Текст книги "Богатыри и витязи Русской земли. Образцовые сказки русских писателей"

Автор книги: Василий Авенариус

Соавторы: Николай Надеждин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Застава богатырская и встреча Ильи Муромца с Жидовином

В степях широких близ славного стольного Киева стояла богатырская застава; охраняли ее двенадцать славных богатырей; атаманом у них был сам Илья Муромец, податаманом Добрыня Никитич, есаулом Алеша Попович; здесь же с ним были: боярский сын Гришка да Васька Долгополый.

Крепко обороняют богатыри заставу: не пропускают ни конного, ни пешего: сокол пролетит, и тот перо выронит; добрый молодец пройдет – головой поплатится.

Однажды разъехались богатыри ненадолго кто куда: Алеша с Гришкой в Киев, Добрыня на охоту к синю морю, а Илья прилег отдохнуть в шатре.

Едет Добрыня назад, видит в поле следы от копыт громадные: каждый след величиною с полпечи. Присматривается Добрыня к следу, говорит себе:

– Это, видно, Жидовин, чужой богатырь, заехал в наши вольные степи из земли жидовской.

Вернулся Добрыня на заставу, рассказал Илье, что видел в поле. Скликает Илья своих товарищей, богатырей могучих, совет держать.

– Что мы стояли на заставе, чего глядели? Не видали, как мимо нас проехал чужой богатырь Жидовин! Как быть теперь, кому ехать за злодеем в погоню?

Надумали богатыри послать на бой Ваську Долгополого.

Говорит Илья:

– Неладное вы, братцы, надумали: у Васьки полы длинные, в бою Васька заплетется и погибнет понапрасну.

– Не послать ли Алешу Поповича? – говорят богатыри.

Отсоветует Илья:

– У Алеши глаза завидущие, руки загребущие, любит Алеша серебро, золото; позавидует богатству чужого богатыря, позарится на оружие Жидовина, на его платье богатое, камнями самоцветными разубранное, погибнет Алеша понапрасну!

И выбрали все богатыри сообща Добрыню Никитича, чтобы ехал он сражаться с Жидовином.

Добрыня от службы не отказывается; седлает своего коня седлом черкасским, берет в руки палицу весом в девяносто пудов, пристегивает на бок саблю острую, захватил еще с собою плетку шелковую; едет прямо к горе Сорочинской.

Посмотрел Добрыня в трубку серебряную с горы вдаль, в чистое поле; видит – что-то перед ним чернеется громадное: конь, как гора, на нем богатырь, словно сена копна – не видать лица под меховой шапкой пушистой.

Подъехал Добрыня ближе к богатырю, закричал ему звонким голосом:

– Эй ты, вор, нахвалыцик! Зачем ездишь мимо нашей заставы, не отдаешь поклона атаману Илье Муромцу, податаману Добрыне Никитичу, не платишь сбора на всю нашу братию богатырскую есаулу Алеше Поповичу?

Услышал Жидовин доброго молодца, повернул он своего громадного коня, двинулся на Добрынюшку: вся земля кругом зашаталась, вода из озер повыливалась, конь под Добрыней на колени пал.

Взмолился Добрыня пресвятой богородице:

– Мать пресвятая богородица! унеси ты меня отсюда подобру-поздорову.

Вынес Добрыню добрый конь на заставу; рассказал богатырь товарищам, какая с ним беда приключилась.

– Делать нечего, – говорит Илья, – видно, мне самому надо ехать; некем мне, старому, больше замениться!

Выехал Илья; посмотрел из кулака в чистое поле; что-то в поле громадное чернеется: разъезжает по полю богатырь заезжий, играет со своей палицей железной, весом в девяносто пудов: подбросит палицу к небу выше облака ходячего, поймает одной рукою, вправо-влево палицей помахивает.

Обнял Илья своего бурушку косматого, долгогривого.

– Добрый ты мой товарищ, бурушка, был ты мне верным другом в горе и в напасти, сослужи мне теперь службу добрую, чтобы не одолел нас Жидовин заезжий.

Понес бурушка Илью навстречу Жидовину. Закричал Илья громким голосом:

– Вор, нахвалыцик! Зачем ездишь мимо нашей заставы богатырской, атаману Илье Муромцу поклона не отдаешь, есаулу Алеше сбора не платишь?

Обернул Жидовин коня – да не так-то легко напугать Ильева бурушку: стоит добрый конь, не дрогнет, Илья Муромец сидит на нем, не шелохнется.

Съехались богатыри; как ударились палицами, у палиц рукояти пообломилися – друг друга богатыри не ранили; ударились острыми саблями – сабли на куски разлетелись; стали биться на копьях – копья рассыпались вдребезги, а богатыри сидят себе на конях – ни один с места не стронулся.

Стали они тогда биться рукопашным боем: бились день до вечера, а с вечера до полдня, с полдня до рассвета нового дня. Махнул тут Илья правой рукою, левая нога у него подвернулась; упал Илья навзничь на землю; наскочил на него Жидовин неверный, вытащил булатный нож, хочет Илье отсечь голову по плечи, разрубить надвое грудь белую, вынуть из ней сердце ретивое.

Сидит нахвальщик на плечах у Ильи, сам над старым богатырем издевается:

– И чего ты, старый старинушка, на заставе сидишь богатырской, еще в бой выезжать задумал? Пора бы тебе грехи свои замаливать: построил бы на дороге келейку, сидел в ней да питался Христовым именем.

Лежит Илья под богатырем, невеселую думу думает: «Предсказали мне святые отцы, что не в бою мне смерть написана, а вот теперь лежу я под богатырем».

Только чувствует Илья, как вдруг у него силушки прибыло – высвободил старый одну руку, да как ударит Жидовина в грудь; полетел нахвалыцик выше дерева высокого, а как на землю свалился – завяз в земле по пояс. Тут ему и смерть пришла. А Илья на заставу вернулся, говорит товарищам: – Тридцать лет езжу я в поле, братцы мои названые, а такого чуда ни разу еще не наезживал!

Илья Муромец и Идолище поганое

Выехал однажды Илья Муромец в чистое поле; день был летний, длинный да жаркий; едет старый Илья, не торопится, отпустил на бурушке поводья шелковые.

Встречает Илья по дороге калику перехожую, говорит ему:

– Здравствуй, старчище-Иванище, откуда бредешь, куда путь держишь?

– Иду я, брат Ильюшенька, ко святым местам, во святой град Иерусалим во Иордане-реке искупаться, ко гробу Христову приложиться, а был я только что в Царь-граде славном.

– Все ли в Царь-граде по-прежнему, по-бывалому, – спрашивает Илья, – так же ли в церквах божьих звонят, такую ли же милостыню дают нищей братии – каликам перехожим?

– Нет, Ильюшенька, пришли для Царь-града плохие времена; все в нем не по-прежнему; по-новому, да не по-хорошему. Завладел Царь-градом Идолище поганое; нет от него самому царю никакой воли, никому ни милостыни, ни пощады; святые образа из церквей повыносили, саблями порубили; не слыхать звону колокольного.

Рассердился Илья на калику:

– Как же ты, старчище-Иванище, за церкви божии не заступился, с Идолищем в бой не вышел! Силы у тебя вдвое больше, чем у меня самого, а трусости хоть отбавляй. Ну-ка, давай мне скорей твое платье каличье, шапку земли греческой да палицу в девяносто пуд. Пойду я с Идолищем переведаюсь, а ты сиди тут, коня моего стереги, пока не вернусь.

Не смеет калика ослушаться Ильи; поменялись они платьем.

Пошел Илья в Царь-град; каждый шаг по версте делает, земля под ним содрогается.

Говорят татары в Царь-граде:

– Что это за мужик-невежа сюда явился? Шумит, стучит без толку; наш Идолище даром что в две сажени[8]8
  Сажень – старинная русская мера длины, равная 2 м 13 см.


[Закрыть] ростом, а шуму такого не делает.

Подошел Илья к окну царских палат белокаменных, кричит громким голосом:

– Великий царь Константин Боголюбович, подай мне ради Христа золотой милостыньки, пора мне уж перестать странствовать да о душе подумать.

Пошатнулся терем от Ильева возгласа, хрустальные окна поразбивалися, сердце у татар в груди замерло.

Узнал гостя царь Константин Боголюбович, обрадовался, а Идолище говорит:

– Позови-ка, царь, этого калику сюда в палаты, посади за стол белодубовый, хочу я поговорить с ним; накормим его досыта, напоим допьяна.

Посадили Илью за царский стол; сел с ним рядом Идолище поганое, стал его выспрашивать:

– Скажи мне, калика перехожая, видал ли ты на Руси богатыря Илью Муромца, каков он из себя?

– Как мне не знать Ильи; мы с ним братья крестовые; ростом он с меня и лицом на меня похож.

Усмехнулся Идолище:

– Не велик же ваш богатырь! А помногу ли Илья хлеба ест, зелена вина пьет?

– Ест Илья по три калачика крупитчатых, зелена вина пьет на три пятачка медных.

– Плох же ваш богатырь, – говорит Идолище, – такого богатыря я на ладонь посажу, а другой прикрою – так из него и дух вон выйдет; дуну на него, и унесет его ветер в чистое поле. Вот я – так по три хлеба сразу ем; по три ведра зелена вина пью; щей целой бочки едва на обед мне хватает.

– Нашел чем хвастать! – отвечает Илья. – Вот у нашего батюшки была корова жирная; много она пила, ела, оттого и лопнула, как бы с тобой того же не случилось.

Не понравились татарину эти речи; схватил он нож острый, да как пустит им в Илью; Илья сам отклонился, нож правой рукой отмахнул – попал нож в дубовую дверь; упала дверь с петель, придавила двенадцать татар, что стояли за нею; кого убило, кого ранило; стонут раненые, клянут свое Идолище.

Тут Илья не стал долго раздумывать, хватил Идолище клюкой по голове раз-другой; свалился Идолище на пол, кричит не своим голосом.

Взял его Илья за ноги, стал им помахивать, побивать им татар неверных, сам приговаривает:

– Это ружье по мне: крепок татарин, не рвется, не разбивается.

Перебил Илья в три часа всю силу татарскую; благодарит его царь Константин Боголюбович, не знает с радости, как Илью принять, чем употчевать! Просит его навсегда в Царь– граде жить остаться.

– Будешь ты у нас, Илья Иванович, воеводою!

Говорит Илья:

– Добрый царь Константин Боголюбович! Служил я тебе всего три часа, а заслужил слово ласковое и хлеб-соль обильную – на том тебе великое спасибо. Жаль мне с тобой расставаться, да нельзя бросить своего товарища, поджидает он меня на дороге.

Отпустил Илью Константин Боголюбович, насыпал ему на дорогу целую миску красного золота, а вторую – чистого серебра, а третью – скатного жемчуга.

Взял Илья с радостью эти подарки, говорит:

– Это я все заработал!

Распрощался Илья с царем, поехал на поле, где поджидал его старчище Иванище; видит Илья: сидит калика еле жив; не мог с конем богатырским справиться; мыкал-мыкал бурушка калику перехожую, совсем измучил.

Переменился Илья с каликой платьем, надел опять свои доспехи богатырские, назад в Киев поехал, говорит Иванищу на прощанье:

– Смотри, вперед не трусь! Не выдавай христиан поганым татарам, выручай из беды несчастных – на то тебе и силу бог дал великую!

Ссора Ильи с князем Владимиром

Пришел Илья на пир к князю Владимиру; входит богатырь в гридню[9]9
  Гридня – в былинах это слово употребляется в значении «княжеский покой».


[Закрыть] княжескую, осеняет себя святым крестом, отдает поклоны по обычаю.

Не узнал князь своего могучего богатыря, который столько для него потрудился: не одну тысячу врагов княжеских положил на месте. И говорит Владимир Илье:

– Не припомню тебя, добрый молодец, не знаю, как твое имя-отчество; садись с нами за стол; вот там в конце есть для тебя маленькое местечко; другие-то места получше все пере– забраны князьями-боярами, дьяками думными, могучими богатырями да удалыми богатыршами.

Не понравились старому богатырю эти речи.

– Сам ты, князь, ешь, пьешь с воронами, а меня сажаешь с воронятами, где пониже да похуже. Я на это не согласен!

Разгневался князь, словно лев, потемнел, как ночь осенняя:

– Где это видано, чтобы кто-нибудь смел сравнивать нас всех с воронами да с воронятами! Встаньте-ка, богатыри могучие, возьмите этого человека под одну руку трое, да под другую трое, ведите его на широкий двор, отрубите ему буйную голову.

Размахнулся Илья правой рукой, стряхнул с себя троих богатырей; без памяти все на землю попадали; размахнулся левой – легли рядом и остальные трое.

Послал Владимир еще шесть да шесть богатырей; всех смахнул с себя Илья – лежат на земле, не шелохнутся. Вынул тут Илья тугой свой лук, пустил стрелу каленую, приговаривает:

– Ты лети, стрела, к окошкам княжеским, отбей над окошками золотые маковки.

Набрал Илья золотых маковок целую груду, продал их, наменял денег видимо-невидимо; пошел по улицам киевским, собрал к себе всех бродяг, всю нищую братию; напоил их, накормил; зелена вина для них приказал выкатить целые бочки. Гуляет нищая братия, погуливает; за Илью бога молит, неладные шутки по Киеву пошучивает.

Говорит Добрыня Владимир-Солнышку:

– Не знаешь ты, князь, не ведаешь, какого богатыря могучего ты обидел: ведь это сам Илья Муромец; видишь – на широком дворе стоит его конь богатырский, ни к чему не привязан, а у стремени Соловей-разбойник прикован. Пошли скорее посла к Илье, чтобы позвал его назад на пир твой великокняжеский.

Стал тут Владимир раздумывать, кого бы послать ему за Ильею: послать смелого Алешу Поповича – не сумеет Алеша упросить Илью Муромца прийти на пир; послать Чурилу Пленковича – он по дороге где-нибудь заболтается. А надо посла разумного да вежливого; говорит Владимир Добрыне:

– Пойди, Добрынюшка, за Ильею; он тебя всех лучше послушает; ведь вы с ним братья названые.

Пошел Добрыня, а сам думает:

«Может быть, на смерть иду!»

Нашел Илью Добрыня посреди нищей братии; сидят все рядышком за столами белодубовыми, и пир у них идет великий.

Зашел Добрыня сзади Ильи, взял его за плечи могучие да и говорит:

– Братец мой крестовый, уйми ты свое сердце горячее; послал меня к тебе ласковый князь Владимир; сам знаешь, посла не казнят, не бьют. Просит тебя Владимир не гневаться, вернуться на почестный пир.

Отвечает Илья:

– Хорошо ты сделал, Добрыня, что зашел сзади меня, а то бы и тебе несдобровать. Хорошо, я вернусь на пир; только пусть Владимир пригласит вместе со мной и мою младшую братию, всех нищих-убогих; пусть велит открыть по всему Киеву погреба глубокие на три дня, чтобы всякий, кто хочет, приходил пить зелена вина безданно, беспошлинно да славил бы старого казака Илью Муромца.

Велел Владимир открыть погреба и лавки, поить, кормить народ целых три дня. Вернулся тогда Илья в палаты княжеские; сам князь Владимир-Солнышко встал ему навстречу, взял его за белые руки, поцеловал в уста, стал усаживать на лучшее место.

Не сел Илья на большое место: остался сидеть посреди нищей братии; и пошел тут пир на весь мир; сидят они, веселятся, ласковые речи поговаривают, гусляры поют им песни звонкие про славную старинушку.

Борьба Ильи Муромца с Калином-царем

Подступил к Киеву неверный Калин, татарский царь, привел с собой сына своего Таракашку Корабликова да зятя Ульюшева, сорок царей-царевичей, сорок королей-королевичей; с каждым дружины несметное множество; на сто верст вокруг Киева орды татарские раскинулись…

Ходит по своему стану царь Калин Калинович, говорит дружине такие речи:

– Кто из вас умеет говорить по-русски, переводить по– татарски? Пусть тот снесет мое письмо князю Владимиру, чтобы сдал он Киев-город без бою, без напрасного кровопролития.

Нашелся татарин, который умел говорить по-русски, вызвался передать письмо Калина князю Владимиру.

Приезжает татарин в Киев на княжий двор; коня своего оставляет посреди двора непривязанным, входит в гридню, святым крестом себя не осеняет, поклонов не отдает по обычаю, бросает письмо Калина на белодубовый стол. В письме написано:

«Сдавай, князь, Киев нам – татарам без бою, без кровопролития да больше хлеба напеки, пива лучшего навари, ожидай нас в гости; я приду к тебе в Киев, жену твою Евпраксию замуж за себя возьму. Добром мне не покоришься – заставлю тебя покориться силою!»

Прочел князь письмо, закручинился, расплакался и стал про себя думу думать, как тут быть ему:

«Неладных я дел наделал: поссорился со всеми богатырями могучими; никого из них не осталось в Киеве. Если бы был тут хотя один старый казак Илья Муромец, заступился бы он за народ православный, потрудился бы ради господа бога. А я разгневался на него в недобрый час, приказал посадить в подвалы глубокие, заморил голодной смертью! Ох, горе, горе!»

Приходит тут в гридню дочь князя Владимира; была она девица добрая да разумная; как приказал князь засадить Илью в глубокие погреба – каждый день ходила княжна к богатырю со своими девушками, хлеб-соль старому казаку приносила.

Говорит княжна:

– Свет родимый батюшка, пошли слуг в погреба глубокие; может быть, жив еще Илья Муромец.

Покачал Владимир головой; однако пошел сам в темницу к Илье Муромцу; отбили у дверей железные замки – видит князь: сидит старый богатырь, жив-невредим; читает святое Евангелие. Обрадовался князь, до земли поклон отдал Илье Муромцу.

– Славный богатырь, Илья Иванович! съезди к Калину– царю, сразись с ним ради матушки родной земли; постой за христиан православных, за святые божьи церкви.

Илья зла не помнил; поехал сейчас же с князем Владимиром к Калину-царю, захватили они с собой дары богатые; стали просить Калина, чтобы дал им сроку три года к смертному бою приготовиться.

Говорит Калин:

– Нет вам срока ни на три года, ни на три месяца; дам вам сроку на три дня; приготовляйтесь к верной смерти.

Уехал Илья Муромец из орды, дал совет князю Владимиру: заложить накрепко двери городовые в Киеве, вырыть вокруг города рвы глубокие, насыпать холмы высокие, а сам богатырь отправился в дальнее чистое поле.

Ехал Илья Иванович долго ли, коротко ли, приехал к шатру белополотняному; у шатра стоят тринадцать коней богатырских, в шатре сидят за обедом тринадцать богатырей могучих. Вышел Илье навстречу крестный отец его, богатырь Самсон Самсонович.

– Садись с нами, крестник, за стол, хлеба-соли отведать богатырских.

Сел Илья за стол; стал рассказывать богатырям, какая беда стряслась над Киевом, просит Самсона прийти Владимиру на помощь.

Отвечает славный Самсон Самсонович:

– Не могу я ни сам поехать, ни богатырей своих отпустить с тобой. Дал я зарок не служить князю Владимиру за то, что он не почитает богатырей могучих, слушает злые наветы бояр продажных.

Упросил Илья Муромец Самсона Самсоновича поехать под Киев не ради князя Владимира, ради Руси-матушки, ради церквей божиих, на помощь христианам православным, и зарок его на себя взял.

Приехали богатыри под Киев уже под вечер; раскинули шатры, прилегли отдохнуть перед боем; одному Илье не спится, не дремлется. И пробрался Илья на бурушке в полки татарские; начал среди татар поезживать, боевой палицей помахивать; махнет правой рукой – повалятся татары целой улицей, отмахнется – ложатся татары частой площадью.

Говорит Илье бурушка человечьим голосом:

– Слушай меня, старый казак Илья Муромец: выкопал неверный Калин под стенами Киева три глубоких подкопа: из первого да из второго вынесу я тебя на себе, а в третьем оба мы свои головы сложим.

Разгневался Илья:

– Ах ты, мешок травяной, не видал татарских подкопов! Неужели из этих ямок не в силах меня вынести?

Ударил Илья бурушку по крутым бедрам; взвился стрелой добрый конь; вынес Илью из первого и из второго подкопа, в третьем оба на дне остались.

Прибежали тут татары, схватили доброго молодца, заковали в железные цепи, привели к Калину-царю.

Говорит Калин Илье:

– Останься у меня на службе, славный богатырь; дам тебе за столом место рядом с собою, подарю табун коней резвых, серебра, золота возьмешь, сколько захочешь.

Говорит Илья:

– Если б были у меня руки свободны, послужил бы я тебе – отсек бы твою буйную голову.

Отдал тогда Калин приказ вывести Илью в поле и побить калеными стрелами. Идет Илья мимо церкви, господу богу взмолился:

– Господи! не выдай меня неверным татарам.

Услышал бог молитву Ильи, послал к нему двух ангелов, оборвали они с рук Ильи шелковые веревки, с ног сняли железные цепи; ухватил Илья одного татарина за ноги; стал им направо-налево помахивать; ложатся татары сотнями. Тут к Илье подбежал верный бурушка; сел на него Илья, поехал на горы высокие, натянул тугой лук, пустил каленую стрелу, сам приговаривает:

– Ты лети, стрела, выше леса дремучего, попади прямо в белый шатер богатырский, пробей крышу, устремись в грудь Самсону-богатырю, затронь его сердце богатырское в груди белой; что он спит до сих пор, над собой беды не слышит?

Ударила стрела в Самсона, вскочил богатырь на резвые ноги:

– Вставайте, братцы названые; стрела мне в грудь попала; это крестник мой, Илья, зовет на помощь.

Сели тут богатыри на своих добрых коней; земля сырая под ними поколебалась; летят во весь опор на татарские полчища; в три часа перебили всю силу татарскую.

Говорят татары:

– Закажем и детям и внукам ездить под Киев-город, с русскими богатырями меряться силушкой!

Вышел сам Владимир-Солнышко с прекрасной княгиней Евпраксией, приказал слугам расстилать богатырям под ноги драгоценные сукна, одарил их богатыми подарками, позвал на почетный пир. Тут богатыри с князем примирились; стали опять служить ему верой-правдою.

Три поездки Ильи Муромца

Едет старый казак Илья Муромец по чистому полю, глубокую думушку думает:

«Приходит старость древняя, надвигается старость тучей черною, налетает черным вороном, а молодость буйная, привольная улетела далеко ясным соколом. И то сказать, довольно пожил я на белом свете, прожил триста годков без малого».

Подъезжает тут старый богатырь к белому камню Латырю: расходятся от камня в разные стороны три дороги; на камне написаны такие слова:

«Кто поедет по средней дорожке – тому быть убитому; кто поедет направо – тому быть женатому; налево ехать – быть богатому».

Думает Илья:

«На что мне, старому, богатство? И жениться на старости лет нет у меня никакой охоты; поеду по той дорожке, где быть мне убитому».

Ехал добрый молодец три часа, проехал триста верст и нагоняет толпу разбойников-станичников.

Увидали его разбойники, говорят между собою:

– Убьем старого богатыря; конь у него хороший; пригодится нам.

Стали они бить старого казака; стоит Илья, не шелохнется.

– Нечего вам взять у меня, – говорит Илья разбойникам, – одежда у меня небогатая; правда, кафтан мой стоит пятьсот рублей да есть у меня крест на груди ценой в три тысячи, а коню-бурушке и цены нет!

Смеются разбойники:

– Сам про свои богатства старый болтает, чтобы знали мы, чем поживиться.

Как схватит тут Илья шапку с головы – начал шапкой помахивать направо-налево; падают разбойники замертво, валятся целыми толпами. Перебил Илья разбойников, вернулся назад к камню и написал на нем:

«Неправду говорит надпись: ездил по средней дорожке – убит не был».

«Дай, – думает Илья, – поеду по той дорожке, где быть мне женатому».

Повернул Илья направо; опять едет три часа, проехал триста верст; увидел перед собою несказанное чудо: стоит богатый город, весь палатами боярскими да княжескими застроен; во дворце царском смотрит из окна на дорогу прекрасная королевна.

Увидела она Илью, вышла старому казаку навстречу, ласковое слово ему промолвила, взяла его за руки белые, ввела в царскую гридню, просит хлеба-соли у ней откушать, а слугам приказала Ильеву бурушке засыпать пшеницы белояровой.

Попировал Илья, отведал зелена вина, яств сахарных, кланяется прекрасной королевне, благодарит за хлеб, за соль.

Говорит ему королевна:

– Наверно, устал ты с дороги, славный богатырь, не хочешь ли пойти прилечь, отдохнуть от длинного пути?

Привела королевна Илью в богатый покой, указала ему для отдыха кровать пуховую.

Посмотрел Илья недоверчиво на высокую кровать и не захотел лечь отдыхать, а взял королевну за руки и опустил ее что было силы на кровать пуховую; перевернулась под царевной кровать, провалилась красавица в глубокий погреб.

Говорит Илья служанкам королевны:

– Подайте мне золотой ключ; я хочу отворить погреба глубокие.

Не дают ему ключа. Пошел Илья к дверям темницы; разбросал руками доски, которыми были заложены двери; ногой как толкнет двери железные – обе половины с петель упали.

Вывел Илья на свет божий из погреба сорок царей-царевичей, сорок королей-королевичей.

– Вернитесь по своим царствам, – говорит им Илья, – молите бога за старого богатыря Илью Муромца. Кабы не освободил я вас – сложили бы вы тут свои буйные головы.

А душечку красную девицу разрубил Илья на части за ее злодейские дела; раскидал по полю куски ее тела белого; серые волки их порастерзали, черные вороны порасклевали.

Вернулся Илья к камню – написал на нем:

«По другой дорожке ездил – женат не бывал!»

Поехал Илья на третью дорожку, где ему богатому быть; едет Илья три часа, проехал триста верст; видит – перед ним стоит чудный крест, всеми цветами отливает.

Покачал старый головой:

«Этот крест не зря здесь поставлен, стоит он над погребом глубоким; много в погребе золота, серебра хранится, дорогого скатного жемчуга».

Снял Илья крест чудный с глубокого погреба, вынул богатства зарытые, несметные, настроил на них прекрасных церквей божиих с чистым звоном колокольным по всему стольному Киеву. Прилетела тут за Ильей сила небесная; сняли его святые ангелы с верного бурушки и унесли в киевские пещеры святые. В них и до сих пор покоятся богатырские мощи нетленные, а православный народ во всех концах матушки Руси вспоминает великие дела Ильи, старому казаку славу поет, честь воздает.