355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Клёпов » Тайна Золотой долины. Четверо из России » Текст книги (страница 6)
Тайна Золотой долины. Четверо из России
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:29

Текст книги "Тайна Золотой долины. Четверо из России"


Автор книги: Василий Клёпов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Из трубы коптильного завода все еще валил дым. Закрываясь от него рукавом, Левка подошел к трубе, потянул вверх проволочку, и в тот же миг что-то тяжелое шлепнулось в печь, а из трубы вылетел целый столб искр. Левка растерянно держал на проволоке здоровенную щучью голову – все, что осталось от балыка. Сам балык обрушился в огонь.

Левка быстро начал выбрасывать из топки угли, надеясь хоть что-нибудь спасти. Но вместе с углями из печки полетели ошметки разварившегося щучьего мяса, прилипшего к дровам и углям и вымазанного в золе до такой степени, что дегустацию лучше всего было отложить.

– Господа! – ехидно провозгласил Димка. – Оближите пальчики и расходитесь по домам. Дегустация окончилась!

Мне даже жалко стало Левку. Он для чего-то копался в углях, шмыгал носом, пыхтел, вытирал рукавом глаза, слезившиеся от едкого дыма, и наконец произнес:

– А правда, была большая щука? Как я ее под жабры взял, она подо мной и заплясала, как жеребец. Чего смеетесь? Ей-богу, как жеребец! На конном дворе в «Главмыле» был такой же норовистый.

– Пошли, наездник, ужинать, – сказал Димка. – Я думаю, Молокоед, у нас найдется сегодня, чем покормить хозяина коптильных заводов.

Ужин получился и в самом деле шикарный. На первое была уха из хариусов, на второе – глухарь, на третье – довольно сладкий кофе. Не было, правда, хлеба, но едят же без хлеба алеуты, китайцы и многие другие народы! Да и вообще, если послушать врачей, хлеб есть вредно.

Наевшись, мы растянулись на еловых ветках и невольно подумали о том, что сейчас делается у нас дома.

– Теперь уже и искать перестали, – проговорил Димка. – Об одном, наверно, плачут, что трупов наших не нашли.

Я представил себе маму, – как она лежит на кровати, уткнув лицо в подушку, и как вздрагивают от рыданий ее плечи, – и впервые понял, в какое горе ее поверг. Ведь для нее-то я уже мертвый! Меня охватило раскаяние. Вся затея с походом в Золотую Долину показалась глупой и преступной.

– Свиньи мы, вот что! – произнес я. – Сбежали, а матери теперь страдают.

– Ну и пусть, – не унывал Левка. – Теперь все страдают. Вон у Мироновых, когда Митю на фронте убили, так его мама знаешь как страдала? Водой отливали.

– Ну что ты врешь! – возмутился Димка. – Начнешь рассказывать о печальном, а у тебя все на смешное переходит.

– А что тут смешного? – удивился Левка. – Водой отливали, а ему смешно. Посмотрел бы я, как ты смеялся, если б на тебя два ведра холодной воды вылили.

– Эх, Федя! – возмутился Димка. – Я сам видел, как им похоронную принесли. Варвара Митрофановна, когда прочитала письмо, долго в окно смотрела, потом повернулась и говорит своему Ваньке: «Ну вот, Ваня, остались мы с тобой теперь одни-одинешеньки». И сколько я у них сидел, она все Ваньку по голове гладила: вот и гладит, и гладит, а сама смотрит куда-то далеко-далеко, даже страшно мне стало.

– А после этого, – сказал я, – она пианино продала, буфет, шубу с собольим воротником – все хорошее, что у нее было, то и продала. А деньги в райком партии отнесла и просила купить на них танк и назвать его «Дмитрий Миронов». «Хочу, – сказала, – чтобы мой Митя и мертвый с врагом сражался».

– Да, правда, – подтвердил Димка. – Моей маме Миронова сама в очереди говорила: «Вот если бы мой Ванька был побольше, я бы его на фронт отвезла и сама бы в танк посадила и сказала: „Гони, Ваня! Дави их, чтобы ни один из этих гадов живой от нас не ушел“». Вот она как сказала, а ты говоришь – водой отливали.

– Может, и так, – согласился Левка. – Я разве спорю…

Но лучше бы уж он спорил! Его слова все-таки отвлекали меня от тяжелых мыслей о доме. А теперь мне было совсем не по себе.

Хотелось поскорее успокоить маму, дать ей как-то знать, что я вовсе не утонул, а жив и думаю о ней.

Мой взгляд нечаянно упал на клетку с голубем, и я сказал:

– Пожалуй, пора выпустить голубя.

– Но мы же еще ничего не нашли, – возразил Димка.

– Как ты не поймешь, Дубленая Кожа, такой простой вещи, – удивился я, – надо же дать знать Мишке Фриденсону, что мы живы и что Никита Сычев должен ждать моего сигнала.

Димка как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Понял, должно быть, зачем я выпускаю голубя раньше времени. Как и я, видно, был не прочь дать знак о себе родителям.

Я написал Мишке письмо, через несколько минут голубь сделал прощальный круг над Золотой Долиной и помчался к своему хозяину.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Опять этот старик! Пещера. Он тут! Письмо геолога Окунева. Ключ к золоту.

Рано утром залаяла Мурка. Я выскочил из хижины, и Мурка, ворча от злобы, бросилась вслед человеку, в котором я узнал вчерашнего старичка. Он убегал вдоль берега, вверх пс течению, и все время воровато оглядывался.

Димка тоже проснулся, и мы помчались за маленьким стариком. Но, как и вчера, он внезапно исчез.

Кто этот человек? Что ему от нас надо? Почему он убегает? Куда прячется?

Эти вопросы мы на разные лады задавали друг другу и не находили на них ответа.

– Я все-таки думаю, это – фашистский шпион! – сказал Димка.

– Шпион не шпион, а враг – это ясно. Изловим его, Димка, а?

Димка, конечно, согласился, и мы начали действовать.

Решили прежде всего обследовать место около коптильного завода, где копался старичок.

На желтой глинистой куче еще видны были следы пальцев – старик горстью брал глину отсюда. Тут же рядом, на перепрелых листьях, мы обнаружили землю, рассыпанную кружочком. Похоже было, что ее сыпали здесь во что-то круглое, вроде ведра, а часть прос ыпали на листья мимо.

– Мешок! – вскричал Димка. – Ведь он же с мешком бежал! [35]35
  На самом деле Димка не вскричал, а наоборот, сказал мне очень тихо: «Вася, ведь он же с мешком был. Наверно, он в этот мешок землю сыпал». Но я написал «вскричал» потому, что у хороших писателей люди обязательно вскрикивают, когда их осенит добрая мысль. Интереснее читать, когда вскрикивают. – В. М.


[Закрыть]

Все это походило на правду. Но зачем, спрашивается, потребовалась старику земля? Может быть, он думал, что Левка нашел золото? Или точно знал, что там, где копает Левка, золото есть?

Димка сбегал за лотком и сковородкой, и мы попробовали сделать промывку. Но золота и в этой земле не было. В чем же все-таки дело?

Разбудили Левку, и втроем, вооружившись топорами и захватив с собой Мурку, отправились в лес на пригорок, откуда следили вчера за таинственным стариком. Наши заметки на елке были целы. Отыскав по начерченному мной плану то самое место, где исчез старик, мы стали наблюдать. Сидели, уставившись глазами в одну точку, чуть не до полудня, но ничего не увидели.

– Придется все-таки сойти вниз, – решил я, – и пойти прямо туда, где он скрылся.

Димку я оставил на наблюдательном пункте, велел ему следить за нами и махнуть рукой, как только мы окажемся в той точке, где исчез старик.

Местность внизу была такая же, как и везде: старые, поросшие травой раскопки, островки березняка, глыбы серого известняка, свалившиеся, должно быть, с горы, и больше ничего. Куда же он мог спрятаться?


Вдруг Димка махнул рукой.

– Теперь, Левка, – шепнул я, – смотри внимательно.

Не успел я произнести эти слова, как Большое Ухо показал рукой вперед: «Смотри! Видишь?»

В нескольких шагах от нас была насыпана неровная кучка земли, такой желтой, какую мы недавно видели у коптильного завода. Мы подошли ближе – и сразу поняли все. Земля была выброшена около большой воронки, похожей на те, в какие спускаются рабочие треста «Водоканал», когда где-нибудь случается авария с водопроводом. Значит, старик опростал здесь мешок и нырнул в дыру.

Прибежал Димка, и мы стали обсуждать, что делать дальше. Тут пахло чем-то серьезным, и лезть в воронку мы побаивались.

– Наверно, все-таки – фашистский шпион: залез туда и сидит, – сказал Димка.

– Может, тот рыжий немецкий летчик, сбитый с самолета? – предположил Левка.

Но это была, конечно, ерунда. Какой мог быть летчик из старика? А если шпион, то зачем ему земля с коптильного завода?

– Вот что, Дубленая Кожа, – распорядился я. – Иди в хижину, забирай фонарики, спички, шелковые лески и неси сюда. Мне кажется, здесь – пещера, и старик в ней живет.

Мы с Левкой сели недалеко от пещеры и стали ждать.

– И ты в нее полезешь, Молокоед? – спросил Левка, делая большие глаза.

– Не только я, но и ты полезешь…

– Нет, давай лучше так, – беспокоился Левка. – Лучше вы полезете с Димкой, а я буду сидеть около… И вас охранять.

– Скажи спасибо, Большое Ухо, что тебя Дубленая Кожа не слышит. Он бы уж расписал твою хваленую храбрость.

– Да я не боюсь его, Молокоед, – лепетал Левка. – Я только темноты боюсь… И летучих мышей.

– Возьми, Федор Большое Ухо, себя в руки! – сурово сказал я, так, что в моем голосе зазвенели сразу сталь и несгибаемая воля. – Стыдись, Большое Ухо! Ты же землю ел. [36]36
  Насчет стали и несгибаемой воли у меня, кажется, здорово получилось! – В. М.


[Закрыть]

Когда Димка принес все необходимое, я дал каждому по карманному фонарику, а сам взял фонарь «Летучая мышь» и лесы.

– Теперь ждите здесь. Я полезу, посмотрю, есть ли проход.

Я хотел спрыгнуть в воронку, но она была довольно глубока, внизу виднелся выступ, а над ним вбитый в стенку колышек.

«Ловко устроился старичок!» – подумал я, спускаясь в воронку, и сразу нашел в стенке широкий ход, в который свободно мог пролезть человек, посветил фонариком, убедился, что ход длинный.

– Прыгайте! – махнул я рукой ребятам. – Только сначала Мурку спустите.

Димка подал мне собаку, а потом спустился сам.

Я привязал конец лесы к камню и стал ее разматывать, чтобы на обратном пути по этой лесе найти выход из пещеры.

– Слушай, Молокоед! – произнес опять Левка. – Ты дай мне один конец лески, а я его буду здесь держать… В случае опасности дерни за леску, и я сразу примчусь к вам.

Мне стало жаль трусишку, и я дал ему конец лески: пусть сидит, держит, это все-таки надежнее, чем привязывать ее к камню.

– Только, смотри, крепче держи! – сказал я, чтобы и Левка проникся сознанием ответственности.

Ход вначале был узкий, потом расширялся, в нем свободно можно было идти стоя. Мы увидели сталактиты и сталагмиты, и струйки воды на камнях, и летучих мышей – все, что принято расписывать в романах о подземельях.

Я размотал уже больше половины стометровой лески, а пещера все уходила вдаль. Ничто не выдавало присутствия человека в этом подземелье. По стенам медленно ползли струйки воды, пахло сыростью и известкой, было темно и тихо.

Мурка уже освоилась с пещерой и бежала впереди, временами оглядываясь. Когда она поджидала нас, глаза ее вспыхивали в свете фонарика зеленым огнем, как у волка. Становилось страшно, почему-то вспоминалась «Майская ночь, или утопленница» и страшная «Собака Баскервиллей»…

Ход раздвоился: узкий вел налево, а широкий продолжался прямо. Стометровая леска уже кончилась, я привязал к ней вторую, и мы пошли дальше по широкому ходу. Скоро от него стали отходить в обе стороны все новые и новые коридоры.

Пещера окончилась широким – как бы это сказать? – залом. [37]37
  Залом или залой? Как будет правильно, не знаю. В орфографическом словаре написано, что и так и так правильно. Но тут что-то не то. Одна наша знакомая говорит: «Подайте мне стуло!» Мы ей говорим: «Не стуло, а стул». Она: «И так и так, говорит, правильно». Вот и разберись! А потом за это «и так и так» нам двойки в дневники закатывают. – В. М.


[Закрыть]
Иначе, пожалуй, и не скажешь, потому что сверху спускались вроде люстр огромные белые сталактиты, а стены сверкали и переливались тысячами огоньков.

– Смотри-ка, Вася, – прошептал Димка.

У его ног лежал, оскалив зубы, человеческий череп, а рядом валялись остатки скелета.


Что там ни говори, а мне стало не по себе. Димка тоже оробел. Только Мурка спокойно обнюхала череп и пошла выписывать круги по подземному гроту.

Когда мы освоились немного и перестали бояться человеческих костей, я решил испытать Левку и с силой дернул за леску.

– Что ты! – ухмыльнулся Димка. – Да разве этот трус придет?

Но вдали скоро забрезжил свет. Сначала он был неподвижным, потом стал колыхаться, как луч прожектора, освещая то одну, то другую стену, а иногда скользил по потолку. Чувствовалось, свет идет от фонарика.

«Не может быть, чтобы Левка так быстро прибежал, – думал я. – Неужели…»

– …старик! – шепнул Димка, видимо, обеспокоенный той же мыслью.

В самом деле, что, если он?

– Гаси фонарик!

Я моментально сообразил, что без света мы окажемся в более выгодном положении, чем наш таинственный противник.

Мы очутились в кромешной тьме. Даже Мурке, видимо, стало боязно, потому что она прижалась к моим ногам и заискивающе колотила хвостом по коленям.

А свет приближался. Вот на одном из поворотов ярко блеснул фонарик, и мы с Димкой на какое-то мгновение оказались освещенными, но я рванул Димку за руку, почти протащил за выступ стены.

Мурка осталась стоять посреди пещеры. Она вся сжалась и замерла, ее глаза горели, как изумруды.

Я невольно вынул из-за пояса топор и взял его в правую руку. Теперь фонарик все время освещал наши лица, я уже слышал спотыкающиеся шаги.

Мурка нервничала. Уши ее еще больше насторожились, она то пятилась, то порывалась броситься вперед, то и дело принималась рычать. Вдруг сорвалась с места, пулей умчалась в темноту.

Мы ждали, что сейчас услышим злобный лай и шум схватки человека с собакой. Вместо этого до нас донеслось радостное Муркино повизгивание и ворчание Федора Большое Ухо:

– Да ну тебя, Мурка, к свиньям собачьим… Отстань! Не до тебя…

Перед нами вынырнул Левка.

– Что случилось? – спросил он, запыхавшись.

Вот так Федор Большое Ухо! Я и не подозревал, что он способен на подвиги. Но все же решил попугать. И на вопрос, что случилось, сделал страшные глаза:

– Видишь что – мертвый череп.

У Левки разочарованно опустились губы:

– Подумаешь, череп! Печенеги из этих черепов водку пили. И то ничего! Да и Олег, верно, пил!

– Какой Олег?

– Ну князь, который собирался отомстить неразумным хазарам.

– Вот за это его змея и укусила, – сказал Димка. – Она же из черепа выползла.

– Откуда тебе известно?

– Эх ты, ботаник! [38]38
  Насчет ботаника – это смешная Димкина поговорка. – В. М.


[Закрыть]
– рассмеялся Димка. – Пушкина не знаешь! А еще в пятом учишься.

И он начал читать «Песнь о вещем Олеге»:

 
Князь тихо на череп коня наступил
И молвил…
 

– Так то – коня! – закричал Левка. – А это – человека. В человеческих черепах змеи не водятся. На, посмотри!

Он схватил череп и поднес его прямо к Димкиному носу, так, что Димка отпрыгнул шага на четыре.

– Что, струсил? – засмеялся Левка. – А еще говоришь, будто я – трус. Я только мышей боюсь, а из черепов, если хочешь знать, могу даже чай пить.

Он отбросил череп и начал ползать по пещере, как завзятый сыщик, направляя свет фонарика на каждый выступ и в каждую щель.

– Э! – вдруг воскликнул Большое Ухо, – это – что? – и из трещины в стене извлек тяжелую черную бутылку.

– Пожалуй, мы сейчас и винца выпьем из черепа!

Левка старался вытащить из бутылки деревянную пробку, но она не вынималась. Бутылка переходила из рук в руки, а открыть ее мы не могли.

– Нет, там не вино, – вспомнил я роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта», – там должна быть записка.

– Пошли в хижину, – предложил Димка. – Там чем-нибудь откроем.

И гуськом, держась одной рукой за леску, мы направились к выходу. Леску я сматывать не стал – было долго. Леску можно было вытянуть на поверхность и уже там смотать на катушку.

Около одного из боковых ходов Мурка вдруг остановилась, зарычала и с лаем бросилась в темноту.

Мы посветили в боковой ход, но лучи наших фонариков уперлись в стену: ход круто сворачивал в сторону.

– Как думаешь, Молокоед, – прошептал Димка, – не пойти ли навстречу врагам?

 
Ни черт нам не страшен!
Ни шторм не опасен! —
 

громко заорал раздурачившийся Левка и направился, топая, в подозрительный коридор.

– Левка, назад! – крикнул я. – Ты с ума спятил?

– А что? – удивился он. – Я пойду, а вы с Димкой пока сбегайте за дровами.

– Тс-с! – мне показалось, что где-то бешено рычит и лает Мурка.

Мы прислушались: стукала об пол кап ель. Из бокового хода не доносилось больше никаких звуков. Еще через несколько минут явилась Мурка. Она была цела и невредима и, увидев нас, снова повернулась в сторону подземелья.

– Пошли к выходу, – скомандовал я.

Ребята послушались, но собака осталась на месте и продолжала лаять. Скоро она нагнала нас и посмотрела на меня такими глазами, словно хотела сказать:

«Он же здесь. Ну чего вы! Арестуйте его, и все».

Ребята молчали и, боюсь, тоже думали обо мне нехорошо.

Но я чувствовал себя правым. Моя трусливая осторожность все же лучше дурашливой Левкиной храбрости.

Мы выбрались по очереди из воронки. Я взял катушку и стал сматывать леску. Неожиданно она перестала подаваться, я хотел ее дернуть, чтобы освободить от зацепа, но тут дернул за леску кто-то оттуда, из пещеры, и так сильно, что катушка чуть не вылетела у меня из рук.

– Клюет? – рассмеялся Левка, увидев мою растерянность.

Но леска опять освободилась, и я смотал ее без всяких препятствий до конца.

Теперь все ясно, он тут!

Я хорошо сделал, что остановил ребят. Старик прятался в пещере. Когда мы стояли у бокового хода, он был где-то совсем рядом (иначе Мурка не стала бы рычать и лаять). Потом, когда мы вылезли из воронки, вышел в основной ход, и вот тогда-то и заело у меня леску: старик на нее наступил! И не дергал, а просто зацепил ногой.

– Полезли обратно! – воскликнул Левка. – Теперь-то он от нас не спрячется.

Но лезть снова в пещеру, зная, что ее обитатель уже насторожился и, может быть, поджидает нас за каким-нибудь выступом камня, было безумием, и я уговорил ребят идти к своему лагерю.

В хижине мы снова принялись открывать бутылку. Но деревянная пробка разбухла от сырости и сидела так прочно, что выдернуть ее мы не могли. Тогда пришлось отбить горлышко.

Я даже глазам не поверил – в бутылке лежала свернутая в трубочку бумага!

Пусть говорит теперь Сергей Николаевич, что в наш век, век электричества и радио, бутылки с письмами – выдумка досужих писателей. Про меня не скажешь, что я писатель, а бутылочка – вот она, в руках, и в ней записка. И еще план какой-то. Мы – только вернемся домой – покажем все это Сергею Николаевичу и тогда посмотрим, что он запоет!

Я осторожно развернул бумагу, разгладил и прочел:

«Передать в Острогорский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Дорогие товарищи!

Я пишу вам, оставшись один, так как вся моя партия погибла. Здесь орудует какая-то банда или кучка врагов рабоче-крестьянской власти. Они перебили нас по одному, как куропаток, стреляя из леса. Вчера был убит последний мой спутник – коллектор Звягинцев.

Я ранен в живот и единственное, на что оказался способен, – заполз в эту дыру, где, кажется, и умру.

Обиднее всего, что не встретился с бандитами лицом к лицу и умру, даже не зная, от чьей руки. Только однажды промелькнул тот, кто стрелял в Гренадерова, – низенький, немного сутулый человек в штатском, похоже, в форме старого горного ведомства. Но человек этот скрылся в лесу так быстро, что ни задержать, ни пристрелить его я не сумел.

Задание ваше по вышеизложенным причинам выполнить не смог, и это для меня мучительнее, чем проклятая боль в животе. Ясно одно: поиски надо начинать немного выше по речке, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева, в полукилометре от пещеры.

Прощайте.

Преданный рабоче-крестьянской власти до последнего вздоха.

Геолог Н. Окунев. 17 июля 1920 года».

– А ты бросил череп… Эх ты, Федя! Таких людей, как Окунев, надо уважать! – сказал Димка Левке.

– Я же не знал, – начал оправдываться Левка. – Я бы поцеловал его череп, если бы знал, что за человек Окунев.

– Не надо глумиться над человеческими костями, вот что! – отчитывал и правильно отчитывал Димка Федора Большое Ухо.

Тот сбычился и замолчал. Непочтительное отношение к останкам геолога Окунева, видимо, не давало ему покоя. Взглянув на меня исподлобья, Большое Ухо сказал:

– Пойдем сейчас в пещеру и похороним останки героя. А потом привезем из города звезду, поставим на его могиле.

– Это ты хорошо придумал, – похвалил я. – Но сначала кто-то следствие должен провести. Ведь Окунев убит бандитами. Может, их еще удастся найти.

– Я сам и следствие проведу, – обрадовался Левка.

– Тоже мне, Шерлок Холмс! – съязвил Димка. – А летучие мыши?

Снова и снова мы перечитывали драгоценное письмо, и вдруг последние строки ударили меня, как обухом.

– «Ясно одно, – громко читал я, – поиски надо начинать немного выше по течению, вдоль безымянного ручья, что впадает в Зверюгу слева».

– А мы-то, дураки, копались здесь! Пошли, ребята, искать ручей. Золото – там! Окунев эти дела знал лучше нас.

Мы пробовали расшифровать и план, но как ни крутили его, понять не могли. Жаль: наверно, в нем весь секрет и заключался.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вверх по безымянному ручью. Спина боится пули. Кристаллическое золото. В нас стреляют. В засаде.

Левке я приказал быть недалеко от хижины и ловить рыбу, а мы с Димкой взяли лопату, кирку, два мешочка под золотой песок, лоток и сковороду и отправились вверх по Зверюге. Как и писал Окунев, не особенно далеко от пещеры в Зверюгу впадал ручей. Сейчас он был довольно бурным, но в июле, когда был здесь Окунев, очевидно, пересыхал. Потому никто и не дал ручью названия.

Идти было трудно: ручей протекал по глубокому ущелью, заваленному каменистыми глыбами. Мы могли продвигаться вперед только по воде, перескакивая с камня на камень.

– Слушай, Молокоед, – обратился ко мне Димка, – тебе не кажется, что мы подставляем спины под мушку чьего-то ружья? Не лучше ли нам подняться вверх из ущелья и пойти лесом?

– Удивительный ты человек, Дубленая Кожа. Ты старше меня на два солнца, а твоими устами говорит ребенок. Ведь с тех пор, как здесь перестреляли партию Окунева, двадцать один раз распускался и снова опадал лист с деревьев. Какой же пули боится твоя спина?

Откровенно говоря, вся эта индейская болтовня была теперь ни к чему, и мы только прятали за ней свой страх. Мне то и дело представлялось, что кто-то сверху все время целится нам в спину. Я даже стал время от времени делать прыжки в сторону, чтобы увернуться из-под наведенного на меня дула. Если прыгать из стороны в сторону, то, говорят, в человека очень трудно попасть. Оглянулся на Димку – он тоже делает подозрительные скачки.

«Перестреляли по одному, как куропаток», – вспомнились слова Окунева. – Ничего мудреного – здесь подстрелят, и не узнаешь, кто подстрелил…

– Мне кажется, Дубленая Кожа, мы уже достаточно потренировались в прыжках с места и в прыжках с разбега. Ты не будешь против, если мы выберемся из этой дыры и пойдем по кромке ущелья?

Димка, ясно, не имел ничего против.

Мы вскарабкались наверх и вышли к едва заметной тропке, которая вилась между кустами и деревьями над самым обрывом. Идти по ней было удобнее и как-то веселее.

– Споем, Дубленая Кожа?

– Споем, – весело ответил Димка и тут же крикнул: – Вперед, аргонавты!

– Вперед, миронавты! – подхватил я.

– Вперед к золотым берегам, – запели мы оба.

 
Ни черт нам не страшен,
Ни шторм не опасен —
Идем мы навстречу врагам!
 

Правильно сказал Лебедев-Кумач, песня здорово жить помогает: едва только мы затянули «Марш аргонавтов», страх с нас, как рукой, сняло. И чем громче мы базлали, [39]39
  Опять кто-нибудь скажет, что слово «базлали» употреблять нельзя. А если так говорят? У Даля в словаре сказано, что так говорят и в Вологде, и на Урале, и в Сибири, и на юге. Все русские люди так говорят! – В. М.


[Закрыть]
тем смелее было идти.

Так с песней мы и вышли к широченной котловине, внизу которой протекал этот безымянный ручей. Но сверху он казался тоненькой ниточкой.

– Вот тут пошарим, Дубленая Кожа!

– Обязательно, Молокоед!

Удивительный вид был у котловины. Берега обрывистые, твердые, и везде в них – глубокие ниши, выемки. Сразу видно: не природа работала здесь – человек.

Мы прошли вдоль обрыва, спустились к самому ручью и не успели сделать нескольких шагов, как Димка крикнул:

– Есть, Васька!

И показал мне на ладони красивый-красивый желтый кубик, который переливался, как огонь.

– Смотри, чистое кристаллическое золото!

– Где нашел? Место заметил?

– Заметил, пойдем!

И что бы вы думали? Прошли мы с Димкой не более пятидесяти шагов, как набрали золотых кристалликов по целому мешочку.

– Ага, Сударыня Жила, попалась! Как думаешь, Дубленая Кожа, сколько тут фунтов будет?

– Ставлю, Молокоед, один против ста, – взвесил на ладони мешочек Димка, – здесь, по крайней мере, фунтов пять.

– Эх ты, весовщик! Здесь не меньше десяти фунтов! – торжественно сказал я…

В этот самый момент что-то прожужжало около нас, вроде шмеля, и камень, который лежал у моих ног, ни с того, ни с сего разлетелся вдребезги. И тут же – бум! – выстрел! Мы оглянулись, а над кустами, на краю обрыва, дымок вьется. «Ого, – думаю, – началась и за нами охота».

– Димка, сюда!

Мы юркнули за большой камень, легли на землю и притаились.

– Думаешь, в нас стреляли? – прошептал минут пять спустя Димка.

Я посмотрел на него и понял: Дубленая Кожа трусит – лицо у него позеленело, а веснушки стали совсем черные.

– Боишься?

– Нет, мне просто интересно знать, в нас или не в нас.

Чего уж – «нет», когда у меня у самого сердце колотилось, как у кролика…

– Сейчас проверим!

Рука у меня еще дрожала, но я надел на лопату шапку и высунул из-под камня. Грянул выстрел, и что-то горячее упало в мою ладонь. Это пуля расплющилась о лопату и свалилась мне на руку. Потом еще раз ахнул выстрел, но только с другой стороны.

– Ясно? Вот попробуй и высунься теперь из-за камня. Перестреляют, как куропаток.

Я нечаянно повторил слова геолога Окунева и подумал: «Вот так же, верно, и он. В него стреляли, а он не знал, кому понадобилось стрелять».

Что делать теперь?

Мой мозг, как говорят писатели, лихорадочно работал. «Если лежать без конца здесь, под камнем, – рассуждал я, – значит, уподобиться страусу, который при опасности прячет голову в песок и думает, что если он не видит охотника, то и охотник его не видит! Смешно и глупо! Не будет же тот, кто в нас стреляет, ждать, когда мы сами подставим себя под выстрел. Он или зайдет с другой стороны котловины, или спустится вниз и подстрелит нас в упор. Выходит, нам тоже надо что-нибудь предпринимать. А что?»

Сам того не замечая, я стал без конца повторять вслух:

– Что же делать? Что делать?

– Не знаю, – шептал Димка, как будто я его о чем-нибудь спрашивал.

– Пора знать! – огрызнулся я.

– Что делать? – проворчал Димка. – Караул кричать?

Я вскочил на колени и чуть не высунул голову из-под камня:

– Правильно, Димка! Эврика! [40]40
  Если бы меня услышал Архимед, он хохотал бы. Но мне было не до смеха. И Архимедову эврику в нашем бедственном положении я произнес потому, что ничего умнее не придумал. – В. М.


[Закрыть]
Давай кричать «караул!»

Я решил испугать нашего врага криком. Не может быть, чтобы его преступная душонка не дрогнула от страха, когда мы начнем звать на помощь.

Он надеется разделаться с нами втихую, а мы ему еще покажем.

Снова из-за камня высунулась шапка, снова прогремел выстрел, а за ним второй, откуда-то из другого места, и в тот же миг мы с Димкой начали кричать:

– Караул! Спасите! Караул!

Со всех сторон понеслось нам в ответ:

– Ау… Э… Ау…

Мы кричали так минут пятнадцать.

Димка до того вошел в роль, что выводил свою арию уже жалким, дрожащим голосом и готов был плакать.

– Ну-ка, еще раз, – я приподнял над камнем шапку.

Выстрела не последовало. Враг или не хотел себя выдавать, или испугался наделанного переполоха и убежал.


Солнце уже скрылось за утесами на той стороне Зверюги. Начинало смеркаться. Я соорудил из лопаты, кирки, пиджака и шапки чучело, высунул его и начал всячески поворачивать, будто кто-то из нас перестал скрываться и оглядывается, собираясь уходить.

Выстрела не последовало и на этот раз.

Мы посидели еще немного, выбрались из котловины, отыскали тропинку и, почти не дыша, ежеминутно останавливаясь и прислушиваясь, пошли от проклятого места.

В сумерках казалось: каждый куст бросается на нас, собирается выстрелить. В одном месте нам послышалось, что кто-то идет следом. Мы остановились и замерли. Отчетливо прошуршали три-четыре шага, и все смолкло. Шагов совсем не стало слышно.

Димка осторожно приблизился ко мне, взял меня за руку:

– Васька, я его вижу…

– Где? – еще тише спросил я.

– Вон береза, та, у которой сучья спускаются… Чуть правее между стволом и суком… Видишь?

Я вгляделся и заметил около куста какого-то человека. Он стоял, повернувшись к нам, и смотрел. Неужели старик? Тогда почему он не стреляет?

Я потянул Димку за руку:

– Ложись!

Мы оба легли, а сами смотрели все время на того, кто стоял около куста.

– Ползем!.. Только тихо.

И мы поползли, все время оглядываясь. Наконец остановились под кустом.

Снова послышались осторожные шаги.

Человек вроде приближался к нам. Тогда я толкнул Димку: «Побежали!» и помчался, не разбирая ни кустов, ни сучьев, которые рвали мою одежду.

Когда мы добрались, наконец, до Золотой Долины, было (Совсем темно.

С отчаянно колотившимся сердцем, с дрожью в ногах я спросил Димку:

– Как думаешь, кто это был?

– Пенек, – нервно рассмеялся Димка.

– Сам пенек… – огрызнулся я. – Ты же показывал и ты же говоришь: пенек. А шагов не слышал, что ли?

– Слышал!

– Ну так нечего и прикидываться!

Я еще раз оглянулся. Легонько шумел лес, одно дерево со скрипом терлось о другое. Со стороны реки доносилось журчание струй. Над нами пролетела тень, и через минуту послышался крик козодоя. Потом как закричит кто-то, как захохочет, у меня так и пошли мурашки по телу…

Никаких шагов больше не было слышно, и мы пошли к темневшей неподалеку хижине. В ней никого не оказалось.

– Левка! – тихо позвал я.

Федор Большое Ухо вылез из кустов, растущих рядом с хижиной.

– Ты что же не разводишь огонь?

Левка махнул рукой, вытер рукавом слезы и забормотал, срываясь на плач:

– Какой тут огонь!.. Не знаю… как жив… остался.

В сумерках Левка услышал недалеко от хижины выстрел и отчаянный собачий визг. Через несколько минут к хижине приползла Мурка. Она была вся в крови и уже не держалась на ногах. Левка наклонился к ней, хотел взять на руки, но собака перевернулась на спину, лизнула Левку в лицо, несколько раз шевельнула хвостом и затихла.

Вскоре Левка увидел, что от опушки к нему направляется старик. Он был с ружьем и нес его перед собой так, как носят охотники, готовые каждую секунду вскинуть и выстрелить.

Левка не стал ждать этого, бросился в лес. Старик тоже побежал за ним, но Федор Большое Ухо лег в ямку и притаился в ней, как кролик. Он слышал – под ногами старика трещали ветки, шумели кусты. Временами негодяй подходил совсем близко. Левка не выдержал пытки, на четвереньках пробежал несколько шагов и улепетнул к речке. Там, спрятавшись под обрывом, выждал, когда старик уйдет к своей норе, и только тогда вылез из-под обрыва, стал ждать нас в кустах.

Мы стояли и совещались в темноте. Я так разозлился на старика, что решил сегодня же ночью его поймать. Мы уговорились так: я залягу где-нибудь недалеко, а ребята в хижине разожгут поярче костер и посадят у огня чучело, смахивающее на человека. Сами лягут на нары и будут ждать моего сигнала. Как только этот тип появится, мы мигом его заарканим.

Расчет у меня был простой. Раз уж старик уничтожил собаку, которая помешала ему напасть на нас утром, теперь он обязательно придет к хижине ночью, чтобы расправиться с нам и. Откуда ему знать, что один из нас будет сидеть снаружи и подкарауливать? А насчет чучела у костра – это обычная индейская хитрость, на которую попадались и не такие злодеи.

Я выполз из хижины в засаду. В руке у меня были лассо с петлей на конце и топорик. Первый раз в жизни я всерьез полз по-пластунски. Думаю, никто из пластунов так плотно не прижимался к земле, как я в ту памятную ночь. Мне все представлялось, что старик меня видит и уже заносит надо мной нож.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю