Текст книги "Капабланка"
Автор книги: Василий Панов
Жанр:
Спорт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Неудачи в турнирах 1924 и 1925 гг. заставили призадуматься и самого Капабланку, и его влиятельных американских поклонников. А слава Алехина, весной 1925 г. блестяще, без единого поражения, завоевавшего первый приз на международном турнире в Баден-Бадене, где играли все лучшие шахматисты мира, кроме Капабланки и Ласкера, стала затмевать славу кубинца. Разносторонний, яркий, волевой стиль игры русского маэстро стали сравнивать в пользу Алехина со стилем Капабланки, утратившим прежний блеск.
Капабланка в 1926 г. взял первый приз в небольшом турнире в Лейк-Хопатконге (США), где еще играли Маршалл, Мароци, Купчик и Эдуард Ласкер, но этого было явно недостаточно для возрождения былого реноме чемпиона мира.
Нельзя было больше и оттягивать принятие вызова Алехина на борьбу за мировое первенство, поскольку претендент уже договорился с правительством Аргентины о финансировании матча, который был назначен на конец 1927 г.
Чтобы одним ударом восстановить утраченное доверие и заодно «осадить» претендента, решено было провести с 19 февраля по 25 марта 1927 г. в Нью-Йорке матч-турнир шести сильнейших шахматистов мира. В нем приняли участие Капабланка, Алехин, Видмар, Маршалл, Нимцович и Шпильман. Каждый с каждым играл по четыре партии.
Произвело неприятное впечатление неприглашение Ласкера, который во всех турнирах обгонял Капабланку. Старый корифей был очень обижен и в печати обрушился на Капабланку, который на это ответил так: «Дважды с 1911 г. я счел необходимым защищаться от нападок со стороны Ласкера и был вынужден даже перестать разговаривать с ним в течение нескольких лет. В конце концов я простил его: во-первых, потому, что всегда питал к нему восхищение, как к великому шахматисту, во-вторых, потому, что он гораздо старше меня, в-третьих, за то, что он столько лет был чемпионом мира. Теперь в третий раз Ласкер обрушивается на меня, хотя с моей стороны это ничем не вызвано».
Формально Капабланка был ни при чем, но, конечно, это для него постарался оргкомитет, опасавшийся новой победы Ласкера.
Не участвовали в турнире Рубинштейн, единственный из маэстро имевший лучший счет против Капабланки (один выигрыш при нескольких ничьих), Рети, выигравший после долгих лет «иммунитета» от поражений в 1924 г. у чемпиона мира, и Боголюбов, потребовавший экстра-гонорар. Оргкомитет отказал ему в этом, но Капабланка написал «немецкому» маэстро письмо, в котором обещал, что если тот возьмет второй приз, то он с ним сыграет в первую очередь матч на мировое первенство. Это письмо стало известно Алехину, и он его не забыл. Боголюбов же играть в турнире отказался.
Алехина, уже обеспечившего проведение матча, возмутило и другое. Несомненно, чтобы угодить Капабланке, оргкомитет включил сначала в программу турнира пункт, что первым кандидатом на матч с чемпионом мира будет участник, занявший в турнире первое или второе (если первым будет Капабланка) место. Алехин заявил резкий протест и пригрозил отказом от участия в турнире, если пункт не будет снят, и оргкомитет был вынужден принять ультиматум Алехина, так как без его участия турнир терял всякое значение. Но у Алехина остался горький осадок от этой трепки нервов.
Накануне турнира Капабланка опубликовал в газете «Нью-Йорк таймс» статью, в которой просвечивала тревога за исход предстоящей борьбы. Дав лестные характеристики участникам турнира, и особенно Алехину, «который может считаться достойным претендентом на мировое первенство», Капабланка перешел к себе:
"Остается обсудить только шансы автора этих строк. Было бы отъявленным лицемерием сказать, что я не рассматриваю себя как претендента на одно из первых трех мест. Если попросту сравнить мои предыдущие достижения с достижениями любого другого участника, вывод напрашивается сам собою. Да и ясно, что чемпион мира должен обладать качествами, которые не так-то легко обнаружить у его соперников. Я сознаю, однако, что такие качества непостоянны и что теперь я, может быть, слабее, чем в свои лучшие времена – десять лет назад. По моему мнению, я был в расцвете сил в Гаване, когда играл матч с Костичем и тот проиграл пять партий подряд. С другой стороны, некоторые из моих соперников, если не все, теперь сильнее, чем раньше. Насколько велика разница в результате снижения моих сил и усиления соперников, покажет итог турнира.
Интересно сравнить прошлое с настоящим. В своем первом международном турнире в Сан-Себастьяне в 1911 г. я не вызывал большого доверия как претендент на первый приз, но был полон честолюбия и благодаря Богине Удачи преуспел в завоевании славы. Сейчас я заслужил доверие, которое достигается лишь годами непрерывных успехов, но честолюбия почти нет, и легкомысленная Лэди уже не так добра ко мне. Тогда я не знал достоинств своих противников, но обладал огромной работоспособностью. Теперь я изучил противников до косточки, но – увы! – работоспособность уже не та. Тогда я был очень нервен и легко расстраивался. Теперь я холоден, собран и меня не взволнуешь и землетрясением! Я теперь имею больше опыта, но меньше сил. Может ли возродиться былая сила? Скоро увидим. Сцена готова, и вот-вот взовьется занавес над тем, что должно быть одним из самых достопамятных шахматных соревнований".
В этом высказывании раскрыты классические ощущения опытного профессионала перед трудным выступлением. Но течение турнира показало, что Капабланка сумел на этот раз полностью мобилизовать себя и возродить «былую силу», которую он недостаточно холил.
Уже с третьего тура Капабланка захватил лидерство и до самого конца не выпускал его, из круга в круг увеличивая разрыв между собой и ближайшим соперником. Он выиграл матчи из четырех партий у всех участников, в том числе у Алехина (+1, =3). Капабланка обеспечил себе первый приз за несколько туров до конца и, не имея ни единого поражения, обогнал взявшего второй приз Алехина на 2½ очка! В его партиях, как и раньше, сочеталась глубокая стратегия с блеском остроумных комбинаций. После такой заслуженной победы трудно было поверить, что Капабланка может утратить звание шахматного короля.
Капабланка писал о своем триумфе в газете «Нью-Йорк таймс» так: «Я вполне удовлетворен своей формой, проявленной в течение всего турнира, особенно в третьем круге, когда понадобилось напряжение, чтобы вырваться вперед. Любопытно, что я проявил слабость там, где я считал себя наиболее сильным. Обычно я рассчитываю на выигрыш всегда, когда у меня имеется хоть малейшее преимущество. Однако в этом турнире два раза, достигнув явного преимущества, я позволил моим партнерам ускользнуть. С другой стороны, я нахожу, что не пошел назад в некоторых отношениях, как мне казалось раньше. Большинство моих противников полагает, что я теперь столь же силен, как прежде».
Но, как ни странно, нью-йоркский триумф сыграл роковую роль в отношении Капабланки к предстоявшему полгода спустя единоборству с Алехиным. Чемпион мира забыл горькие уроки предыдущих турниров и свои самокритические сомнения и снова стал безгранично верить в свои силы и недооценивать противников. Особенно сильное впечатление на Капабланку и на шахматный мир произвела его победа над Алехиным (см. партию №42). «Вследствие моей плохой игры, – писал Алехин в турнирном сборнике, – ценность этой партии равна нулю, психологическое же ее значение – не для побежденного, но для широкой публики – было огромно. Нет сомнений, что именно из-за этой партии 95 процентов так называемых компетентных критиков стали убеждать весь шахматный мир, что в Буэнос-Айресе борьбы, как таковой, не будет: произойдет разгром» (Алехина Капабланкой. – В. П.).
Например, Шпильман писал после нью-йоркского турнира: «В той форме, в какой Капабланка был в Нью-Йорке, он непобедим!.. Я думаю, он еще долго будет восседать на шахматном троне». И Шпильман даже считал, что Алехину в матче с Капабланкой не удастся вообще выиграть ни единой партии!
Очевидно, верил в это и сам чемпион мира, почему отнесся к предстоящему матчу со столь могучим противником с поразительной беспечностью. Автор этой книги убежден, что почти за полгода, прошедшие от последней партии на турнире в Нью-Йорке до первой матчевой партии с Алехиным, Капабланка ни разу не брал в руки шахмат и не раскрыл ни одной шахматной книги!
СВЕРЖЕНИЕ С ШАХМАТНОГО ОЛИМПА16 сентября 1927 г. в столице Аргентины началось соревнование двух величайших шахматистов XX века – Капабланки и Алехина. Матч игрался до шести выигранных партий, не считая ничьих. При счете 5 : 5 матч считался бы закончившимся вничью и Капабланка сохранил бы свое звание.
Это был первый матч на мировое первенство, где встретились не стареющий, сходящий со сцены чемпион мира с полным сил молодым претендентом, а два блестящих корифея в полном расцвете физических и духовных сил.
Задача Алехина была исключительно трудна, так как никто не верил в возможность его победы над «самим» Капабланкой, а в Аргентине кубинец пользовался общими симпатиями и все с нетерпением ждали триумфальной победы чемпиона мира. Впрочем, свет не без добрых людей! Многие аргентинские шахматисты жалели Алехина и заранее утешали его в неизбежном поражении, так как, дескать, пасть от руки такого гения, как Капабланка, тоже почетно.
Президент Кубы прислал своему прославленному соотечественнику телеграмму, в которой выразил твердую уверенность в его успехе. Аргентинская, американская, да и европейская шахматная пресса прославляла Капабланку и предсказывала разгром Алехина.
Хотя Алехин принял французское подданство, чтобы беспрепятственно разъезжать по белу свету для участия в международных турнирах, но французкое правительство, конечно, не относилось к нему так, как если бы он был подлинный француз, и не оказывало ему ни моральной, ни материальной поддержки. Но он получал множество писем с выражением симпатии и пожеланий победы и из Советского Союза, и из Франции, и от рассеянных по всему свету его русских поклонников. И симпатии соотечественников поддерживали его веру в себя и в свой успех. Но он правильно оценивал трудность предстоящей задачи!
Отплывая в Аргентину, Алехин сказал, что не представляет себе, как сможет выиграть шесть партий у Капабланки. «Правда, – усмехнувшись, добавил он, – я еще меньше представляю, как Капабланка сумеет выиграть шесть партий у меня».
Перед началом матча Алехин глубоко проанализировал недавние партии чемпиона мира. Свои выводы он изложил после матча в статье, фрагменты которой я цитировал. К сожалению, в ней чувствовались еще не остывшие страсти и желание еще больше развенчать побежденного. Сначала Алехин признает, что «если отделить от творчества Капабланки созданную вокруг него вредную для шахматного искусства легенду о шахматной машине в образе человека, то, несомненно, Капабланка – первокласснейший маэстро», а потом ломится в открытую дверь, доказывая, что игра кубинца тоже иногда не лишена промахов, чего не отрицал и сам Капабланка.
Великий Ленин указывал: «Умен не тот, кто не делает ошибок. Таких людей нет и быть не может. Умен тот, кто делает ошибки не очень существенные и кто умеет легко и быстро исправлять их».
Вернемся к матчу.
Уже первая партия, закончившаяся победой Алехина, произвела сенсацию, тем более что она явилась вообще его первым выигрышем у Капабланки. Однако чемпион мира быстро «успокоил» своих болельщиков, одержав победу в третьей партии матча (см. партию №45). Последовали три ничьи. В седьмой партии блестяще атаковавший Капабланка добился новой победы (см. партию №46). Счет матча стал 2 : 1 в пользу чемпиона мира, и казалось, что игра покатится по желанному шаблону: частые ничьи и редкие выигрыши Капабланки при отсутствии побед у Алехина. Но уже в девятой партии, где Алехину удалось красивым маневром неожиданно уравнять шансы и добиться ничьей, Капабланка нервничал, жаловался на шум и потребовал удаления публики из зала.
Психологический перелом наметился в 11-й партии, которая протекала очень напряженно и закончилась после 66 ходов победой Алехина. Капабланка был поражен виртуозностью игры Алехина и невольно воскликнул: «Я так выигрывать не умею!». Американское телеграфное агентство сообщало, что чемпион мира «неимоверно потрясен» поражением. По Буэнос-Айресу стал гулять анекдот, будто один немой, узнав о проигрыше Капабланки, закричал: «Не может этого быть!», но тотчас снова потерял голос – от огорчения, так как он был болельщиком Капабланки.
В следующей, 12-й, партии деморализованный кубинец не использовал благоприятных возможностей и потерпел второе поражение подряд, после чего сразу обратился с письмом к своему другу, председателю Манхэттенского шахматного клуба Юлиусу Финну, прося его предпринять шаги к подготовке матч-реванша. А ведь счет был пока только 3 : 2 в пользу претендента!
В дальнейшем Алехин избрал ту же мудрую тактику, что и Капабланка в матче с Ласкером. Алехин не стремился форсировать события: белыми пытался реализовать незначительный позиционный перевес, а черными играл на уравнение. Последовало восемь ничьих подряд! Капабланка все больше нервничал, убеждал Алехина, что этак матч никогда не кончится, предлагал признать его ничейным и условиться о следующем единоборстве. Но Алехин был тверд, как алмаз, и не поддавался на уговоры. В 21-й партии Капабланка потерял терпение и пошел на рискованные осложнения, но Алехин перешел в контратаку и в обоюдоострой борьбе добился четвертой победы.
Перед началом игры Капабланка договорился с «Известиями», что будет освещать матч в качестве «специального корреспондента», но писал скупо и неаккуратно, особенно под конец матча, когда ему стало не до того. Про 21-ю партию он сообщил советским читателям, что «Алехин играл блестяще. Я с самого начала стремился к выигрышу, но напутал и проиграл».
Воодушевленный Алехин в очередной, 22-й, партии предпринял блестящую позиционную жертву слона и получил явно лучший эндшпиль, но не смог преодолеть упорной защиты чемпиона мира. Кроме этой последовало еще четыре ничьи. В 27-й партии отдышавшийся Капабланка в прекрасном стиле провел атаку и добился выигрышной позиции, но когда Алехин сделал традиционный «предсмертный» шах ферзем, кубинец ошибочно отступил королем не на то поле, а Алехин вечным шахом спас партию (см. партию №47). Эта ничья, по словам самого чемпиона мира, оказалась для него «роковой». Правда, ему удалось реваншироваться в 29-й партии, в которой Алехин ошибся в ничейной позиции и проиграл (см. партию №48).
Счет матча стал 4 : 3 в пользу Алехина. Капабланка имел еще неплохие шансы свести матч вничью и сохранить титул чемпиона мира. Но он уже утратил веру в себя, тогда как окрыленный Алехин рвался в бой. Тридцать вторая, лучшая, партия матча, в которой Алехин играл очень оригинально и энергично, даже отказавшись во имя атаки от рокировки, закончилась пятым поражением чемпиона мира. Капабланка окончательно пал духом. Следующая партия, где он играл белыми, продолжалась всего 18 ходов и кончилась вничью.
Последняя, 34-я, партия матча, которую Алехин вел с огромным подъемом, была отложена в тяжелофигурном эндшпиле с лишней пешкой у русского корифея. При доигрывании Алехин точно реализовал перевес. Капабланка вторично отложил партию, но уже в безнадежной позиции, а на следующий день сдал ее без доигрывания.
Матч окончился победой Алехина со счетом +6, -3, =25.
В беседе с журналистами Алехин заявил, что в высшей степени счастлив, так как осуществил мечту своей жизни и готов защищать завоеванное им звание чемпиона мира против всех, но предпочтительно – против Капабланки, хотя не раньше 1929 г.
Американское телеграфное агентство сообщило: «Алехин стал чемпионом мира. При входе обоих противников в зал публика устроила им бурную овацию. Капабланка обратился к ней с небольшой речью. В ней он сообщил о сдаче 34-й партии и провозгласил Алехина новым чемпионом мира. Далее Капабланка выразил уверенность, что Алехин с хорошим чувством будет вспоминать об их борьбе, сам же он особенно ценит то, что победу над ним одержал именно Алехин. В заключение противники обменялись рукопожатиями и обнялись». К этой идиллической картине можно было бы в том же духе добавить, что «Капабланка и Алехин трижды расцеловались и рука об руку зашагали в ближайший бар...» «Можно было бы», так как все сообщение американского репортера – чистейшая ложь! На самом деле, как Алехин позже рассказывал корреспонденту парижской русской газеты Л. Любимову, позже вернувшемуся в СССР, «Капабланка не счел нужным прийти на прощальный банкет, где меня провозгласили чемпионом мира, и даже не явился в клуб сдать свою последнюю партию. Он ограничился только присылкой письма с сообщением о сдаче и поздравлением меня с победой».
Как видно, черная кошка снова пробежала между двумя великими шахматистами.
Чем же объяснял проигрыш матча сам Капабланка? В 1935 г. он рассказывал Романовскому, что был «ошеломлен грандиозной силой сопротивления» Алехина и оно нарушило его общее и спортивное равновесие и повело к трагическому промаху в 27-й партии, после чего он понял, что спасти матч нельзя.
Любопытно сравнить слова Капабланки с высказыванием Ласкера после проигрыша им матча кубинцу (см. стр. 50).
Интересно и искреннее мнение Алехина, высказанное им в 1946 г., уже после смерти его соперника и накануне собственной смерти: «Как случилось, что Капабланка потерпел поражение? Должен сознаться, что даже теперь я не могу дать точного ответа, так как в 1927 году я не думал, что превосхожу Капабланку. Возможно, главной причиной его поражения явились преувеличенное представление о собственной силе, сложившееся под влиянием сокрушительной победы в нью-йоркском турнире 1927 г., и недооценка моей силы».
К причинам поражения Капабланки надо добавить еще такие.
Алехин, по его собственным словам, «играл, как никогда в жизни». К матчу он готовился свыше десяти лет, с упорством фанатика преследуя одну-единственную цель. Добившись такой же великолепной техники, как у Капабланки, Алехин стремился перенести центр тяжести шахматной партии на творческую борьбу, в которой полностью раскрывались его редчайшее комбинационное зрение и яркая фантазия. Капабланка же отошел от своей прежней разносторонней и динамичной игры. Он всецело полагался на свое позиционное чутье и безупречную технику, основанную на точном расчете и отрицании риска.
«Выигрыш матча Алехиным, – писал Ласкер, – является победой непреклонного борца над умом, избегающим всего неясного. Капабланка стремился путем научных методов к точности. Алехин же в большей мере художник, в нем больше исканий, а в принципе такое творчество выше, особенно если оно проявляется в борьбе».
После матча произошло неожиданное сближение творческих взглядов Алехина и Капабланки. Алехин в интервью, данном французскому журналисту, заявил: «В шахматах фактором исключительной важности является психология. Своим успехом в матче я обязан прежде всего своему превосходству в отношении психологии. Капабланка же играл, полагаясь почти исключительно на свое богатое интуитивное дарование. Вообще до начала игры надо хорошо знать своего противника, тогда партия становится вопросом нервов, индивидуальности и самолюбия, последнее для результатов борьбы играет чрезвычайно важную роль».
В 1930 г. Капабланка, живший тогда в Париже, где он был прикомандирован к кубинскому посольству, опубликовал статью под названием «Почему шахматы сейчас так популярны?», где между прочим отмечал, что «шахматы, несомненно, такое же искусство, как живопись или скульптура» и что в игре на одном выжидании ошибок противника «далеко не уедешь. Тут нужно что-то другое: проникновение в планы противника, ибо тот, кто раньше сумел разгадать намерения партнера, обычно и выигрывает. А для этого требуется кроме логики и творческого воображения известная способность быть психологом. Понимание характера противника – весьма важный шанс в шахматной борьбе».
Подытоживая значение матча для прогресса шахмат, можно сказать, что это была не только победа одного шахматного гения над другим, но и победа передовой, чигоринской, русской шахматной школы.
И если считать Капабланку, как его льстиво называли, безошибочной шахматной машиной, то в этом матче Человек победил Машину!
Глава пятая. ПОГОНЯ ЗА БЫЛЫМ ВЕЛИЧИЕМ
ЧТО ИМЕЕМ – НЕ ХРАНИМ, ПОТЕРЯВШИ – ПЛАЧЕМКак только Капабланка утратил титул чемпиона мира, он сразу забыл громкие и гордые фразы о том, что «охотно уступит свое звание молодому маэстро», или о том, что ищет возможности «самоустраниться». В нем проснулся Мастер, который годами усыплял самого себя, Художник, который понял, что он влюблен в свое искусство, Спортсмен, который привык быть первым и только первым в глазах всего мира.
К тому же после неожиданного проигрыша кубинцем матча и падения с головокружительной высоты его стал разбирать тяжелый хмель поражения, хорошо знакомый каждому шахматисту. Субъективно Капабланка считал (притом совершенно искренне!), что проиграл матч незаслуженно. Это мучило и угнетало его, не говоря уже об общем разочаровании друзей и сторонников кубинца в Южной и Северной Америке, которое он ежедневно ощущал.
Но Капабланка не сумел ни скрыть этих чувств, ни самокритично отнестись к своему поражению и избрал такую линию поведения, которая не только не могла помочь скорейшему осуществлению матч-реванша, но лишь озлобила Алехина, в душе которого и так накопилось немало «горючего материала».
Экс-чемпион мира поместил в газете «Нью-Йорк таймс» путаную и противоречивую статью, в которой пытался дискредитировать достижения нового чемпиона мира. Капабланка писал:
"Это была жестокая борьба, и Алехин вышел из нее победителем, главным образом потому, что сумел использовать все преимущества, какие оказались на его стороне. За весь матч он упустил один-два шанса, в то время как я – добрый десяток. Упущенных мною возможностей хватило бы на выигрыш не одного, а двух матчей. Дебют Алехин разыгрывал очень хорошо, но не лучше, а возможно, и хуже меня. Миттельшпиль он проводил в общем хорошо, но иногда проявлял явную слабость. Лучше всего Алехин играл эндшпиль, где он сильнее, чем в других стадиях партии. Алехин не показал комбинационного дарования – может быть, потому, что в этом я всегда был наиболее силен и в настоящее время не так ослабел, как в других областях.
В общем моя игра, несомненно, ослабела по сравнению даже с недавним прошлым, хотя знаний и опыта у меня прибавилось. Матч показал, что я не тот, каким был прежде: когда мог вступать в борьбу без всякой подготовки. Мне ясно, что в будущем для достижения успеха я должен буду выступать вполне подготовленным – как физически, так и интеллектуально. Задолго до соревнования нужно будет придерживаться соответствующего режима. Я утерял ту громадную сопротивляемость, которая столько раз помогала мне раньше. Такая подготовка требует большой самоотверженности, которую можно проявить лишь когда поставленная цель достойна ее, когда есть любовь к этой цели или когда затраченная энергия компенсируется материальным вознаграждением. Ни одного из этих условий не было. В последнее время я потерял значительную долю любви к шахматам, так как уверен, что они очень скоро придут к своему концу.
Что касается моих планов на будущее, то я решил проявить такую самоотверженность и доказать, что могу с честью встретиться с любым игроком. Я хочу играть матч-реванш в Нью-Йорке и надеюсь, что Нью-Йорк организует его.
В заключение, – спохватывается Капабланка, – я обязан воздать должное моему противнику. Я отнюдь не хочу умалять его достижение. В каждой партии он проявлял огромную силу воли, упорно искал победы и цепко защищался. Без сомнения, в этом матче он играл лучше меня, и то, что показал Алехин, заслуживает полного восхищения".
Несмотря на стандартный финальный комплимент Алехину, приведенная цитата производит тяжелое впечатление. С одной стороны, Капабланка «ослабел», с другой – во всех стадиях партии играл лучше Алехина, а проигрывал случайно, упуская шансы, которых хватило бы «на выигрыш двух матчей». И просто поражает, как Капабланка раньше не понимал, что к матчу надо долго и тщательно готовиться и соблюдать строго спортивный режим. Это вовсе не какая-то «самоотверженность» – это обязанность чемпиона мира по отношению и к публике, и к противнику, и к самому себе, и – главное! – к шахматам.
Теперь его терзало позднее раскаяние. Если бы Капабланка проиграл Алехину после должной подготовки, его совесть была бы чиста и он мог бы утешать себя мудрыми словами: «Я сделал все, что мог. Кто может, пусть сделает больше!». Но и этого утешения он лишился по собственной вине.
Не нова и мысль, что шахматы близки к своему концу – «ничейной смерти». Как читатель помнит, ее высказал Ласкер после проигрыша матча Капабланке. В 1929 г. кубинец предложил такую реформу, чтобы «спасти» шахматы: расширить доску до ста клеток и ввести по четыре добавочные фигуры для каждой стороны: по две пешки и по два новых «зверя» – один ходил бы как конь и ладья, другой – как слон и конь.
По поводу этого Алехин писал, что «такие проекты всегда выдвигаются шахматистами, утратившими мировое первенство».
Неуместным оказался и другой шаг Капабланки. Спустя десять дней по окончании матча он пришел к новому чемпиону мира и стал его уговаривать играть матч-реванш на иных спортивных условиях. Алехин отказался от изменения регламента. Пренебрегая этим, Капабланка 10 февраля 1928 г. направил председателю Международной шахматной федерации (ФИДЕ) Рюэбу письмо, копию которого послал Алехину. Экс-чемпион мира предлагал ограничить количество партий матч-реванша шестнадцатью, так как «иначе может случиться, что матч никогда не кончится или будет так долго длиться, что его результат будет зависеть исключительно от физической и умственной выносливости противников». Это был недвусмысленный и малоприятный для Алехина намек, что его победа в Буэнос-Айресе была следствием не лучшей игры, а «выносливости».
Капабланка в письме Рюэбу предлагал также изменить матчевый контроль времени на 30 ходов на два часа каждому партнеру и играть только четыре часа в день с двухчасовым перерывом партии на обед, то есть именно то, чего хотел Ласкер в 1911 г. и чем сам Капабланка тогда возмущался.
Как и следовало ожидать, письмо возымело обратный эффект. Алехин ответил Рюэбу, что будет играть матч лишь на тех же условиях, что и первый. Это было правильное решение. Да и сам Капабланка еще в 1911 г. писал Ласкеру, что «чемпион мира обязан защищать свое звание на тех же условиях, на каких выиграл матч у своего предшественника».
Получив подробный, тщательно аргументированный ответ Алехина, опубликованный также в шахматной печати, Капабланка решил пока ничего не предпринимать для устройства матч-реванша. Не то экс-чемпион мира выжидал мнения общественности об ответе Рюэбу, которая, однако, поддержала не его, а Алехина, не то хотел сначала продемонстрировать свою мощь в очередном международном турнире. Это тоже было ошибкой.