Текст книги "Что нам в них не нравится…"
Автор книги: Василий Шульгин
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Если это так, то кому передать бразды правления? Кому передать гегемонию на пространстве «от хладных финских скал до пламенной Колхиды»?
* * *
На эту роль – роль руководителей «бывшей» Российской Державы, переименованной в СССР, как видно по всему, мостятся евреи. К этому явлению попробуем отнестись sine ira et studio. Не будем копировать стареющую звезду сценических подмостков, которая неукротимой ненавистью ненавидит свою молодую восходящую соперницу. Не будем уподобляться графу Сергею Юльевичу Витте, который остро ненавидел П. А. Столыпина только потому, что последний занял его место. Каждому овощу – свое время; так гласит премудрость.
* * *
Забудем на минуту, что мы – русские. Будем рассуждать так. Существует страна, которая через короткое время будет насчитывать 200 миллионов населения. До сих пор эту страну лидировала одна нация, правда, наиболее многочисленная – русская; эта нация как будто бы утеряла искусство править, и, во всяком случае, наделала таких крупных ошибок, что ее до сих пор неоспоримое право на первородство поставлено под сомнение; поэтому как бы открывается свободная вакансия на место «правительствующего народа»; и почему бы этого поста не занять еврейству?
Попробуем удержаться на высоте бесстрастного рассуждения и посильно ответить на вопрос: пригодно ли еврейство, в настоящем его состоянии, быть гегемонирующей нацией в бывшей России?
* * *
На этот вопрос я лично отвечаю решительным нет.
И вовсе не потому, чтобы я пребывал в самообольщении от прелестей русского народа. Увы, мы находимся в том периоде нашей истории, когда, как никогда, светит поговорка: «полюбите нас черненькими»…
Нашу русскую черность я сознаю, быть может, слишком отчетливо. В этом я кардинально расхожусь, мне кажется, с большинством нашей русской эмиграции, которая, с моей точки зрения, впала в некую припа-дочность; горделивую припадочность, можно сказать, совершенно не ко времени. Были дни, когда удобно было гордиться Россией. Это была эпоха Александра III, самого сильного царя, снискавшего, однако, прозвище Миротворца.
«Блаженны миротворцы…»
Так вот, именно тогда, когда можно было поистине завидовать наследию Петра Великого; когда, проезжая по Европе, действительно можно было не понимать, отчего русские люди сюда так стремятся; так вот, именно тогда мы неистово поносили свое александровское отечество, утверждая, что, может быть, только в Турции и Персии еще хуже, а везде – лучше!
Но сейчас мы присутствуем при умопомрачении в обратную сторону. Сейчас действительно Россия обратилась в «тюрьму народов», в застенок для всякого живого существа; сейчас нет страны, где было бы хуже. В то же время мы понимаем, что наши беды произошли не вследствие какого-нибудь «землетрясения», а вследствие наших собственных несовершенств. И вот в это время находиться в самовосхищении и считать, что мы, русские – соль земли, а прочие все народы – мразь, гниль и ничтожество – честное слово, мне кажется, что это старая погудка на новый лад! Мракобесия акт второй.
Поэтому вовсе не в русских достоинствах я нахожу причину, почему не след нам подставлять свои выи под еврейскую пяту. Наоборот, я нахожусь в состоянии глубокого антируссизма и взываю: горе русскому народу, если он не исправит некоторых черт своих; воистину придется нам искать владыку и господина сему народу – рабу…
Рабу неистовых страстей своих…
Нет, я исхожу из другого. В глубине души я все же надеюсь, что русский народ «выправится» и будет достоин самостоятельного существования не только по альманаху Гота, но и по существу дела. Но если бы этого не случилось, если бы по неразумию нашему мы были бы отданы в лен какой-нибудь другой нации, то, думается мне, эта нация будет не еврейская.
Ибо это значило бы из-под дождя попасть под рынву. Евреи имеют некоторые достоинства, которых мы не имеем, как и наоборот. Но зато главные недостатки у нас – общие. В еврействе они только значительно более прононсированы.
В добродушном русском народе разлито вместе с тем огромное количество злобы. Злоба эта – не оформленная. Это не есть нечто, имеющее определенные контуры и границы. Эта злоба имеет свои причины, но нельзя сказать, чтобы она преследовала определенные «цели». Просто – злобствование. Причем злоба сия крайне обманчива и коварна. Кажется, все хорошо, все рады, довольны и смеются. Не доверяйтесь этому. Через минуту произойдет «нечто», невидимая богиня раздора бросит на стол пирующих свое яблоко… и пошла писать губерния. И все грызутся, запустив зубы в шерсть соседа, и рвут, рвут, рвут в клочья «братское» мясо. Почему, отчего? В сущности, сего никто не знает. В оправдание своего бешенства мы приводим сто тысяч причин, причем все друг друга исключающие. Один сатанел, мол, потому-де, что еще не ввели социализм; другой – потому, что «слишком рано» отменили крепостное право. И так далее – в этом бескрайном стиле. Причина здесь, конечно, не в «причинах», а в злости. Почему-то накопляются под спудом эти ручейки злобы Когда-нибудь наука откроет, как они образуются; тогда устроят своеобразные канализации и дренаж; и эти злобствующие яды будут отводиться, как и всякие нечистоты… на поля орошения. Но пока что они бродят в организмах, и никто никогда не знает, где эта злость вырвется на поверхность и какую форму она примет. Но когда это происходит, то бывает то, о чем сказал Пушкин: «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».
Чтобы править таким народом, хорошо бы раздобыться элементом, в высокой степени уравновешенным. Надо или «тишайший» социальный строй, или же другую нацию, которая действовала бы на русскую утишающим образом, как некое масло. Значительное количество уравновешенных, спокойных натур, влитых в русское население, оказало бы ему неизмеримую услугу-Оно подперло бы плечом созидательные русские элементы и противодействовало бы разрушающей русской стихии. Если Господь Бог пошлет нам таких благодетелей в том или ином виде, то, конечно, найдутся шовинисты, которые будут этому сопротивляться (и это будет один из очередных пароксизмов нашего злобствования), но сама по себе такая примесь была бы для русского народа находкой.
Какова будет эта провиденциальная нация, которая подействует на взбаламученное русское море так, как некогда тишайшие Цари утишили Смутное Время, и будет ли вообще такая нация, – я не знаю. Скорее, надо думать, что утишающий элемент выделит сам русский народ в виде какого-то мощного сознательно о объединения (или инстинктивного подбора уравновешенных натур) вокруг какого-то центра. Эти люди очень сильные и вместе с тем очень разумные и совершенно незлобные) образуют какую-то новую аристократию без титулов, орденов и внешних знаков отличия, но такую, что приберет к своим крепким и заботливым рукам элементы бессмысленного и жестокого русского бунта.
Одно можно сказать, что такой нацией или таким социальным правящим слоем не будут евреи. Ибо нервным, злобствующим, раздражительным элементам, которых так много в русской действительности, должна быть противопоставлена стихия творчески кроткая. Пережитые же нами годы ясно показали нам, какого рода властителей дает нам еврейство. К русской злости, широкой по занимаемому ею пространству, но бесформенной, как разлив наших больших рек, евреи прибавили свою (бурлящую, как поток, суженный плотинами) «канализированную» струю ненависти.
Какова цель этой еврейской вирулентности? Расправиться со своими «врагами» по примеру Мардохея; ну, а потом что? Каковы те положительные идеалы, которые несет нам победившее еврейство? Куда правит этот корнак-еврей, усевшийся на голове русского белого медведя?
Вот тут-то, можно сказать, и начинается «часть патетическая».
Евреи почитаются избранным народом. Они указаны самим Богом, для какой-то великой цели. Какова же эта цель?
С точки зрения христианской цель эта выполнена. Евреи были избранным народом потому, что именно в их среду Господь сошел, чтобы воплотиться и вочелове– читься, родившись от Еврейки Мириам, как об этом учит наша религия. Евреи считаются избранным народом и потому, что ближайшие ученики Спасителя Мессии, то есть апостолы и евангелисты, были по крови евреи.
Этого соображения достаточно, чтобы отвести всякие разговоры о «слепом антисемитизме», закрывающем нам будто бы глаза на все, что есть доброго в еврействе. Нет, поговорка «не может быть ничего доброго из Назарета» опровергается нами ежедневно; опровергается молитвенным поклонением тем и Тому, кто из этого города, из этого народа, из этой расы пришел в мир.
Смешно говорить о «слепом антисемитизме» людей, которые, как, например, мы, киевляне, гордятся тем, что (по преданию) апостол Андрей Первозванный, прибыв на берега Днепра, благословил необитаемые леса и горы, предсказав, что на сем месте будет великий и славный град (Киев).
Кто был этот человек? Бедный еврей, рыбак с Генисаретского озера. И вот город, ставший колыбелью великого народа, гордится благословением этого нищего еврея, пришедшего пешком из жалкой Палестины.
Значит, дело тут не в том, что «не может быть доброго из Назарета»; не в том, что мы неспособны восприять мудрость и святость, если они являются нам под еврейским обличьем. Наоборот, весь мир, и в том числе Россия, веками опровергали это утверждение. И пусть в настоящее время из среды еврейского народа явятся истинные пророки, которые дадут человечеству новый свет, – мир их примет. Поклонится им так, как поклонились некогда Истине, родившейся в пещере ничтожного Вифлеема, две столицы мира: мощный Рим и роскошная Византия.
Но этот же Рим, который принял откровение из Назарета, семьдесят лет спустя после рождения Христа разрушил Иерусалим, внешнее сосредоточие еврейства.
И в этом нет противоречия. Не только потому, что хронология переставлена», ибо сначала был разрушен Иерусалим, а потом «государственно» принято христианство. Могло быть и иначе. Еврейский народ есть «избранный народ», потому что из его среды был избран человеческий сосуд для Божества; но это вовсе не значит, что все евреи «избранные». Бесконечное количество ракушек ловят на острове Цейлоне. Но лишь одна из многих тысяч содержит в себе драгоценную жемчужину. И неужели из-за этой драгоценной жемчужины мы всех безжемчужных улиток будем возводить в ранг сокровищ? Впрочем, оно непременно так и было бы, если бы улитки обоготворили Жемчужину. Но они резко и враждебно от Нее отмежевались. И этим сами себя лишили Света, который родился для всех, но для них прежде всего и больше всего.
* * *
Избранный еврейский народ знал эпохи глубочайшего падения. Тогда грозный Иегова сурово обличал его устами пророков и воспитывал его жесточайшими карами. И весьма нужно думать, что именно сейчас еврейский народ, наравне с русским, находится в периоде глубокого морального упадка. Оба эти народа в этом отношении связаны какой-то общей судьбой; поэтому думать, что евреи, которые сами нуждаются в великом очищении, могут быть руководителями кающегося русского народа, это значит применять пословицу: «посмотрим, посмотрим, сказал слепой, как побежит хромой».
Слепому и хромому нужен кто-то третий, который возвратит зрение невидящему и ноги калеке. Претендовать же на руководительство при таких условиях значит в мрачной яме сводить честолюбивые счеты, вместо того, чтобы быть занятым одной мыслью: выкарабкаться из бездны на свет Божий.
* * *
Действительно: что же нам дает современное еврейство такого, чтобы мы признали его для себя «за папу и маму»? Что наиболее характерно сейчас для этого народа?
Поклонение золотому тельцу, и притом – в двух видах.
С одной стороны, мы видим богатый еврейский мир – капиталистический. На поверхности его не заметно особых идей, кроме неистового накопления богатств. Если же богатые евреи, трудясь над своим благосостоянием, вместе с тем двигают вперед многие отрасли человеческой жизни, то они пользуются не специально еврейскими идеями, а идеями тех наций, среди которых они живут. В Америке еврей-американец с утра до вечера занят business, как и все вообще в этой стране. И во всякой стране евреи подделываются под ее темп и тон, стараясь об одном – взобраться повыше. Это в том случае, если общее направление этой страны им не враждебно. Если же оно враждебно, то они делают революцию, не обращая при этом совершенно внимания на то, что они рушат на пути к своему благополучию.
Если это не так, я был бы очень рад. Но пока что я держусь этого мнения и сужу по русским евреям. Некоторые из них, например, до конца овладев русским языком, пишут грамотные статьи и интересные книги. Но при этом они пользуются комплексом духовных ценностей, выработанных вообще культурным человечеством и в частности Россией. Среди этих идей и идеек есть разные, но ни одной специфически еврейской. Евреи в XX веке оказались великолепными популяризаторами, ловкими, живыми и сметливыми эксплуататорами чужих идей. В этом отношении они очень полезны. Но ведь это не занятие для «учителей и пророков»; не роль «поводырей слепых»; не амплуа «носителей хромых».
Таково «буржуазное еврейство», еврейство созидательное, имеющее на одном полюсе сильных делателей денег, не знающих, однако, для чего они их делают (за исключением тех случаев, когда деньги еврейских капиталистов идут на русскую революцию); а на другом – еврейскую интеллигенцию, ловко орудующую общечеловеческими запасами мысли.
Но есть другое еврейство. Еврейство разрушительное. И, может быть, для настоящей эпохи эти евреи-поджигатели (которые, впрочем, тоже не знают в конце концов, для чего они жгут) еще более характерны, чем евреи-созидатели, которые не знают, для чего они созидают. Разрушительная сила еврейства в настоящую эпоху собрана главным образом в maison своеобразного фармацевта Карла Маркса, учение коего есть то же самое поклонение Золотому Тельцу, но под другим аспектом. Эта еврейская лавочка бойко торгует на весь мир политическими ядами.
Так вот. Не угодно ли этих людей, объявивших, что злобная ненависть всех против всех и есть краеугольный камень бытия, не угодно ли их взять в пестуны и наставники?
Не знаю, выражаюсь ли я достаточно ясно. Все то, что я говорю, все-таки есть какая-то рационализация. Я нанизываю цепь доказательств более или менее логического характера. Карл Маркс плох, говорю я, – большая посылка. Карл Маркс – еврей, – малая посылка. Вывод: еврей – плох, не годится в качестве руководителя.
Я говорю – еврейская буржуазия перемалывает идейный багаж других наций. Руководитель же должен иметь собственный багаж. Еврейская буржуазия не годится в руководители.
Все это верно, и на эту тему можно сказать очень много. Но все же я чувствую, что это около правды, но не сама правда.
Сама правда проходит где-то глубже и непонятнее. Сама правда состоит в том, что если бы и не было Карла Маркса, то все же я не согласился бы (если бы меня спрашивали, разумеется) передать духовное руководительство русским народом – евреям.
Поэтому-то я и позволил себе эту часть книжки назвать «антисемитизмом иррациональным или трансцендентальным». Вся сумма наблюдений, ощущений, а может быть, и предчувствий, скажем и это слово, заставляет меня энергично отталкиваться от подобной перспективы.
Я отдаю евреям все должное. Народ этот обладает самыми различными способностями; во многих отношениях достоин всяческого подражания – хотя бы в том отношении, что евреи искренно любят друг друга; народ этот обладает огромной волей и удивительной выносливостью; его природе свойственна великая трудоспособность, ненасытная любовь к деятельности; нервная сила его необычайна, и в этом отношении он превосходит, кажется, все другие народы; но…
Но все же в Пастыри Добрые, которые вытащили бы русский народ из глубокой пропасти, где скрежет зубовный и геенна огненная, и возвели его на высокие и ясные горы, откуда райские птицы поют про синее море Бесконечности, словом – в Учителя Духовные, я не взял бы современных евреев.
Почему? Трудно на это ответить – «вразумительно».
Это из тех ощущений, которые… ну, словом, потому-то я их и называю «иррациональными», что они с рассудком находятся только в относительной связи. По этой причине эти ощущения не особенно умно «доказывать» и скорее надо «рассказывать». Кому же такая нар-рация не интересна, тот может закрыть сию книгу: не любо, не слушай…
* * *
Вообще, есть вещи, которые (в известном положении) нельзя доказать. Возьмем такой пример. На лужайке человек играет на скрипке. Вокруг него девяносто девять любителей музыки сидят, слушают и восторгаются. Но приходит сотый и демонстративно затыкает уши. Оскорбленный скрипач опускает скрипку. На лужайке возмущение. Сотому угрожают девяносто девять. Но он объясняет: «Да ведь ваш скрипач фальшивит нестерпимо». Это взрывает музыканта: «Я фальшивлю! Потрудитесь это доказать!» И толпа из девяноста девяти наступает на сотого с грозными окриками: «Докажи, а не то…» Испуганный сотый рад бы доказать, но как доказать… бесслухим? На его беду все девяносто, девять имеют кошачий слух, то есть никакого. Он рассказывает им и так и эдак, что, мол, в таком-то месте скрипач не дотянул, а в таком-то заехал выше, чем надо, и что вообще сплошь он «детонирует». Но его объяснения только удесятеряют злобу. Ведь они совершенно не могут его понять; у них нет общего языка; у него – верный слух, а они бесслухие. И кончается дело трагически: бедного сотого подвешивают к дереву, под ним зажигают костер, который лижет ему пятки; и в клубах инквизиционного дыма один несчастный тонкослухий отрекается от истины под давлением 99 бесслухих: «Нет, нет, я солгал – скрипач играл правильно!»
Печальная история. Однако пройдут времена и сроки; опять повторится та же контроверза, но уже с другим концом. Да и рецидив на этот раз происходит не на дикой лесной лужайке, а в большом университетском городе. Наука за это время далеко шагнула вперед; теперь ту истину, которую раньше тонкослухие «чувствовали» инстинктивно и субъективно, можно «доказать» научными приемами и убедительно для всех Поэтому спорщики, в лице девяноста девяти и сотого и фальшивого скрипача, идут в университет – к знаменитому физику-музыканту, профессору Гельмгольцу. Там в его лаборатории игру скрипача «исследуют» приборами. И Гельмгольц устанавливает: девяносто девять ошибаются; сотый прав; скрипач играет фальшиво.
Но почему, господин профессор?
А вот почему. Чистые ноты должны иметь определенное число колебаний. Вот прибор, который покажет вам, соответствуют ли звуки, извлекаемые из скрипки вашим скрипачом, этим (математическим путем) точно установленным числам. Господин скрипач, играйте еще раз.
Перед глазами девяноста девяти и сотого раскрывается экран. На нем, на черном фоне, то появляется, то исчезает какая-то белая, быстро вибрирующая змейка.
Профессор говорит:
– Как вы видите, белая змейка то появляется, то исчезает на экране. Когда ваш скрипач берет правильную ноту, змейка работает ярко. При небольшом отступлении от истинной ноты змейка тускнеет, ослабевает.
При значительной фальши она исчезает совсем Это происходит потому, что экран особым образом связан с резонаторами. Резонаторы выверены идеально правильно – насколько идеал доступен человеку. При правильной ноте соответственный ей резонатор вибрирует и проектирует свое дрожание на экран. Как вы видите, ваш скрипач сравнительно редко берет чистые ноты: змейка часто ослабевает, временами исчезает совсем. Но смотрите, как будет теперь. Господин скрипач, дайте мне вашу скрипку.
И Гельмгольц, физик и музыкант, берет инструмент. С этой минуты змейка как бы набирается соками жизни. Ярко и радостно трепещет она на экране. Профессор продолжает объяснять, не прекращая игры:
– Вот видите, как ярко вибрирует змейка. Это оттого, что я в данную минуту играю правильно, то есть заставляю струны скрипки совершать точно положенное число вибраций. Но сейчас я буду играть нарочно – менее чисто и потом совсем фальшиво. Следите.
И действительно. Змейка сначала захирела, словно заболела, а потом совсем исчезла, как будто бы умерла.
– Так, – наставительно закончил профессор, – истина меркнет и уходит, когда ее заливает ложь. Но что такое ложь? Несоответствие законам природы. Некоторые из сих последних мы, по счастью, уже научились выражать точно, то есть языком числа; но сколько еще из них можно уловить только «на слух»! Итак, блаженны «слышащие». Сотый! Дайте вашу руку. Имеющие уши да слышат!
* * *
Вышеизложенное рассказано мной с той целью, чтобы убедить тех, кто к этой мысли еще не пришел, в нижеследующем: иные истины – истинны, хотя их в настоящее время доказать нельзя. То, что слышат люди, обладающие социальным слухом, не слышно социально-бесслухим.
«И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье…»
* * *
Вы что же это, в пророки моститесь, г-н Шульгин? Сознаю, что подставляю свой бок. Отвечаю:
Нет, я только силюсь разоблачить лже-пророков…
Разумеется, если бы я не имел самомнений воображать, что обладаю хотя бы малой дозой «социального слуха», то я не писал бы по политическим вопросам. Когда мне докажут, что я слеп, как крот, я замолчу, как рыба. Всякий пишущий должен думать, что он что-то «слышит», иначе его публичные выступления ничем не оправдываемы. Без слуха пиликать на скрипке можно только у себя на дому, предварительно закупив ваты для ушей домочадцев.
В этом-то и трагедия людей, так или иначе работающих в области социальной. Каждый из них думает, что играет правильно, между тем все играют по-разному. И вот одни упрекают других: «врете, фалыпите!» Но «другие» отвечают: «нет, это вы врете, а мы играем верно!!!» И судьи, который мог бы математическим прибором, как Гельмгольц, установить, кто же в действительности прав, пока нет.
После сего предисловия приступаю не к доказательствам, а к «рассказательству».
Мой социальный слух говорит мне: евреи не могут быть поводырями русского народа.
Почему? Не знаю. Я так чувствую. Почему я слышу, когда мой сосед по комнате врет на скрипке? Слышу. Слышу и баста. Меня нельзя переубедить и доказать мне, что он играет правильно. Нельзя потому, что я это знаю не логическим путем, я знаю это путем внерассу-дочным. Изнутри меня что-то кричит с безусловностью: фальшь! Логика тут ни при чем (пока что). Так и относительно еврейского водительства: сие невозможно.
То есть, конечно, это возможно в том смысле, как оно совершается сейчас. Евреи оказались сильнее и правят насилием. Мой сосед по комнате фальшит, и я не могу заставить его замолчать. Но вместе с тем я не могу, хотя бы даже страстно этого хотел, признать, что он играет правильно. Так и еврейское владычество. До тех пор пока, не мытьем, так катаньем (не при помощи чрезвычаек, так при помощи печати) евреи будут геге-монить в России, русский народ все время будет корчиться, как я корчусь от музыки своего соседа.
Почему? Не знаю.
– Но сделайте духовное усилие! Попробуйте все же проникнуть в эту тайну. Ну скажите, что вам кажется, что ли!
Хорошо, если это так нужно. Я согласен сделать усилие. Но если это будет не усилие, а насилие, и я из себя вымучу нечто такое, что совсем не то, что есть на самом деле, не пеняйте на меня потом. Я честно предупредил, что мы находимся в области «иррационального – трансцендентального».
* * *
Однажды меня повели к «учителю».
Большая зала. В одном ее конце танцевали. Чарльстон? Нет – не чарльстон. Со струн рояля как бы дымилась некая мелодия, ласкающе-странная: в ней был мед, мускус и хлороформ; под такое «ожерелье из звуков» охотно, по-моему, должны плясать завороженные змеи. Но пока что плясали люди: мужчины и женщины. Русские, конечно. На лицах их было напряжение; напряжение, доходящее до мучительства; движения их были… как у некоторых неподвижных святых Нестерова. «Танцующая нестеровщина». Что это такое?
Мне объяснили. Обыкновенные танцы состоят из движений естественных, гармонических. Они легки; здесь же обучают таким танцам, при которых все движения органически противоречат друг другу; эти танцующие совершают в одно и то же время одиннадцать противоестественных движений; по этой причине у них такое напряжение на лицах.
Я подумал: «точь в точь, как в Советской России; гам тоже танцуют противоестественные танцы сочинения Карла Маркса под музыку Ленина». И спросил: «Для чего сие?»
Мне объяснили: так развивается воля.
Получив этот ответ, я уже знал, что в этом зале – ложь: так не развивают волю; так ее, воли, лишают.
В другом конце зала, как бы на небольшом возвышении, сидел человек. Обыкновенный человек на простом стуле и в пиджаке. Но меня стали подводить к нему так, как будто бы венский стул был троном, а вестон – порфирой. И я понял, что этот человек – «учитель».
Впрочем, это и так было ясно. На меня уставились два горящих глаза; не сверкающих, а именно горящих. Если бы могли быть совершенно черные алмазы и притом неестественной величины, то вот это были бы они – его глаза.
Они погрузились в мои слабые, анемичные «гляделки». И тут случилось странное. «Гляделки» (они не способны загипнотизировать даже общипанного воробья) под прикосновением этих «аккумуляторных» его глаз, заряженных на все вольты и амперы, мои гляделки вдруг приобрели крепость непомерную для… для отпора. Да, для отпора этому человеку.
Почему? Не знаю. Но что-то такое из самой глубины моего существа подало мне силу, силу яростного сопротивления. Силу, которая, я это чувствовал, будет расти, если нужно и сколько нужно. Между нами не могло быть примирения. Ибо этот человек умел только подчинять, я же, ему, подчиниться не мог.
Почему? Не знаю, то есть не знал тогда. Теперь, может быть, и знаю…
Этот человек, кажется, не был евреем Говорю «кажется» потому, что, какой он национальности, никто хорошенько объяснить не мог; точно так же, как никто не ведал, какого он возраста. На вид лет сорок, но «может быть, ему – двести». Я о нем вспомнил вот почему. Мне думается, что такое же чувство «неумолимого отпора» ощущают многие русские, когда политическое еврейство наваливается на них во всеоружии своей гипнотизирующей воли. Из неизведанного и негаданного источника, из самой глубины подсознания или надсозна-ния, растут силы противодействия, сопротивления. Иные называют это антисемитизмом. Пусть будет так, пока не найдут другого слова, более верного.
* * *
Когда я раздумывал впоследствии, почему этот человек вызвал во мне меня самого удививший «припадок», мне иногда казалось, что я нашел ключ к этой загадке.
Не то, что я вообще не способен подчиняться О нет. Как раз наоборот! Всю жизнь ищу себе «хозяина». За его спиной было бы так уютно «ничего не думать»; получать точные приказания и их исполнять; и знать, что участвуешь в каком-то хорошем деле – свою каплю меда приготовляешь для кого-то. Что может быть лучше?!
Но для этой идиллии необходимо, чтобы «хозяин»-то был соответственный. Надо ему и в него верить. Должна быть в таком вожде «искра Божия»; надо, чтобы было ощущение, что он вождь – от Бога, а не от Лукавого; должен быть на человеке-вожде отблеск Добра, дуновение Духа Свята Разумеется, не святой – он, а человек. У него непременно окажутся слабости, и будут в его делах ошибки. Но важны не ошибки, а то, к чему тянется человек: что он, Богу свечка или черту… паникадило?
Конечно, есть люди, и даже большинство таких, которые не то и не другое. Но какие же это вожди?! Чем сильнее, чем «вождистее» человек, тем в нем яснее выражено, какого он стана. И это решает дело.
Сила сама по себе – что это такое? Не более, чем инструмент, «аппарат»; не более, чем «дирижабль», на котором можно лететь во все стороны Важно, каков капитан «управляемого корабля».
Так вот, этот человек, на которого я внезапно «осерчал» до странности, был сильный, несомненно сильный. И потому-то я и взбеленился: сила ведь только тогда хороша, когда рядом с ней, а вернее над ней, стоит… Благость.
Благости в «учителе» я не почувствовал. Нет, ни единой крохотки! И инстинктивно понял, что сила, которая передо мною, опасная сила: пифон серьезных размеров. И потому внезапно окрепли мои бессильные гляделки и ответили «горящим алмазам» приблизительно следующее: «нема дурных; знай, что из всех зверей человек не подлежит твоей власти, о гипнотизирующая змея; или ты думаешь, что я кролик?»
Впрочем, «кроликами» была полна зала: они танцевали «противоречивые движения».
Это, конечно, только некое сравнение; образное выражение мысли, рекомендуемое, как известно, в нарративных произведениях. (Сейчас же мы, как условились, занимаемся рассказом, а не «доказом»). Но все же (в некоторой мере – со всеми необходимыми смягчениями и дополнениями) ощущение, что политическое еврейство есть змея, которая, загипнотизировав русских кроликов, их проглатывает (без особой, впрочем, пользы для себя), – существует.
Благости в еврействе не ощущаю. Режьте меня на части; делайте, что хотите, – не ощущаю! Рад бы ощутить. Рад бы снова преклониться перед апостолами из евреев, как уже мы преклонялись; рад бы, чтобы Киев вторично благословил Андрей Второзванный и этим вывел мать городов русских из ее чисто детской беспомощности. Но где же они, эти люди, уже переставшие быть людьми с тех пор, как Дух Святой зажег нимбы над их головами? Где?
О, я не говорю, что среди евреев нет хороших людей; таких людей, с которыми можно общаться в плоскостях, «где несть эллин, ни иудей»; таких людей, которые имеют «святейшее из званий – человек».
Конечно, есть, и я таких знавал и знаю. Я их встречал в самых различных положениях – начиная от школьной скамьи и кончая тюремной койкой. Они не были святыми, но это были люди, сознательно и бессознательно любившие Добро. Но это не меняет дела.
Для того, чтобы отдаться евреям, как вождям; для того, чтобы спокойно и радостно взирать, как еврейство захватывает командные высоты психики, надо нечто большее. Надо почувствовать их моральное превосходство над собою. Надо ощутить, что они не только сильнее, но и лучше нас. Надо почувствовать, что мы – дети, жестокие, как все дети; они же проникнуты Мудростью, которая всегда приводит к Любви. Или, наоборот, мы – запутавшиеся взрослые; они же напоены той детской Простотой, которая всегда приводит к Мудрости. В том или ином аспекте они должны быть выше нас. Не отдельные евреи, а вообще евреи, как нация, евреи, как раса. Ибо они заделываются нашими «аристократами» в Советской России именно так: именно в качестве целой нации, которая заполняет социальные верхи. Аристократия – значит «власть лучших». Если евреи действительно лучшие – пусть так и будет. Но если нет?