Текст книги "Пляски на черепах (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

8

После царского завтрака, сидя в царском кресле в Кремле, Ильич перебирал записки, адресованные ему со всех уголков страны. Среди восторженных панегириков, написанных на клочке бумаги плохо заточенным карандашом, где в каждом слове было по две ошибки, попадались письма на нескольких страницах. В этих письмах – крик души: местные начальники в кожаных тужурках не только грабя дома, но и издеваются над членами семьи: насилуют жен на глазах у мужа, хватают дочерей на глазах у матери и делают с ними такое, о чем писать стыдно. Стоит отцу или брату попытаться защитить честь сестры, дочери, как он тут же получает пулю в лоб. Помогите, спасите, умоляем, нас защитить больше некому.

– Гм, мой метод работает. Это евреи балуются, да возможно китайцы берут с них пример. Больше евреев из стран Западной Европы, это наши люди, это мои люди, с ними мы и начнем мировую революцию. Пусть погибают, на то и революция.

Счастье так просто не дается. Это не апельсин на блюдечке с голубой каемочкой.

И вдруг ему попалось письмо десятилетней девочки Нади:

«Отец родной, спаси и помилуй! уже много дней у меня не было крошки хлеба во рту. Папа и мама говорят: доченька – это голод. Помоги! 20 октября 1920 года, город Свердловск».

Гм, что это? а как же армия, а как же управленческий рабочий класс? Фотиева, где ты?

Фотиева с чашкой чая и куском булки вбежала, запыхавшись:

– Владимир Ильич, что случилось? на вас лица нет. Разве можно так?

– Послушай, у нас голод может быть? он надвигается, ты не слышала? Где Феликс, Где Лейба, где все остальные? срочно зови на заседание Политбюро.

Все тут же стали приходить, кто-то с баночкой икры, кто-то куском колбасы во рту, а кто-то нес целого копченого угря.

– Вы что, завтракаете? Я вот без завтрака обхожусь. Экономить надо, я тут прочитал, что дети голодают. Это дети буржуев, черт с ними, а вот наши красноармейцы, они-то как? А управленческий аппарат на местах. Видите, как, завтракать некогда. И, кроме того, я служу народу, а вы чем занимаетесь?

– Толко началы второй завтрак, батона, – сказал Сталин, ища уголок подальше, чтобы всех видеть, а его, чтоб никто не видел.

– Мне тут интернационалисты пишут, – покривил душой вождь, что трудновато с хлебом. Как так? почему никто не докладывает? Я вас всех разгоню по волостям, по губерниям. Лейба, в губерниях наши люди руководят? ЧК возглавляют наши люди, – это могут быть латыши, либо евреи.

– Так точно, Владимир Ильич, – ответил Троцкий.

– Надо бы и грузын на руководящий пост, батона, – произнес Сталин, но Ленин его не услышал.

– Кто из вас знает, что такое продразверстка? Янкель, что такое продразверстка? Э, ничего ты не знаешь, Янкель. А город на Урале уже носит твое имя, теперь он Свердловск. Старайся, Янкель, старайся! завтракать можно и на ходу. Лейба, просвети ты членов нашего Политбюро.

– Продразверстка, – стал отвечать Лейба– Троцкий, ничуть не смущаясь, – это замена старых кадров на новые, в основном, это должны быть люди еврейской национальности. Мы, товарищи, должны уничтожить этих бесхвостых обезьян, которых почему-то называют людьми и на их место поселить иудеев, создать мощное еврейское государство, перед мощью которого содрогался бы весь мир.

– Пачэму? а грузин куда прикажете дэват? Моя нэ согдасэн, Владымыр Лыич, – возмутился Сталин, сидевший в самом дальнем углу.

– Коба, не переживай, история рассудит тебя с Бронштейном, нашим выдающимся революционером. Но продразверстка – это… лишний хлеб, который крестьянин не знает, куда девать. А городу этот хлеб нужен, армии нужен, рабочему классу Германии, которая помогла нам совершить и удержать революцию, хлеб нужен. У крестьянина он гниет, а у нас, его нет. Это не справедливо. Советская власть не может без хлеба. Это преступно. Еще мой предшественник Николай Второй затеял эту продразверстку. Там, где крестьяне сопротивлялись, он назначал месяц исправительных работ. А мы… не можем… быть слюнтяями. Это ведь саботаж! да еще в отношении народной власти саботаж! За саботаж – расстрел на месте. Отца семейства, всю семью, детей от одного года. А можно и в доме запереть, а дом поджечь, пусть горят саботажники. Мы будем проводить эту работу постепенно. Сначала запустим агитацию на добровольных началах, а потом добровольно-принудительно. Это архи важно, товарищи. Все, идите, заканчивайте завтрак. Завтра доклады в письменном виде должны быть у меня на рабочем столе. В шесть утра Фотиева уже здесь, можете приносить, не стесняйтесь. Кстати, товарищ Бонч-Бруевич! прописка членов Политбюро в Кремле закончена? У меня на девять комнат больше, чем у других, но у меня же братья, сестры, племянники, прислуга, дворники, плотники. Каждому из них нужна комната, а у меня пять комнат, нет, шесть. Сколько же у меня комнат в Кремле Б.Б?

– Восемнадцать, Владимир Ильич. Можно и 19. Как прикажете.

– Так как у меня прислуга и сестры жить не будут, я займу и их жилье. Скромность, прежде всего скромность, учитесь, товарищи.

Когда большевики взяли власть, то довольно скоро оказалось, что «свобода приходит нагая» – голая. Стало холодно и голодно…

Но зато у большевиков не было той помехи, что была у «темного царского режима». У большевиков и, особенно, ее вождя Ленина, отсутствовала «химера, называемая совестью».

* * *

Если бы продразверстку проводили не тупоголовые большевики, руководимые гением зла Лениным, вполне возможно, крестьяне откликнулись бы на нее и повального голода можно было бы избежать, но Ленину нужен был голод, как опыт. Эксперимент Павлова с обезьяной надо было доказать на людях, поэтому так называемая продразверстка сразу же превратилась в грабеж крестьян.

Первыми возмутились крестьяне Тамбовщины, собиравшие наибольшее количество урожая зерна еще при царизме. Тамбовская губерния была наиболее зажиточной областью, а крестьянство наиболее трудолюбивым.

До революции Тамбовская губерния делилась на 12 уездов. Кроме города Тамбова с уездом было еще 11 уездных городов, а также 13 посёлков городского типа. Уезды, в свою очередь, делились на 361 волость с 3462 селами и деревнями. Было еще множество отдельных хуторов, различных сельских хозяйств и поместий. Губерния, громадная по своей площади, имела около 4 миллионов населения. В городах губернии проживало всего 268 тысяч человек. Подавляющее большинство жителей жило в сельской местности, где занималось сельским хозяйством. Тамбовская губерния была расположена на лучших в мире чернозём ах, не имеющих аналогов на планете – плодородный чернозёмный пласт в некоторых местах достигает глубины до четырёх метров. Тамбовская губерния занимала по своему развитию пятое место в Российской империи (среди 80 других губерний и административных образований) и считалась, таким образом, одной из самых богатых губерний страны.

С началом Первой мировой войны экономическое положение губернии нисколько не ухудшилось. Хотя в Европе она и потеряла многие рынки сбыта своей сельскохозяйственной продукции, но эти потери компенсировались поставками на нужды действующей армии. Таким образом, губерния не утратила объёмов производства продовольствия и оставалась одной из лучших житниц Российской империи.

По состоянию на 1920 год население губернии составляло 3650 тысяч человек (всего насчитывалось 268 тыс. городских и 3382 тыс. сельских жителей), по показателю плотности населения (62 человека на кв. версту), она занимала 12-е место в СССР и являлась одной из самых густонаселенных в РСФСР.

Собрав все никудышные предложения от своих соратников, Ленин в одном из них обнаружил слово Тамбовщина, и задумался; он тут же дал задание московской библиотеке, которая будет носить его имя до самого провала его бредовых идей, дать справку по Тамбовской области в плане ее насыщения хлебными запасами.

Когда прочитал справку, он пришел в ужас и восторг одновременно. На Тамбовщину были посланы коммунистические эмиссары во главе с немецким евреем Шприцбауменом. Тут их встретили весьма недружелюбно, но Шприцбаумен оказался дипломатом и многих уговорил пожаловать по ведру отборной пшеницы, по сто яиц, по три килограмма свинины и столько же говядины, по три ведра картошки с каждого двора и выделить транспорт для доставки к железной дороге.

Собрав огромное количество продовольствия, и заняв три крестьянских амбара, эмиссары не спешили возвращаться в Москву. Они соблазнились дармовым заработком. Крестьяне, смекнув, что коммунисты такие же люди и не прочь погулять, покуражиться, стали нести им всякую бормотуху, деньги и забирать обратно свой урожай, который можно было реализовать втридорога на местном рынке.

Ленинские посланцы задержались настолько, что все это добро стало издавать дурной запах, а пшеница гнить на сыром полу при дырявых крышах, куда был доступ дождям.

Ленин заволновался и требовал вернуть Шприцбаумена в Москву, но ничего не помогало, тогда генерал Тухачевский был послан в погоню с наказом вернуть нерадивый продотряд в Москву.

Тухачевский блестяще справился с заданием: он набросил веревку на шею Шприцбаумену, сам сел на лошадь и медленным шагом направился в сторону Москвы. Бедному еврею уполномоченному Шприцбаумену пришлось бежать до тех пор, пока не отказали ноги. Тогда он упал и стал произносить молитву на языке идиш.

До будущего маршала дошли слова молитвы на его языке, языке детства. Он тут же остановился, развязал веревку и сказал:

– Читай Тору, она тебя спасет.

Бедный посланник встал на колени и начал так: всякий, кто не еврей, подлежит смерти…

– Так ты – свой? вот, глотни, подкрепись, брат, а потом расскажешь, что с тобой случилось.

Шприцбаумен опорожнил половину фляжки, запел еврейскую песню и вытянул губы, чтоб поцеловать брата. Тухачевский взял его на руки и посадил на лошадь, и только потом взобрался сам.

Тухачевский – кроваво-красная, бандитско-коммунистическая, историко-романтическая личность. За свою короткую жизнь (44 года) он перенес многое: судьба его то поднимала вверх, то опускала на самое дно, что во всем марксистском архипелаге ему просто нет равного. Можно было привести его биографию, если бы она не была напичкана многочисленными мерзкими поступками лукавого еврея, так рвущегося к вершинам власти. Здесь он не останавливался ни перед чем. В этом он был похож на Ленина, как две капли воды, но кто осмелится сравнивать Тухачевского с Лениным? Тухачевского Сталин расстреляет в 37 году как врага народа, репрессирует всю его семью, а Ленин за все свои кровавые злодеяния и мерзкие поступки, и поныне красуется на Красной площади.

9

Тухачевский ворвался в кабинет Ленина, стал на одно колено и только открыл рот, как хозяин ласково улыбаясь, подошел к нему, протянул короткие ручки и произнес:

– Батенька, ваш приезд архи важен для меня, поэтому поднимитесь с колен, займите самое удобное кресло, которое архи важно для вас и сделайте короткий доклад о контрреволюции в Тамбове. Кулаки там, да? бастуют? У них животы отвисают? подбородки тоже, да? Золотые украшения носят? Гм, в России много золота, а пролетариат запада даже серебра не носит. Надо все экспроприировать.

– Это значит отсекать пальцы, Владимир Ильич?

– Э, батенька, сразу видно, что вы учились не у нас, а у царя, коль не знаете, что такое экспроприация.

– Но…

– Никаких, но. Судить! Судить и еще раз судить!

– За что, Владимир Ильич?!

– Да не вас, батенька, не вас, а кулаков. Надо судить всех революционным судом. Расстрелять, повесить, сжечь живьем. Я вот ночь не спал, думал, что с ними делать, чтобы еще такое придумать, чтоб все боялись, нет, не боялись, а уважали вождя мировой революции и его решения о спасении страны от голода. Вот тут Бронштейн докладывает: с маслом – дефицит, икры не хватает, особенно черной, красной пока навалом, свежий хлеб не всегда поступает и членам моего ЦК приходится есть красную икру без хлеба, вареного яйца, без масла, так это у слуг народа не хватает, а что говорить о рабочем классе, а? Какие у вас предложения, наш красный маршал?

– Я еще не маршал, Владимир Ильич, – запел Тухачевский, немецкий шпион, приглаживая пейсы, чтобы походить на русского как Троцкий, которому уже присвоено это высокое звание. – Но не мешало бы получить… звание. Знаете, маршальские погоны придают больше энергии, силы воли и враг, едва узрев издали их блеск, бежит сломя голову и прячется в первую попавшуюся яму, где смиренно ждет своей участи.

– Завтра же этот блеск будет сверкать на твоих плечах. Фотиева, заготовь указ. – Ленин наклонил голову ближе к завтрашнему маршалу и, щуря левый глаз, впился в Тухачевского. Тот слегка задрожал. – Миша, ну ты, как польский еврей, еще сотрудничаешь с немцами? Только правду, это архи важно, Миша, пойми. Мне тебя рекомендовала немецкая разведка, членом которой я до сих пор числюсь.

Миша от страха уронил голову на стол и забормотал: Тора, Тора, Тора.

– Э, батенька, Тора будет, когда революция победит во всем мире, тогда и возьмемся за Тору, а пока… надо заканчивать с немцами. Напиши им, что тебя нет больше в живых, так и напиши: Ленин прикончил. Это архи важно.

Тухачевский тут же схватил карандаш и листок бумаги.

– Э, нет, брат! все, что исходит из моего кабинета, это исходит из России. Ты у себя там, где-то в углу сарая, – у тебя есть сарай?

– Будет, будет! сегодня же я национализирую.

– Вот там, в углу и накарябай, и пошли телеграфом, так, мол, и так…Мне тут, перед твоим приходом звонил губернатор Тамбовской области Штуцер, жаловался на кулацкую психологию жителей области, а потом губ ЧК Винкерсраль все рассказал. Ты действительно привязывал к лошади этого, как его Шприцбаумена, и заставлял бежать целых шесть километров?

– Так точно. Он сидит в приемной. Можно его позвать.

– Батенька, он мне не нужен. Давай составим план борьбы с контрреволюционерами, с кулаками. Нам нужен хлеб. Икры у нас достаточно, хлеб нам нужен, черт подери. Сколько тебе пушек, сколько лошадей, сколько сабель, патронов и еще черт знает, чего.

– Всего понемногу. Но я намереваюсь употребить газы, кулаков надо травить газами, Владимир Ильич. Позвольте применить этот гуманный вид борьбы с неверными!

– С кулаками. Вполне согласен. Кулаков все равно придется уничтожать. Они землю не отдадут, хлеб начнут поджигать, закапывать, жрать по две порции трижды в день и еще попытаются империалистам продать. Применяй эти газы, но так, чтоб наши чекисты не пострадали. Они, кажется эффективны в борьбе с врагом. А крестьяне, Тамбовские крестьяне – наш враги. Эй, Бронштейн! Подать сюда Бронштейна – Троцкого!

Троцкий тут же явился, не запылился.

– Лейба, знакомься, это Тухачевский наш человек, польский еврей. С завтрашнего дня он маршал, как и ты. Партия направляет маршала Тухачевского на борьбу с кулачеством как классом в Тамбовскую губернию. Выдели ему все, что он потребует. Где Джугашвили?

– В Царицине ведет войну с кулаками. Он выслал в казахские степи свыше миллиона кулаков вместе с семьями.

– Ну вот, молодец. В Тамбове надо сделать то же самое. Но не казахские степи, а в Сибирь, пусть там проветрятся.

– Владимир Ильич, только что говорил с губ ЧК Винкельсралем. Там появился некий бандит Антонов. Вокруг него формируются отряды самообороны. Люди идут с вилами, топорами, обрезами, а сам Антонов получил от какого-то царского генерала целый арсенал вооружения. Сам Антонов неуловим, непобедим. О нем уже ходят легенды не только в Тамбовской области, но и в других местах.

– Архи плохо, товарищи, надо вооружаться, надо травить их газами, надо доказать, что революция – это не в кошки-мышки играть, это серьезно. Это в интересах народа. Мы еще с Германией не рассчитались. Десять миллионов пудов зерна немцы с нас требуют?

– Это не я, это не я, надо созвать Политбюро и там выяснить коллективно. Я… моя задача… очистить землю России от этих бесхвостых обезьян, называемых почему-то людьми и заселить эту землю евреями.

– Не торопись, Лейба, – сказал Ленин. – Сначала покончим с кулаками, потом возьмемся за священников, потом за середняков, потом за интеллигенцию. Не все же сразу, верно, Миша Тухачевский? Все, будьте здоровы! Мне все тут подсовывают каких-то ходоков, это так для пиара, для рекламы, что, дескать, советская власть близка к народу, к простому человеку. На самом деле эти ходоки прохвосты. Это же надо, пройти тысячу километров пешком, чтобы побывать в кабинете вождя мировой революции, чтоб завтра все газеты о них написали, чтоб они потом по школам, по больницам басенки рассказывали, как их великий Ленин принимал. А вот они уже рвутся в лаптях и онучах. Эй вы, шапки долой!

Троцкий встал, вытер ноги о ковер, только вчера национализированный у одного московского капиталиста после того, как ему пустили пулю в затылок, и направился к выходу, задев одного ходока, да так, что тот упал, и вышел на улицу. Тут он открыл портсигар достал сигарету и угостил Тухачевского, не удостоив его взглядом.

– Куда теперь, маршал Лейба?

– К проституткам, куда еще? Я приглашаю. Ты как, троих обработаешь? А хочешь мужика, мальчика? – спрашивал Троцкий так, будто речь шла о чашке кофе.

– Мальчиков не пробовал. Побоялся, а такая ситуация была. Но, Лейба, мне надо решить вопрос о вооружении армии. В Польше я проиграл, а тут должен выиграть.

– Да ты там уложил тридцать тысяч русских. Если бы это были евреи, я бы тебя сожрал с потрохами и сам Ильич бы тебя не простил. Мы с ним на эту тему долго беседовали. Речь шла о тебе, бедолаге. Так позорно отдать тридцать тысяч русских баранов полякам, это непростительно.

– Я должен реабилитироваться. Я начну их травить газами. Загоню в лес, окружу и запущу газы. Пусть дохнут.

10

По предложению Ленина уполномоченным ВЦИК по Тамбовской губернии был назначен Антонов-Овсеенко, щирый украинец – белая бесхвостая обезьяна, претендующая на высокие должности посредством усердного несения службы на благо коммунизма и социализма. Он отвечал за продразверстку в Тамбовской губернии. Ленин вскоре освободил Штуцера от этой должности, полагая, что ретивый младший брат русских дураков лучше справится со своими обязанностями и назначил его председателем Тамбовского губисполкома. Получился хороший тандем – хохол плюс польский еврей Тухачевский.

Младший брат знал себе цену и был уверен, что его персона это находка не только для Ленина, но и всей России, которая задохнётся от голода, ели он не приложит руку к продразвёрстке, которая несомненно повлияет на хо мировой революции. А мировая революция никак не может начаться. Тот же Тухачевский, польский еврей, попытался приобщить Польшу, но поляки в знак благодарности хорошо дали по зубам.

– Я всех изнистожу, нехай воны горят у огне при заколоченных дверях и окнах.

В деревне Осиновки Курдюковской волости крестьяне напрочь отказались сдавать хлеб, картофель и другие продукты красным комиссарам, именующими себя представителями народной власти. Урожай этим летом выдался неважный по многим причинам, в том числе и чисто психологическим: в стране и в сельской местности запахло кровью. Народный герой Антонов, хоть и был защитой и опорой любого крестьянина, но все же, чувствовалось, что московские кацнельсоны, бронштейны и банки, готовят что-то страшное, необычное против собственного народа. К тому же поползли слухи, что остатки наголову разбитой армии в Польше, которой командовал Тухачевский, стягиваются теперь к Тамбову. Они везут с собой остатки вооружения, пусть не самого лучшего, но против народа, против сельчан, хлеборобов, вооруженных вилами и лопатами, и этого более чем достаточно.

Пятерка организаторов во главе с Королевым (Петров, Неверов, Сельцов, Андреев) на сходке хлеборобов постановила: стоять до конца.

– Излишки пшеницы, картофеля и мяса закопать в лесу. Ни грамма коммунистическим бандитам не давать. Таково указание нашего героя Александра Антонова. Кто «за»?

Все подняли руки.

– Я надеюсь, у нас предателей не будет, так? – спросил Королев.

– А как мне быть, ежели мой муж Сашка в отряде Антонова. Я и не потащу мешок с картошкой. И лопатой я плохо орудую.

– Поможем. Всем миром. Я сам одну яму вырою для тебя, а у Сельцова лошадь имеется, – отвезет. Коммуняки начнут спрашивать, агитировать – молчать или отнекиваться. Дескать, не слышала, не видела, не могу знать.

Погода была хорошая, теплая, яркое солнце закрывала пелена светлых туч, рас стелившихся в виде огромного холста далеко в небесах. Хлеборобы собрались, чтобы решить и многие другие вопросы, но едва Королев закончил свою мысль, послышался звон колокольчиков, а через какое-то время и топот копыт лошадей. Старушки испугались и бросились врассыпную, но Королев приказал вернуться на место.

Пять всадников с саблями на боку остановились среди клубов пыли, но лошади продолжали танцевать, пришлось незваным гостям спешиться, а лошадей отвести в лесок.

Уполномоченный Винкельсраль поднял руку кверху и прорычал:

– Штиль, майн быдла…

– Сам ты быдло, немецкий жид, – сказала девчонка в толпе.

– Сей минут быть шпрехен губкомзад Антонофф Офсянка. Бите Офсянка, шпрехен зи руссише швайн!

– Не обращайте внимания, пановы, або люби друзи, як горовят у нас на Вкраине, – сказал Овсеенко, поправляя фуражку, съехавшую набок. Товарищ Сраль…

– Винкерсраль, – поправил чекист.

– Так ось, наш Винкерсраль нияк не вывчит украинскую, пробачте, российскую мову. Давайте почнемо или начнем, как говорят на Тамбурщине.

– Тамбовщине, балда, – расхохоталась бойкая Аня Цветкова, которая в карман за словом не лезла.

– Тамбурщине, яка ризныца? Так ось, народу нужен хлеб, рабочий класс и крестьянство умирает от голода, холода и мордобития. Подключайтесь. Сдавайте зерно. Пшеницу мелите на муку и сдавайте муку. Свиней вырезайте и свежее мясо сдавайте народу. Яйца от курей забирайте фсе, а то некоторые куры-несушки их поедают самостоятельно без разрешения партии и народа, и товарища Ленина. Картоплю в мешки. Мешки перевязывать жгутом и на вокзал. Совецька власть подгонит вагоны и у Моськву. Сам Ленин кушать хотит. Ему приходиться есть одну икру, черную или красную, а икра все равно шо опилки. Поешь, и в брюхе ишшо одна революция начинается, а Политбюро довольно и той революцией, шо зробыв Ленин. Мы вас ослобонили от игу имп…. имп…импо, короче, от импотенции и изгнали интеллигенцию. А потом озьмемся за попов. У вас есть попы? Выгружайте их, мы их подвесим.

– Сначала своего Ленина подвесьте, и венок ему на лысину из колючей проволоки, – сказал Аня Цветкова.

– Это контра! Винкерсруль, вызывай отряд чекистов.

– Успокойтесь, Овсянка, – сказал Королев. – Девчонка шутит. Это моя племянница, я ей сегодня накостыляю. Давайте лучше поговорим по делу. Мы не совсем поняли, зачем вы сюда пожаловали, но я, кажись, уловил. Вы хотите у нас отобрать хлеб, обрекая нас на голодную смерть, так? За что такая милость? И это называется народная власть. Да, мы сдавали излишки хлеба, но нам платили деньги. На эти деньги мы покупали одежду, технику, ковали лошадей, приобретали сельскохозяйственный инструмент. А вы что? Ворюги, погань, жиды. Жиды правят Россией и хотят ее гибели. Где ваш головорез Троцкий? Это мы бесхвостые? а он безголовый, так и передайте ему. И еще. Хлеба у нас нет, и не будет.

– Начнем стрелять.

– Стреляйте, – сказал Королев. – Вот моя грудь. Но я не могу вам дать то, чего у меня нет.

– Вы прячете хлиб. Наша разведка работает четко. Ее возглавляет пан Дзержинский, ось як.

Тут снова послышался звон колокольчиков и топот копыт. Чекисты бросились к лошадям. Овсянка в мгновении ока очутился на лошади и поскакал в центр, оставив растерянных подчиненных, что никак не могли с перепугу взобраться на лошадей. Хуже всех оказался Винкерсраль. Он дважды взбирался и дважды упал. Кончилось тем, что лошадь взбрыкнула, заржала и была такова. Этого оказалось достаточно, чтобы он поднял обе руки и воскликнул: бандит хайль. Еще три чекиста спрятались в лесочке и, боясь, что кто-то из них кашлянет, сунули головы в кусты.

Антонов с десятью бойцами взяли чекиста в плен.

Крестьяне видели, как его привязали к лошади и заставили бежать. Бабы ахали, жалели ленинского посланца, слабо говорившего по-русски, и стали расходиться. Предстоящая ночь была тяжелой: весь инструмент в ходу, все веревки в доме ушли на завязывание мешков, бабы тащили эти мешки на горбу и когда заходили в темный лес, приходилось останавливаться. На этих же мешках укладывали детишек, а сами, сидя на теплой и влажной земле, погрузились в сон до первой песни утренних птиц.

Едва рассвело, закипела работа без шума, без разговоров, без галдежа детишек, только тонкие сухие хворостинки, ломаясь, издавали едва слышный звук.

К девяти утра все припасы, доставленные в лес, были спрятаны надежно и глубоко. Канавы разровняли, присыпали прошлогодней листвой и сухими ветками.

– Выдь, Маланья, погляди, нет ли кого поблизости, – сказала старуха Фрося, – а то ить все могет пойти даром.

Но в округе никого не оказалось. Все спокойно вернулись в свои избы, стали заваривать чай, разогревать вчерашнюю картошку, а потом разошлись поить скотину.

Все складывалось хорошо, наступило успокоение и уверенность, что все обойдется. Но к полудню пришел вестовой…