Текст книги "Атаманыч"

Автор книги: Василий Юксерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Строев толкнул дверь. В блиндаже было темно.

– Зажгите свет.

Адъютант щелкнул зажигалкой, подошел к столу и зажег стоявший на нем анодный фонарь.

Среди трех распластавшихся на полу тел майор Строев сразу узнал лейтенанта Остапова.

Он лежал на спине, закинув голову. Его лицо было лишь немного бледнее, чем обычно. На груди, у красного значка, на котором золотом горели буквы «ВЛКСМ», чернело расплывшееся пятно крови.

– Прощай, друг! – Строев опустился на колени возле убитого, поцеловал его в холодный лоб и осторожно закрыл его глаза. – Прощай, Аркадий. Мы видим, ты дрался нещадно и погиб как герой. Мы никогда тебя не забудем.

* * *

С востока, из-за зубчатых вершин черного ельника, нежно-розовым сиянием подымалась утренняя заря. Тишина. По таежной тропке двигались советские солдаты. Впереди, раздвигая кусты, шли два автоматчика из разведвзвода, за ними четверо автоматчиков несли на носилках тело лейтенанта Остапова, за носилками, опустив головы, шли майор Строев, лейтенант Козлюк и еще два автоматчика.

А заря все разгоралась. Когда вышли из лесу на дорогу, стало совсем светло.

Глава двадцать четвертая. В суворовское училище

После гибели лейтенанта Остапова командование взводом принял старшина Еремеев.

На шестой день военных действий наши войска прорвали Харамитогский укрепленный район. Сопка Харамитоги была последней надеждой японцев. Потерпев здесь поражение, они стали отступать на всех участках Сахалинского фронта.

Разведвзвод получил приказ пройти в расположенную на берегу моря в стороне от всех дорог японскую деревню.

Перевалив через сопку, разведчики вышли к деревне, один конец которой упирался в сопку, а другой – тянулся до моря.

Большинство домов в деревне и домами-то назвать как-то язык не поворачивался – это были самые настоящие лачуги. Одни сколочены из тонких досок, другие сооружены из циновок и обмазаны снаружи глиной. Казалось, толкни такой дом плечом, и он рассыплется.

На одном из домиков Миша заметил черный флажок.

– Владимир Григорьевич, смотрите: черный флаг вывесили.

– Скорбят, что войну проиграли, – сказал старший сержант Дегтярев. – Видать, самураи тут живут.

– Чего гадать, давай зайдем.

Кандалин, Дегтярев, два бойца и Атаманыч вошли в дверь. Они оказались в небольшом чистом коридоре, застеленном циновкой, сплетенной из рисовой соломы. На стене висело несколько пиджаков и кимоно. Из коридора в дом вело двое дверей, возле дверей стояли аккуратным рядком пять-шесть пар башмаков.

Разведчики остановились. Никто к ним не выходил.

– Эй, есть тут кто? – громко крикнул старший сержант Дегтярев.

Одна из дверей приоткрылась, и выглянула девочка лет десяти, за ней показалась вторая девочка – совсем маленькая.

– Отец или мать дома? – спросил ее Дегтярев.

Старшая девочка молчала. В ее глазах застыл испуг.

Она покачала головой и тоненьким дрожащим голоском пролепетала:

– Вакаранай…

– Чего?

– Вакаранай, – растерянно повторила девочка, всем своим видом показывая, что она не понимает вопроса.

– Вот незадача, – почесал в затылке Дегтярев. – Не понимает. Давайте посмотрим в комнатах.

Дегтярев шагнул на порог. Но старшая девочка схватила его за гимнастерку и залопотала что-то, показывая на сапоги.

Сержант недоуменно смотрел на девочку.

Кандалин сначала тоже удивился, но потом хлопнул себя по лбу:

– Ведь у них обычай такой. Входя в дом, надо снимать обувь, в которой ходил по улице, и обувать эти башмаки.

Кандалин, наклонившись, взял в руки одну пару тапочек, но, повертев их, положил на место.

– Ты уж извини, – повернувшись к девочке, ласково заговорил он, как будто та могла его понять, – некогда нам сейчас переобуваться.

Дегтярев заглянул в комнату. Там было пусто: ни стульев, ни стола, ни кроватей. Но в ее задней стене виднелась еще одна дверь.

– Посмотри, что там, – кивнул Кандалин старшему сержанту.

Дегтярев двинулся к двери, но девочка бросилась к нему, хватает за руки, виснет.

– Постой, постой, – отстранил ее сержант.

Но девочка уже сама подбежала к двери и раскрыла ее.

За дверью оказалась темная каморка. В дальнем углу каморки послышался шорох и тихий плач ребенка.

– Кто там? Выходи! – приказал Дегтярев и на всякий случай поднял автомат.

Девочка скользнула в темноту и через мгновение вывела оттуда женщину в надетом на голову черном мешке.

Женщина, выйдя на середину комнаты, присела на корточки и, как наседка цыплят, подобрала к себе девочек.

– Наверное, мать их, – сказал Дегтярев.

– Что у них случилось? – задумчиво проговорил Кандалин. – Может, помер кто? Не поймешь. Одно ясно: не самурайский это дом.

Разведчики вышли на улицу.

– Ну что там? – обступили их бойцы.

– Ничего подозрительного: женщина и ребята, – ответил Дегтярев.

Разведчики прошли по пустынной улице до конца деревни, к морю.

За последней лачугой, у самой воды, на большом сером камне сидел, опершись подбородком на палку, дряхлый старик и смотрел на волны, тихо набегавшие на песчаный берег.

Когда разведчики приблизились к нему, старик поднялся и вдруг по-русски сказал:

– Здравствуйте, сынки.

– Никак, русский? – удивился Дегтярев.

– Русский, русский, – закивал старик. – Дедом Демидом меня кличут. Вятский я, а на Карафуто живу вот уж шестой десяток. Нас, русских, тут, верстах в полутораста, целая деревня.

– А что же ты тут делаешь?

– На заработки приехал, на рыбные промыслы. Вон там, на горке, хозяин наш жил. Свой пароход у него, десять катеров. Он, как прослышал про войну, удрал в свою Японию, и катера угнал, и рыбацкую снасть увез. Не знаю, как жить будем: вся деревня на него работала. Теперь без работы хоть ложись и помирай.

– Да-а, – протянул Дегтярев. – Значит, потому на доме и черный флажок вывесили?

– На каком доме? – спросил старик.

– Да вон на том.

– Нет, тут другое дело, – ответил старик. – В том доме четверо детей, и все – девочки. А японцы считают, что рождение девочки – несчастье. Как родится девчонка, так на доме вешают черный флажок, а мать надевает тогда на голову черный мешок и сидит неделю безвыходно в темной комнате, замаливает свой грех. Вот так-то.

Еремеев занял под комендатуру дом бежавшего японского рыбопромышленника, деда Демида взял в переводчики и решил, что первым делом надо найти людям работу. Но на следующий день разведчиков в деревне заменили другим подразделением, а разведвзвод был направлен в город Мототомари, где в это время находился полк Урманова.

Третьего сентября на освобожденном Сахалине повсюду проходили митинги в честь победы над Японией.

На привокзальной площади Мототомари митинг открыл подполковник Урманов.

– Товарищи! – обратился он к стоящим перед трибунами воинам Советской Армии. – Поздравляю вас с победой над империалистической Японией! Наша армия, армия-освободительница, армия – защитница нашей Советской Родины, ныне возвратила Родине отторгнутую от нее землю – Южный Сахалин. Отныне и навсегда над всем островом Сахалином будет развеваться наш красный советский флаг. Слава могучей, непобедимой Советской Армии!

По площади из края в край прокатилось громкое «ура».

– Ура-а! – гремело в одном конце площади.

– Ура-а! – отзывался другой конец.

Прямо перед трибуной стоял разведвзвод, и, наверное, многие в тот солнечный, радостный день среди бойцов заметили мальчика в солдатской гимнастерке с орденом Красной Звезды на груди. (Этот орден Атаманыч получил за бой на сопке.)

Сержант Кандалин (правда, теперь уже не сержант, а старший сержант) положил руку на плечо мальчика и, обняв, наклонился к нему:

– Запомни, Миша, эту минуту.

– Разве это можно забыть… – ответил Атаманыч.

После митинга состоялся парад. Перед трибуной стройными рядами прошли пехота, минометчики, прогромыхали артиллерия и танки.

Когда разведчики вернулись в казарму, из штаба передали приказ: сегодня в восемнадцать ноль-ноль старшему сержанту Кандалину и солдату Ковальчуку явиться к подполковнику Урманову.

– Зачем нас вызывают? – спросил Миша.

– Явимся – узнаем, – ответил Кандалин. – Чего зря гадать.

Ох как медленно тянулось время! До шести оставалось целых четыре часа. Видя, как томится Миша, Кандалин позвал его пройтись по городу.

Где они только не побывали: и в магазинах, и на вокзале, и на почте. Кандалин остановился перед парикмахерской и потрогал рукой подбородок.

– Пожалуй, надо заглянуть сюда, – сказал он. – Неудобно являться к подполковнику с такой щетиной. Как ты думаешь, Атаманыч? Побреемся?

Миша, подражая старшему другу, тоже провел рукой по своему подбородку.

Кандалин улыбнулся:

– Может, и ты будешь бриться?

– А что? Можно, – серьезно ответил мальчик.

– Жаль только, что ни один брадобрей твоей бороды ни через какие очки не разглядит.

Так, перекидываясь шутками, Кандалин и Миша переступили порог парикмахерской.

Перед зеркалом, спиной к двери стоял толстый седой японец-парикмахер в белом халате. Увидев в зеркало вошедших, он повернулся и расплылся в улыбке. Показывая на кресло, он взял со столика листок бумаги и, поглядывая в него, не совсем уверенно спросил по-русски:

– Вась побрить?

– Побрить, – кивнул Кандалин, устраиваясь в удобном кожаном кресле.

– Хольосо, – закивал японец и крикнул что-то по-японски.

Из соседней комнаты вышла девушка, неся в руках блестящий серебряный поднос с бритвенным прибором.

Японец-парикмахер легким, быстрым движением набросил на грудь Кандалина белую салфетку, взбил в маленькой чашечке мыльную пену, взял в руку сверкнувшую никелем бритву и подошел к Кандалину.

Он нажал что-то на спинке кресла, и вдруг кресло с шумом раскрылось. Кандалин опрокинулся на спину.

Вывернувшись из-под нависшей над ним бритвы, сержант вскочил на ноги и сорвал с себя салфетку.

– Это что значит? – крикнул он парикмахеру.

Миша в два прыжка оказался рядом с Кандалиным.

Японец с испуганным и растерянным видом пятился к зеркалу.

– Что это значит, спрашиваю? – наступал на него Кандалин.

В зал вбежала девушка и бросилась к сержанту, потом подбежала к креслу и несколько раз подняла и опустила спинку.

Наконец и сам старик парикмахер обрел дар речи.

– Я вась побрить, – забормотал он. – Так хольосо.

Теперь уж и Кандалин и Миша поняли, что произошло простое недоразумение. (Потом-то они узнали, что в японских парикмахерских принято брить клиента, когда он почти лежит.)

Старший сержант снова уселся в кресло и сказал:

– Брей так. Я лежа не привык.

Но японец отрицательно затряс головой, замахал руками: мол, так нельзя, надо лечь. Пришлось Каидалину подчиниться.

Прямо из парикмахерской Кандалин и Миша направились в штаб полка.

– Ну, друзья, – сказал им подполковник Урманов, – собирайтесь в путь. Завтра едете.

– Куда? – в один голос спросили Кандалин и Миша.

– Далеко. На Большую землю. Сегодня я получил извещение о том, что ты, Миша, зачислен в Казанское суворовское училище.

– В суворовское училище? – словно не веря, переспросил Миша.

А Кандалин радостно воскликнул:

– Вот это здорово!

– А ты, товарищ старший сержант, – обратился подполковник к Кандалину, – будешь его сопровождать до Казани. Ну, а там посмотришь… Ты ведь, кажется, из тамошних мест?

– Да, из Марийской республики.

– Так вот, с завтрашнего дня ты демобилизован. Поедешь посмотришь. Захочешь, останешься у себя на родине. – Урманов немного помолчал, а потом добавил: – А если будет желание вернуться на Сахалин, возвращайся. Коли понадобится, выпишем тебе билет и на обратный путь. Ну, что молчишь, старший сержант?

– От радости. Спасибо вам, товарищ подполковник, за Мишу.

– Благодарить не за что. Вы оба храбро воевали. Вместе воевали, вот вместе и поедете. Желаю вам счастливого пути, счастья в мирной жизни. Нас, своих однополчан, ее забывайте, пишите… А сейчас идите собирайтесь.

Кандалин с Мишей вышли из штаба на улицу. Уже темнело. Обступавшие город с трех сторон сопки окутывал прохладный туман. С моря доносился тихий гул прибоя. Но вот послышался отчетливый, ритмичный стук приближающегося поезда.

– Первый поезд с севера, – сказал Кандалин, прислушиваясь к приближающемуся стуку колес.

– Владимир Григорьевич, давайте сходим на вокзал. Может быть, кого из знакомых встретим.

– Давай, – согласился старший сержант. – Собраться успеем. Да и долго ли солдату собираться: пару белья в мешок, ложку за голенище – и готов.

Не успели они пройти и десятка шагов по перрону, как сержант увидел знакомого солдата. Остановились, перекинулись несколькими словами. Солдат побежал к вокзалу. Миша с Кандалиным пошли дальше. Вдруг Миша увидел Ивана Дмитриевича – председателя онорского колхоза. Мальчик со всех ног бросился к нему:

– Иван Дмитриевич! Иван Дмитриевич!

– Миша? Откуда ты тут взялся? – удивился председатель.

– Наша часть здесь стоит. А вы куда едете?

– С делегацией еду в Тойахара на празднование Дня Победы. Да вот запаздываем. Поезд еле ползет. Говорят, линия неисправна.

– А кто еще с вами едет?

– Два колхозника из нашего района, трое школьников. Один мальчик из Александровска, девочка из Дербинска и третья наша онорская, Нина.

– Светлова?

– Она.

В это время на станции ударил колокол: поезд отправился. Иван Дмитриевич торопливо пожал Атаманычу руку:

– Ну, до свиданья!

– Иван Дмитриевич, в каком вагоне вы едете? – спросил Миша, торопливо шагая рядом с председателем.

– Я вот в этом, а остальные – в последнем.

Миша со всех ног пустился бежать вдоль состава. Но когда он добежал до последнего вагона, пожилая проводница, стоявшая на подножке, преградила ему вход в вагон:

– Поезд уже отправлен.

– Покричите Нину, пусть выглянет!

– Какую Нину?

– Нину Светлову, из Онор. Очень нужно.

Проводница повернулась в вагон и крикнула:

– Эй, Нина Светлова, тебя какой-то солдат спрашивает!

Через несколько секунд в тамбуре показалась Нина.

– Нина! – закричал Миша.

– Миша! – ответила Нина.

Над перроном пронесся протяжный гудок, паровоз пустил пары, и поезд тронулся.

– Нина! Нина! – кричал Миша, идя за движущимся вагоном. – Я завтра уезжаю на Большую землю. В суворовское училище! Пароход отплывает завтра! Из порта Маока!

Поезд ускорял ход. Все громче становился стук колес, лязг сцеплений – они заглушали голос мальчика. Но Миша все бежал по перрону и кричал:

– Завтра из порта Маока-а!

Глава двадцать пятая. До свиданья, Атаманыч!

Но на следующий день Кандалину с Мишей выехать из Мототомари не пришлось: оказалось, что первый пароход из порта Маока пойдет во Владивосток только через два дня.

«Вряд ли Нина приедет в Маоку проводить меня. Может, она даже и не слышала, что я говорил на вокзале: ведь так громко гудел паровоз, так громко стучали колеса!» – убеждал себя Миша, но все равно непредвиденное опоздание очень огорчало его.

Прибыв в Маоку, Миша и Кандалин занесли на корабль свои чемоданы – подарок от разведвзвода, и, так как до отплытия оставалось несколько часов, решили пойти посмотреть город.

Над морем поднимался белесый холодный туман. Большой океанский корабль возвышался у причала, словно какой-то фантастический плавучий город. Немного в стороне виднелась гора битого кирпича: при отступлении японцы взорвали все портовые здания.

– Нехорошо как-то получается, – вздохнул Миша. – Уезжаем с Сахалина, даже не попрощавшись с Ниной…

– Что ж поделаешь? – ответил ему Кандалин.

– Она, может быть, вчера нас приходила провожать… А вдруг она еще в городе?

– Все может быть. Только где ее искать?

– А если на вокзал сходить? – неуверенно проговорил Миша.

– Ну ладно, пошли на вокзал, – решительно сказал Кандалин. – А то ты и так извелся.

Приехав в Тойохару, Нина сразу стала добиваться пропуска в Маоку. Попасть туда было дело непростое: война только что закончилась, и для проезда с места на место, для приобретения железнодорожного билета нужно было специальное разрешение.

В комендатуре ей пришлось немного приврать.

– Кто тебе, девочка, этот Ковальчук – брат? – спросил ее комендант.

– Не-ет, – ответила Нина.

– Зачем же тебе тогда ехать в Маоку?

Ну что тут ответишь? Нина и сама-то не смогла бы себе объяснить совершенно определенно и точно, почему она так стремится еще раз повидать Мишу.

Но Нина быстро нашлась:

– Миша Ковальчук – ученик нашей Онорской школы, и школьная пионерская дружина поручила мне проводить его на Большую землю.

– Надо было вместе с ним и ехать, – проворчал комендант.

– А я не могла, я же, говорю вам, приехала в Тойохару с делегацией на празднование Дня Победы.

Наконец Нине выписали все нужные документы, и она в одном вагоне с ранеными солдатами, едущими в госпиталь, доехала до Маоки.

Она ожидала, что Миша встретит ее на вокзале. Но ее никто не встретил. Перрон опустел, последние пассажиры торопливо бежали к вокзалу. Лил дождь, и от этого Нине становилось еще грустнее.

Подождав еще немного, она пошла в вокзал, расспросила о дороге в порт и отправилась туда.

В порту Мишу и Кандалина она тоже не нашла, но зато узнала, что еще ни один корабль не выходил отсюда во Владивосток и первый пойдет только завтра. Значит, Миша и Кандалин еще на Сахалине.

Пока Нина ходила в порт, ушел вечерний поезд в Тойохару, Следующий пойдет только завтра вечером.

Приближалась ночь. Нина купила билет. На одной из лавок в углу вокзала она нашла свободное место и села рядом с дремавшей старушкой.

Ночью она почти не спала, а когда уже стало совсем светло, ее сморил сон. Во сне Нина увидела Онор, услышала Мишин голос. Ей снилось, как будто она спряталась, а Миша ее искал и, найдя, крикнул: «Вот она!»

Нина открыла глаза и увидела перед собой Атаманыча.

– Вот она! – крикнул Миша.

– Миша? – удивилась девочка, еще не понимая, то ли она видит его во сне, то ли наяву.

– Я, – засмеялся Миша. – Не узнаешь?

– А я уже купила билет в Тойохару, – растерянно проговорила Нина.

– Ничего, – сказал Кандалин. – Твой поезд отходит в пять, а мы отплываем в два.

– Нина, ты не думай, что я тебя обманул, просто я не знал, что пароход будет только сегодня, – извиняющимся тоном проговорил Миша.

– Я и не думаю, – улыбнулась Нина. – Самое главное, что мы все-таки встретились.

Миша тоже улыбнулся.

«Граждане! Через две минуты к платформе прибывает поезд Тойохара – Маока» – загремели репродукторы в вокзале и на перроне.

Вокзал вдруг ожил. Люди хлынули на перрон.

– Ну, а мы пойдем погуляем по городу, – предложил Кандалин.

– Пойдемте, – согласились ребята.

Но только они подошли к выходу в город, как услышали, что сзади кто-то громко окликнул их:

– Нина! Ковальчук!

Нина и Атаманыч обернулись. К ним, пробиваясь сквозь густую толпу, спешил Иван Дмитриевич.

– Что ж это такое? – сердито проговорил Иван Дмитриевич, догнав их. – Ты же на один день отпросилась, а до сих пор здесь! Я из-за тебя всю ночь не спал, мало что может случиться, а мне за тебя отвечать…

– Иван Дмитриевич, я на вчерашний вечерний поезд опоздала…

– Могла бы телеграмму дать. А тут волнуйся, ночи не спи из-за тебя.

– Вы уж простите ее, Иван Дмитриевич, – заступился за девочку Кандалин, – так уж получилось: и мы вовремя не успели, и она опоздала.

– Ну ладно, – махнул рукой председатель. – Хорошо хоть, нашлась. Подождите меня здесь, я сбегаю узнаю, когда отходит поезд обратно в Тойохару.

– В пять часов, – ответил Миша, довольный тем, что разговор перешел на другую тему.

– В пять часов, – повторил Иван Дмитриевич. – Долго ждать. Что ж будем делать, товарищи?

– А вы город не хотите посмотреть? – спросил Кандалин.

– Можно, – согласился Иван Дмитриевич.

– Потом проводим Мишу и Владимира Григорьевича, они в два часа отплывают, – сказала Нина.

– Да! – воскликнул председатель. – Совсем забыл я с этими волнениями! Поздравляю тебя, Миша, от всей души.

– Спасибо.

Иван Дмитриевич с Кандалиным и Нина с Атаманычем вышли на привокзальную площадь.

– Двинемся к порту? – спросил Кандалин.

Иван Дмитриевич достал из кармана часы на длинной серебряной цепочке и, взглянув на циферблат, почесал в затылке.

– Да вроде рановато…

– А мы по улицам погуляем, – предложил Кандалин.

– Ну что ж, интересно посмотреть, что за город Маока.

На высоком бугре белели многоэтажные дома и белые особняки. Это была так называемая «чистая» часть города, где жили богачи. Но между вокзалом и портом протянулись кварталы, которые населяла беднота. Узкие, мощенные булыжником улицы ныряли в овраги, тонули в грязи. Низкие, черные от старости и копоти домишки тесно жались друг к другу.

Кандалин с Иваном Дмитриевичем зашли в какую-то лавчонку, а Нина и Миша остались на улице.

– Значит, теперь твоя мечта исполняется, ты станешь офицером, – задумчиво сказала Нина.

– Да.

– А я еще не решила, кем буду…

– Ты же хотела быть врачом?

– А теперь мне иной раз больше хочется быть учительницей.

– Как Ольга Сергеевна?

– Да. Может быть, теперь мы встретимся с тобой через много лет. Ты уже станешь офицером…

– А ты учительницей.

– А может быть, и не встретимся…

– Нет, нет! – горячо заговорил Миша. – Мы обязательно встретимся. Мы же будем переписываться. А потом обязательно встретимся!

В это время Кандалин и Иван Дмитриевич вышли из лавки. Кандалин положил руку на плечо мальчика:

– Ну, Миша, нам пора.

На корабль поднимались последние пассажиры. Зеленые волны бились о причал. Над волнами и вокруг корабля кружились чайки. Они то взмывали вверх с тихим клекотом, то круто падали вниз и над самой водой вдруг раскрывали крылья и мягко опускались на зыбкую волну.

Иван Дмитриевич крепко пожал Мише руку. Он говорил что-то о том, чтобы Миша старался, хорошо учился, чтобы был дисциплинированным. Миша кивал ему головой, но сам плохо слышал его напутствие: он смотрел на Нину. Нина еле сдерживала слезы.

– Ну, до свиданья, – тихо сказала она, когда подошла ее очередь прощаться. – Ты пиши…

Прокатился над бухтой и отдался эхом в прибрежных сопках гудок, и корабль, оставляя за собой широкую полосу белой пены, стал удаляться.

– До свиданья, Нину-уш! – донесся до Нины чуть слышный за плеском волн, но все-таки слышный голос Атаманыча. – Ни-и-н-уу-уш!

Нина замахала вслед удаляющемуся кораблю: «До свиданья, Миша! До свиданья, Атаманыч!»