Текст книги "Атаманыч"

Автор книги: Василий Юксерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава двенадцатая. Праздничный вечер в школе

Шестого ноября, под самый праздник двадцать седьмой годовщины Великой Октябрьской революции, подполковник Урманов вызвал Атаманыча в штаб.

– Вот, Миша, я получил письмо. Оно касается тебя, – сказал подполковник и протянул мальчику конверт. – Читай.

Миша достал из конверта сложенный вдвое тетрадный листок.

«Уважаемый товарищ подполковник! – читал Миша. – Это письмо шлет Вам пионерский отряд Онорской школы».

Дальше в письме говорилось о том, что пионеры Онорской школы хотят пригласить Мишу Ковальчука в школу на праздничный вечер и просят подполковника отпустить его из части на 7 Ноября.

Увидев, что Миша кончил читать письмо, Урманов спросил:

– Ты хочешь поехать в школу на вечер?

– Хочу.

– Хорошо. Даю тебе отпуск на сутки. В Онорскую школу поедешь завтра утром вместе с сержантом Кандалиным. Передашь пионерам привет и поздравления от всех нас, бойцов Советской Армии. Понятно?

– Понятно! – весело ответил Миша. – Есть передать привет и поздравления.

– Ну ладно, – улыбнулся подполковник, – иди отдыхай. Завтра тебе рано вставать.

На следующее утро Миша проснулся задолго до подъема. Все еще спали. В окно было видно ясное голубое небо, полуоблетевший, но кое-где еще зеленый лес.

Миша стал думать о предстоящей встрече со школьными друзьями. Перед ним вставали знакомые картины: Онор, школа…

Он представил себе школьный зал и себя на сцене. Что же он скажет учителям и ребятам?

– Здравствуйте, дорогие учителя и учащиеся Онорской школы! – с выражением, торжественно сказал он. – Поздравляю вас… Нет! Передаю вам привет!.. А может быть, все-таки сначала поздравить?

Миша задумался. Потом он достал из тумбочки тетрадку, карандаш и решил прежде написать свое сегодняшнее выступление, чтобы в нужную минуту не сбиться и ничего не забыть.

«Дорогие учителя и учащиеся Онорской школы…» – писал Миша.

Он написал и про привет, и про поздравление, перечитал написанное и остался доволен им.

Миша вырвал из тетради исписанный листок и убрал его в карман гимнастерки.

Было еще рано, ему снова захотелось спать, и он снова закрыл глаза.

– Спишь еще? – вдруг услышал Миша.

Преодолевая сон, он откинул одеяло, сел на кровати, раскрыл слипавшиеся глаза и увидел перед собой сержанта Кандалина.

– Он хочет в запас, на завтра, выспаться, – засмеялся солдат – сосед Миши по койке.

– Да нет, я не сплю, товарищ сержант… – смущенно проговорил мальчик. – Так просто лежал, думал…

– Ладно, ладно, сегодня праздник – можно и поспать, – похлопал Мишу по плечу Кандалин. – Только нам спать некогда, пора в дорогу. Праздник-то не ждет: долго идет, быстро уходит.

После завтрака Кандалин и Атаманыч, оседлав лошадей, тронулись в путь.

Дорога им предстояла длинная и трудная – через лес, через сопки. В некоторых местах тропинка шла по крутому обрыву над пропастью, глянешь вниз – и дна не видать. Несколько раз придется перебираться через речки и перевалы по узким, подвешенным на стальном тросе мосткам. Идешь по такому мосту, а он качается, как качели, даже сердце замирает.

Но вот уже все трудные переходы позади, Атаманыч и Кандалин спустились с последней сопки к речке Таляке.

У берегов ее уже схватило тонким, сверкающим на солнце ледком, а посредине речки все еще бежала и бурлила, перепрыгивая через блестящие, отполированные камни, быстрая, пенистая струя.

Всадники въехали в лес.

Перед ними через дорогу промелькнула какая-то маленькая птичка, за ней другая, третья – целая стайка. Птицы уселись на придорожной ольхе и начали расклевывать черные ольховые шишки. Но когда Атаманыч с Кандалиным проехали чуть вперед, птицы с громким попискиваньем сорвались с дерева и, обогнав их, опять опустились на ветки.

– Видать, и птицам скучно одним в лесу, – повернулся Кандалин к Мише. – Многие птицы уже улетели, а эти здесь зимуют. Вон, смотри, как будто не хотят с нами расставаться, все крутятся рядом.

– Я тоже за ними давно слежу. Они с самого начала, как мы въехали в лес, всё около нас кружатся и не боятся.

– Значит, понимают, что не враги мы им…

Птичья стайка провожала всадников до того места, где дорога выходила из леса на поля.

Вечер в школе начинался в шесть часов, у Кандалина с Мишей еще было в запасе достаточно времени, но мальчику не терпелось.

– Товарищ сержант, давайте немного поднажмем…

– Успеем, Миша.

– Успеть-то успеем… Да понимаете…

– Скорее к друзьям хочется? Или замерз?

– И холодно тоже…

– Ну тогда погоняй.

Лошади как будто только этого и ждали, они сразу перешли на рысь. Далеко-далеко по лесу разнесся дробный стук копыт по твердой замерзшей дороге.

Миша с Кандалиным въехали в Онор около двух часов.

Миша с волнением смотрел вокруг – все в деревне было по-прежнему: та же улица, те же дома…

– Где коней поставим? – спросил Кандалин.

– Вон в том доме, шестом от края… Там одна девочка, с которой мы вместе учились, живет… – ответил мальчик.

– Нина, что ли?

– Нина.

Нины не было дома. Мишу и Кандалина встретила тетя Наташа. Они завели лошадей под навес и вошли в дом.

Вскоре прибежала и Нина. Она на мгновение остановилась на пороге, разрумянившаяся, с блестящими глазами, потом протянула вперед обе руки:

– Здравствуй, Миша!

Их взгляды встретились, и ребята смущенно замолчали.

Сержант Кандалин с ласковой улыбкой смотрел на них. Эта круглолицая, розовощекая девочка с большими и добрыми голубыми глазами, с толстыми русыми косами, спускающимися за плечи, сразу расположила его к себе.

Немного помолчав, Кандалин кашлянул.

– Ой! – испуганно вскрикнула Нина. Она только сейчас заметила, что в доме есть кто-то еще, кроме Миши, и повернулась к Кандалину.

– Познакомься, Нина, – сказал Миша. – Это сержант Кандалин. Мы с ним служим вместе.

Нина протянула руку Кандалину:

– Нина.

– Вот и познакомились, – сказал Кандалин. – Мне Миша говорил про тебя, и я представлял тебя именно такой.

* * *

Праздничный вечер в школе начался как положено: с торжественной части.

На сцене за столом президиума сидели директор Николай Александрович Вершинин, учителя и три почетных гостя: пожилой мужчина в офицерском кителе со звездой Героя Советского Союза на груди, фронтовик, демобилизованный после тяжелого ранения, председатель онорского колхоза Иван Дмитриевич и Миша Ковальчук.

Атаманыч был очень смущен тем, что сидит в президиуме и что все смотрят на него. Волновался он еще и из-за того, что сидит рядом с настоящим Героем Советского Союза.

«И зачем надо было сажать меня в президиум, – думал он. – Гораздо лучше было бы устроиться в зале у стенки рядом с сержантом Кандалиным. Все это Нинины затеи…»

После доклада директора школы стали выступать с поздравлениями гости.

Председатель колхоза поблагодарил школьников за помощь, которую они оказали колхозу, работая летом на полях.

Потом выступил Герой Советского Союза. Он рассказал несколько эпизодов из фронтовой жизни. Ему долго аплодировали и кричали «ура».

Теперь очередь дошла до Атаманыча.

– Предоставляю слово бывшему ученику нашей школы, а теперь солдату Советской Армии Мише Ковальчуку! – объявил директор.

Миша встал, одернул гимнастерку и, четко чеканя шаг, вышел к трибуне.

В зале стало тихо-тихо. «А где же наши ребята из восьмого класса? – подумал он, не находя среди множества лиц ни Вани Крутикова, ни Валерки, ни других. – Неужели ушли?»

– Дорогие товарищи, друзья, – начал Атаманыч. – Дорогие учителя и односельчане!

А дальше вдруг все вылетело из головы. Он достал из кармана гимнастерки бумажку, на которой записал свое выступление, заглянул в нее, но в глазах рябило, строчки путались – где уж тут что прочесть! – и он убрал бумажку обратно.

Миша посмотрел в зал и встретился взглядом с Кандалиным, тот улыбнулся ему. Миша немного успокоился, а тут увидел и Ваню и Валерку – оказывается, он просто их почему-то не мог отыскать. А вон и Нина. Она смотрит на него, ободряюще кивает, как будто хочет сказать: «Говори, говори, не смущайся».

И Миша от того, что увидел друзей, от ободряющего взгляда Нины вдруг перестал волноваться.

– Товарищи, – громко сказал он, – поздравляю вас с праздником от имени всех наших солдат!

Все в зале захлопали. А он продолжал:

– Они велели вам передать, что советский народ может спокойно трудиться, что пограничники зорко охраняют границу и никакой враг не пройдет на нашу территорию.

В зале снова захлопали. Кто-то крикнул:

– Да здравствуют славные советские пограничники! Ура!

– Ура! Ура! – подхватили все.

Во время перерыва перед концертом ребята окружили Атаманыча и Кандалина.

Все уже знали, что Миша участвовал в поимке японского шпиона.

– Как это было? Какой он, этот японец? Он стрелял? – засыпали ребята Мишу вопросами.

– Да так. Обыкновенный, – скупо отвечал он.

Но ребят его ответы не удовлетворили, и они стали расспрашивать Кандалина:

– Товарищ сержант, а вы тоже были с Мишей, когда ловили шпиона?

– Я подоспел позднее, – ответил Кандалин. – Да пусть он сам расскажет.

Но Мишу в это время отозвала в сторону Ольга Сергеевна и о чем-то разговаривала с ним.

– Не будет он рассказывать, – сказал Ваня Крутиков.

– Конечно, о себе-то как-то неудобно говорить, – согласился Кандалин. – Ну ладно, так и быть расскажу я обо всем, что совершил ваш Миша – Атаманыч.

Ребята затаив дыхание ожидали начала рассказа, а Нина подошла к Атаманычу и Ольге Сергеевне.

– Ты, Миша, смотри и в армии не забывай про учебники, – говорила Ольга Сергеевна. – В жизни все пригодится – и математика, и физика, и история, и литература.

– Я это понимаю, – ответил Миша. – Со мной лейтенант Остапов и другие офицеры занимаются, когда бывают свободны.

«Почему же Миша за сегодняшний вечер ни разу не подошел ко мне? – думала Нина. – Почему со всеми разговаривает, а со мной поговорить никак не может найти времени?»

Но в это время Атаманыч неожиданно подошел к девочке и тронул ее за плечо:

– Ты что такая скучная? Может быть, ты устала? Домой пойдем?

– А концерт?

– Да, концерт надо бы посмотреть, – согласился Миша. – Тогда пошли в зал. Наверное, и Кандалин там без нас скучает.

– Думаешь, скучает? – засмеялась Нина. – Да он уж давно с нашими ребятами подружился. Знаешь, о чем он сейчас им рассказывает?

– О чем?

– О том, как ты поймал японского шпиона.

– Это не я поймал, – покачал головой Миша. – Это мы все вместе его задержали.

Зазвенел звонок, сообщая о начале концерта.

Миша и Нина вошли в зал. Для них оставили место на длинной скамейке у окна рядом с Кандалиным.

Начался концерт. Первым выступал хор.

– Владимир Григорьевич, – повернулась Нина к Кандалину, – вам нравится, как поют наши девочки?

– Очень хорошо поют, – ответил сержант.

Ему нравились все номера: и как пел хор, и как Ваня Крутиков прочитал стихи, и украинская пляска, и веселая сценка, которую разыграли семиклассники.

Когда концерт кончился, лавки сдвинули к стенам, а на сцену вышел Герой Советского Союза с баяном. Он сел на стул и растянул меха.

По залу полилась мелодия вальса «На сопках Маньчжурии».

– Потанцуем, Нина? – встал перед девочкой Атаманыч.

Они закружились под плавную мелодию вальса.

«На сопках Маньчжурии» сменили «Дунайские волны», потом баянист заиграл песню «В лесу прифронтовом»…

Когда Нина, Миша и сержант Кандалин вышли из школы, вокруг стояла глубокая тьма. Только в школе да в нескольких домах светились окна, и все небо было усеяно яркими лучистыми звездами.

Дул холодный северный ветер.

– Назавтра надо ждать заморозков, – сказал Кандалин. – Ну ладно, ребята, вы идите домой, а я посмотрю, как там наши лошади.

Кандалин ушел.

Нина и Миша, вместо того чтобы идти домой, тихо побрели вдоль берега реки.

Разговор не клеился.

Тихо журчала вода в черной Онорке. Иногда слышался хруст отколовшейся от берега и брошенной течением на камни льдинки.

Миша подошел к самому берегу и, наклонившись к воде, отломил кусочек льда. Холодный лед обжег руку. Мальчик размахнулся и бросил его в воду.

– Миша, я давно жду, когда ты начнешь рассказывать о себе, о своей жизни, – тихо проговорила Нина, – а ты все что-то молчишь…

– Что же тебе рассказать?

– Все-все!

– Есть все рассказывать!

Теперь он не боялся выдать «военную тайну», да и говорить было легче, чем писать.

Нина с интересом слушала Мишу и даже чувствовала гордость, что у нее такой друг.

– А нашу учительницу по литературе Ларису Васильевну перевели работать в облоно, – сказала Нина.

– То-то я не видел ее сегодня среди учителей…

– А у тебя есть учебник по литературе за восьмой класс?

– Нет, – ответил Миша и тихо добавил: – У меня и других многих учебников нет…

– Как же ты занимаешься?

– Мне лейтенант Остапов кое-что объясняет по математике, по физике…

– А как же другие предметы?

– Времени не хватает, ведь армия – не школа…

– Ты скучаешь по школе?

– Немного скучаю. Особенно по ребятам и по тебе, Нинуш…

Нина вспыхнула и смутилась. Миша впервые назвал ее так ласково – Нинуш… Она помолчала немного и сказала:

– Знаешь, Миша, давай будем писать друг другу письма. Я тебе буду писать о школе, о своей жизни, а ты мне – о себе. Ладно?

– Хорошо бы! – вздохнул мальчик. – Ты же знаешь, мне больше не от кого ждать писем…

– Я тебе буду писать… Очень часто буду писать…

– Спасибо, Нинуш…

– Ой, а сколько же сейчас времени? – вдруг воскликнула Нина и, взяв Мишу за руку, взглянула на его часы. – Уже скоро одиннадцать! Как спешат твои часы!

Атаманыч обиделся:

– Скажешь тоже – спешат! Да ты знаешь, мои часики с анкерным ходом, на двенадцати камнях. Самые точные часы. В армии, да еще в именной подарок, утиль не дают.

– Вот как? – засмеялась Нина. – А я этого не знала.

Они замолчали. И так, молча, подошли к Нининому дому.

– Вот и пришли, – сказал Атаманыч. – У тебя, вижу, от холода язык окоченел, все молчишь.

– Нет, я не замерзла.

Атаманыч осторожно коснулся рукой ее щеки:

– Э-э, да у тебя щеки как лед. Тебя надо прямо на горячую печку посадить. Давай-ка скорей в дом!

Глава тринадцатая. Ловушка

В одно серое октябрьское утро по улицам Александровска, направляясь к порту, торопливо шел ничем не выделяющийся среди других прохожих человек, в обычном черном костюме, в черной кепочке. На правой руке у него был перекинут плащ военного образца с блестящими пуговицами, а левой он энергично размахивал, что еще больше подчеркивало, как он торопится.

Это был Нацуме.

Он мог бы не спешить, кроме того, ему хотелось просто пройтись по улицам города, вспомнить далекие годы: ведь с тех пор как он в последний раз был тут, минуло целых девятнадцать лет.

Вот этот серый дом на углу остался таким же, каким был, а вон тот, белый пятиэтажный, – новый: он построен в последние годы. На месте пустыря теперь разбит парк. Вообще в городе оказалось немало нового и неожиданного для человека, который не был в нем почти два десятилетия.

Некоторые места трудно было узнать, и иногда Нацуме затруднялся определить на какой улице он находится. Конечно, можно было расспросить обо всем у кого-нибудь из старожилов, но как раз с ними он и не хотел бы встречаться.

Нацуме решил проявлять поменьше интереса к новым зданиям и улицам и поменьше привлекать к себе внимание местных жителей.

Все такой же деловой походкой он прошел через весь город и вышел к морю.

Внизу шумел порт. За спиной поднимались вверх горы. Слева, у входа в порт, как часовые, стояли три утеса, называемые Три Брата. Справа на песчаном берегу виднелся лежащий здесь еще со времен русско-японской войны ржавый остов русского военного корабля «Михаил Архангел».

Нацуме долго всматривался в бегущие с горы к морю тесные улочки.

Где-то здесь, в одном из прилепившихся на склоне домишек, находилась та самая парикмахерская, в которую ему надлежало явиться.

Нацуме нашел нужный переулок, нашел старый одноэтажный домик, на котором висела жестяная вывеска: «Парикмахерская» – толкнул жиденькую фанерную дверь и вошел в тесный зал ожидания.

Все стулья вдоль стены были заняты.

– Кто крайний? – спросил Нацуме.

– Я, – буркнул седой небритый здоровяк, по виду грузчик из порта.

– Я буду за вами, – сказал Нацуме и встал у двери, прислонившись к косяку.

С одного стула поднялся молодой матрос.

– Садитесь, гражданин, – кивнул он Нацуме, – а я постою.

– Что вы! Что вы! – замахал руками Нацуме. – С какой стати! Сидите, ради бога!

– Садитесь, садитесь! – настаивал матрос. – Я как-никак помоложе вас.

Против этого возразить было трудно. Пробормотав несколько раз «спасибо», Нацуме сел на стул и достал из кармана газету.

Кто-то в очереди вздохнул.

– Что, ждать надоело? – спросил грузчик.

– Надоело.

– Может, в другую парикмахерскую пойдем?

– Нет смысла. Во-первых, сегодня везде народу полно: суббота, сами знаете. А во-вторых, привык я к дяде Косте, рука у него легкая.

– Да, ничего не скажешь – мастер.

– Мастер-то мастер, это правда, но не худо было бы второго завести.

– Дяде Косте это ни к чему. Второй мастер для него, как говорится, все равно, что второй медведь в одной берлоге.

Очередь понемногу рассасывалась.

Последним в очереди перед Нацуме был тот самый матрос, который уступил ему место. Видимо желая быть уж до конца вежливым, он предложил Нацуме поменяться с ним очередью. Но тот категорически отказался.

– Нет, нет! – воскликнул Нацуме. – Я никуда не тороплюсь и ни в коем случае не могу позволить себе отнимать лишнее время у такого благовоспитанного молодого товарища… Большое вам спасибо, но я даже и слышать об этом не хочу!

– Следующий! – послышался голос парикмахера, и матрос пошел к креслу.

Дядя Костя довольно долго возился с ним. Наконец подошла очередь Нацуме.

Нацуме сел в кресло.

– Постричь? – спросил парикмахер, глядя на отражение клиента в зеркале.

– Да.

– Как вас постричь?

– Я хотел бы под бобрик.

Парикмахер насторожился и пристально посмотрел на Нацуме.

– А не больше ли вам пойдет бокс?

– Бокс нынче не в моде.

Нацуме не обернулся к парикмахеру, но в зеркало он видел, как с лица дяди Кости пропала дежурная улыбка и в глазах появилось выражение озабоченности и тревоги.

– Одну минуточку, – проговорил парикмахер и достал из-за зеркала фанерную дощечку, на которой было написано: «Закрыто».

Он вышел с дощечкой на улицу, повесил ее на входную дверь и, возвратясь в парикмахерскую, запер за собой дверь на ключ.

– Я вас ждал на прошлой неделе, – сказал дядя Костя, становясь сзади Нацуме. – Почему вы задержались? И почему, собственно, пришли вы, а не Хиросита?

– Хиросита провалился при переходе границы. И вообще, к чему все эти вопросы? Пароль правильный, значит, все в порядке.

– Чем могу служить? – наклонил голову парикмахер, видимо подавляя в себе желание что-то возразить Нацуме.

– Организуйте встречу с Миасуда. И чем скорее, тем лучше.

– Это можно. Только условимся: в моей парикмахерской вы больше не появляетесь. Встречаемся сегодня в восемь вечера у гостиницы.

– Хорошо.

– Теперь я вас побрею. Каждую минуту сюда может заявиться кто-нибудь.

Нацуме уселся в кресле поудобнее и, разглядывая в зеркало щетину на своем подбородке, сказал:

– Да, побриться мне не мешает. Даже очень кстати.

В это время послышался стук в закрытую дверь, и громкий грубый голос требовательно прокричал:

– Эй, дядя Костя, рано закрылся! Давай открывай!

Парикмахер подошел к двери.

– Чего стучите? Разве я не имею права пообедать? Вот люди, – с укоризной проговорил он, – не могут подождать.

– Ладно, не сердись, – ответил голос. – Валяй обедай, я подожду.

Но парикмахер смилостивился и отпер дверь.

– Входи. Так и быть, обслужу тебя до обеда. Впустив посетителя, дядя Костя вернулся к Нацуме.

Теперь, уж конечно, говорить ни о чем было нельзя, и поэтому дядя Костя и Нацуме обменивались лишь обычными фразами, какими обмениваются парикмахер и клиент.

– Вас бритва не беспокоит?

– Нет, спасибо.

– Одеколончику прикажете?

– Пожалуйста.

– Пудру положить?

– Не надо. Сколько я вам должен?

– Три рубля пятьдесят копеек.

– Получите, пожалуйста.

Нацуме расплатился и вышел из парикмахерской.

До назначенного для свидания часа оставалось еще довольно много времени, и Нацуме зашел пообедать в какую-то столовую. Ни на кого не глядя, стараясь ни с кем не встретиться глазами, он быстро покончил с обедом и, выйдя на улицу, смешался с толпой.

Вечерело. Заходящее солнце золотило водную гладь Татарского залива. Постепенно город окутывали вечерние сумерки. В городском парке зажглись огни.

Нацуме сидел на скамеечке в боковой темной аллее и прислушивался к доносившейся с танцевальной площадки музыке. Народу в парке было еще мало.

Нацуме посмотрел на часы. Они показывали без двадцати пяти восемь.

Оркестр на танцплощадке заиграл вальс «Амурские волны», с каждой минутой на аллеях прибавлялось все больше и больше прогуливающихся парочек.

Дядя Костя стоял возле гостиницы. Когда из-за угла показался Нацуме, дядя Костя повернулся и пошел прочь от гостиницы по пустынной, плохо освещенной улице.

Нацуме шел, то и дело попадая в лужи, и злился. Дядя Костя почему-то не внушал ему доверия, и ему казалось, что этот русский обязательно втянет его в какую-нибудь неприятную историю.

В одном месте Нацуме оступился и упал. Дядя Костя даже не обернулся.

Нацуме обозлился еще больше, хотя понимал, что парикмахер поступил правильно и совершенно незачем обнаруживать им интерес друг к другу.

Перед тем как свернуть в переулок, дядя Костя остановился на углу, чтобы показать Нацуме, куда идти дальше.

Переулок тонул во мраке, здесь не было ни одного фонаря.

Вдруг впереди темноту прорезал ослепительный луч автомобильных фар.

Дядя Костя и Нацуме невольно отступили с дороги к тянущемуся вдоль переулка забору.

Машина, поравнявшись с ними, затормозила, и из кабины выглянуло молодое чумазое лицо шофера.

– Граждане, скажите, как проехать на Советскую улицу?

Дядя Костя облегченно вздохнул и с готовностью принялся объяснять шоферу дорогу.

Грузовик уехал, и в переулке стало еще темнее.

– Слава богу… – проговорил дядя Костя.

– Тсс… – оборвал его японец.

Пройдя до конца переулка, упиравшегося в подножие горы, дядя Костя остановился перед небольшим домиком, таким же темным, как и все остальные вокруг.

– Здесь, – шепнул он. – Имейте в виду, что с этого момента ваша фамилия Уручев. Уручев Василий Иванович.

– Понятно. Дальше.

– Вы – агент по реализации продукции нивхского рыболовецкого колхоза «Ныйво». Паспорт, командировочные документы получите здесь.

– Значит, я гиляк?

– Не гиляк, а нивх. При советской власти они уже не называются гиляками. Смотрите, не оговоритесь.

– Ясно.

– Хозяин дома, который известен вам как Миасуда живет под именем Александра Захаровича Вымпелова. Вы – его знакомый.

Дядя Костя тихо постучал в дверь: сначала три раза, потом немного погодя еще два.

– Вот и они, наши гости, – послышался из дома громкий голос. – Оленька, зажги свет!

Дверь открылась, и Нацуме увидел в прихожей высокого костлявого мужчину в сером костюме.

– Здравствуйте, здравствуйте, Александр Захарович, – приговаривал дядя Костя, раздеваясь. – Здравствуйте, Ольга Семеновна.

– Здравствуйте, – ответила миловидная женщина.

Дядя Костя представил ей Нацуме:

– Это Уручев, агент из «Ныйво»… Василий Иванович Уручев.

– Очень приятно.

Все прошли в просторную комнату.

Хозяйка улыбнулась гостям:

– Извините, я покину вас. У вас, видимо, деловые разговоры, а я пойду на кухню приготовлю что-нибудь на ужин.

Ольга Семеновна ушла.

Миасуда энергично пожал руку Нацуме.

– Рад вас видеть, господин Хиросита.

– Хиросита, видимо, погиб. Он поплатился за собственную неосторожность.

– Ай-яй, какая жалость! – Миасуда покачал головой. – Да, вам сейчас приходится трудно, очень трудно. Да и нам нелегко. Генеральное консульство в Александровске закрыли, передавать сведения стало почти невозможно. Вы пришли очень кстати.

– Мы высоко ценим ваш труд, господин Миасуда.

– У меня имеются схемы расположения советских воинских частей по состоянию на первое октября. Большинство сведений удалось уточнить путем расспросов солдат и офицеров, с которыми я встречался в последнее время в Дербинске, в Кировске и здесь, в Александровске. Но кое-что еще нуждается в проверке. – Миасуда покосился на дверь в кухню. – Да, я должен предупредить на всякий случай: жена в мои дела не посвящена.

– Конечно, зачем волновать такую очаровательную женщину, – кивнул Нацуме. – Итак, Александр Захарович, закончим поскорее разговор о делах.

Миасуда вышел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с двумя гильзами от охотничьих патронов и небольшим пакетом в клеенке.

– В патронах пленка, в пакете ваши документы.

Нацуме достал из кармана пачку денег и положил на стол.

– Тут десять тысяч.

Миасуда быстро схватил деньги и бросил в ящик стола.

– О следующей встрече договоримся по телефону, – продолжал Нацуме. – Я вам позвоню на работу в Сахторг восьмого ноября в двенадцать часов дня.

– Восьмого мы не работаем, – сказал Миасуда.

– Вот это именно и хорошо: вы сможете говорить без помехи. Итак, восьмого ноября вы под любым предлогом должны быть в Сахторге. Теперь нам лучше уйти. Я выйду первым, а вы, – обратился он к дяде Косте, – побудете здесь еще полчаса.

В это время в комнату вошла хозяйка.

– Прошу к столу, – приветливо улыбнулась она.

– К сожалению, гости покидают нас, – развел руками Миасуда. – Вот уговариваю, уговариваю их остаться, а они ни в какую.

– Да, да, – подтвердил Нацуме, – от всей души спасибо, но мы не можем больше задерживаться. Дела!

После ухода Нацуме и дяди Кости прошло довольно много времени, когда Миасуда снова услышал условный стук в дверь: три удара, потом еще два.

Он подождал немного. Стук повторился.

– Кто там? – спросил Миасуда.

– Я, – послышался в ответ голос дяди Кости. – Откройте, Александр Захарович.

– Что там еще? – недовольно проворчал Миасуда, отпирая дверь.

В прихожую вошел дядя Костя, и тотчас же из-за его спины выступили трое: майор и два солдата. Миасуда не успел ничего сообразить, как увидел перед собой дуло револьвера.

– Ни с места. Руки вверх! – сказал майор.

– Что такое? В чем дело? – дрожащим голосом проговорил Миасуда, поднимая руки.

– Вы арестованы.

– По какому праву? Я советский служащий…

– Можете не объяснять, гражданин Вымпелов, он же Миасуда, он же бывший начальник Южносахалинской тюрьмы Выдров. Надеюсь, я ничего не перепутал?

Миасуда-Выдров весь обмяк и опустил голову.

На голоса в прихожую вышла Ольга Семеновна.

– Что случилось, Саша? – бросилась она к мужу.

Солдаты удержали ее.

– Он вовсе не Саша, – сказал майор. – У него имеется другое имя.

– Вы что-то перепутали, товарищ майор. Он Саша, Александр Захарович Вымпелов. Я не знаю никакого другого имени.

– Видимо, вы многого не знаете. Очень сожалею, но вам придется узнать немало неожиданного о вашем муже. Вы, конечно, понимаете, что без достаточно серьезных причин мы не стали бы нарушать ваш покой. А теперь, гражданка, принесите вашему мужу одежду. Он поедет с нами.