Текст книги "А до Берлина было так далеко"

Автор книги: Василий Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

На фронт, в другое соединение, лежала дорога и начальника дивизионной разведки капитана Никифора Зиновьевича Трунова. Иван Макарович Шадский, из которого слезу под пыткой не выбьешь, при расставании смущенно отворачивался: его глаза были влажными.

Командиры полков Михаил Иванович Головин и Николай Савельевич Кобжев старались быть бодрыми и веселыми. Чисто выбритые, в новеньких гимнастерках, перетянутые скрипучими ремнями, они словно собрались на парад. Но и в их веселых словах тоже звучали грустные нотки.

В те дни часто, оставаясь один на один со своими мыслями, перебирал в памяти события этих военных месяцев, анализировал действия штаба и свои, как его начальника. Собственный суд – нелицеприятный, тут уж не перед кем хитрить, разве лишь перед собственной совестью. Вывели мы из окружения немногим более 500 человек, столько же примерно пробилось в составе других групп. Это все, что осталось. К первому же бою дивизия насчитывала 17000 человек. И я спрашивал себя: все ли мы, командиры, сделали для того, чтобы сохранить личный состав соединения? Конечно, война есть война, и от смерти никуда не уйдешь. И все же от распорядительности командира и штаба, от их умения организовать бой на основе глубокого знания обстановки зависит многое.

Я переиграл мысленно каждый бой, как бы со стороны взглянул на генерала Куликова, на себя, на своих помощников, на командиров частей. Человек всегда задним числом умнее, и теперь было очевидно, что многое можно и должно было сделать лучше. И все же раскаяния не было. Все мы до конца выполнили свой долг, и упрекнуть никто и ни в чем нас не может. Враг в то время был сильнее. Он наступал, а мы вынуждены были пятиться назад. У нас почти не было танков, фашисты хозяйничали в воздухе, не хватало снарядов. И все же, несмотря ни на что, мы, говоря солдатским языком, "дали прикурить фашисту".

Подсчеты штаба свидетельствовали, что фашисты от 196-й стрелковой дивизии понесли гораздо большие потери, чем мы сами. Да и без статистики тот, кто видел поле боя у Рахны, под Бараньим Полем или Медвином, усеянное трупами вражеских солдат, чернеющее обгоревшими корпусами фашистских танков, мог сказать: мы отомстили за наших товарищей, нанесли серьезный урон врагу.

* * *

Но вот и получено новое назначение. Предстояло принять штаб дивизии, формировавшийся в далеком тыловом городе. С этой дивизией я и отправился на Северо-Западный фронт.

Часть вторая. А до Берлина было так далеко...

Принимаю дивизию

Шел август 1942 года...

В один из последних дней уходящего лета из разговора с начальником отдела кадров 27-й армии Северо-Западного фронта я понял, что планируется мое перемещение на должность командира 200-й стрелковой дивизии.

Такое известие обрадовало прежде всего потому, что мне пришлось формировать это соединение на Урале, быть его первым начальником, штаба. Я хорошо знал командный и рядовой состав.

Но все получилось иначе – меня вызвали в отдел кадров 27-й армии и зачитали приказ о назначении на должность командира дивизии, но не 200-й, а 182-й. От такой неожиданности я растерялся и сгоряча высказал кадровикам свое недовольство.

– Все уже решено, – ответил кадровик. – Срочно принимайте дивизию у генерал-майора Корчица.

Владислава Викентьевича Корчица я знал еще с 1929 года, когда был командиром взвода и у меня был нарукавный знак – один квадрат, а у него, начальника штаба 19-й стрелковой дивизии, был уже ромб. Корчиц часто по делам службы приезжал в городишко, где дислоцировался мой 56-й стрелковый полк. Владислав Викентьевич проводил занятия с командным составом, проверял боевую готовность подразделений. Это был опытный командир, хороший организатор. Бывший офицер старой русской армии, он с первых дней Октября встал на сторону Советской власти.

Спокойный, немногословный, Корчиц умел выслушать и подбодрить подчиненных, подать пример собранности и требовательности. Он не оставлял без внимания ни единого факта нарушения воинской дисциплины, но был справедлив и не терпел командиров, которые допускали бестактность в отношении подчиненных.

За эти качества его любили и уважали. Бывало, приедет в полк, высокий, стройный, и одним своим внешним видом заставит командиров и бойцов как-то сразу подтянуться. И вот я сменял генерал-майора В. В. Корчица, который уходил на должность начальника штаба 1-й ударной армии. Впоследствии Корчиц будет назначен начальником Генерального штаба Войска Польского...

Итак, ясным августовским днем я вышел из штаба армии, держа в руках предписание, и должен был отправиться в расположение 182-й стрелковой дивизии.

В жизни моей начинался новый сложный этап. Предстояло не только принять 182-ю дивизию, познакомиться с ее людьми, но и вести этих людей в бой.

Неподалеку стояла моя легковая машина. Шофер красноармеец Панфилов возился с мотором. Я посмотрел на запад, туда нам предстояло ехать. Косматое нежаркое солнце садилось за вершины темного леса. По всему чувствовалось, что красное лето прошло. Я шел к машине по намокшим листьям; над водой журчащей поблизости речки пополз туман. Есть что-то таинственное в красоте заката. Проплыли небольшие барашковые облачка. Солнечный диск в последний раз пронзил их лучами, и казалось, что огромное пламя охватило все небо. Солнце уже скатилось за макушки деревьев, но пожар словно все полыхал до самого горизонта. Помнится, деревенские старики говорили, что такие закаты к войне.

"Что-то ждало меня там, где так полыхал закат", – подумал я. Сухой лист с березы спланировал на погон, на гимнастерку оседала влага тумана.

– Туман, вот уже и осенний туман, – сказал я Панфилову, подойдя к машине.

Усевшись рядом с шофером, я снова посмотрел на небо. В холодной выси над лесом вставала луна, и зубчатые вершины деревьев на том берегу словно дымились.

Проехали по разбитой снарядами дороге, вот и мост через реку Ловать. Показался поселок, обозначенный на карте как Шпалозавод. Сохранилось лишь название – ни одного дома не осталось после ухода гитлеровцев: все было разрушено и сожжено. От пепелища повернули на юг, здесь дорога шла вдоль берега. Наступила холодная звездная ночь, в лесной, темноте стала теряться дорога. Водитель сбавил скорость. Ветви захлестали, забили по бортам, по стеклу, упруго подбрасывало на корневищах. Неожиданно впереди показалась темная фигура. Панфилов включил фары.

– Стой! – поднял руку красноармеец. – Дальше ехать запрещено!

Пришлось выйти из машины. Из темноты навстречу вышел командир.

– Подполковник Кривонос, начальник связи дивизии,– представился он.

Кривонос и проводил меня в блиндаж командира дивизии.

В блиндаже за столом сидели командующий 27-й армией генерал-майор Федор Петрович Озеров, член Военного совета генерал-майор Иван Петрович Шевченко, комиссар дивизии полковой комиссар Яков Петрович Островский, начальник штаба дивизии полковник Николай Александрович Тихомиров, заместитель командира дивизии полковник Илларион Северьянович Неминущий, заместитель командира дивизии по тылу подполковник Иван Тимофеевич Свистунов. Собрались они здесь по случаю присвоения генеральского звания хозяину блиндажа – Владиславу Викентьевичу Корчицу.

Я представился командующему армией. Генерал-майор Озеров тепло поздоровался и усадил за стол рядом с генералом Корчицем. Много теплых слов в этот вечер было сказано в адрес Владислава Викентьевича Корчица. Желали успехов на новой должности. Засиделись допоздна. Но вот все разошлись, в блиндаже остались я и Корчиц. Долго не ложились спать, все вспоминали службу в 19-й стрелковой дивизии, которой с 1931 года командовал Василий Иванович Морозов.

Тех, кому довелось близко знать этого военачальника, всегда восхищала его воинская эрудиция. Он изучил прекрасно тактику врага, знал ее сильные и слабые стороны, много читал военно-исторических трудов и в трудные минуты боя всегда подбадривал высказываниями, поговорками и пословицами великих полководцев прошлого. Войну он встретил командующим 11-й армией, которая под его руководством проявила стойкость в обороне и особенно отличилась в июне 1941 года при нанесении контрударов в районе Сольцы и в августе под Старой Руссой.

– Вам, Василий Митрофанович, видимо, будет интересно узнать кое-что из истории 182-й стрелковой дивизии, – спросил Корчиц.

И он рассказал, что формировалась она на территории Эстонии. В сентябре 1940 года Народная армия Эстонии преобразовывается в 22-й Эстонский территориальный стрелковый корпус.

Первый бой новое соединение приняло 7 июля 1941 года на рубеже Малые и Большие Пети, Словкавичи, Застружье. Командовали им в то время полковник Иван Игнатьевич Курышев, а затем полковник Михаил Семенович Назаров. После ожесточенных боев дивизия отошла вместе с соединениями 22-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта к городу Псков. Снова беспрерывные бои. Враг пытался занять город. Упорно оборонялись эстонцы. Многие из них проявили мужество и отвагу.

Корчиц немного помолчал, а затем продолжал свой рассказ.

– Когда я в январе 1942 года принимал это соединение, то внимательно ознакомился с журналом боевых действий. Расскажу о подвиге командира шестой стрелковой роты 232-го стрелкового полка старшего лейтенанта Лайпандиса. Рота обороняла высоту у реки Пети. На эту высоту наступало до двух батальонов фашистов. Их встретили огнем и заставили откатиться на исходный рубеж. Вскоре последовала вторая атака при поддержке танков. И эту атаку отбили. Отбрасывая наседающих гитлеровцев в течение четырех часов, рота удерживала высоту. Фашистам не удалось продвинуться на этом участке. Тогда через мощные громкоговорители начал вещать фашистский диктор:

– Эстонцы! Сложите оружие, и вы сможете свободно уходить по домам! Эстония позади, вам некуда дальше отходить!

Старший лейтенант Лайпандис сказал своим подчиненным:

– Друзья! Мы защищаем свою родину – свободную Эстонию! Огонь по врагу!

Вновь и вновь фашисты пытались захватить высоту, и всякий раз атаки отбивались.

До последнего держались эстонцы. Погиб и командир...

О том, как дрались в этом бою эстонцы, рассказал тяжело раненный красноармеец, который ночью добрался все-таки до полка.

Корчиц чиркнул спичкой, прикурил, затянулся и продолжал:

– Вот еще эпизод из боев 182-й дивизии в районе Большие Пети. Противнику удалось расчленить 232-й стрелковый полк. Седьмая и восьмая рота были отрезаны от основных сил полка и оказались во вражеском кольце. Комбат капитан Востриков принял смелое решение – роте лейтенанта Клайпанова незаметно проникнуть в расположение врага и внезапно нанести ему удар с тыла. Благодаря такому искусному маневру кольцо окружения было разорвано.

Дивизия отходила с боями, нанося врагу значительные потери.

Отличились в эти тяжелые дни комбаты Комаров и Востриков, командир артиллерийского полка Добылев, командир стрелкового полка Тихомиров, комиссар дивизии старший политрук Островский.

Генерал Корчиц рассказал об участии 182-й стрелковой дивизии в наступательной операции войск Северо-Западного фронта по окружению и уничтожению группировки немецко-фашистских войск в районе Демянска. Эта операция была проведена с 7 января по 20 мая 1942 года.

Тогда 182-я дивизия, в сильные морозы, в условиях полного бездорожья, по глубокому снегу, через лед многочисленных озер, рек, через лесные массивы, прошла 50 километров по тылам врага, освободив 18 населенных пунктов, и вышла к окраине Старой Руссы. Этим она способствовала успешному наступлению 11-й и 1-й ударной армий...

Меня заинтересовал рассказ Корчица, и я спросил:

– А как была окружена демянская группировка?

– Как? В условиях бездорожья и глубокого снежного покрова, – продолжал рассказывать комдив. – 29 января 1942 года возобновилось наступление наших войск. 1-й гвардейский стрелковый корпус продвигался юго-восточнее Старой Руссы в направлении Рамушево. Перерезав коммуникации демянской группировки, корпус должен был соединиться в районе Залучье с частями 34-й армии, наступающими с юга. Одновременно, не встречая серьезного сопротивления противника, 2-й гвардейский корпус наступал на город Холм. Он наносил удар из района Старой Руссы. 25 февраля части 1-го гвардейского стрелкового корпуса в Залучье соединились с подразделениями 42-й стрелковой бригады 34-й армии.

Таким образом, старорусская и демянская фашистские группировки противника были разъединены. В окружении оказалась демянская группировка в составе шести дивизий 16-й армии...

– Кстати, – продолжал генерал Корчиц, – в то время нашей дивизии противостоял 56-й егерский полк 16-й армии. Немного расскажу и о противнике. Корчиц задумался. – Оборона врага состоит из хорошо оборудованных узлов сопротивления и системы опорных пунктов, сильно насыщенных огневыми средствами и инженерными заграждениями.

Большинство опорных пунктов и узлов сопротивления противника очень выгодно расположены в тактическом отношении: с хорошим круговым обзором и обстрелом всех подступов к ним.

Мы тоже создали прочную оборону. Блиндажи, дзоты тщательно замаскировали, так, что обнаружить их трудно. Стены и потолки достаточно прочны и неуязвимы от прямой наводки артиллерии – из еловых и сосновых бревен в два наката. Все это было– сделано в первую очередь. Предстоит еще сделать бани, кухни, землянки для личного состава. Нет переправ через реку, кроме железнодорожного моста, приспособленного для проезда машин, танков.

– Вот в таких условиях мы и живем уже около года. – Владислав Викентьевич вздохнул. – Лес да болота вокруг... Была уже глубокая ночь. Корчиц взглянул на часы:

– Пора и нам отдохнуть.

Я лег на деревянный топчан, укрылся шинелью и задремал.

На утро за завтраком разговорились и стали вспоминать прошедшие бои под Старой Руссой.

С волнением обсуждали сложившуюся обстановку в Сталинграде. Мы знали, что немецкие войска прорвались в город, на его улицах идут бои.

На Северо-Западном фронте в это время обстановка была относительно спокойной. Перед нами стояла .одна задача: активной обороной сковывать войска противника, не допустить, чтобы он снял хотя бы одно соединение с нашего фронта и перебросил на юг.

После завтрака пошли на передний край. Надо было принимать дивизию.

– Начнем, пожалуй, с правого фланга, где обороняется полк Кротова, сказал генерал Корчиц.

По узенькой тропке поднялись на небольшой взгорок. Было прохладное утро. Вокруг стояли, светясь каждым листом, уже порыжевшие осины, с них, посверкивая тончайшими нитями, тянулась в чистом воздухе паутина.

По дороге генерал Корчиц рассказал мне о командире 140-го стрелкового полка подполковнике Михаиле Ивановиче Кротове.

– Грамотный в военном отношении, требовательный, смелый, принятое решение доводит до конца. Имеет солидный боевой опыт.

Метрах в 500 от командного пункта полка, на просеке, нас встретил Кротов среднего роста крепыш, смуглое лицо, карие, почти черные глаза. Тогда ему было всего 38 лет.

Наметанным взглядом я сразу определил – кадровый командир. Чистый подворотничок, начищенные до блеска сапоги. Он четко вскинул руку к козырьку фуражки, представился.

Вначале направились в первый батальон. По пути Кротов коротко рассказывал о своих комбатах.

– Командир 1-го батальона майор Евгений Семенович Назаренко, много повоевавший и испытавший человек. На 2-м батальоне – капитан Анатолий Андреевич Казаков, молодой командир, ему 23 года. По молодости горяч, правда, умеет взять себя в руки. 3-м батальоном командует недавний командир минометной роты капитан Василий Иосифович Лейпунов. Вдумчивый. Осторожный. Тщательно все взвесит, чтобы правильно принять решение.

Вячеслав Викентьевич добавил:

– Каждый из них испытан в боях. Такими командирами можно гордиться. Все комбаты имеют боевые награды.

Шли мы не спеша. Красноармейцы грелись на солнце, День выдался тихим и теплым.

Майор Назаренко ожидал нас в первой траншее. Он доложил сведения о противнике и о батальонном районе обороны. Докладывал четко, со знанием дела.

И вот тут я обратил внимание на один, на мой взгляд, недостаток: наши траншеи местами были не глубокие. Продвигаясь по ним, часто приходилось сгибаться. Хотел сказать об этом, но подумал и решил в данной ситуации промолчать. Для себя заметил – траншеи необходимо углубить, тем более что скоро грунт скуют морозы.

Подошли к болоту. Здесь траншеи прервались. Некоторые участки красноармейцы вынуждены были преодолевать броском. А снайперы врага только этого и ждали.

Перед нашим передним краем, в 300-400 метрах, тянулась шоссейная дорога Старая Русса – Рамушево, по которой шла техника врага. Ее можно и должно было успешно обстреливать, но наша артиллерия и минометы молчали. Я тогда еще подумал: "Может, не хотят обнаружить себя?"

На границе района обороны второго батальона нас встретил капитан Казаков. Невысок ростом, неширок в плечах, чистый – без морщинки – юношеский лоб, живые светло-карие глаза, нежный румянец заливает скулы. На вид ему лет двадцать. Но докладывал он как бывалый командир. Построение обороны подразделения капитана Казакова почти ничем не отличается от первого батальона. Опорные пункты рот подготовлены к круговой обороне и связаны между собой системой огня и заграждений. Красноармейцы несли службу бдительно, хорошо знали свои обязанности. Я обратился к одному из наблюдателей. Он четко доложил свои обязанности, показал свой сектор наблюдения, разведанные нами дзоты и расположение других огневых точек фашистов. У каждого пулеметного расчета была стрелковая карточка, на которой разборчиво были нанесены: полосы огня, ориентиры, их номера, наименование и расстояние до них, расположение своего подразделения и место командира, необходимые данные о враге.

В тот день мы побывали почти во всех подразделениях, расположенных в первом эшелоне, побеседовали с командирами и бойцами. Настроение у людей боевое. Не успели добраться лишь до третьего батальона – он был расположен во втором эшелоне.

Солнце уже спряталось за лес. Густой сероватый туман поплыл от реки Ловать. Серии ракет всплывали на противоположной стороне; черная вода каскадом загоралась у песчаной отмели берега.

Мы шли тропинкой под обрывистым берегом. Когда свет ракет опадал клочьями мертвого огня, тогда отчетливо слышался стук пулеметов. Трассирующие пули веером летели через все пространство реки, вонзались в мокрый песок, тюкали над нашими головами в стволы деревьев.

– Ходить здесь опасно, – прервал молчание генерал Корчиц.

Вот и знакомый блиндаж. У входа нас уже ожидал начальник штаба подполковник Тихомиров.

– Поступила депеша из штаба фронта. Вам, товарищ генерал, приказано немедленно явиться к новому месту службы.

Корчиц нахмурился. Еще не успел сдать соединение, проститься со всеми однополчанами, а приказ немедленно уезжать.

Утром он распрощался со всеми, кто был в штабе дивизии, и уехал в 1-ю ударную армию.

С этого момента я вступил в должность командира дивизии. Масса вопросов волновала меня. Как пойдет моя служба, когда на плечи легла такая ответственность? Дивизия – сложный организм, объединяющий несколько тысяч людей, организационно состоящий из трех стрелковых и артиллерийского полков, противотанкового и зенитного артиллерийских дивизионов, разведывательной роты и саперного батальона, батальона связи, тыловых частей и учреждений. С этими тревожными мыслями я заснул. Вскочил от сильного гула. От глухих ударов сыпалась со стуком земля на стол, звенело стекло лампы, весь блиндаж слегка вздрагивал. Снаряды противника рвались неподалеку от оврага, в котором был расположен командный пункт. Проснулся и комиссар дивизии Яков Петрович Островский.

– Что думаете делать, Василий Митрофанович?

– Пойду в 232-й полк, – ответил я комиссару.

– Вот и хорошо, – весело отозвался Островский, – пойду и я с вами.

– Очень рад. Мне будет легче знакомиться с людьми и обстановкой.

Наспех позавтракали и в сопровождении двух автоматчиков направились по тропинке, через поле, кустарник и небольшую рощицу. Только вышли на поляну, как в расположении противника скрипуче "заиграли" шестиствольные минометы, низкое небо расцветилось огненными трассами мин. С глухим гулом, сотрясая землю, разорвались от нас метрах в двухстах. Мы бросились в старую глубокую воронку, переждали обстрел, пошли дальше. По пути Яков Петрович рассказал о командире 232-го стрелкового полка:

– Иван Григорьевич Мадонов прибыл в дивизию недавно, но уже успел показать себя умелым командиром. Вот что случилось у нас в июне этого года. Противник ровно в пять часов утра открыл ураганный артиллерийский огонь по участку обороны 232-го полка. Одновременно в воздухе появились его самолеты, началась бомбежка. Около часа продолжалась огневая обработка, а затем враг перешел на узком участке в атаку. Основной удар пришелся как раз по позициям 232-го полка, где гитлеровцы пошли вперед при поддержке танков. Несмотря на отчаянное сопротивление бойцов полка, врагу удалось вклиниться в глубь наших позиций.

Мадонов принял смелое решение – направить роту танков под командованием старшего лейтенанта Латышева в обход вклинившихся в нашу оборону гитлеровцев и ударить во фланг и тыл. Маневр удался, вскоре мы увидали, как два немецких танка задымили, а остальные начали пятиться как раз, к тому месту, где в засаде их ожидали орудия младшего лейтенанта Кучерова. Ударами с близкого расстояния по бортам эти танки были подбиты. Подразделения полка перешли в контратаку и выбили врага с занятых позиций...

Мадонов встретил нас на опушке леса. Доложив, провел к наблюдательному пункту полка, который был оборудован на четырех вековых соснах и замаскирован так, что ни с воздуха, ни с земли его нельзя было обнаружить. Там находился командир, который в бинокль наблюдал за действиями противника. Здесь же стояла стереотруба, сидел с аппаратом телефонист. Я поднялся вверх, приник к окулярам и увидел через стереотрубу как на ладони первую позицию врага. Видно было, как мелькали стальные каски в траншеях.

За этот день мы прошли и осмотрели батальонные районы обороны 232-го полка. Практически оборона была здесь построена так же однообразно, как и у соседа – подполковника Кротова. Познакомился и побеседовал я с командирами батальонов, рот и батарей, командирами взводов и отделений, со многими красноармейцами. Настроение у всех было боевое. Некоторые командиры и даже красноармейцы прямо задавали мне вопрос: "Когда, товарищ полковник, начнем наступать? Сколько можно сидеть в обороне?"

Выводов поспешных я не делал. Все увиденное тщательно анализировал, все услышанное обдумывал и потихоньку намечал план своей будущей работы.

На следующий день, с рассветом, вместе с комиссаром пошли на левый фланг дивизии, на участок обороны 171-го стрелкового полка. Линия обороны проходила вдоль берега реки Ловать. Шли под береговым обрывом спокойно, пули и осколки свистели выше наших голов. Яков Петрович по пути дал краткую характеристику командиру 171-го стрелкового полка подполковнику Ивану Ивановичу Нейману. По национальности он латыш. Спокойный, хладнокровный, неторопливый, очень рассудительный – вначале все взвесит, выслушает мнения подчиненных, а потом принимает решение.

– Награжден двумя орденами Красного Знамени, – закончил Островский.

Подполковник Нейман – высокий, стройный, свежевыбритый, светловолосый, с синими холодными глазами – встретил нас недалеко от своего командного пункта, врытого в берег реки. КП был так замаскирован, что не просматривался ни с воздуха, ни с земли. Представился он, твердо произнося слова, доложил обстановку. На все мои вопросы отвечал предельно кратко, со знанием дела обрисовал обстановку в батальонах и отдельных ротах, дал характеристику командирам. Чувствовалось, что он хорошо знает подчиненных, знает, кому из них лучше поставить ту или иную задачу в бою. Все вместе мы пошли по первой траншее от реки Ловать к правому флангу полка.

Передний край растянулся на десять километров вдоль реки. Начали мы знакомство с батальоном Н. И. Микерова с его командного пункта. Все блиндажи для жилья командиров и красноармейцев врыты в берег, сделаны добротные перекрытия в три-четыре наката. С НП батальона я осмотрел окрестности в бинокль – впереди чернели остатки деревни Редцы, местность вокруг ее развалин изрыта траншеями, ходами сообщения, окопами, показали мне и несколько дзотов. Редцы – важный узел сопротивления, подготовленный к круговой обороне, связанный системой огня и заграждений с Присморжьем. Деревня с возвышенности круто спускалась к берегу Ловати. Именно здесь в дальнейшем предстояло нам участвовать в наступательной операции по окружению демянской группировки фашистских войск. Но тогда я этого, конечно, не знал.

Итак, на опушке леса у ручья, впадающего в Ловать, укрепился враг. Каждый метр земли перед своим передним краем гитлеровцы опутали колючей проволокой, густо усеяли минными полями, промежутки между опорными пунктами простреливались пулеметным, минометным и артиллерийским огнем. Наблюдая эту картину, я невольно вспомнил весну 1942 года. Тогда наша 200-я стрелковая дивизия наступала в этих же местах несколько левее.

Перед началом атаки стрелковые подразделения 200-й дивизии вышли на исходный рубеж. Артиллеристы изготовились на огневых позициях, их командиры заняли свои наблюдательные пункты.

После боя нам стало известно, что разведчики-артиллеристы из первой батареи 650-го артиллерийского полка Дудин, Цыганков, Степанов, Яковлев, Вартанян во главе с командиром взвода лейтенантом Г. И. Сиротой пробрались под сильным огнем противника к пехоте, залегшей на окраине Присморжья, чтобы корректировать огонь наших орудий. Наступающие подразделения дивизии имели задачу захватить Присморжье и выйти к Рамушево, разъединив старорусскую и демянскую группировки, и надежно обеспечить на фланге стык через реку Ловать со 182-й стрелковой дивизией.

После короткой артиллерийской подготовки пехота поднялась в атаку, ворвалась в Присморжье. Но несколько огневых точек врага ожили и открыли огонь. Продвижение пехоты вновь приостановилось. Артиллеристам приказали подавить огневые точки противника. Снарядов было мало, и требовалось вести особенно прицельный огонь.

Командир батареи старший лейтенант Комаров приказал по телефону лейтенанту Сироте с его разведчиками и связистами перебраться за Черную речку, обнаружить уцелевшие огневые точки гитлеровцев и их координаты передать на батарею. Разведчики незаметно подобрались к позициям фашистов и засекли их огневые точки. Получив от них данные, наши орудия легко подавили огневые точки врага.

Как только батарея подавила огневые точки, к ней присоединились другие орудия дивизиона капитана К. Б. Соколова и полковая батарея старшего лейтенанта А. Ф. Ватченко. Наша пехота поднялась в атаку, успешно преодолела первую траншею врага, очистила деревню Присморжье. Завязался бой во второй и третьей траншеях за Александровку. Артиллеристы, поддерживая пехоту огнем и колесами, быстро уничтожали обнаружившие себя огневые точки врага.

Вместе с командиром полка подполковником В. Я. Даниленко мы прошли по Присморжью и Александровке. Повсюду исковерканные пушки, пулеметы, повозки, орудийные передки врага. Большие потери понес враг и в живой силе.

И вот начались бои по ликвидации демянской группировки. Фашисты понимали, что могут снова оказаться в окружении, и ожесточенно сопротивлялись. Как стало известно после войны, командующему 16-й немецкой армией было приказано самим фюрером – любой ценой сохранить демянскую группировку. Выполняя этот приказ, сюда, в рамушевский коридор, гитлеровцы бросили свежие части. Попавшие к вам в плен солдаты и офицеры говорили: "Демянск – это маленький Верден", а рамушевскую горловину окрестили "коридором смерти". Так это было и в действительности – прорвать наш фронт окружения и образовать рамушевский коридор удалось ценой больших потерь.

Гитлеровское командование образно называло свою демянскую группировку пистолетом, направленным в сердце России.

Наступление войск нашего Северо-Западного фронта с 3 по 20 мая существенных результатов не дало. К выполнению поставленных задач войска были подготовлены слабо, хотя личный состав проявил тогда мужество и отвагу.

Однако возвращаюсь к событиям, происходившим в первые дни сентября 1942 года. Островский, Нейман и я направились по первой траншее, по пути внимательно рассматривая позиции противника. У блиндажей останавливались, присаживались к красноармейцам, расспрашивали их о житье-бытье: как кормят, давно ли мылись в бане, регулярно ли получают почту, как обстоят дела с боеприпасами? Бойцы охотно отвечали на наши вопросы. Жалоб у них не было.

Шли по траншее мы, наверное, около часа. Со стороны противника внезапно началась ружейно-пулеметная стрельба. Может быть, оттуда заметили группу? Мы пригнулись и присели на дно траншеи. Стрельба то утихала, то снова усиливалась.

– Как вы думаете, – спросил я у командира полка, – почему наши пулеметы и минометы молчат, не отвечают гитлеровцам?

Он пожал плечами.

– Потому что не хотят обнаруживать себя.

– Правильно, а почему не хотят обнаруживать? Потому что некуда им надежно укрыться от огня противника: траншеи неглубокие.

Стрельба в это время стихла.

Ознакомившись со всей системой обороны полка подполковника Неймана, зашли на огневые позиции 14-го отдельного противотанкового дивизиона, где побеседовали с артиллеристами. Бойцы рассказали о прошедших боях, о тех, кто отличился, сколько танков подбили. Я спросил у молодого артиллериста, недавно назначенного наводчиком орудия:

– Если танки прорвутся на батарею, не испугаетесь?

– Нет, что вы, товарищ полковник! Пусть попробуют сунуться, назад не вернутся!

Бодрый дух командиров и бойцов, с которыми довелось беседовать, радовал.

Рядом с нами стоял старшина и посматривал то на меня, то на наводчика, с которым разговаривали. Мы собрались уходить, но я обратил внимание на то, как пристально смотрит старшина, и решил с ним побеседовать.

– Давно на фронте?

– С первых дней, товарищ полковник!

– Откуда родом?

– Воронежский, из села Калмыка.

– Так мы с вами, оказывается, земляки! Старшина просиял...

– Да ведь я вас сразу узнал.

– Чей же вы будете?

– Касаткина, сапожника, сын. Мы жили от вашего дома через два двора. Я хорошо знал ваших братьев, а с Яковом Митрофановичем вместе воевали в гражданскую войну. Он же у вас моряк! Участвовал в штурме Зимнего. Воевал против Врангеля.

– Точно, – подтвердил я. – Теперь нам с вами придется вместе воевать против фашистов.

– А когда их погоним?

– Скоро.

Конечно, тогда никто из нас не думал, что придется участвовать в битве за Берлин. Но все мы, от красноармейца до генерала, об этом только и мечтали. Отсюда, из-под Старой Руссы, до Берлина еще было далеко – целых 2640 километров...