Текст книги "С чего начиналось"

Автор книги: Василий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

…За несколько дней до этого заседания я получил назначение, о котором было уже сказано, и вошёл в новый для меня мир, в среду людей, с которыми ранее мне не приходилось сталкиваться, и должен был практически заняться совершенно новыми для меня проблемами.

В Комитете стандартов, где я проработал до этого несколько лет, мне приходилось заниматься и научными, и техническими вопросами, связанными буквально со всеми отраслями промышленности, сельского хозяйства и даже здравоохранения. Мы занимались условиями службы машин, приборов, механизмов, материалов. Видимо, отчасти этими соображениями и было вызвано моё назначение в новую область.

Практическое использование атомной энергии требовало постановки новых задач перед многими предприятиями, специализированными институтами и лабораториями. В решение атомной проблемы нужно было вовлечь специалистов самых различных областей науки и техники. Позже необходимость этого неоднократно подтвердилась в нашей работе. Иногда ответы на сложнейшие вопросы, возникавшие у нас, мы находили у специалистов таких отраслей, знаний, что трудно было предполагать возможность найти у них необходимые решения. Нам помогали и металлурги, и механики, и химики, и биологи, и текстильщики, и специалисты по стеклу. Проблема была комплексной, и её можно было решить только путём объединения максимального числа людей, наиболее сведущих в области науки и техники.

…После заседания совета я подошёл к Курчатову, протянул ему руку и представился.

– Вы, вероятно, уже знаете о моем назначении и о том, чем мне предстоит заниматься? – спросил я.

– Да, знаю, – ответил Игорь Васильевич. Его глаза заискрились.

– Мне хотелось бы обсудить с вами перечень научно-исследовательских работ, кои следует в первую очередь поручить привлечённым организациям. Как вы думаете, могли бы мы встретиться завтра?

Курчатов раскрыл большую толстую книжку-тетрадь, которую держал в руке, и стал листать её, приговаривая:

– Завтра, завтра – не сегодня… Завтра, завтра – не сегодня… – Потом замолк и резко произнёс: – Нет, завтра не могу, завтра у меня много встреч… Мы могли бы увидеться с вами, скажем, в семь тридцать, но в восемь часов ко мне придёт… Давайте встретимся не завтра, а послезавтра – ведь у нас должен быть длинный разговор. Как, подойдёт послезавтра? Следовательно, договорились, в пятницу в десять ноль-ноль. Вот так и запишем! – И в глазах у него вновь забегали весёлые огоньки.

А затем с каким-то заговорщицким видом положил мне на плечо руку и спросил:

– Ну как, поняли, что Исаак Константинович говорил? В этом процессе, как у выхода из кино после окончания киносеанса: маленькие, юркие люди быстрее проскакивают, чем грузные и малоподвижные. Вот нам и надо создать такие условия, чтобы затруднить движение больших, крупных молекул и посодействовать юрким.

К концу нашего разговора мне казалось, что я знаю Курчатова уже давно. Он умел быстро расположить к себе человека, и в его присутствии вы не чувствовали никакой неловкости и могли вести себя просто и непринуждённо.

Часто спрашивают: почему именно Курчатов, тогда совсем молодой, был назначен научным руководителем атомных исследований, почему руководителем не стал какой-нибудь маститый академик, учёный с мировым именем? На это надо ответить, что проблема была Курчатову близка – атомное ядро его интересовало, и соответствующие работы молодого учёного были известны ещё до войны. Уже в 1937 году академик А.Ф. Иоффе в статье, опубликованной в «Известиях», отмечал «интереснейшие опыты по расщеплению ядра, произведённые И.В. Курчатовым и его сотрудниками». Кроме того, в научном мире были хорошо известны его организаторские способности, его энергия и многие другие данные, необходимые для руководителя. Именно поэтому, когда видных советских учёных спросили, кто мог бы возглавить работы по урановой проблеме, все сошлись на одной кандидатуре: Курчатов. Теперь мы знаем, что они не ошиблись.

Конечно, на решение этой важной проблемы партия и правительство бросили все силы и создали все необходимые условия. Но надо прямо сказать, что если бы во главе проблемы стоял не Курчатов, то у нас такого успеха могло бы и не быть. Может быть, мы затратили бы излишне много средств, но быстрого успеха не добились бы. На наше счастье, во главе исследований оказался Курчатов, который и программу понимал великолепно, и как нельзя лучше подходил для выполнения сложных обязанностей научного руководителя.

Поездка в институт

Через день после первой встречи с Курчатовым мы направились к нему в институт вместе с одним из работников, привлечённых к решению атомной проблемы, В.Ф. Калининым. Валерий Фёдорович уже был там однажды.

Институт Курчатова, если вообще можно назвать институтом тогдашнюю небольшую лабораторию, находился в Покровском-Стрешневе, в то время слабо застроенной части пригорода, куда в начале двадцатых годов москвичи выезжали на дачи.

Я адреса не взял, рассчитывая на то, что Калинин знает дорогу. Да здесь-то точный адрес трудно было и назвать: говоря языком военных, не было ориентиров. Улицы ещё не проложены, кругом сосны да заборы, за которыми шло какое-то строительство. Шофёр остановил машину, мы вышли и стали осматриваться.

– Где же институт? – спросил я Калинина.

– Где-то поблизости, только я не могу точно припомнить. Мы были здесь один раз, ехали вечером в машине и разговаривали, я и не заметил, куда нас привезли. Помню только, что подъехали к высокому деревянному забору и прошли через небольшую калитку.

– Ну как же это так, – стал я ворчать на Калинина – поехали и даже адреса не узнали как следует!

– Где-то здесь, – вновь повторил Калинин. Наконец, мы отыскали здание института и поднялись на второй этаж единственного корпуса, где размещалась лаборатория Курчатова. Он нас уже ждал. Мы поздоровались и тут же приступили к делу.

– Надо будет строить большие атомные котлы. Возникает необходимость организовать проведение многих работ. – Курчатов начал ходить по комнате. Лицо его было серьёзным, а взгляд ушёл куда-то вдаль. Казалось, перед его глазами вставали те места, где должны будут выполняться эти исследования. Как будто он мысленно взвешивал возможности их проведения.

– Сегодня мы попытаемся наметить то, что следует проделать в первую очередь. Уран, графит, тяжёлая вода – без них нельзя начинать строительство атомных котлов. Уран требуется очень чистый – нужно поставить работы по очистке урана. Вы ведь металлург! – обратился ко мне Курчатов. – Вам и карты в руки. – Он повернулся к окну, и его взгляд опять ушёл куда-то далеко-далеко. – Кого можно привлечь к этим работам? Вы металлургов знаете. Хотя для этих дел нам потребуются не только металлурги. Необходимо разработать методы получения исходных урановых соединений высокой степени чистоты, а для этого, в свою очередь, нужны будут самые разнообразные химикаты – ещё более чистые. В каких-то аппаратах будут проводиться химические операции: растворение, экстракция, осаждение – и, наконец, хранение полученных соединений – примеси смогут переходить из стенок аппаратуры и загрязнять то, что очищается.

Необходимо в исследования вовлечь значительное количество химиков. Химические работы с ураном у нас в стране ведутся уже давно, и люди для этих работ найдутся, но их может оказаться недостаточно и для исследований, и для производства. И кроме того… кроме того… – Курчатов быстро зашагал по комнате. – Кроме того, перед ними могут возникнуть новые задачи. В настоящее время мне ещё трудно сказать, кто нам потребуется и какие новые проблемы могут возникнуть. Но одно совершенно ясно: при переходе из лабораторных условий к промышленному производству появится уйма новых вопросов. Это вам, должно быть, хорошо известно. В химических лабораториях у нас используется преимущественно стеклянная аппаратура – в производство с ней мы пойти не сможем, и придётся создавать какую-то иную из других материалов. А это вызовет необходимость проведения поисковых работ не только по новым материалам, но и, видимо, совершенно новым конструкциям. – Курчатов, наконец, сел и задумался, а затем снова начал:

– Вот я все время склоняю слова – чистый, высокой степени чистоты, сверхчистые материалы, а можем ли мы оценивать эту чистоту? Имеются ли у нас разработанные методы определения примесей, загрязняющих уран и его соединения? Некоторые примеси надо полностью удалить из урана. Следует подумать о том, как устроить облаву на вредные для нас атомы. Придётся гоняться за каждым таким атомом. Давайте запишем, что конкретно и прежде всего следует сделать…

Мы начали записывать. Перечень становился все длиннее и длиннее, а вопросы, которые ставил Курчатов, казалось, не кончались.

После перечисления работ, связанных с ураном, перешли к графиту. У нас в стране производство графитовых изделий уже существовало, хотя и не так давно. В старой России был всего один небольшой заводик, где изготовлялись небольшие изделия из графита, главным образом угольные электроды для прожекторов. Когда в Советском Союзе стала развиваться электротермия и появились электропечи для выплавки стали и ферросплавов, а также первые алюминиевые заводы, графитовые электроды для этих производств мы покупали у американской фирмы «Ачесон» и в Германии на заводах Сименса.

Курчатов говорил о том, какое значение имеет чистота графита для атомных реакторов, а на меня нахлынули воспоминания из недалёкого прошлого.

…В 1932 году я находился в командировке в Италии и, ещё не закончив своей программы, получил телеграмму из нашего торгпредства в Берлине: «Просим срочно прибыть в Ратибор близ Бреслау на завод Сименс-Плания. Необходимо проконсультироваться с вами по электродам». Когда я прибыл в Ратибор и добрался до завода, там уже находились заместитель советского торгового представителя в Германии и наш приёмщик. Заместитель торгпреда посвятил меня в суть вопроса, по которому надо было принимать решение:

– Мы получили из Москвы сообщение, что запас электродов на заводах Главспецстали мизерный. Их хватит не более чем на две недели. А все электроды, предложенные нам заводом Сименс-Плания к отправке, наш приёмщик забраковал. В телеграмме Тевосяна указано, чтобы вы лично просмотрели всё забракованные электроды и решили, можно их использовать на наших заводах или они совершенно непригодны.

Я пошёл в цех, где на контрольных стеллажах были разложены электроды. Их поверхность была испещрена трещинками.

– Можно ли их использовать? Конечно, можно, но расход их на тонну выплавленного металла будет большой, возможны поломки, что снизит производительность и качество изготовленного металла, – сказал я.

А заместитель торгпреда смотрел на меня и вздыхал:

– Вот ведь какая неприятность! Много заводов остановится. И приобрести их быстро нигде нельзя. Мы уже выясняли.

Подошёл главный инженер завода. Мы поздоровались.

– Ну, каково ваше впечатление? Мне лично кажется, что ваш приёмщик подошёл к оценке качества электродов слишком формально. Ну, какое практическое значение имеют эти мелкие, поверхностные трещины?

– Но ведь другие потребители ваших электродов от них почему-то отказались! – возразил я.

– Видимо, по тем же соображениям, что и ваш приёмщик, – парировал главный инженер завода. Зная о сложившемся на наших заводах положении с электродами, он вёл себя высокомерно. Так было тогда.

Теперь у нас успешно действуют свои собственные электродные заводы и мы полностью удовлетворяем все потребности страны. А ведь прошло всего около десяти лет с пуска первого электродного завода.

И вот перед этой молодой, сложной отраслью производства ставится новая задача: начать изготовление графитовых изделий для атомных реакторов.

А Курчатов продолжал разъяснять и уточнять, что в новом производстве требуется графит особой чистоты, из которого надо полностью удалить ряд примесей. И прежде всего бор. Вот тогда и появилось это выражение – «чужие атомы». И мы говорили о том, какое количество «чужих атомов» допустимо на один миллион атомов «своих».

Мы говорили: «Может быть, и можно допустить 5-6 «чужих атомов» на миллион «своих». А у меня сразу же возникали такие мысли, грустные по тем временам: «Как это среди миллиона «своих» хотя бы только найти 5-6 «чужих»? Да ведь требуется не только найти, но поймать и удалить Какими методами мы их оттуда извлечём?»

…Как-то перед этим в Москве искали преступника, который совершил несколько преступлений. Все было брошено на его поиски. Я подумал: «В Москве не могут разыскать человека, так сказать, крупный объект, а здесь – 5-6 невидимых атомов, которые надо найти среди миллиона других и как-то изгнать. Как это сделать?»

Я сидел, смотрел на Курчатова, и мне казалось, что я становлюсь участником какой-то фантастической истории. Курчатов, наверное, догадался об этом, потому что повторил:

– Да, да, 5-6 атомов. Их надо уметь найти, как-то «зацепить», вытащить и выбросить. Они нам не нужны, они испортят все дело.

Потом он начал говорить, как важно предохранить графит от попадания влаги.

– Вот эти бруски графита ведь надо чем-то покрыть. Но как их покрывать? Давайте думать, кто бы мог этим заняться.

Словом, возникало огромное количество вопросов, которыми мне раньше совершенно не приходилось заниматься. Некоторые из них казались такими сложными, что сразу даже и не виделись пути их решения, неясно было, с какого же конца к ним подходить. Было много гордиевых узлов, а одной решительности Александра Македонского, разрубившего сложный узел, было мало. Надо было не рубить узлы, а распутывать и развязывать. Мне казалось, что Курчатов был неиссякаем в постановке требующих решения задач. После графита он перешёл к тяжёлой воде. Если промышленное производство графитовых изделий у нас в стране уже существовало, то с тяжёлой водой дело обстояло много сложнее. – Вопрос о тяжёлой воде я предлагаю рассмотреть на научно-техническом совете, – сказал Курчатов. – Здесь все надо будет начинать с нуля. Мне думается, следует разрабатывать параллельно несколько методов. Я немного занимался этим. Имеются предложения поставить исследования по опробованию, по крайней мере, четырёх различных технологических схем. Необходимо быстро начать производство тяжёлой воды, она будет нужна буквально уже завтра. А нерешённых вопросов очень много, начиная с самих методов определения дейтерия в воде, а без этого нельзя начинать даже экспериментальной работы.

Нам необходимы уже сейчас приборы для определения изотопного состава. На эту тему мы уже разговаривали с Завенягиным. Будем пытаться закупить их за границей, если они там вообще изготовляются в сколь-нибудь значительном количестве. Эти приборы нам нужны при работах и с ураном, и с тяжёлой водой. В Радиевом институте один энтузиаст пытался сконструировать такой прибор. Надо будет проверить, как у него обстоят дела. Вероятно, нам придётся все-таки самим разрабатывать конструкции таких приборов.

По мере изложения Курчатовым длинного перечня первоочередных работ, передо мной раскрывалась картина того, что предстояло совершить.

Стояла задача – создать промышленность, какой ещё не было. Предстояло распахать целину в науке и технике, организовать многочисленные промышленные производства, опираясь на только что завершённые, а иногда даже и на незаконченные научные исследования и научные теории, только что возникающие.

И для науки и для промышленности эта область была новой, и, как при цепной реакции, каждый вопрос вызывал серию новых.

В Комитете стандартов нам часто приходилось заниматься сложными вопросами производства и особенно контроля качества выпускаемой продукции. Стандарт в нашей стране – это тонкий инструмент для подъёма уровня промышленного производства.

Но там, как бы это ни было трудно, все было значительно проще. Речь шла о чем-то уже известном. Был опыт десятилетий, были кадры специалистов, была техника. Здесь же все надо было создавать заново. Создавать новые производства, разрабатывать новые технологические процессы, новые конструкции приборов, действующих на новых принципах. Вот тут-то мне и пригодится опыт работы в Комитете стандартов. И я стал обдумывать, кого из работников институтов и промышленности можно было привлечь для решения поставленных Курчатовым задач. Перечень проблем, поставленных Курчатовым, стал приобретать конкретные формы плана первоочередных работ.

Пипетка для комариного носа

Когда атомные исследования получили значительное развитие и в работу вовлекли десятки институтов и тысячи людей в Москве и в других городах, на циклотроне Радиевого института в Ленинграде было получено небольшое количество плутония. Коллектив учёных института работал над технологией выделения этого плутония, и мы готовились к тому, чтобы начать исследования его свойств. Игорь Васильевич пригласил меня к себе и сказал, что скоро сможет дать небольшое количество плутония, это будет шарик диаметром в полмиллиметра – металлурги такой шарик из металла называют «корольком». Курчатов сказал, что надо будет поставить работу по изучению свойств плутония.

Как известно, в природе плутония нет – при образовании планеты он был, но весь распался. Никто из нас не знал о плутонии почти ничего. Было неизвестно, как он выглядит, при какой температуре плавится, хрупок он или пластичен, ни физических, ни химических свойств мы не знали. О свойствах плутония мы судили, только пользуясь таблицей Менделеева: зная, в какой группе плутоний находится, могли предполагать, какими он должен обладать свойствами.

Курчатов не преминул добавить:

– На первых порах мы не сможем дать вам, металлургам, даже десятка граммов. Придётся обходиться только теми крупицами, что получим на циклотроне. Вот когда котлы начнут действовать, тогда дадим килограммы. Готовьтесь к постановке исследований новыми методами.

Надо привлечь кого-то, кто имеет опыт работы с малыми количествами вещества. Мне кажется, лучше всего пригласить тех, кто работал с платиной, – у них есть такой опыт. Я бы рекомендовал вызвать Черняева и посоветоваться. Может, поговорите с ним?

Академик Илья Ильич Черняев, крупнейший наш специалист в области платиновой группы металлов, ныне покойный, был тогда директором Института общей и неорганической химии Академии наук СССР. Когда Черняев пришёл к нам, я сказал ему, что следует подготовиться к постановке исследовательских работ по плутонию. Прежде всего нам необходимо знать все его физические свойства: температуру плавления, временное сопротивление, поперечное сжатие, ударную вязкость и все другие характеристики, обычно определяемые для всех металлов и сплавов. По мере того как я говорил, лицо Черняева мрачнело. Он мне ничего не ответил и попросил перенести разговор на завтра.

– Хорошо, Илья Ильич, встретимся завтра. Какое время вас устроит?

– Давайте в десять часов.

На следующий день в десять часов утра Черняев пришёл ко мне и вынул из портфеля коробочку. В ней на кусочке чёрного бархата были закреплены четыре шарика меди разного диаметра: в 1 миллиметр, в 0,8, в 0,6 и в 0,5 миллиметра. Черняев сердито посмотрел на меня и с раздражением произнёс:

– Прежде чем давать задание, надо хоть немного соображать. Вот шарик в один миллиметр, а вот – в полмиллиметра. И вы хотите, чтобы я на этом количестве металла и температуру плавления определил, и механические свойства, и микроструктуру исследовал, и все аллотропические формы… Я думал раньше, что самая маленькая вещь на свете – комариный нос, а вы хотите получить от меня пипетку, чтобы мистоль комару в ноздри пускать?!

Мы не заметили, что рядом стоит Курчатов. Игорь Васильевич, смеясь, хлопнул Черняева по плечу:

– Правильно, Илья Ильич, вы прекрасно поняли задачу! Вот именно – нам такая пипетка и нужна. А раз вы задачу понимаете, я уверен, что вы её решите. У Черняева раздражение мгновенно прошло, он засмеялся и сказал:

– Раз надо, так надо.

Я тоже засмеялся. Курчатов спросил:

– А вы чего смеётесь?

– Анекдот вспомнил.

– Какой?

– Один человек попал на ипподром и заметил, что у него шнурок у ботинка развязался, он нагнулся, чтобы завязать, и вдруг кто-то ему на спину накинул седло.

– Ну и что? – спросил Курчатов.

– Побежал. Что же делать, надо, так надо, первое место не занял, но на второе вышел.

Все рассмеялись, а Черняев повторил:

– Раз надо, так надо. Может, и первое место займём.

С этого дня началась организация работ по изучению свойств плутония.