дом, сад, отары овец? Нет, я нищий и даже более несчастен, чем раньше.
– Поэтому ты помог мне?
– Враг хана – мой друг, – зло засмеялся старик – Да ты кушай, кушай. Ночью в лесу холодно, надо быть сытым, чтобы не мерзнуть.
– Стражники тебе поверили? – спросил серб и бережно завернул в платок остатки еды.
Наиль молча расстегнул халат, задрал рубаху и повернулся к нему спиной: даже в сумерках были заметны темные полосы на смуглой дряблой коже – следы ударов плетью.
– Очень злились, что не смогли тебя поймать, – сказал татарин, приводя одежду в порядок. – Будь осторожен, они до сих пор рыскают!
– Ты можешь купить мне коня?
– Коня? – озадаченно переспросил Наиль. – Извини, но у меня нет таких денег. Даже старая кобыла, которая нас везла, и та не моя.
Серб достал кошелек и высыпая на ладонь горсть монет. Слегка подбросил их, зазвенев серебром.
– Деньги есть.
– А как я объясню, откуда у меня вдруг появились деньги на коня? Сказать Азис-мурзе, что я нашел клад? – Старик сдвинул шапку на лоб и поскреб ногтями в затылке. – Тогда меня будут пороть за то, что я не отдал найденное в ханскую казну. Ты ускачешь, а меня спросят, куда подевался купленный мною конь. Если я попаду в руки палачей, что будет с моей внучкой, крошкой Юлдуз?
– Ты думал о ней, когда я прыгнул в твою повозку?
– Некогда было, – отмахнулся татарин. – А теперь мне страшно. Лучше уходи куда-нибудь подальше, где тебя никто не знает.
– Далеко ли уйдешь без коня? – вздохнул серб. – Ведь ты не сможешь долго носить мне лепешки, тебя выследят. И тогда придет конец нам обоим. Конечно, ты и так очень помог мне и в полном праве сказать: все, хватит, теперь у каждого своя дорога. Но мне кажется, ты так не поступишь.
– Не знаю, – буркнул Наиль. Подняв прутик, он поворошил им в траве, словно отыскивая что-то.
В лесу стало совсем темно, и собеседники почти не различали лиц друг друга. Серб терпеливо ждал, что решит старик: от этого зависело очень многое. Одно, когда ты можешь рассчитывать хоть на какую-то помощь. И совсем другое, если полагаешься только на себя.
Не стоит обижаться, услышав твердое «нет». Татарин и так много раз рисковал головой, и нельзя понуждать или уговаривать, чтобы он подставил голову снова. Азис-мурзе достаточно лишь намека, что Наиль знает, где скрывается серб. Старика немедленно схватят, и начальник ханской стражи поставит его перед выбором: жизнь крошки Юлдуз или голова беглеца.
– А если я найду тебе лодку? – прервал затянувшееся молчание татарин. – Мой племянник – рыбак.
– До моря еще нужно добраться. И можно ли доверять твоему племяннику?
– Можно, – уверенно ответил Наиль. – За одну ночь под парусом уйдешь далеко. Потом сойдешь на берег, купишь коня и поскачешь куда хочешь.
Ивко задумался. Старик прав: при попутном ветре за ночь можно пройти большое расстояние, но согласится ли племянник Наиля плыть к Азову? Побоится! Да и как ему потом объяснить стражникам свое долгое отсутствие, если они начнут допытываться, где он пропадал столько времени? Покупать для беглеца коня старику опасно. Значит, единственная возможность – доплыть с племянником Наиля до Гнилых вод у Перекопа, потом добывать лошадь и подаваться к Азову через Дикое поле. Отправляться одному в такой дальний и нелегкий путь почти безумие, но в его положении выбирать не приходится. Он должен сообщить Паршину, что на Спиридона больше рассчитывать нельзя, и донести горькую весть об измене.
– Где меня подберет лодка? – спросил серб.
– У двуглавой горы. Там есть удобная маленькая бухта. Но добираться туда тебе придется самому.
– Хорошо. Как я узнаю, что все готово?
– Утром я поговорю с племянником. Перед заходом солнца приходи к шалашу. Если к жердям будет привязана тряпка, то в полночь тебя ждут в бухте.
– А если тряпки не будет?
– Тогда ты поймешь, что старый Наиль осел и не умеет разбираться в людях. Все, мне пора.
Поднявшись, татарин легко коснулся руки Ивко и скрылся в темноте. Чуть слышно прошуршала под его ногами трава на краю поляны, и серб остался один.
Весь следующий день он провел в чаще. Съел остатки принесенных Наилем лепешек, напился воды из родничка и долго лежал в высокой траве, дожидаясь вечера. Как только тени деревьев удлинились, а между кустов начал разливаться прохладный сумрак, Ивко отправился к поляне. Его снедало нетерпение: хотелось поскорее увидеть, есть ли на шалаше заветный условный знак.
Выйдя на опушку, он спрятался в кустах и впился взглядом в покосившийся шалаш, но заходящее солнце слепило, и раздосадованный серб перебрался на другое место. Раздвинул ветви и снова выглянул. Из его груди вырвался вздох облегчения – на жердях болталась выцветшая синяя тряпка. Старик не подвел!
Решив не ждать, пока полностью стемнеет, Ивко сразу же отправился к морю: предстояло пройти немалое расстояние, и зря терять время не следовало. Сегодня судьба была к нему благосклонна, и серб достиг побережья без происшествий. Спустившись к воде, он услышал, как кто-то негромко стучал камнем о камень. Наиль?
Подобрав пару обкатанных волнами голышей, Ивко тоже стукнул ими один о другой. Из расщелины в скале появился старик и позвал:
– Иди сюда!
Сделав несколько шагов, Ивко увидел наполовину вытащенную на берег лодку. Рядом с ней стоял исполинского роста человек. Вся его одежда состояла из коротких, едва доходивших до колен, широких штанов. Опершись на весло, он застыл как изваяние.
– Куда ты хочешь плыть? – спросил старик.
– К Перекопу.
– Якши! Три монеты, – гулким басом сказал исполин.
– У него большая семья, – вздохнул Наиль.
Ивко достал кошелек и отдал рыбаку пять монет. Тот молча взял их и засунул за щеку. Обернувшись к старику, серб ощупью нашел его ладонь и тоже вложил в нее пять монет.
– Зачем? – запротестовал тот, пытаясь вернуть деньги. – Не надо.
– Купишь подарок Юлдуз. – Ивко обнял его на прощание – Спасибо за все.
– Да хранит тебя Аллах! – Наиль на мгновение прижался щекой к плечу серба.
Ивко не успел и глазом моргнуть, как могучие руки подхватили его, подняли и бережно перенесли в лодку. Рыбак ухватился за ее нос и столкнул в пенистую воду. Усевшись на корме, он сильно отпихнулся от камней веслом и начал выгребать навстречу волнам. Вскоре берег растворился в кромешной тьме. Рыбак поставил мачту и распустил парус.
– Вода, хлеб. – Он показал на бочонок и сверток рядом с ним.
Видимо, исполин не отличался особой разговорчивостью. Серб улегся на свернутые сети и задремал.
Почти двое суток они плыли на север. Днем – под палящими лучами солнца, ночью – под широким черным пологом неба, усеянного яркими точками звезд. Когда ветер ослабевал, рыбак садился на весла и неутомимо гнал лодку вперед. За все время плавания он не сказал ни слова. Только утром третьего дня показал мускулистой рукой на прибрежные заросли камыша и прогудел:
– Тебе туда.
С треском ломая сухие стебли, нос лодки врезался в плавни. Перевалившись через борт, Ивко по пояс в воде пошел к берегу.
– Стой! – неожиданно окликнул его рыбак.
Серб обернулся. Татарин протянул ему остатки хлеба.
– Возьми.
– А как же ты? – удивился Ивко.
– В море рыба, – лаконично ответил исполин. Вспенивая мутную воду мощными гребками, он быстро вывел лодку из зарослей и направил в открытое море. И вот она уже превратилась в маленькую точку, трудноразличимую среди искрящихся в солнечном свете волн.
Выбравшись на берег, серб вылил из сапог воду и просушил одежду. Всухомятку пожевал хлеба, оделся и пошел, держа направление на северо-восток. Вокруг расстилалась безлюдная степь. Солнце поднималось все выше и начинало припекать. Мучительно хотелось напиться чистой холодной воды и завалиться в тенечке, пусть даже на голой земле, лишь бы только не мерить шагами прокаленную, пахнущую пылью равнину.
Где его высадил рыбак? Ясно, что недалеко от Перекопа, но где он, Перекоп, – уже за спиной или еще впереди? И поблизости никаких признаков жилья, а там, где нет жилья, не найдешь ни воды, ни коня. Но без коня никогда не добраться до Азова – пешком степь не перейти, замучит жажда и спалит солнце.
Заметив на горизонте тоненькую струйку дыма, Ивко сначала не поверил глазам: уж не наваждение ли? Бывает, что от бесконечного пекла начинает мутиться в голове и чудится всякое – то стаи птиц, то зеленые дубравы. Он зажмурился и отвернулся, а потом вновь посмотрел туда, где заметил струйку дыма. Она не исчезла! Значит, там люди, вода и, конечно, лошади! Серб побежал, но вскоре перешел на шаг и, наконец, остановился; куда он торопится? Летит, как неразумный мотылек на огонь, не подумав, что разжечь его в степи могут только ордынцы. Нет, нужно быть осторожным. Зорко осматриваясь, он начал забирать левее, чтобы выйти к костру с наветренной стороны: если у татар есть собаки, они не сразу учуют запах чужого человека и не успеют поднять лай. Хорошо, если это костер одинокого табунщика. Впрочем, не стоит загадывать.
Когда ветер донес до него запах дыма, Ивко лег на землю и пополз, прячась в траве. Вскоре он услышал голоса и сердитое ворчание собаки. Приподнявшись, увидел сидящих у костра трех татар. Чуть поодаль, навострив уши, беспокойно вертел головой лохматый пес, стараясь уловить, откуда исходит настороживший его запах чужака.
Над огнем булькало в казане какое-то варево. Один татарин – малорослый, с плоским, как у каменной бабы, лицом – помешивал деревянной ложкой в казане. Двое других сидели к сербу спинами, небрежно бросив свои луки на траву. В стороне паслись заседланные лошади. Лошади!
– Заткнись! – прикрикнул на пса плосколицый. Пес обиженно притих, положил морду на вытянутые лапы, но тут же вновь поднял голову.
– Иди сюда, – поймал его за загривок другой татарин. И начал почесывать за ухом, ласково приговаривая: – Ты хороший, хороший…
– Только жрать здоров, – недовольно пробурчал плосколицый и широко разинул рот от изумления, увидев поднявшегося из травы человека с пистолетами в руках.
Кобель вырвался из рук державшего его татарина и кинулся на незнакомца. Грохнул выстрел. Собака ткнулась мордой в землю, пятная траву кровью, хлеставшей из пробитой головы.
– Ни с места! – приказал серб и направил на обернувшихся татар второй пистолет. – Кто шевельнется, получит пулю!
Сидевшие у костра замерли. Никому из них не хотелось разделить участь сторожевого пса.
– Ты! – Ивко показал стволом на плосколицего. – Брось сюда оружие! Живей!
Тот медленно обошел костер, поднял лежавшие в траве луки и кинул их к ногам серба.
– Что еще у вас есть? Сабли, ножи?
С глухим стуком рядом с луками упали три длинных ножа в простых ножнах из толстой кожи.
– Кто вы? Сидеть! – прикрикнул Ивко на привставшего, было, татарина.
– Табун пасем, – хмуро ответил плосколицый.
– Где Перекоп?
– Там. – Татарин показал за спину серба. – День пути. Что ты хочешь?
Его вопрос остался без ответа. Ивко прикидывал, как завладеть лошадьми. Табунщики уже несколько оправились от неожиданности и прекрасно понимали, что у него всего один заряженный пистолет: пуля может просвистеть мимо, а за лошадей придется отвечать перед их хозяином.
Рыбак молодец, высадил на берег даже ближе к Азову, чем Ивко рассчитывал. Но все равно впереди еще несколько дней пути по степи, и без коней никак не обойтись.
– Ложись лицом вниз! Все! – заорал серб.
Татары нехотя повиновались. Сунув разряженный пистолет за пояс, Ивко поднял луки и повесил себе на плечо. Потом взял колчан со стрелами и зажал его под мышкой. Бочком обойдя табунщиков, схватил за повод ближайшую оседланную лошадь и вскочил на нее.
– И-и-и-ху! – приподняв голову, крикнул один из татар, и конь тут же взвился на дыбы.
Серб едва удержался в седле. Вцепившись в гриву, он сильно ударил скакуна рукоятью пистолета между ушей и заставил повиноваться себе. Сорвал с плеча лук, сунул пистолет за пояс и выдернул из колчана стрелу.
Вовремя! Татары уже вскочили на ноги, а плосколицый схватил валявшийся в траве топор, не замеченный сербом. Стукнула спущенная тетива и плосколицый табунщик осел, хватаясь за ногу, насквозь прошитую стрелой. Двое других ткнулись носами в горячую золу. Ивко для острастки выпустил еще одну стрелу. Она со звоном отскочила от казана и упала рядом с костром. Татары испуганно вздрогнули, но не шевельнулись.
Держа лук наготове, серб поймал остальных лошадей и, крепко зажав в кулаке поводья, наметом погнал их в степь…
* * *
Теперь у него было три коня – один под ним и два заводных. Несколько часов подряд Ивко не останавливаясь мчал по степи, на ходу перескакивая с одной лошади на другую. Снимать седла с заводных лошадей он не стал, чтобы не терять драгоценное время. Скорее всего, татары пасли табун Джембойлукской орды, которую еще называют Перекопской, – она подчинялась крымскому хану и кочевала в степях, раскинувшихся у берегов Гнилых вод. Нет сомнений, что поднятые по тревоге табунщиками вооруженные всадники постараются догнать дерзкого пришельца, схватить его или убить. Поэтому Ивко тщательно запутывал следы, уходя все дальше и дальше от места встречи с табунщиками.
К седлу одной из лошадей был приторочен небольшой бурдюк с кобыльим молоком. Вытащив деревянную пробку, серб жадно припал к нему губами, утоляя жажду. Сразу стало легче, солнце, казалось, уже не так палило, а встречный ветер приятно охлаждал разгоряченное тело.
Вечером, когда раскаленный шар солнца начал медленно опускаться за горизонт, Ивко сделал короткий привал. Стреножив коней, он пустил их пастись, а сам доел остатки хлеба и запил скудную трапезу молоком из бурдюка. Вычистив пистолет, вновь зарядил его и прилег немного отдохнуть: предстояло всю ночь провести в седле. Он хорошо успел изучить привычки ордынцев, и был уверен, что они, подобно волчьей стае, упрямо пойдут по его следу.
Вскоре Ивко опять скакал по степи, освещенной выглянувшим из-за тучки месяцем, ласково прозванным донцами «казачьим солнышком». Отдохнувшие кони бежали резво, дробно стуча копытами по еще не успевшей остыть земле. Вокруг ни огонька – куда ни кинешь взгляд, только черная равнина. Постепенно окрепло ощущение, что он сумел оторваться от погони. Подняв лицо к бескрайнему звездному небу, серб радостно засмеялся: он дойдет, он непременно дойдет до Азова, увидит есаула Паршина! Еще день-другой пути – и покажутся мрачные башни бывшей турецкой крепости. Там он, наконец, сможет скинуть тяжкий груз, камнем лежащий на сердце…
На следующий вечер он неожиданно наткнулся на татар. Несколько конных степняков выскочили из неглубокой балки и бросились ему наперерез. Тонко свистнули выпущенные ордынцами стрелы, и одна из заводных лошадей рухнула на бок: между ребер у нее торчало оперение двух глубоко засевших стрел.
Принимать бой не имело смысла, татар не меньше десятка. Раздумывать над тем, откуда взялись они здесь, тоже не оставалось времени: кто знает, может, это как раз та погоня, от которой он скрылся неподалеку от Перекопа? Хлестнув лошадей, Ивко понесся навстречу надвигавшейся темноте. Сколько раз она уже спасала его? Может, и сейчас укроет от смертельной опасности – солнце почти село, а ночь опускается на степь быстро.
Началась бешеная скачка. С замиранием сердца серб ждал: вот-вот шальная стрела свалит его коня, и тогда – конец! Ноздри щекотал терпкий запах лошадиного пота, сухой пыли и цветущей полыни. Сзади захлопали ружейные выстрелы: расстояние увеличилось, и татары уже не могли достать его стрелой.
Взмыленные, напуганные стрельбой кони как птицы летели по темнеющему шляху, пластаясь над землей, словно хоронясь от быстрой пули. Багровая полоса вечерней зари над горизонтом угасала, подергивалась сизым пеплом – скоро темнота скроет беглеца, как в море. Казалось, куда скроешься в открытой степи, но вскоре серб повернул дымящихся коней в первую попавшуюся балку, где уже легли черные, как деготь, ночные тени. А позади не затихал стук копыт, тяжелый храп загнанных лошадей и визг разъяренных татар. Ничего, еще немного – и его уже не взять!
И тут ударило в спину, будто впилась ядовитым жалом огромная рассвирепевшая оса. Теряя сознание от боли, серб упал на шею коня и судорожно вцепился в гриву, полностью доверив ему себя…
* * *
Паршина разбудили на рассвете. Всю ночь он занимался делами и только под утро прилег отдохнуть, но тут караульные казаки принесли на попоне неизвестного раненого человека, прискакавшего из степи к воротам крепости. Сон как рукой сняло.
Раненого положили на лавку. Один из караульных объяснил Федору:
– Бредит по-татарски. Все тебя спрашивает. В спину его, навылет.
Паршин подошел. Лицо раненого было ему незнакомо. Длинные спутанные черные волосы, орлиный нос, впалые, до синевы бледные щеки, заросшие курчавой бородой. Губы спеклись в сухой горячий ком. По рубахе широко расползлось бурое пятно.
– Паршин! – Незнакомец открыл мутные глаза и обвел ими лица сгрудившихся у лавки казаков.
– Я Паршин, – наклонился к нему Федор. – Кто ты, откуда?
– Какому Богу?.. – едва слышно просипел раненый.
– А ну, геть все отсюда! – не оборачиваясь, приказал есаул. – Быстро!
Подталкивая друг друга, караульные заторопились к выходу, бросая через плечо любопытные взгляды. Закрыв за последним из них дверь, Паршин вернулся к раненому.
– Истинному, – склонившись к уху раненого, ответил он. И, нетерпеливо обрывая петли на кафтане, распахнул его, показал спрятанный на груди маленький золотой цветок с жемчужинкой. – Говори!
– Я Ивко, от Спиридона. Татары теперь знают, кто он. Предупреди Царьград, – с трудом ворочая языком, прошептал серб.
– Все сделаю, – Федор убрал упавшие на лоб раненого грязные пряди волос. – Не волнуйся!
Неожиданно серб приподнялся, схватил есаула за плечо и притянул к себе:
– Я слышал, Азис говорил с турком. Есть враг в Азове, и есть враг в Москве. Берегитесь!
Федор закаменел лицом, до боли стиснул зубы. Бережно уложив раненого, он едва смог выдавить из себя:
– Имя?! Назови имя!
– Не знаю. Обещай, что найдете их!
– Обещаю. Я отправлю гонца в Москву. Мы найдем их вместе.
– Нет, – бледно улыбнулся Ивко. – Мой путь закончен, но я все-таки дошел до тебя.
– Поднимешься, – попытался подбодрить есаул, но серб остановил его едва заметным движением руки:
– Не надо. Я ухожу… А все же жаль.
Глаза его уставились куда-то мимо Федора, словно он увидел нечто, чего никому не дано видеть до последнего часа на многострадальной и грешной земле. Недоговорив, Ивко судорожно вздохнул, будто пытался набрать в пробитую пулей грудь побольше воздуха перед отчаянным прыжком в неизвестность, и затих, странно вытянувшись и безжизненно уронив испачканную кровью руку.
Есаул перекрестился, закрыл умершему глаза и опустился перед лавкой на колени.
– Прости, брат! – Он прижался лбом к холодеющей руке серба. – Пусть душа твоя будет спокойна. Я не обещаю. Я клянусь перед Богом, что найду предателей! И смерть их будет лютой…
