Текст книги "Тайна Золотой долины. Четверо из России"
Автор книги: Василий Клёпов
Жанры:
Детские приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
В «Ювелирторге». Удар за ударом. Всё летит к чертям! «А халькопирит ценный?» Молокоеда – к академику Тулякову!
А наша Белка в это время носилась по городу и выполняла мои задания.
Прежде всего она пошла в магазин «Ювелирторга», потому что на окне там было написано: «Скупка золота, платины и серебра». Она попросила, чтобы ее отвели к заведующему, но продавщица грозно встала перед ней в дверях:
– А тебе по какому делу?
Я уж не раз и сам замечал, что стоит только спросить начальство, как все в магазине так и ополчатся на тебя: думают, к начальству ходят лишь жаловаться.
Но Белка была находчивой:
– Мне нужно по личному делу. Вы разве не знаете? Заведующий наш хороший знакомый.
– Ах, – обрадовалась продавщица, – по личному делу, пожалуйста! – и впустила ее за прилавок, а потом протолкнула в дверь. [45]45
Видали? «По личному» так можно! А какие могут быть личные дела в рабочее время? – В. М.
[Закрыть]
– Чем могу служить? – спросил заведующий.
А Белка ему на это ответила, что служить ей не надо, в прислугах она не нуждается, а вот одну вещь просит оценить и по возможности заплатить наличными. И кладет на стол самый большой кристалл, который нашел Димка Кожедубов. Она думала, что заведующий отвалит ей денег сразу на целый танк. А он посмотрел на кристалл и зевнул:
– Мы такие вещи не покупаем!
– А кто же покупает? – растерялась Белка.
– Это надо снести в горный институт. Там этими штучками, кажемся, интересуются.
«Хитер! – подумала Белка. – „Штучка!“ Кристалл чистого золота – штучка! Знаем мы вас: нарочно прикидываетесь, чтобы купить золото по дешевке».
– А все-таки, сколько бы вы дали за штучку?
– Я уже сказал, девочка: таких вещей мы не покупаем. Мы берем только золото, платину и серебро.
– А что же, по-вашему, это – не золото? – возмутилась Белка. – Может, вы скажете, что чугун?
Заведующий вытаращил на Белку наглые глаза, сделал вид, будто удивляется ее наивности. И, представьте, посоветовал пойти «с этой штукой» на толчок:
– Там есть даже такие дураки, что покупают за золото медную стружку. [46]46
Золотоскупщик намекнул Белке на факт, который действительно был у нас на базаре. Один гражданин в первый же день войны, испугавшись, что теперь деньги ничего не будут стоить, решил (у него было около трехсот тысяч) купить золото. Пошел на базар и быстро отыскал человека, продающего золото. Сторговались – по рукам! А потом выяснилось, что жулик всучил вместо золота медную стружку. Так этот гражданин с горя повесился. – В. М.
[Закрыть]
Белке надоело кривляние торгаша, она рассердилась:
– В последний раз вас спрашиваю, купите золото? Если нет, уйду и не вернусь. Пожалеете!
Он засмеялся, а Белка хлопнула дверью и ушла. На углу оглянулась, чтобы посмотреть, не бежит ли золотоскупщик вдогонку, а он даже из магазина не вышел.
Пришлось Белке идти в горный институт. Там она не стала докладываться, а направилась прямо к двери кабинета директора. На нее закричали, что так нельзя, надо в очередь.
– Мне ждать некогда, у меня большое государственное дело, – сказала Белка.
В кабинете сидел у стола беленький старичок в смешной черной шапочке и золотых очках на ниточке.
– Что тебе, девочка? – спросил он.
– Купите! – сказала Белка и положила на стол Димкин кристалл.
Директор поднес кристалл к самым глазам, потом стал рассматривать его через увеличительное стекло, а сам все губами причмокивает, любуется.
– Да, – говорит, – знатный кристаллик, знатный. И много денег за него хотите?
– А сколько дадите?
– Много ли тебе надо?
– Мне много надо! Не знаю, найдется ли у вашей организации столько денег.
– А зачем же тебе так много денег, девочка?
– Надо…
Белке директор понравился, и она решила ему во всем открыться.
– С долгами надо нам рассчитаться, а остальные на танк.
Старичок удивился:
– Это на какой же танк?
Белка крепко запомнила мои инструкции и рассказала директору все так, как объяснил я.
– Известно, на какой танк: на Т-34, а если денег хватит, так на КВ. Лучше бы, конечно, купить КВ, потому что броня у него крепче да и вооружение посолиднее. А потом еще КВ и в обороне хорош, а на многих фронтах это для нас сейчас – самое главное. Можно бы, конечно, и парочку «катюш» прикупить, да вот не знаю, хватит ли денег…
Насчет «катюш» Белка уже от себя добавила, потому что я таких инструкций ей не давал. Но она правильно это добавила: «катюши» я просто как-то упустил из виду.
Директор даже расстроился от Белкиных слов: снял очки и начал их протирать платочком.
Потом, помолчав немного, провел платком по глазам, обнял Белку за плечи.
– Нет, милая девочка, – он тяжело вздохнул, – на это ни танка, ни «катюш» не купишь.
– Ну хоть на одну-то гусеницу хватит? – испугалась Белка.
– И на гусеницу, к сожалению, не хватит. Ты, наверно, думала, что нашла золото, а это – халькопирит.
Белка стряхнула его руки с плеч, схватила со стола кристалл и сказала:
– Халькопирит! Если хотите знать, так это настоящее кристаллическое золото. Сам Молокоед мне говорил.
Старичок грустно улыбнулся, взял Белку за руку и повел. Вошли они в большой зал, уставленный ящиками на ножках.
– Ну-ка, посмотри внимательнее, нет ли здесь твоего кристаллического золота?
И – верно.
Белка увидела, что лежит под стеклом на ватке такой же кристалл, как Димкин, только под ним на бумажке написано: «Халькопирит».
– А вот золото, – показал директор на ящик рядом.
Оно было совсем не такое, как наши кристаллы! Белка рассматривала мелкий песок, кусочки с булавочную головку и большие ошметки – самородки…
Все! И танки, и «катюши», и золотой прииск – все, о чем мечтали мы в нашей хижине у костра, полетело к черту! Белка поняла, какой это будет удар для нас, не выдержала больше всех потрясений и выбежала, прикрывая платочком глаза, на улицу. Она прижалась к какому-то забору и плакала навзрыд. Известно, девчонка! Хоть и говорила, что играет только с ребятами и любит мужественных и благородных, а сразу же раскисла.
– Кто тебя обидел, девочка? – остановилась около женщина с кошелкой.
– Никто, – огрызнулась Белка. – Сама!
– То есть, как сама? – рассмеялась женщина. – Так сама себя и обидела?
Белка оторвалась от забора, убежала прочь.
«Еще не хватало, чтобы меня утешали всякие посторонние, – подумала она. – Молокоед бы отвернулся с презрением, если бы увидел такую реву».
Побродив вокруг горного института, взяв себя в руки и усевшись в сквере, Нюра стала размышлять.
«Хорошо, пусть не золото. Но почему директор института так внимательно рассматривал кристалл? Если он все-таки ценный, то на два мешочка хоть один танк купить можно?»
Белка пожалела, что спорола горячку, вернулась в институт. Ее пропустили к директору уже как старую знакомую, она вошла и спросила:
– Скажите, а этот халькопирит ценный?
Директор даже обрадовался ее появлению. Он засуетился, стал предлагать, как какой-нибудь важной даме, стул, но заметив, что Белке не до того, снова повел в зал. Там принялся подробно объяснять, что халькопирит – это руда, из которой выплавляют медь, что есть еще пирит и борнит и другие руды, а из них тоже делают медь, и что медь нам нужна сейчас, пожалуй, даже больше, чем золото.
– А где ты нашла свой кристаллик? – спросил директор.
– Это не я нашла, – созналась, наконец, Белка. – Это Молокоед нашел с Дубленой Кожей и с Федором Большое Ухо.
– Они кто – индейцы? – засмеялся директор. – Делавары, или, не дай бог, гуроны?
– Нет, они белые… Только смешные очень, – и тут наша скво совсем уж некстати шепнула старичку: – Они золото ищут, чтобы покупать на него танки и самолеты.
– Ага, понятно, – серьезно сказал директор. – А ты, значит, у них агент по сбыту? Замечательно! Может, ты мне все-таки покажешь, где эти бледнолицые братья развернули золотые операции?
Он подвел Белку к большой карте на стене, и Белка, нарушая данную нам клятву, указала на ней и Зверюгу, где стояла хижина, и злополучный ручей, который мы вообразили новым Эльдорадо. [47]47
Эльдорадо – это сказочная страна золота и драгоценных камней, которую вроде нас упорно разыскивали испанские завоеватели. Но мы-то не были завоевателями. Мы искали золото, чтобы отстоять свою страну от фашистского порабощения. – В. М.
[Закрыть]
– Так это же – Золотая Долина! – обрадовался директор.
– Верно, Золотая Долина.
Директор забегал по кабинету, потом схватил телефонную трубку и начал кому-то говорить, что он оказался неправ, а прав был Окунев, так как в Золотой Долине найдены следы меди.
Белка вспомнила тут про письмо и положила его перед директором.
– Позвольте, позвольте! – закричал тот не своим голосом и бросился в кресло. – Это же почерк Никифора Евграфовича Окунева! Где ты взяла? Почему молчала?
Белка даже испугалась – до того расходился старичок.
– Я не молчала, – лепетала она. – Это Молокоед мне дал…
А старичок уж и забыл, о чем кричал, впился глазами в строчки письма, ерзает в кресле, крякает.
– Где же Никифор Евграфович? Откуда у тебя письмо? – глянул директор поверх очков на Белку. – Ну, говори!
– Оно… – испугалась Белка. – Оно… Мне его Молокоед дал.
– А где он его взял?
– Не знаю… Может… Да! Он нашел его в пещере!
– В пещере? – вскрикнул директор и схватил Белку за руку. – Ну-ка, покажи на карте, где пещера!
Белка смотрела на карту, но ничего на ней, кроме зеленой полоски, обозначающей Золотую Долину, не видела.
– Не знаю, – со вздохом призналась она.
Тогда директор схватил план и начал рассматривать через лупу.
– Ясно… Все ясно… – бормотал он. – Молодец, Никифор Евграфович, я всегда говорил, что ты – молодец, а я – старый дурак! Ну что ж, – директор потирал руки и даже сдвинул набекрень свою шапочку, – скажи ты этому своему Сметаннику…
– Молокоеду, – поправила Белка.
– Ах да, извини… Скажи ему, чтоб он срочно зашел ко мне. Твой Молокоед мне нужен вот так! – добавил старичок и провел по горлу ребром ладони. – А теперь – иди.
Белка двинулась было к двери, но вспомнила про мешочки, которые все время держала в руках, спросила директора:
– Может, вам все-таки нужны мешочки с этим халькопиритом?
– Большое спасибо! Это очень счастливые мешочки. Кстати, много ли вы наделали долгов?
Когда директор узнал, что долгов у меня пятнадцать рублей, он дал Белке тридцатку:
– На! Хорошо, что вы помните о долгах. Долги надо возвращать вовремя. А пятнадцать рублей возьми себе на мороженое.
Белка вышла из кабинета, не чуя под собой ног. И как раз в это время секретарша говорила кому-то:
– Проходите, профессор, академик Туляков, как видите, освободился и, наверно, вас примет…
«Вот так Молокоед! – подумала Белка. – Сам Туляков им интересуется и просит его зайти». [48]48
Если вы не слышали про академика Тулякова, могу сказать, что это вам не профессор Жвачкин и не академик Сухостоев, который написал о ядовитых грибах, а сам – в больницу, говорят, попал: мухоморов наелся! На Тулякове вся металлургия держится. А металлургия – это танки, пушки и самолеты. Вот с кем я буду теперь иметь дело! – В. М.
[Закрыть]
А из-за двери доносился удивительно громкий для такого старого человека голос академика:
– Не понимаете, да? А ведь я говорю по-русски. Так вот, повторяю еще раз: экспедицию на Восток отложить! Она отправится в Золотую Долину. И постарайтесь подготовить ее как можно скорее!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Белка в НКВД. Торговка открытками. «Зачем люди ездят в Архангельск?» Встреча в тёмном подъезде. Тяжёлое известие.
Итак, с золотом ничего не получилось. В мешочках оказалась медная руда, но Белка утешалась тем, что медь, как объяснил профессор Туляков, даже нужнее золота. Чуть не подпрыгивая от радости, наша скво помчалась в НКВД.
Но тут начались неудачи. Начальник НКВД сначала хотел направить Бел у к какому-то капитану Любомирову, а Белка настойчиво требовала, чтобы он выслушал ее сам. Начальник выслушал, но не поверил ей и все-таки Любомирову позвонил:
– Товарищ капитан, одна девочка рассказала мне совсем неизвестный эпизод из жизни Шерлока Холмса. Выслушайте ее и о своем решении доложите.
Белка повторила Любомирову все, что знала о старике. Капитан стал дознаваться, как она это узнала. Белка сначала пыталась скрыть нашу тайну, но потом увидела, что ничего не получается, и принялась рассказывать все, как есть:
– Молокоед, Дубленая Кожа и Федор Большое Ухо решили добывать золото и покупать на него танки для Красной Армии, но им стал мешать один вредный старик, которого никто не видит, а он всех видит.
– А ты сама его видела?
– А как же я могла его видеть, если его никто не видит! – всплеснула Белка руками.
– Позволь, позволь! – остановил ее капитан. – Как же, говоришь, никто не видит, когда сама только что утверждала, будто Молокоед его видел?
– А, так ведь это – Молокоед! Он даже под землей все видит.
– Даже под землей? Да этот твой Молокоед, кажется, действительно, самому Шерлоку Холмсу даст три очка вперед.
– Конечно! Ведь старик-то живет под землей. А Молокоед его все-таки нашел.
Капитан понял, что от Белки ничего путного все равно не услышишь, и так же, как Туляков, сказал, чтобы она прислала к нему самого Молокоеда.
– Да вы поймите, товарищ капитан, – взмолилась Белка, – не может Молокоед покинуть своего поста. Он же стережет там старика и ждет, когда вы поможете его изловить. А потом он еще боится этого… вот забыла… Не то Белоглазова, не то Белоногова… Вы его должны срочно арестовать.
– Кого же арестовать – Белоглазова или Белоногова? – рассмеялся капитан.
– Нет, кажется, не Белоногова… Белоухова…
– Может быть, Белоносова? – усмехаясь, подсказывал капитан. – И не Белоносова?..
– Беловекова? Белоскулова? Белопузова?
– Нет… Какого-то Бело, а какого – не помню.
– Наверно, Белопупова!
В общем, получилось совсем, как в рассказе Чехова, все лошадиные фамилии перебрали, а Горохова-то и забыли. [49]49
Вася Молокоедов ошибается: человек с «лошадиной» фамилией в рассказе Чехова был не Горохов, а Овсов. (Примечание ред.).
[Закрыть]
– Знаешь что, девочка, – вынужден был сказать в конце концов капитан, – так мы с тобой ни до чего не договоримся. Одного – увидеть нельзя, другой – Белоикс какой-то, вот и ищи-свищи! Без Молокоеда тут все-таки не обойдешься. Пусть он ко мне зайдет. А ты пока иди по своим делам.
Из дел у Белки оставалось только одно: разведать про наших родителей. Но это для нее было самое трудное, она не знала, как к такому поручению подступиться, чтобы не выдать нашей тайны. Она подумала-подумала и решила… торговать открытками.
Белка закупила на почте фотографии любимых артистов [50]50
Известно – девчонка! Только и думает, что об артистах да артистках! Нет, чтобы взять портрет Джека Лондона или Фенимора Купера! – В. М.
[Закрыть]и явилась с ними прямо к нам домой.
Ей открыла дверь невысокая, очень симпатичная женщина с курчавыми черными волосами и милыми серыми глазами, которые любили смеяться и во всем видели повод для шуток, а сейчас присмирели, погасли и опухли от слез. Это была моя мама.
– Тебе кого, девочка? – спросила мама тихо, словно внутри у нее все болело, и она боялась даже громко сказанным словом растревожить эту боль.
– Мне надо Васю Молокоедова, – чуть прошептала Белка. Ей стало нехорошо оттого, что у мамы такое горе, а она пришла корчить перед ней шута и разыгрывать комедию с открытками.
– Васи нет, – тихо сказала моя мама. – А что ты хотела? Да ты проходи…
Она провела Белку в комнату и усадила на стул около стола. Девочка сразу обратила внимание на беспорядок в комнате: все было разворочено, сдвинуто, а в углу стояли чемоданы и тюки, увязанные дорожными ремнями.
– Так что бы ты хотела от Васи?
– Мне передали, что он очень любит открытки… – начала врать Белка. – Так вот, я принесла… может быть, он купит? У меня тут, знаете, самые лучшие советские артисты…
Мама взяла открытки, безучастно разложила веером на столе и, глядя куда-то совсем в сторону, сказала:
– Хорошие открыточки… Но я что-то не помню, чтобы Вася ими увлекался…
Вот, действительно, придумала! С какой бы это стати я стал увлекаться фотографиями артистов и артисток? Что они – герои? Снайперы, летчики или разведчики? Они такие же люди, как все. А когда намажутся, нагримируются, девчонки и ахают: «Ах, красавец! Ах, красавица!»
Белка не знала, что врать дальше, и стала снова оглядывать комнату. На стене она увидела вставленную в рамку большую фотографию, на которой был изображен я. Это мама от тоски увеличила мою маленькую карточку и теперь, наверно, смотрела на мой портрет и заливалась слезами. На столе Белка заметила железнодорожный билет. «Архангельск», – прочитала она на билете и даже рассмотрела дырочки, которыми железнодорожники отмечают день отхода поезда. Дырочками были изображены цифры 17.IV. А в этот день было пятнадцатое апреля. «Значит, – подумала Белка, – кто-то послезавтра собирается уезжать в Архангельск?»
– Скажите, – спросила она, – а кто у вас едет в Архангельск?
– Я, – ответила мама. – Только не в Архангельск, а в Холмогоры. Это недалеко от Архангельска. А что?
– Просто так! Мне почему-то стало интересно, зачем люди ездят в Архангельск?
Мама грустно улыбнулась:
– Одни едут по делу, другие – от горя…
– А вы?..
– Я от горя… Да ты разве не знаешь?
И мама рассказала Белке о том, как я утонул, как меня искали на Выжиге, но нашли только плот и достали со дна Колесницу, и как мама боится сообщить об этом отцу на фронт.
Белка выслушала все, поплакала с мамой, потом распрощалась и побежала на почту. Там она купила бумаги и написала записочку:
«Простите меня за то, что я дурачила вам голову открытками. Дело совсем не в открытках.
Я приходила к вам от вашего сына Васи, который жив и здоров и не чает дождаться встречи. Вася живет не так далеко и скоро вернется домой. Больше ничего сообщить не могу, так как с меня взяли клятву, чтобы не болтала. А билет прошу продать и в Архангельск не ездить. На фронт тоже ничего не пишите, потому что все в порядке. По просьбе Васи возвращаю пятнадцать рублей, которые он у вас брал.
С глубоким уважением известная вам девочка X».
Белка вернулась к нам, надеясь осторожно подсунуть записку и уйти. Но мама была уже не одна. У нее в комнате сидел высокий стройный человек с бледным худым лицом, на которого Белка, может быть, не обратила бы внимания, если бы не разговор, который человек вел с мамой.
Этот человек мягко уговаривал мою маму не уезжать в Архангельск.
– Я еще раз говорю, Мария Ефимовна, – услышала Белка, как только вошла в комнату, – не делайте этого… Васю не нашли… Но вовсе не следует, что он утонул. Скорее наоборот…
Белка не выдержала и вмешалась:
– Конечно, не утонул…
– Ну вот видите… – слабо улыбнулся этот симпатичный человек. – И девочка того же мнения.
– Но ведь уже больше недели его нет, – с прежней тоской возразила мама. – У них уже и запасы еды давно кончились. Должны бы вернуться, если бы были живы.
– Вы не знаете Васю, – начал было человек, но мама только грустно улыбнулась:
– Я не знаю Васю?
Она посмотрела на Белку, но таким взглядом, будто не видела ее перед собой. Потом словно опомнилась и спросила:
– А у вас как дела, Павел Васильевич?
Белке ничего не сказало это имя, которым мама назвала симпатичного человека с бледным лицом.
А ведь Павел Васильевич это – дядя Паша.
– Мои дела очень плохие, Мария Ефимовна, – ответил дядя Паша, – меня исключили сегодня из партии.
– Все-таки исключили… – соболезнующе произнесла мама, и по ее тону Белка почувствовала, что она уже часто говорила с дядей Пашей на эту тему. – Какая ошибка!
– Ошибки нет, Мария Ефимовна, – неожиданно принялся доказывать дядя Паша. – Потеря бдительности в военное время – такое же преступление, как измена.
– И вы не сказали, что передали документы Белотелову?
– Конечно, нет. Зачем я буду подводить товарища… Мне от этого легче не будет, а Пантелеймону Петровичу были бы неприятности.
Моя мама после этих слов вся так и вскипела. Она вскочила с места, швырнула на стол карандаш и сердито стала перед дядей Пашей:
– Так вот, знайте, Павел Васильевич! – Белка так и замерла от удивления: мамин голос был совсем не робкий и не покорный.
– Я окончательно убедилась, что вы кисель, тряпка, гнилой интеллигент! Я завтра же пойду в горком, чтобы сказать то, что вы обязаны были сами сказать. И почему вы так щадите своего Белотелова?
– Белотелова?! – вскрикнула от изумления Белка. – Не надо щадить Белотелова, ни за что не надо щадить!
Но мама даже не обратила внимания на ее слова и продолжала:
– Вас исключили из партии… Но документы-то потеряли не вы, а он! И уж, если на то пошло, Павел Васильевич, я не верю ему. Не верю в странную историю с портфелем, не верю в то, что Лева Гомзин – вор. Ни во что в этой белотеловской истории я не верю…
– Мария Ефимовна! – опять не удержалась Белка и вставила словечко. – А вы сходите в НКВД… Там есть капитан Любомиров… – но тут Белка опомнилась и прикусила язык.
– …и в благородство Белотелова я не верю, – продолжала мама. – Он рассказывает теперь, что не хотел вас подвести. Потому и говорил в милиции, что в портфеле были не документы, а деньги. Предположим, вранье в милиции и было вызвано у него благими намерениями, хотя что хорошего, если человек скрывает от милиции правду! Но почему он вам-то сразу не объяснил, что документы похищены?
– Не хотел расстраивать, – неуверенно ответил дядя Паша. – Надеялся найти документы.
Жалко, не было при этом разговоре меня! Я бы открыл глаза дяде Паше! Он бы тотчас увидел, какую змею пригрел! Белотелов ведь не только нас с Левкой оклеветал, а еще подвел своего лучшего друга под исключение из партии. Подожди же!
А Белка стояла на пороге и не знала, как ей ловчее подсунуть записку и уйти. Наконец стоять непрошеной гостьей в чужой квартире стало совсем неудобно, и Нюра сказала первое, что пришло в голову:
– Мария Ефимовна! Я нечаянно оставила у вас фотографию Лемешева… Разрешите, я ее поищу…
Мама разрешила. Белка для вида покопалась в книжках на столе, положила на самое видное место свою записку, сказала:
– Ну, нашлась фотография! – и выскользнула за дверь.
Успокоительные записки у Белки были приготовлены для всех, и она отправилась по адресам. Левкиной мамы дома не было, поэтому Белка сунула записку Гомзиным под дверь. У Кожедубовых дома сидела младшая сестренка Димки. Белка выспросила ее обо всем, а потом, убедившись предварительно, что девочка еще не умеет читать, отдала ей записку и попросила передать маме.
Но все-таки и теперь Белка уехать из города не могла, ей было жаль Левку: он будет спрашивать про маму, а она с ней даже не встретилась. Тут она вспомнила про моих верных людей и, отыскав недостроенный дом, полезла на чердак. Доски, которые я заблаговременно приготовил, сохранились. Белка выложила из них на окне сигнал и стала ждать.
Начинало уже темнеть, а на сигнал никто не являлся. Белке страшно было сидеть одной на чердаке, она спустилась и стала ждать в подъезде.
Вот тогда-то и произошло еще одно приключение, может быть, не менее интересное, чем все наши похождения в Золотой Долине.
Не успела Белка оглядеться в темном подъезде, как в дверь вошел человек, только не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы не стали допрашивать, зачем она сюда забралась, и юркнула за штабель кирпича.
Толстый человек стал совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд снова вошли.
– Наконец! – сказал толстый. – Где был? Я к тебе два раза днем заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.
– Ходил в свои владения, – ответил тот, который вошел позже.
– Принес?
– Принести-то принес, – начал мямлить второй, – но за такую цену я не согласен.
– Триста тысяч рублей мало? – удивился толстый.
– А что твои рубли? Немцы все равно придут. Рублями сундуки оклеивать будут.
Белка вся так и затрепетала от негодования: что же это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?
А толстяк продолжал:
– Не хочешь на рубли, получай долларами.
– Сколько?
– Пятьдесят тысяч…
– Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч не уступлю.
– Послушай, Белотелов, – вышел из терпения толстый, – что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же – доллары!
– Но ты не забывай, что ты покупаешь, – возразил Белотелов. – Золотая Долина, брат, почище вашей Аризоны…
Белотелов! Золотая Долина! Белка так и замерла вся, боясь пропустить хоть одно слово: в этом мерзком торге один бессовестно продавал, а другой без зазрения совести покупал нашу советскую землю.
– А ну, покажи бумаги!
«Бумаги! – еще больше насторожилась Белка. – Уж не те ли, о которых говорили сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»
Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка, выглянув из-за кирпичей, увидела двух человек, склонившихся над белыми листами. Наверное, такая ненависть к предателям горела в Белкиных глазах, что Белотелов, почувствовав эту ненависть, повернул свою чурку с большим носом.
Как он вздрогнул, когда увидел Белкино лицо! Хотел что-то сказать тому, другому, а не мог – губы от страха прыгали.
Толстый заметил по лицу Белотелова неладное, обернулся…
«Ну, – подумала Белка, – сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…» и хотела уже кричать, звать на помощь, но толстый вдруг кинулся вон из подъезда. Исчез и Белотелов, а в дверь протиснулись сразу два мальчика. Они пошептались и полезли на чердак, но тут же спустились.
– Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, – сказал один, – а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.
– Не может быть, – спорил другой, – Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.
Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные люди, и шепнула:
– Ребята, вы кто?
Они от страху чуть не убежали, но в дверях остановились:
– А ты – кто?
– Вы не бойтесь! Я от Молокоеда.
– Ура! – обрадовались они, чуть не крича во все горло.
– Не кричите! – предупредила Белка. – Я здесь с секретным поручением, а вы орете.
Это были Никитка Сычев и Мишка Фриденсон.
Сыч сразу заметил сигнал в чердачном окне, но сначала сбегал за Мишкой, так как после прилета голубя оба стали главными хранителями нашей тайны.
– Ну рассказывай! – сразу стали просить ребята. – Нашли что-нибудь?
– Конечно, нашли! Молокоед да не найдет!
– А он тебя уж за нами прислал, да? – горячился Мишка. – Так мы можем хоть сегодня собраться. Только ты нас жди.
– Нет, Молокоед просил передать, что еще не время играть Большой Сбор. Но он призывает вас быть начеку, чтобы по первому сигналу двинуться в поход.
– Всем классом?
– На этот счет Молокоед даст указания, – сдержанно ответила хитрая девочка. – А пока, кроме вас двоих, никто ничего не должен знать.
– Передай Молокоеду, чтобы он долго не тянул, – попросил Мишка, – у нас уже все готово.
Ребята рассказали Белке о том, чего я даже и не предполагал. В нашей школе, оказывается, продолжаются занятия! Как только мы ушли в свой поход, так нашлось и здание, и все. Школа разместилась теперь в трех помещениях, а классы с пятого до седьмого учатся в одном помещении.
И вот в нем творилось сейчас черт знает что! Когда Мишка получил от меня голубеграмму, в классах началось столпотворение. Ребята обрадовались так, словно мы впервые достигли Северного полюса.
– В поход, в поход! – кричали они на переменах. – Проверьте порох в пороховницах!
Но как только появлялся кто-нибудь из взрослых, все набирали в рот воды. Наших товарищей по нескольку раз вызывали в учительскую, где их допрашивал следователь, но никто не проболтался о том, куда мы исчезли. Даже моей маме ребята ничего не сказали.
Пионервожатая провела специальные сборы в пятом «В» и шестом «А». Она всячески доказывала, что мы плохие и недисциплинированные. Тот, кто знает о бегстве и молчит, поступает не по-пионерски…
Тогда Мишка Фриденсон начал очень резко критиковать вожатую. Он сказал, что главный виновник всей этой истории – сама Аннушка. Вожатая даже опешила и глаза вытаращила.
– А что тут удивляться, – резал Мишка. – Я правильно говорю.
Все стали кричать:
– Правильно! Говори, Мишка!
– Ты разве вожатая? – продолжал Фриденсон. – Тебе бы только отметки. Все помешались на отметках: и учителя, и директор, и родители, и ты туда же. А ведь у нас есть душа, – сказал под конец речи Мишка, – и эта душа хочет романтики. Об этом даже в «Комсомольской правде» напечатано.
Аннушка ответила, что вся романтика как раз и состоит в хороших отметках, но тут поднялись шум и гам, и вожатая уже не рада была своим словам.
– Кто военную игру запретил? – кричал Никитка Сычев. – Ты!
– Боялась, наверно, что уроков не выучим, – сказал Мишка.
– Испугалась, как бы мы друг друга из палок не перестреляли! – крикнул Горшок.
Все принялись хохотать, и из сбора так ничего и не вышло.
– Ты понимаешь, – рассказывал Белке Фриденсон, – после этого нас замучили лекциями «О дружбе и товариществе». И все ссылались на Павла Корчагина. А, по-моему, будь Павка сейчас в нашей школе, он первым бы встал на Тропу и пошел с Молокоедом.
– Факт, пошел бы, – подтвердил Никитка. – Не, такой Корчагин парень, чтобы сидеть сложа руки, когда идет война с фашистами.
Разговор, возможно, кончился бы тихо-мирно, если бы Белка не попросила ребят помочь разыскать Левкину маму. Ребята сначала смутились, потом сообщили такую тяжелую весть, от которой Белка только охнула и села на порог. Оказалось, Галина Петровна, узнав о гибели своего Левки, заболела от горя и слегла. А еще через день ей принесли похоронную, в которой сообщалось: Григорий Александрович Гомзин пал смертью храбрых при защите Советской Родины. У Галины Петровны после этих страшных потрясений случилось что-то с сердцем, она лежит уже неделю в больнице, и врачи боятся за ее жизнь.
От жалости к Левке Белка заплакала, а ребята стали ее успокаивать. Но она набросилась на них, как взбесившаяся тигрица:
– И вы называете себя хорошими товарищами? По-вашему, это называется товариществом? У Левки умирает мама, а вы не говорите ей, что он жив и невредим. Думаете, зачем вам посылал голубя Молокоед? Хотел, чтобы вы успокоили матерей.
Вот интересно, ничего не говорил я об этом Белке, сама она догадалась. Пойми после этого девчонок: то глупы и болтливы, как сороки, то – гений ума и премудрости бездна!
– «Павка бы тоже встал на Тропу!» – передразнила Белка Мишку. – Эх ты, тропарь! Да Павка в ваши годы понимал в тысячу раз больше, он умел отличить игру от настоящего дела. Туда же, к Павке примазываетесь! Я бы на месте вашей Аннушки взяла да и поисключала вас всех из пионеров. Вот подождите, доберусь до Молокоеда, он у меня узнает, как утопленником прикидываться!
Белка распалилась до того, что даже не попрощалась с ребятами и убежала. Сыч и Фриденсон с минуту стояли почти без сознания.
Вдруг Мишка схватился за голову:
– А голубь-то!
Они сбегали за голубем и выскочили к заставе, где все прохожие ждали обычно попутную машину. Белки на заставе не было. Ребята сели и стали ее ждать.