Текст книги "Возвращение с Марса (СИ)"

Автор книги: Василий Щепетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 14

– Ключи!

– Что?

– Село такое, – ответил Иван.

И в самом деле, видим указатель, показывающий «с. Ключи 2 км» – и съезд с федеральной дороги. Направо, по ходу движения.

Двигаемся мы неторопливо. Причин тому несколько, важнейшая – нам некуда больше спешить. Нет надобности. Нигде и никто в Москве нас не ждет, и кто сказал, что там мы найдем какой-то ответ? С такой же вероятностью он, ответ, может нас поджидать в другой стороне. Или в третьей. Или его вовсе нет, ответа.

Ну, и гонки мы не устраиваем. Тридцать – сорок километров в час, и довольно. Трасса свободная, машины, если и попадаются, то съехавшие на обочину, где и будут стоять год, три, десять, потихоньку ржавея.

Но вот какая история: Ивану часто кажется, будто в салоне покинутой машины кто-то есть. Смутно, неотчетливо видит, как машут руками, словно зовут на помощь. Он останавливается, мы выскакиваем, бежим к автомобилю, а там либо плащ на спинке сидения лежит, либо вовсе ничего. Игра света и тени.

Я Ивана сменил, пусть отдохнет. Мне «Паз» не совсем по размеру, в плечах широко, но на сорока километрах в час, да по прямой, да в отсутствии другого транспорта боятся нечего. А на тридцати пяти и подавно. И нет, никого в пустых машинах не вижу. Если не гляжу в зеркало заднего вида.

А если гляжу – то да, то кажется, будто кто-то размахивает руками и кричит. Неотчетливо вижу, лица не различаю. Что-то вроде «Крика» Мунка. И тоже несколько раз останавливался. Как не остановиться-то? Но, конечно, никого там не было.

Меня заменил Андрей Витальевич. Но не проехал и пяти километров, как тормознул. А потом ещё и ещё. Ему не просто люди виделись, ему, похоже, виделись люди очень знакомые. Кто – не говорил. Поджимал губы, тряс головой, но скорости не сбавлял, напротив – поддавал газу. Видно, непростые то были люди. И все бы хорошо, но через полчаса езды съехал с дороги. Хорошо, не в столб.

Поэтому решили, что на сегодня хватит. Доезжаем до ближайшего подходящего места, и устраиваем привал с ночёвкой.

Сориентировались по атласу автомобильных дорог. Ближайшим подходящим местом было сельцо Отрадное, там и решили разбить бивуак. Место водителя занял отдохнувший Иван, пятнадцать километров как-нибудь и проедем.

Но вот – Ключи, гораздо ближе.

– Держим курс на Ключи, – скомандовал Андрей Витальевич.

Держим. Оно чем ближе, тем лучше. Мало ли что может в дороге приключиться.

По обе стороны дороги колосились хлеба. У Некрасова несжата одна полоска, сейчас останутся неубранными все поля. То-то радости птицам и грызунам – хомякам, сусликам, полевкам. Кабанов ждет картофель и свёкла. Да много, много чего в полях есть. Расплодятся во множестве. Хищникам тоже пир, совам да филинам, лисам и хорькам. Волкам и медведям, есть же где-то волки и медведи? Должны быть. На обильном корму последует взрывообразный рост популяций. Конечно, через год пиршество станет скромнее, но поля что-то да будут родить, уже по инерции, а непуганое зверье расплодится изрядно. Лет через двадцать природа будет царствовать уже безраздельно. Такие вот невеселые мысли.

Вот и Ключи. У дороги – скромный мотель. То, что нужно. Неподалеку – гараж, где местные умельцы могли провести немудреный ремонт. Умельцев тех нет, но у нас свой умелец, Иван. Ну, и мы пособим, если что. Но нашей помощи пока не требовалось – «ПАЗ» хоть с виду и неказист, зато неприхотлив и вынослив.

На кухне – нечаянная радость. Плита от газового баллона работает. И – пятилитровая баклажка питьевой воды.

Антон наладился готовить рыбный суп. Самый простенький. Лук, картошка, морковка, пшено, и, гвоздь программы, две банки сельди тихоокеанской в собственном соку. Пора, значит, приучаться к земной пище – поскольку расходы энергии у нас тоже земные.

Мы же тем временем сидели во дворе. Смотрели на небо, да думку гадали – какая завтра будет погода. Уже и солнце скрылось, и молодой месяц светил на одинокое село, и десятки спутников пролетели по небу.

– Старлинки, – сказал Василий. – Их там, в небе, видимо-невидимо. Тысяч десять, что ли. Для интернета.

Интернет мы тоже проверили. Зашли в салон, взяли смартфон, активировали – а нет мобильного интернета. Впрочем, его и до полёта уже не было – отключили. Чтобы вражеские дроны не могли найти цель – так объясняли обеспокоенным гражданам. Ну, и проводного тоже не было. Если нет электроснабжения, откуда же он возьмется.

– Я читал, что у них можно на спутник прямо отсюда попасть. В смысле – получить интернет-соединение. Напрямую. На смартфон. Сидишь этак у костра где-нибудь далеко-далеко от цивилизации, соскучился, и позвонил знакомому где-нибудь на другом конце земли, тоже в глухих дебрях живущему, – сказал Василий. – Как раз перед стартом… перед стартом «Пути» они, «Старлинк», стали выводить на орбиту особо мощные спутники. Огромные ракеты, «Старшипы», по сто тонн спутников разом выводят.

– Ага, конечно, – ответил Олег.

– Ну, так вот же они, в небе, – Иван показал на очередной спутник.

– Что спутники есть, и много – это факт. А вот что их цель – дать без хлопот поболтать туристам, не верю, – не соглашался Олег. – Спутниковые телефоны давно существуют. Есть и портативные радиостанции. А тысячи и тысячи спутников в небе – это для другого. Интернет лишь для отвода глаз. Прикрывает основную функцию.

– Какую же?

– Я не всезнайка. Но если то, что мы видим, из-за спутников? Может, они двойного или тройного назначения? Могут облегчать связь, а может, и совсем наоборот? Особый сигнал – и не только интернета нет, но и телевидения, и радио, и всего остального? Это же давно все на компьютерах, телевидение и радио. Прошла команда – и погасли огни больших и малых городов.

– И в Америке?

– Откуда нам знать, что у них в Америке? А то, что по радио услышать ничего нельзя – так это со спутников глушат.

– Радио, ладно, радио – допускаю, – вступил в разговор Иван. – Но люди, люди-то где? Люди, коровы, собаки?

– Опять не знаю.

Но здесь Антон сообщил, что суп готов.

Есть решили снаружи, под ясным небом. При свечах. Самых натуральных свечах, стеариновых. Ветра нет, штиль, и всё еще тепло. А внутри душновато.

– А вот еще идея, – сказал Антон. Он ужин-то готовил, но наш разговор слышал. – Я насчет причины.

– Ну, – лениво ответил Иван. Одно дело – натощак говорить, другое – когда поел. Кровь от головы к желудку перемещается, и хочется спать, а не умствовать.

– Вот американцы, они ведь на Марсе давно.

– С семьдесят шестого года, – сказал командир.

– Да, именно. С одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года. «Викинги». Шесть лет проработали аппараты на поверхности. Потом были другие, и стационарные, и орбитальные, и самобеглые тележки. Их там и сейчас две работают. Или три? Неважно.

– А что важно?

– Они там марсиан нашли. Настоящих, разумных. А нам сообщали, что ничего такого нет, пески да скалы. Чтобы в тайне держать. И за спиной широких народных масс американские заправилы договорились с марсианами. Продали им имение вместе с крестьянами. Уж не знаю, что получили взамен – может, бессмертие, и половину планеты им оставят, где они будут править вечно. Или еще что-то. Не в этом суть. А в том, что они, американцы, подготовили вторжение, и «Старлинки» – часть этого плана. Марсиане существуют в виде полей информации, как и предсказывал Циолковский.

– Какой Циолковский? – не выдержал Иван.

– Основоположник космонавтики. Он совершенно серьезно утверждал, что любая цивилизация перейдет в лучевую форму, то есть в электромагнитное состояние, более того, он заявлял, что достоверно знает, что они, лучевые существа, уже здесь, на Земле, и могут управлять людьми, вселяясь в их сознание. Значит, картина такая: оператор «Викинга» принимает данные, панораму Марса и всё остальное, а тем временем марсиане берут контроль над его сознанием. Нечувствительно, оператор не сознает, что превращается в иное существо. А там пошло и поехало. Сколько проработали «Викинги» на Марсе?

– Первый – с семьдесят шестого по восемьдесят второй. Шесть земных лет, – подсказал командир.

– Вот! А наши, советские, в то время на Луне ну, месяц, ну, полгода максимум. А тут – шесть лет!

– И второй «Викинг» еще четыре года! – добавил Андрей Витальевич.

– Ну, видите же! Не могли они сами столько проработать. Это марсиане им помогли. Ремонтировали, перестраивали.

– Они ж электромагнитные, без рук, без ног, – напомнил Иван.

– Есть и телесные варианты бытия, как раз на такой случай, – не растерялся Антон. – И остальные американские роботы – ведь годами работают, работают, работают.

– Главный долгожитель – пятнадцать лет, и продолжает работать, – подтвердил командир.

– На Марсе! Где пыльные бури, космические лучи, и никого с гаечным ключом и масленкой поблизости! Может ли такое быть? – задал риторический вопрос Антон.

Никто не ответил.

– И пока эти самобеглые тележки исследовали Марс, марсиане потихоньку переселялись в землян. Сначала поштучно, потом десятками, но пришла пора, и счет пошел на миллионы и миллиарды. «Старлинки» транслируют марсиан в каждый мозг владельца смартфона. А уже здесь, на Земле, они, может, и без смартфонов обходятся. Так переселяются, по воздуху, от человека к человеку. Вроде ковида. Еще неизвестно, чем он, ковид, был. И чем были вакцины. А теперь, когда тысячи спутников в небе, бах – и людей не осталось. Всех захватили марсиане. Мы одни остались, потому что просидели вторжение под землей, без интернета, без смартфонов.

– А шахтеры? Подводники? – спросил Олег.

– Это же не мгновенно произошло. День, два, три… Подводникам дали команду всплыть, шахтеры поднялись сами. А о нас просто забыли.

– Хорошо, а животные?

– Кто их, марсиан, знает? Может, они и в животных вселяются. Или они нужны для каких-то иных дел, мне неведомых.

– Ладно, но где, где они, люди-марсиане, коровы-марсиане?

– Не знаю. Например, спустились в пещеры, в метро, в подвалы и погреба, спустились и окуклились. Ну, как гусеницы превращаются в куколок. На неопределенное время. На год, на тысячу лет. Те, в египетских гробницах – кто они?

И тут суп кончился. Так, ложка за ложкой, под сказочку и дохлебали. За маму, за папу, за страшных марсиан.

– Тебе бы, Антон, романы сочинять. Большие деньги бы заработал, – это Василий.

– Я бы и рад, да где читателей взять?

– Мы и будем читателями.

– Ага, ага. Моем посуду, читатели. Сейчас воды принесу.

– Поздно. Завтра будем посуду мыть, с утра, – это Иван.

– Завтра свои дела будут, – резонно возразил Антон. – Схожу, что тут идти.

Идти было и в самом деле недалеко. Метров двести. До колодца – водопровод-то не работает. Колодезная вода в каждой деревне своя. От колодца зависит, от окружения. Несет водичка где вином, а где и говном. Не горный ручей. Но какая здесь – еще не проверяли. Вот и проверим.

Темно, конечно, но Антон нацепил налобный Petzl, взял на плечо автомат, а в руку – пластиковое ведро. Ну да, хочет с автоматом пройтись. Почувствовать себя героем. Пацан, он и в тридцать пацан.

Ладно, ничего с ним не случится. А посуду и в самом деле лучше мыть сразу. А то зарастём быстро, грязью и плесенью.

Мы лениво смотрели в небо. Оно чистое, ясное. Понятно, заводы не работают, электростанции не работают, автомобили выхлопные газы не исторгают, и света никакого, кроме наших фонариков. Но фонарики работают по-минимуму. Батарейки не вечные. Хотя их и очень много.

– Сколько, однако, спутников этой ночью, – сказал Иван.

– Они всегда над нами, просто сейчас их лучше видно, – ответил командир.

– И долго они будут летать?

– «Старлинки» лет пять или десять, они невысоко. А те, что повыше, на стационарной орбите – очень долго.

Мы молчали, прикидывая, сколько это – очень долго.

И здесь – очередь. Автоматная. На семь патронов.

Вот и толкуй, что нечего оружие при себе держать. Очень даже есть чего.

Мы подхватились – и побежали. Нерасчетливо, да. Если бы у колодца была засада, всех нас можно было бы положить в момент.

Но засады не было.

У колодца валялось белое пластиковое ведро, автомат – и больше ничего. Никаких следов Антона. Словно пальнул на прощание в небо, да и ушёл. Один и без оружия

Только не в небо он стрелял. Олег покрутил ворот колодца и поднял ведро. С двумя пулевыми отверстиями. Значит, стрелял Антон в колодец.

Остаток воды я слил в пластиковое ведро. Не дырявое.

– А где же Антон? – спросил Иван.

– Ищем, – ответил командир.

Фонари у нас у всех. И налобные, и ручные. Самые лучшие из того, что были в «Мечте Робинзона». Могли светить и едва-едва, и очень ярко. Узким лучом и широким лучом.

Так что света достаточно. Ни крови, ни следов борьбы, ни следов вообще: вокруг колодца вымощенная булыжником площадка, какие тут следы. А за пределами площадки песочек. И вот на нём следы есть. Антона. Ведущие к колодцу. Ну, и наши, мы натоптали вдоволь, но я-то шёл первым, и чужих следов не видел. Точно не видел.

– Антон! – позвал Иван. Громко позвал, на все ключи.

Тишина. И в колодце – тоже.

Я достаю из широких штанин (вернее, из карманов широких штанин) фонарик. Полярная привычка – иметь при себе резервный источник света. На всякий случай.

– Если что – стреляйте, а потом бегите.

Нет, я не герой. Ни разу. Просто мертвому чего бояться?

Включил фонарик, заглянул в колодец. Обыкновенный колодец, трубы бетонные, а дальше вода. Спокойная. Прозрачная. Никаких чудовищ. Никакого Антона. Ах, да, на бетонных стенах – две щербины, верно, от пуль.

Но запах… Как от «Перапёлки». И пороховые газы.

Ведро я снял, и приладил к цепи фонарик – тот, резервный. И медленно-медленно опустил его вниз. В воду – он водонепроницаемый, на двадцать метров рассчитан.

До воды, в воде, до самого до дна. Ничего интересного, только еще одно ведро, верно, когда-то отцепилось, а достать не смогли. Или не захотели. Если ведро чужое, зачем стараться?

Вслед за мной колодец осмотрели и другие. По очереди. И тоже ничего не нашли. Кроме воды, конечно.

– Так где же наш Антон?

– Возможно, что-то ему померещилось. Лезет из колодца анаконда или вовсе что-то непотребное. Выпустил очередь и убежал. Это первое. Возможно, просто наша компания ему надоела. Плюнул, и ушел. Велика земля, но хочется одиночество. Это второе.

– А стрелял тогда зачем? – спросил командир

– В ознаменование. И, наконец, третье: с ним случилось то же, что и – предположительно – со всем населением Земли. Исчезли по непонятной нам причине.

Мы сидели во дворике мотеля, кипятили воду для чая. Не колодезную – бутилированную. Да много ли нам нужно, теперь уже на пятерых? Литра полтора.

– Иван, ты, помнится, водочкой запасся? – спросил я.

– Антона помянуть?

– И это тоже. Но сначала опыт.

Иван принес бутылку. Непочатую. У нас в Антарктиде, вообще-то, не пили, но если пили, то именно водку, или даже спирт. Ни вина, не пива не водилось. Крепкую. Что воду за полмира возить.

Я попросил стеклянный стакан. Дали.

Налил на четверть водки. А потом, окунув чайную ложку в ведро колодезной воды, несколько капель перенес в стакан водки.

Никаких чудес. Вода осталось прозрачной, не вскипела, из неё не полезли черви с пауками.

Оно бы и хорошо, но спустя минуту стакан лопнул. Взял и лопнул, распался на сотню осколков. Тихо распался, без взрыва, почти бесшумно.

К тому же мы сидели далеко. В двух метрах. Я настоял.

– Быстро в автобус и уезжаем, – сказал я.

– А вещи?

– Чего-чего, а вещей найти не проблема, – хотя мне и самому было жалко Жюля Верна и Буссенара.

– На кого-нибудь вода попала? Хоть капля?

Никто не признался. Либо правда не попала, либо потом узнаем.

Сели. И поехали.

– А как же Антон? – спросил Олег.

– Боюсь, он нас догонит, – ответил командир.

Глава 15

Уже на рассвете, когда солнце в дымке изобразило яичницу-глазунью об одном яйце, разбитом о край сковородки мира, дорога привела нас в поселок Тёплое. Вывеска, аккуратная, но слегка припорошенная летней пылью, суховеи, сообщала, что мы в райцентре. Тульская область, соседка Москвы, но сейчас это звучало как «соседка Марса» или «побратим Веги». Пустота. Та самая, от которой сводит скулы и заставляет сердце биться глухо, как молоток, завернутый в войлок.

– Остановимся на днёвку, – то ли скомандовал, то ли предложил Андрей Витальевич. Голос у него был хриплый, простуженный. Возражений не последовало. Мы и утомились, это да, но пуще – не торопились мы в Москву. Пока не приехали, сохраняется надежда. Та самая дурацкая, детская надежда, что где-то там, за поворотом, сидит начальство, которое знает, что делать. Которое скажет: а, вот и вы! Мы вас заждались. Вот план, вот еда, вот объяснение, почему на всей грешной земле остались только вы да ветер, гуляющий по пустым городам.

А ну, как и в Москве – та же пустота? Та же пыль на кремлёвских звёздах? Тогда это конец света. Не громкий и яростный, а тихий, скулящий, как старая больная собака.

Базироваться решили в больнице. Центральной, районной, не хухры-мухры. Выбор пал на хирургическое отделение. Почему? А почему нет? Здесь всё под рукой: рану перевязать, порез зашить, пулю извлечь – мало ли что случиться может на отдыхе. Днёвка – это же отдых, не так ли? Если, конечно, не считать, что самый главный порез был у каждого в душе, и его ни зашить, ни перевязать было невозможно. Хотя, если ничего не случится, тоже хорошо. Врачи бы сказали: «Прогноз благоприятный». Но врачей не было. Никого не было.

Зашли в палаты. Пахло небытием. Нет, не смертью, не разложением. Небытием как отсутствием жизни. Пахло хлорамином, дешёвым стиральным порошком, немного сыростью, немного пылью, которая этим засушливым летом стала была хозяйкой мира. Комфорта мало, но какой нам комфорт, после полёта на Марс, а затем падения с края света? Застиранное, но чистое бельё на койках – с нас и довольно.

– Что будем делать? – спросил Иван. Глаза у него были красные, воспалённые, не от усталости, а от постоянного, неотрывного вглядывания в горизонт в надежде увидеть хоть кого-то. Впрочем, от усталости тоже.

– Будем набираться сил, – ответил командир. Его лицо было каменной маской, но я знал, что под ней бурлит командирская мысль: что делать? С чего начать? И Кто, чёрт возьми, виноват? – И ума набираться, если получится.

– А хорошо бы в тот колодец гранату бросить. Или пять гранат, – не мог успокоиться Иван. Он всё возвращался к тому колодцу в Ключах. К тому месту, где пропал Антон. Просто испарился. Дал автоматную очередь, и исчез. Ни крикнуть, ни аукнуть.

– Колодезника пугать? – усмехнулся Олег. Усмешка получилась кривой и злой.

– Какого колодезника?

– По нашим поверьям, в некоторых колодцах колодезники живут. Духи такие. Зазеваешься – утянут к себе. Не со зла, а просто скучно им в колодцах, вот и ищут собеседника.

– По нашим – это по каким? – Ивана начало трясти, он ненавидел эти мистические бредни, когда мир и так сошёл с ума.

– По деревенским. В колодцах колодезники, в реках мавки, в озерах водяные. Мир-то наш, сэр Иван, он всегда был ненадёжным. Просто мы забыли. А теперь он нам это напомнил.

– Так что, по-твоему, Антона нечистая сила унесла? – голос Ивана дрогнул, в нём послышалась та самая напряженность, что подкрадывалась к нам мелкими шажками.

– Мы ничего не знаем, – оборвал разговор командир. И правильно сделал. Он чувствовал, как почва уходит из-под ног, как реальность начинает трещать по швам, обнажая то, что пряталось под ней всегда. – Никаких признаков, что с Антоном случилось что-то плохое, нет.

– Ага, просто исчез. Как капля воды на раскалённой сковороде. Щёлк – и нету.

– Не он один исчез. Мог ведь просто уйти от нас. Может, ему веселее одному. Бунтарская натура. Или хочет на родине побывать перед концом.

– Каким концом? – спросил я, и сам испугался собственного вопроса.

– Любым, – деланно равнодушно ответил командир. – И Москва ему совершенно неинтересна, а интересен, к примеру, город Павловск Тульской же области. У него там родители.

– Так что, поедем в Павловск?

– Зачем? Мы не на войне, он не дезертир, с чего нам за ним гоняться? Захочет в Москву – берёт любой автомобиль, хоть «Мерседес», да и приезжает. На всякий случай договариваемся: место встречи – Мавзолей. Пишем мелом на стене, что и как. Это если Москва пустая. А если не пустая – то, значит, писать не нужно. Власти распорядятся, что и как. – он помолчал, осматривая наши физиономии. Тот еще видок. Марсиане, чистые марсиане – лысые, безбровые, бледные и тощие. А глаза огромные – ну, так кажется из-за худобы.

– Ладно, господа товарищи, красные, белые и зелёные. Все на нервах. Давайте позавтракаем, а потом дневной сон. Как в детском саду. Только поосторожнее с оружием. А то с перепугу начнём стрелять, друг друга тут же и положим. Играть в ковбоев при полном отсутствии зрителей – последнее дело, – распорядился командир.

– Может это… Караул выставить? – спросил Олег, косясь на дверь, ведущую в коридор, длинный и тёмный. Освещения-то нет, а окошки узкие.

– Мы все – караул, – опередил я Андрея Витальевича, и мои слова показались мне глубочайшей истиной. Мы были караулом у постели умершего человечества. Почётный караул из последних марсиан.

Завтракали запросто, дошиком. Та же 'Перапёлка, только сбоку. Главное – в контейнерах. Мыть не нужно. Чистота чистотой, но не так уж мы и пачкаем планету.

Мы ели неспешно, как некогда трапезничали графы да бароны, когда обед длился и час, и два.

– Давайте спать, пока есть силы, – командир первым закончил завтрак. Да, чтобы уснуть, силы нужны. Усталость, не ищущая покоя – вот что нам грозит. Когда сутками не можешь заснуть, и мысли бьются о череп, как мухи о стекло. Хотят улететь на волю, а не могут. Мысли. И мухи.

Мы расположились в палате. Не спалось. Только закрою глаза, как вижу: просыпаюсь, и все тоже спят. Но уже навсегда. Тихий, беззвучный конец нашего маленького отряда. Пожалуй, и впрямь нужно было караул организовать, для спокойствия. Но с другой стороны, через полчаса дежурный начал бы слышать шаги в пустом коридоре, голоса в вентиляции. И тогда он бы начал палить из своего автомата по теням, а мы бы перестреляли друг друга во сне, приняв за чужих. Страх – он как радиация. Невидим, но убивает вернее пули.

– Ты куда? – сказал командир Ивану, который поднялся с койки и взял свой автомат.

– Куда царь пешком ходит, – буркнул Иван.

– Автомат-то зачем? На случай, если в сортире нечисть заведётся?

– На случай чужих.

И вот она, критическая полоса. Перестали есть космическую лапшу – и сразу полезла наружу вся эта напряжённость, все эти сумасшедшие домыслы. Мы перестали делать вид, что всё нормально. Да и отряд ли мы? Или просто кучка испуганных людишек, брошенных богом и забытых дьяволом?

– Ну, и я заодно, – сказал я и встал. Но пистолет оставил у койки. Вдруг она, койка, начнёт шевелиться? В этом новом мире нельзя было быть уверенным ни в чём.

– Одна кобыла невесть куда, другая туды ж, – пробормотал Олег, закутываясь в одеяло.

И мы строем, как два самых настоящих параноика, пошли к унитазам.

Да почти зря. За последние двенадцать часов на всё про всё воды выпили пол-литра, плюс-минус. С дыханием и потом ушло больше. Обезвоживание. Сухая, трескающаяся реальность. С завтрашнего дня, решил я, будем пить по пол-литра четыре раза в день. Минеральной воды. Как по рецепту врача. От болезни под названием «конец света».

Вернулись. Улеглись. Тишина снова сомкнулась над нами, густая, тягучая, живая. Она прислушивалась к нашему дыханию. И ждала. Просто ждала. А за дверью, в бесконечных коридорах пустой больницы, кто-то негромко и очень аккуратно поскрёбся по штукатурке. Один раз. И потом ещё. Может, ветер. А может, и нет. Может, колодезник пришёл проведать своих новых пациентов. Спите хорошо, мальчики. Спите, пока можете.

Мы молчали, и тоже прислушивались. Не друг к другу, а к миру за окном, который замолчал раз и навсегда. И в этой тишине Василий решил потратить время с пользой. Взялся за радиоприёмник. Надел наушники, чтобы никого не беспокоить, и начал обшаривать эфир. Было слышно, как поскрипывает ручка настройки – всё-таки Китай остаётся Китаем.

– Слушайте! – вдруг сказал он, вытаскивая из гнезда штекер наушников.

Сначала мы услышали только белый шум. Шипение великой мировой пустоты, статический гул вселенского похоронного звона. Потом, едва различимый, словно голос из-за толстой стеклянной стены, прорезался другой звук. Чёткий, металлический, лишённый всякой эмоции. Женский или мужской – понять было невозможно. Это был просто Голос.

– Siebenundzwanzig, vierzehn. Neunzehn, dreiundsechzig. Siebenundsiebzig, null zwei – донеслось до нас, будто диктор стоял за дверью и говорил, отвернувшись от нас.

Мурашки побежали по моей спине. Не от самих чисел, а от тона. Так мог бы объявлять остановки кондуктор в поезде, идущем в Ад.

Командир, Алексей Витальевич, вздрогнул, будто его хлестнули по щеке. Его рука непроизвольно потянулась к месту, где мог бы в кобуре висеть пистолет, жест, который он повторял всегда, когда чувствовал опасность, которую не мог ни увидеть, ни понять. Но пистолета у него не было, хотя мог бы и разжиться. Вот как я.

– Это что? – его голос, обычно такой твёрдый, сдавленный и хриплый, прозвучал приглушённо.

Василий не отрывал взгляда от шкалы, его лицо в тусклом свете дисплея казалось маской учёного-фанатика, нашедшего наконец искомое.

– Номерная станция. На частоте пять тысяч триста сорок пять килогерц.

– Номерная станция? – командир переспросил, и в его вопросе слышалось непонимание. С врагом, которого можно увидеть в прицел, он знал, как бороться. С этим – нет.

– Именно, – Василий кивнул, его глаза сузились. – «Немецкие дожди», «Линкольнширский поэт», «Севастопольский вальс»… Центр – Юстасу. Передают группы чисел. Вероятно, шифр. Одноразовый блокнот. Не взломать.

Его слова повисли в воздухе, тяжёлые и непонятные, как заклинания старика Хоттабыча.

– Кто передаёт? – в голосе командира прорвалось раздражение, беспомощность человека действия перед лицом абстракции.

– Не знаю. На то она и номерная – всё секрет. Передатчик, диктор, приёмник… Всё врозь. Диктор читает с листа, не зная, что означают цифры. Получатель расшифровывает, не зная, кто читал. Призраки, говорящие с призраками.

– Но говорят на немецком? – упёрся командир, цепляясь за хоть какую-то ниточку, хоть какое-то подобие порядка.

– Нул цвай – значит, ноль два, значит, немецкий. Но это ничего не значит, Алексей Витальевич. Говорить могут хоть корейцы, хоть индейцы, кто им запретит? Это просто маска. Язык-призрак для сообщений-призраков.

Голос из динамика, не изменив интонации, начал затихать. Цифры поплыли, захлебнулись в нарастающем шипении, словно тот, кто их произносил, отдалялся от нас, уходя в какую-то иную плоскость бытия, где мы были лишь случайными, незамеченными слушателями.

– Всё, – Василий с досадой выключил приёмник, и тишина, теперь казавшаяся ещё более гнетущей, обрушилась на нас вновь. – Днём приём на этой частоте плохой. Ионосфера, скачки… Ночью еще поищу, хотя что толку? Это ведь может и не человек вовсе, а искусственный интеллект шалит.

Командир долго смотрел на него, а потом перевёл взгляд на меня.

– Доктор, что это вы проделали с водой – там, в Ключах? – спросил он теперь меня.

Вопрос повис в воздухе, острый и неожиданный, как удар локтем в бок в очереди за визой в Германию.

– Долгая история, Алексей Витальевич. И секретная. Позже расскажу, если… – я отвёл взгляд, глядя в окно.

Он не стал настаивать. Просто кивнул и отвернулся. Секреты – это серьезно. С секретами не шутят. Статья 283.

А я закрыл глаза, пытаясь всё-таки заснуть. И видеть сны, быть может. Хотелось бы снов простых, беспечных, из прежней жизни.

Вода… Что я знаю о воде? В Антарктиде, на станции «Ломоносовская», многое о ней говорят. И всяк своё. Иные – с благоговением. Иные – со страхом. Учёные-прагматики и техники-мистики. Ну, собственно вода. Аш два О. Лёд. Пар. Переохлажденная вода. Перегретая вода. И производные воды – простые и сложные. К сложным производным относятся и некоторые живые существа. Или даже все, если копнуть достаточно глубоко. Включая меня. Включая нас всех. Мы всего лишь сложные, самоосознающие сосуды с водой, которые на время решили, что они – нечто большее.

Мы изучали озеро Ломоносовское. В ста сорока километрах от Южного полюса по гринвичскому меридиану. На глубине три с половиной километра под поверхностью льда. Озеру было тридцать миллионов лет, или около того. Вечность в ледяной тюрьме. Всё это время оно было изолировано от остального мира ледяным барьером, толщиной в эпохи. У Конан-Дойля есть роман о затерянном мире, где сохранились динозавры. Ломоносовское озеро – тот же затерянный мир, только водный, тёмный, холодный и бесконечно древний. Правда, динозавров в нём мы не нашли.

Но нашли другое. Крайне необычное, куда необычнее костей и окаменелостей. Мы нашли саму Жизнь. Но не такую, какой мы её знаем. Не углеродную, не ДНК-шную. Нечто, существующее в толще воды, в вечном мраке и холоде, под чудовищным давлением. Нечто, что, возможно, даже не догадывается о нашем существовании там, наверху, под жалкой плёнкой атмосферы. А может, догадывается. И наблюдает. И ждёт.

От этих учёных мыслей, всегда таких упорядоченных и строгих, но теперь ведущих в самый тёмный уголок безумия, я быстро засыпаю. Бегство в сон. Единственное доступное убежище.

Заснул и на этот раз. И мне приснилось, что я там, в глубине. Давление сжимает череп, темнота давит на глаза. И сквозь стекло иллюминатора батискафа на меня смотрит нечто. Оно не имеет формы. Оно – просто движение. Тень в толще воды. И оно передает сообщение. Не числа. Не слова. Просто холод. Бездонный, абсолютный холод, проникающий в самое нутро, в саму душу. И я понимаю, что это и есть тот самый шифр. И он адресован мне.