Текст книги "С чего начиналось"

Автор книги: Василий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Как не было! Был и есть. Мы проводим, во-первых, выборочный контроль и, кроме того, проверяем химический состав «пробой на искру», проверяем каждый диск, поступающий в цех механической обработки.

– Но ведь «пробой на искру» вы отличаете хромосодержащие стали от сталей, не содержащих хрома, – и только!

Технолог задумался:

– Да, конечно, вы правы. Обе марки стали, идущие как для изготовления шестерён, так и для производства шарикоподшипниковых колец, содержат хром. Отличить их одну от другой «пробой на искру» почти невозможно.

Оказывается, вот как возникли условия, при которых в поток попадали заготовки из стали, совсем не пригодной для изготовления шестерён. Попадали они, разумеется, случайно и в общем-то изредка, и именно поэтому так долго и не удавалось раскрыть природу поломок.

Я вспомнил завод Крупна. Там была лаборатория по исследованию причин поломок отдельных деталей, изготовленных из крупповской стали. В лабораторию стекались поломанные детали из многих стран, куда фирмой поставлялись машины и механизмы. Во главе лаборатории стоял доктор Каллен. Он установил порядок проведения исследований поломанных деталей, поступавших к нему в лабораторию.

– Мы занимаемся рутинной работой, – говорил он мне, – но эта рутинная деятельность иногда раскрывает нам глаза на отдельные упущения в технологическом процессе производства. Мы создали стандартную схему проведения исследований, в которую обязательно входят следующие операции, обязательные для всех случаев: проведение полного химического анализа, исследование структуры металла и его механических свойств. Без этих сведений я даже не рассматриваю представляемых мне материалов.

Всего этого на заводе, к сожалению, не было. Работники завода были словно загипнотизированы превосходно выполненной механической обработкой зубьев и идеальным слоем цементации. И никто не обратил внимания на то, что сталь-то могла быть совершенно не той, что необходима для шестерён.

Когда таинственная картина с шестернями была полностью и со всей очевидностью раскрыта, всем стало как-то не по себе.

– Вот так всегда, – твердил Гудцов, – мы ищем какие-то особо сложные причины, а они находятся там, где их вовсе и не ждёшь. Ну кто бы мог подумать, что шестерни изготовлялись из хромистой стали! Удивительно, как они вообще выдерживали нагрузку и не ломались при первом же движении танка.

Одна из причин брака была раскрыта и ликвидирована. Комиссия предложила немедленно поставить перегородку и разделить пролёты, а также установить дежурство грамотного человека у места разгрузки металла.

Мы пробыли на заводе месяц, изучая и устраняя многие другие помехи, мешающие производству. С утра и до позднего вечера находились в цехах: изучали образцы, просматривали материалы исследований и испытаний, садились в танки и совершали на них длительные рейсы, проверяя ходовые качества машин, совещались с заводскими работниками. Дни были насыщены впечатлениями о виденном и слышанном.

По телефону я доложил правительству о результатах работы комиссии и получил разрешение вернуться в Москву.

Жизнь входит в прежнюю колею

После разгрома гитлеровской армии на Курской дуге летом 1943 года налёты немецкой авиации на Москву прекратились. Военно-воздушные силы Германии понесли в том величайшем сражении катастрофическое поражение. Стратегическая инициатива в воздухе полностью перешла к советской авиации.

На освобождённой от противника территории начались работы по восстановлению разрушенного хозяйства. Ещё 2 ноября 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была создана Чрезвычайная Государственная комиссия, в задачу которой входило расследовать злодеяния немецко-фашистских захватчиков на территории Советского Союза, а также причинённый ими ущерб. Материалы комиссии были использованы для разработки мероприятий по быстрейшему восстановлению разрушенного. В начале 1943 года в Москву стали возвращаться одно за другим центральные учреждения – наркоматы и ведомства, а за ними потянулись институты и другие высшие учебные заведения.

В институтах Москвы начались занятия. Я встретился с профессором А.М. Самариным, который был в то время заведующим кафедрой электрометаллургии, где я до войны читал курс лекций по ферросплавам. Самарин вернулся из Кузнецка, куда был эвакуирован Институт стали. Мы договорились с ним о начале занятий на кафедре.

Уже тогда было ясно, что потребуется значительное количество специалистов. Ведь необходимо было не только восстановить все разрушенные заводы, но строить много новых, реконструировать старые, используя достижения современной науки и техники и опыт, приобретённый в военные годы.

Встретились мы с Иваном Тевадросовичем Тевосяном, который, как нарком чёрной металлургии, всегда придавал большое значение подготовке кадров, а теперь с ещё большей энергией принялся за быстрое восстановление высших учебных заведений, занимавшихся подготовкой металлургов. Мы были у него с Самариным, и он детально расспросил нас, кто из профессоров и преподавателей уже вернулся в институт и кто какие курсы будет читать. Обещал оказать нам необходимую помощь.

Позже по этим вопросам он звонил мне несколько раз.

– Ты связан с Институтом стали. Как там обстоит дело с набором студентов? Начались ли уже занятия? Сколько человек принято по электрометаллургии и по ферросплавам? Кто же теперь заменит Минкевича? – расспрашивал он меня, как только ему удавалось освободиться хотя бы на несколько минут от срочных оперативных дел руководства промышленностью.

Николай Анатольевич Минкевич – один из ведущих профессоров Института стали читал курс металловедения и термической обработки. Этот курс мы слушали у него, ещё будучи студентами Московской горной академии. Минкевич был одним из организаторов этого созданного при Советской власти высшего учебного заведения. Умер Минкевич в 1942 году. Заменить его было очень трудно. Он сочетал в себе глубокое знание основ важной области техники с большим производственным опытом. К тому же был человеком огромной работоспособности и неуёмной энергии. Я никогда не видел его без дела. Отдыхать он совершенно не умел. Как-то я навестил его дома. Врачи уложили его в постель, но рядом с кроватью на стульях и просто на полу лежали пачки журналов и книг.

Когда я вошёл в комнату, он немедленно начал расспрашивать меня о ходе работ по одной из исследуемых марок новой магнитной стали. Расспрашивал досконально и все порывался встать и показать журналы с публикациями в этой области. Последний раз я видел Николая Анатольевича за две недели до его кончины.

Я был у себя в Комитете стандартов, когда секретарь Лидия Ивановна сообщила, что у телефона профессор Минкевич. «Он звонит уже второй раз», – сказала она.

Я взял трубку и услышал хорошо знакомый голос:

– Хотелось бы поговорить с вами по одному важному делу, но, к сожалению, к вам подъехать я не могу: врачи уложили меня в кровать. Может быть, вы сможете заглянуть ко мне? Я вас долго не задержу.

Минкевичу невозможно было отказать, он был человеком дела и зря звонить не стал бы. Я поехал. Видимо, он был уже очень тяжело болен, и обычный оптимизм ему изменял.

С места в карьер он сделал мне предложение, которое меня буквально ошеломило.

– Возьмите мою кафедру, – глядя в упор на меня, сказал он, тяжело дыша.

Я ждал чего угодно, но только не такого предложения.

– Николай Анатольевич, но ведь у меня совершенно другая специальность. Об этом и речи быть не может – вы же знаете, что я даже не сталью занимаюсь, а ферросплавами. И у меня нет ни одной работы по сталям.

– А броня – это что, картон, что ли? – возразил он,

и в его глазах блеснули искорки прежней иронии, никогда не покидавшей его в спорах.

– Но ведь этого далеко не достаточно, чтобы читать тот курс, который вы ведёте. Если бы я согласился, мне пришлось бы снова учиться. И многому учиться.

– Все равно всем нам надо будет переучиваться. На смену старой науке, которой мы учились и обучали других, идёт новая наука, все старые книги по металловедению и термической обработке надо сжечь.

– Ну, а как же быть с вашими, с теми, что вы написали?

Минкевич посмотрел на меня строго и тихо проговорил:

– Не иронизируйте! С вами серьёзно говорит человек, стоящий одной ногой на краю могилы.

Раздались глухие раскаты взрыва. Бомбёжка!

– Опять прорвались, – с досадой сказал Минкевич. – Боюсь за автозавод – сколько труда мы в своё время туда вложили! Но нам надо думать и о будущем. Война закончится, и нужно будет создавать новые заводы. Это будут делать уже другие люди, и их надо подготовить к этому. Они должны знать новую науку, все достижения техники и оборудование, не похожее на то, на котором работали мы. Подумайте о том, что я говорю. Это очень серьёзно.

Я обещал ему подумать – отказать в этих условиях было невозможно. Через две недели Минкевича не стало, но я до сих пор помню разговор с ним во всех деталях – это было пророчество. То, о чем он рассказывал тогда, совершилось. Научно-техническая революция внесла коренные изменения в наши представления о многих технологических процессах, возникли новые теории о структуре металлов, появились новые объяснения процессов, в них происходящих, зародились новые методы экспериментирования и совершенно новые средства экспериментальной техники.

Даже в суровые годы войны Минкевич видел новое и хотел, чтобы всем этим богатством возможно быстрее овладели советские специалисты.

…Когда я переступил в 1943 году порог института, собираясь начать чтение лекции по ферросплавам, то понял, что в институте произошли коренные изменения.

Многих профессоров и преподавателей уже не стало, а состав студенчества сильно изменился. Институт производил странное впечатление: коридоры, всегда наполненные шумливыми группами студентов, пусты. В аудиториях холодно. Все это напоминало студенческое время начала двадцатых годов.

Неужели все придётся начинать заново? В аудитории, где я должен был читать свою первую в военное время лекцию, одни девушки. Нет, не одни, среди них находился высокий, худенький паренёк с головой, склонённой набок. По-видимому, он не был призван в армию из-за физических недостатков.

Меня удивило, как много девушек стало интересоваться ферросплавами. До войны по этой специальности девушек почти не было. Работа у ферросплавных печей требовала и физической силы и большой выносливости. Я вспомнил, как в 1936 году на Челябинский ферросплавный завод вместе с группой студентов-практикантов приехала одна девушка. Физически крепкая, рослая, широкоплечая, она мне напоминала героиню фильма «Александр Невский» – Любашу. Прибыв на завод, она решительно потребовала, чтобы её направили не в лабораторию или конструкторское бюро, как намеревались это сделать заводские работники, а в цех – к печам.

Через два дня я её встретил в цехе, когда она только что закончила загружать в печь шихту – хромистую руду, известь и уголь.

Девушка положила лопату и быстро пошла от печи в конец цеха. Я – за ней. Она стояла, повернувшись лицом к стенке, и плакала, озираясь, чтобы никто этого не заметил.

Я подошёл и, называя её по имени и отчеству, сказал:

– Ведь я ещё в Москве не советовал вам идти по этой специальности. Ну почему вы меня не послушали тогда? Что, у нас в стране других дел нет, что ли? Или они менее интересны? Зачем же вы себя так изводите?

Она всхлипывала и молчала. Потом сквозь слезы призналась: в группе будут смеяться, если она сменит специальность.

– Уверяю вас, никто смеяться не будет, да и никаких оснований нет для насмешек.

Значительно позже я узнал, что она перешла в другую группу и из неё вышел хороший инженер по термической обработке инструмента.

И вот снова девушки, избравшие нелёгкую специальность, да не одна, а целая группа.

В перерыве между лекциями я спросил окруживших меня студенток, почему их так заинтересовало производство ферросплавов.

Одна из них, самая бойкая, быстро ответила:

– Меня, например, да думаю не только меня одну, совершенно ферросплавы не интересуют.

– Почему же тогда вы избрали эту специальность? – спросил я.

– А я и не избирала её вовсе. Дело было так. К нам в Горьковский педагогический институт приехали представители Наркомата чёрной металлургии и говорят, что на металлургических заводах не хватает квалифицированных кадров. Заводы работают на оборону, без ферросплавов нельзя изготовить ни одной марки стали – даже самой простой, а сталь нужна для военной техники. И предложили нам перейти с педагогической специальности на металлургическую. Вместе с представителями наркомата в институт приехал и член обкома комсомола, стал убеждать нас откликнуться на призыв. Вот мы и приехали. Обидно только, что знания-то наши никому не нужны будут. Пока мы учимся, и война кончится. Ну какая же это помощь фронту! – И студентка глубоко вздохнула: – Чувствую, глупость сделала. Не надо было соглашаться. Очень уж хотелось мне учительницей быть. Люблю с детишками возиться. Скажите, а можно будет после войны ещё одну специальность получить?

Понятно, что следующую лекцию я читал у них без обычного подъёма. Меня неотступно преследовала мысль: мои лекции слушательниц не интересуют, они присутствуют здесь по необходимости. И мне было жаль их. Мне все-таки легче: на будущий год у меня, может быть, появятся другие студенты, с интересом к моей дисциплине. Да, надо поговорить с Тевосяном: вербовку студентов в институт необходимо проводить с умом. Ведь тут классический пример того, как не следует поступать с набором в высшую школу. Загублены скорее всего хорошие учительницы и будут подготовлены плохие инженеры-ферросплавщики. А все могло бы быть иначе!

…Теперь моё время делилось между работой в комитете, лекциями и выполнением единовременных поручений Государственного Комитета Обороны, а также отдельных организаций, связанных с выполнением работ для фронта.

В лабораториях разрабатывались новые типы военной техники и изготовлялись отдельные образцы её. Ко мне часто обращались за содействием по проведению некоторых работ, связанных с этими изделиями.

– Разработали мину для борьбы с танками. Но вот не можем у себя нанести антикоррозийное покрытие на контактные детали. Не поможете ли нам связаться с Гознаком, у них, по нашим сведениям, есть электролизёры, – позвонил мне как-то Самарин.

Комитет стандартов имел связи практически со всеми наркоматами и ведомствами, и нам нетрудно было выполнять роль своеобразных диспетчеров. Но вот, наконец, и наша лаборатория получила также задание по военной тематике.

Новое задание

Нам было поручено заняться исследованием одной опытной броневой конструкции. Получив её образец, мы провели химические и металлографические исследования. Но изготовить конструкцию в лабораторных условиях было трудно. В опытной электропечи мы ещё могли выплавить небольшой слиток стали, провести все необходимые исследования, но прокатать слиток, превратить его в тонкий лист и отштамповать отдельные детали было выше наших возможностей. Директор института – металлург хорошо представлял все трудности, когда передавал мне опытный образец. Уже тогда он в каком-то смущении произнёс:

– Прошу вас провести эту работу, хотя сам не знаю, как это вам удастся сделать. Поймите меня правильно: не мог я отказаться от этого поручения. Война! Все лаборатории оказывают посильную помощь фронту.

Я это и сам хорошо знал. Как раз недавно я был в одной из аналогичных лабораторий. Там было налажено изготовление мин для миномётов. Изготовляли их немного, но все-таки и это была какая-то помощь фронту. Мысли мои прервал директор:

– Может быть, вашей лаборатории скооперироваться с кем-нибудь? Да что я об этом говорю, ведь это производство бы лучше меня знаете, так же как и наши возможности. Так что вам и карты в руки. Что-нибудь придумаете!

– Попытаюсь, – ответил я.

Отказаться от этой работы я не мог и не хотел. Я видел, как загорелись глаза у работников лаборатории, когда они услышали о данном нам поручении. Всем очень хотелось внести свою лепту в помощь фронту, а тут такой случай! Кроме того, у меня давно возникла мысль использовать одну из композиций стали, которая, как мне казалось, должна быть подходящей для данной конструкции. Но одного желания, как известно, мало. Дело осложнялось тем, что большинство институтов и заводов все ещё находилось в эвакуации, а работы начинать надо было немедленно. К счастью, на одном из небольших предприятий оказался прокатный стан, хотя на нем было и трудно осуществить прокатку наших слитков, но все же путём ряда ухищрений мы это сделали.

Теперь надо было сделать штамп и изготовить детали. Где это можно сделать? Может быть, обратиться к директору Московского автомобильного завода Ивану Алексеевичу Лихачёву? Но удобно ли? Для такого большого завода, конечно, ничего не стоит изготовить штамп, но он загружен сверх меры самыми разнообразными заказами, и все – для фронта. Там производственный поток, а здесь всего лишь небольшое штучное изделие. Но кто ещё может изготовить необходимый для нас штамп в сложившихся условиях? Видимо, все-таки придётся идти к Лихачёву. А что касается «удобно» или «неудобно», мне вспомнились слова моего друга Ванникова, который как-то сказал, когда я обратился к нему с аналогичной просьбой: «Помни, неудобно только зонтик открывать в переполненном автобусе, а все остальное удобно. Ведь ты не лично для себя просишь, так что оставь неудобство и говори, что тебе надо».

«Пойду к Лихачёву!» – решил я.

Приехав на завод и войдя в приёмную, я попросил секретаря:

– Скажите Ивану Алексеевичу, что с ним хочет переговорить профессор Московского института стали.

– У него большое совещание, – начала было она, но, не окончив, поднялась из-за стола и сказала: – Посидите, я доложу.

Через минуту дверь распахнулась, и впереди секретаря вылетел Лихачёв. Остановился и в какой-то растерянности, растягивая слова, произнёс:

– Вот те на! Да разве ты профессор? Говорил мне отец: «Учись, Ваня, в люди выйдешь». Не послушал! Ты – профессор, Ваня Тевосян – нарком, а я неуч, неучем и остался. Ну, заходи!

Он обхватил меня за плечи и ввёл в свой большой директорский кабинет. Там было много народа. Лихачёв подвёл меня к своему столу и, обращаясь к сидящим в зале, с гордостью сказал:

– Вот, товарищи, какой наш завод! Профессора к нам с просьбой обращаются. Штамп небольшой нужно изготовить. Ну, конечно, придётся и отштамповать несколько деталей. – Затем, повернувшись ко мне, сказал: – Чертежи-то есть?

Я вынул из портфеля чертёж и развернул его на столе. Ещё не взглянув на чертёж, Лихачёв с некоторой иронией, как мне показалось, начал делать замечания:

– Чертежи-то сами делали? Ох, придётся все, видимо, переделывать.

– Как всегда, Иван Алексеевич, – раздался голос одного из присутствующих, – все переделываем, если не у нас на заводе проектировали. Нашего оборудования не знают.

– Технология нашего завода неизвестна, – добавил второй.

– А ведь, знаете, ничего, ей-богу, неплохо! – воскликнул кто-то из рассматривавших развёрнутый на столе чертёж штампа.

– Да чего же мы сомневаемся! Он же в Спецстали [2]2
  Спецсталь – Главное управление по производству качественных сталей.


[Закрыть]с Тевосяном работал, а у них штамповочное хозяйство – дай бог каждому. Одна Электросталь [3]3
  Электросталь – металлургический завод под Москвой.


[Закрыть]чего стоит! – заключил Лихачёв, закончив рассматривать чертёж. – Помочь им надо; я уже обещал. И дело это важное. – Потом, повернувшись ко мне, спросил: – Ну, а кто платить будет? Ведь это денег стоит.

«Ну вот, Иван Алексеевич весь в этом, – подумал я, смеясь про себя. – Заводскую копейку бережёт и печётся о том, чтобы не расходовать деньги зря».

– А сколько это может стоить? – спросил я.

– Подсчитаем, считать у нас умеют. Все учтут.

У меня даже настроение упало. Штампы у нас дорогие, это я хорошо знал.

– Хорошо, но где же он денег-то возьмёт? – засмеялся вдруг Лихачёв. – Ведь у них в институте средства очень ограниченные. В одном кармане блоха на аркане, а во втором – вошь на цепи. Вот и все ресурсы. Давайте за счёт завода сделаем. Заказ-то для фронта! – И опять, повернувшись ко мне, уверенно произнёс: – Сделаем. Так, что ли? – обратился он к тем, кто делал замечания.

– Раз надо, сделаем, – улыбаясь, ответили ещё минуту назад сомневавшиеся.

– Ну раз так, – весело заключил Лихачёв, – то потолкуйте с профессором и, если все будет ясно, прямо и начинайте. А я прошу прощения – продолжу совещание. Тевосяна увидишь, кланяйся. Ну, всего хорошего!

Он проводил меня до двери, пожал руку, и я вышел из кабинета. За мной вышли те, кому Лихачёв поручил изготовить штампы.

Задав несколько вопросов о допусках и уточнив некоторые детали, лихачевцы попросили меня оставить номер телефона. «Вы ведь знаете Ивана Алексеевича – обязательно завтра же спросит: «Ну, а как с тем заказом? Все ясно? С заказчиком связались?»

Мы распрощались, а через неделю я получил первые отштампованные детали. На следующий же день я был у Тевосяна и рассказал ему обо всем, что сделано. Внимательно рассмотрев конструкцию, он спросил о составе стали, а также о результатах проверки бронестойкости.

Я передал ему привет Лихачёва.

– Хороший человек и директор прекрасный! – отозвался о нем Тевосян.

Действительно, Лихачёв был удивительным человеком и руководителем предприятия. Он умел зажечь сердца людей своей кипучей энергией, а душевностью и простотой обращения создавал в коллективе прекрасное настроение, рабочий подъем.

После его смерти Московскому автомобильному заводу было присвоено имя И.А. Лихачёва. И завод достойно носит имя своего знаменитого директора.