Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Кто кого?

(Окно в природу)

– Бвана (господин), как ты думаешь, кто король джунглей?

– Стоило ли об этом спрашивать. Ты же знаешь, что лев…

Это разговор у костра из книги об охоте на диких зверей. Разговор этот почти всегда возникает и когда беседуешь с ребятишками. Обязательно спросят: а кто сильнее всех?

Лев – царь зверей, говорят издавна. В самом деле, кажется, нет ему равных и в силе, и в гордой осанке. Но в Африке я наблюдал, как лев трусливо уступил дорогу слону, уверенно шедшему по каким-то своим делам. Лев может напасть на слоненка, но хорошо знает, что надо бояться бивней, хобота и мощных ног слона взрослого, способного даже «царя зверей» буквально втереть в землю. Но есть слабое место и у слона – хобот. Инструмент этот нежен, его легко повредить. Хобот слон бережет. А если теряет, то вместе с ним теряет и жизнь. Ведь хоботом он отправляет в рот пищу и воду. Без хобота – такие случаи наблюдали – слон начинает пастись на коленях и скоро превращается в скелет. Два силача столкновения стараются избежать. Но дорогу непременно уступит лев.

В природе, где хищник и жертва связаны одной веревочкой выживанья, действует много разных законов. Основной из них: погибает, как правило, ослабевший, больной, утерявший бдительность. С другой стороны, и хищник-охотник постоянно должен быть в форме, ибо жертве природа дает рога для отпора, быстрые ноги, быстрые крылья, изощренную маскировку. Тонкое равновесие помогает выживать той и другой стороне. Причем жертва хорошо чувствует, когда надо бояться, а когда можно врага даже и подразнить. Там же, в Африке, приходилось наблюдать, как антилопы импалы демонстративно резвились на глазах отягощенного пищей льва. Они хорошо понимали, что лев, и без того бегун не из сильных, в этот момент им совершенно не страшен.

Есть у хищников специализация. Лиса будет преследовать зайца, рысь же – караулить добычу, забравшись на дерево, она терпеливо дождется, когда заяц пробежит мимо, и обрушится на него из засады.

По-разному ведут себя ближайшие африканские родственники – леопард и гепард. Лучший из всех бегунов гепард в мгновенье ока настигает добычу. Леопард же, как и рысь, предпочитает охотиться из засады… И, кажется, нет в природе умельца маскироваться лучше, чем эта пятнистая кошка.

* * *

Кое-кто охотится стаей – одни в засаде, другие гонят. Волки – характерный пример. А индийские красные волки, похожие на некрупных собак, в гонке за антилопами меняют друг друга. Жертва часто бежит по некоему кругу, держась своей территории, и охотники этим пользуются, один устал – его меняет другой. И жертва изнемогает.

О специализации хищников и приемах защиты их жертв можно рассказывать много.

А что происходит, когда пути сильных, избегающих столкновения животных все же пересекаются, когда голод, раздражение или иные причины заставляют их пустить в дело когти и зубы? Тут много любопытных историй.

На Дальнем Востоке бок о бок живут два зверя – медведь и тигр. Обоим, как говорится, палец в зубы не клади. И ни один из них без нужды беспокоить другого и не подумает. Но лет двадцать назад мне подарили снимок: на снегу, как гильотиной обрубленная, голова тигра. По следам охотники восстановили картину жестокой схватки, из которой победителем вышел медведь, сожравший противника. Какая причина заставила двух властелинов тайги схватиться?

И можно ли сделать вывод, что исход таких столкновений всегда одинаков? Вряд ли. Никто не знает, в каком состоянии был тигр и что заставило его нападать или принять по необходимости бой. Такие случаи окружены тайной.

Но вот история, у которой были свидетели, причем с кинокамерой. Нареш Бэди, с которым я познакомился в Дели, показал редкие кадры, снятые из засидки на дереве около водопоя.

В жаркое время, когда температура в джунглях достигает сорока с лишним градусов, все живое стремится к воде. И вот из-за очень удобного места для нападенья возникла ссора между тигром и леопардом. Силы у этих кошек неравные. Леопард не должен был лезть на рожон.

У животных, так же как у людей, есть характеры сумасбродные. Несколько раз Нареш с братом слышали запугивающее рычание кошек. И однажды, почти уже в сумерки, выведенный из себя тигр бросился на строптивца. Кинокамера запечатлела великолепный прыжок тигра в желтые заросли, а лента магнитофона засвидетельствовала драматическую грызню. И утром прямо на камеру вышел победитель с жертвой в зубах. Вот он на снимке, свидетельствующем: у родни случаются поединки.

По мнению Нареша, в индийских джунглях независимей всех держатся дикие буйволы. Было немало случаев, когда буйволы не убегали, а смело выступали навстречу тиграм и побеждали.

Слоны индийские несколько мельче африканских собратьев. Не у всех из них есть бивни. Но сила этого великана уважается в здешних лесах. Все же изредка столкновения возникают, противники у слонов – либо тигр, либо вздорные по характеру и безрассудные по храбрости носороги. Побеждает обычно слон. Но вот случай, обошедший газеты в ту осень, когда мы с Нарешем возле экрана обсуждали повадки обитателей джунглей. Жители деревни Кхеджури (штат Орисса) обнаружили погибших в поединке слона и тигра. Считают, что тигру в заповеднике Симилипал не понравился зашедший на его территорию слон-одиночка. Неизвестно, как долго длилась схватка, но, судя по рваным ранам на хоботе, слон истек кровью. А тигра нашли придавленным рухнувшей четырехтонной массой.

Малый большому в поединках иногда может противостоять, только объединившись с собратьями. На сельском дворе в Ростовской области я наблюдал, как два маленьких петушка бентамской породы объединились против здорового деспота – огромного, как будто из бронзы отлитого, петуха. И что же? Одолевали!

Африканские бабуины как огня боятся леопарда, но лишь в одиночку. А в стае они сами страшны желтой кошке. И если для смелого леопарда бабуин – лакомая добыча, то обезьяны (клыки у них тоже большие!) довольствуются бурной радостью при виде растерзанного врага.

Дружной и агрессивной ватагой некрупные птицы повергают в бегство большого и опасного для одиночек хищника. Так, совы не рискуют днем оказаться на видном месте – возле них сейчас же закружится негодующий хоровод мелкоты. Вороны, часто попадающие ястребу-тетеревятнику, объединившись, гонят разбойника прочь. Или вот, посмотрите на снимок, сделанный на Аляске, ворона (на Аляске вороны – черные) смело атакует местного великана – орлана-белохвоста. Но этой смелости есть причина – орлан вторгся на гнездовый участок вороны.

Три фактора сообщают отвагу животным и позволяют одолеть им или хотя бы прогнать противника более сильного: защита своей территории (дома стены помогают!), защита законной добычи (попытайтесь отнять у кошки пойманного воробья или мышку) и защита потомства – смертельно опасно оказаться между матерью и медвежатами, между лосихою и лосенком, вблизи тигрят.

Ворон атакует орла.

* * *

Есть и смешные истории, когда великаны испытывают панический страх перед существом очень маленьким. У меня есть снимок, слоны в зоопарке жмутся в угол и оглядываются на ежа – знают: колется. А в Африке страх на многих может нагнать муравей из рода муравьев странствующих. Надо видеть, что это такое. Мой друг Михаил Домогацких, когда в Танзании мы прокрадывались с фотокамерами к слонам, вдруг лихорадочно стал срывать с себя одежду. Оказалось, под штанину ему забрался и «огненно» укусил его муравей.

Слоны, если такой муравей залезет в хобот, приходят в неистовство, колотят хоботом по деревьям. Похоже ведут себя и другие животные.

Вот уж действительно, большого осилил маленький.

 _{Фото из архива В. Пескова. 15–18 апреля 1994 г.}

Свидание у Селигера

(Окно в природу)

Болотистый лес, заполненный хмарью тумана, капель с жидкого сосняка, хлюпанье снега с водой под ногами – самая середина апреля у Селигера, время глухариных токов… И вот они, характерные звуки – «тк! тк!..», а следом «точенье», заставляющее замереть сердце. На кроме болота виден и сам бормотун. Черный. Хвост веером. Брови красного бархата. Он то затихает, прислушиваясь, то с генеральской важностью ступает по снегу, и вдруг побежал – резво атакует кого-то… Все дальнейшее непосвященному показалось бы сказкой. Глухарь устремился к линялой палатке, возле которой на пнях сидят двое людей. Глухарю бы их испугаться, а он вроде как напоказ – кругом, кругом пошел по снегу, прямо под ноги сидящим.

* * *

Год назад мы рассказывали о глухарях, живущих почти что в центре Москвы во дворе Кирпичевых – отца-орнитолога и сына-охотоведа. Рассказано было о муках и радостях дела, не приносящего денег, но крайне важного, если помнить, что жизнь рано или поздно станет с головы на ноги и обретут ценность простые и вечные ее проявленья.

Глухарь – одна из веточек зеленой и пышной кроны дерева жизни. Птица эта куда более древняя на земле, чем всюду ныне царствующий человек. Но депрессии, как сказал бы ученый, глухариный мир пока не повержен. Глухари процветают, где люди не досаждают этой крайне чувствительной к беспокойству птице. Таких мест на земле, однако, все меньше и меньше.

Зоны обитания лесного крылатого великана сужаются. И важно возродить глухаря там, где он когда-то был птицей обычной. Еще заманчивей вывести птицу, не слишком чувствительную к присутствию человека. Задача оказалась далеко не простой, и многие, взявшись ее решать, отступились. Сергей Кирпичев не отступил сам и вырастил наследника – сына, с малолетства разделявшего с отцом муки и радости пионерского дела.

В прошлый раз мы рассказывали, как живут выращенные Кирпичевыми птицы на московском дворе, как появляются они из яиц в инкубаторе («ноу-хау» Кирпичевых), как их «пасут»-воспитывают на глухих болотах у Селигера. Очередной этап работы – попытка не шарахающихся при появлении человека птиц «вписать» в природу в самый ответственный момент для глухариной жизни – в период тока. Для всего этого еще в марте отец с сыном по снегу вывезли глухарей в относительно малодоступный район Волговерховья. Натянули между деревьев сетки вольер, поставили палатку для наблюдений. Но у молодого Кирпичева родилась дочка. На время он отлучился в Москву, оставив отца в лесу одного с глухарями.

И вот мы вместе с молодым папой бредем по заболоченному, залитому водой апрельскому лесу. Кто ходил в это время к глухариным местам, знает все тяготы этих передвижений – ставишь ногу в след идущего впереди человека, а в нем, как в кувшине, коричневая вода. Время от времени воду надо выливать из сапог. Портянки не меняем, выжимаем – и снова на ногу.

Но сколько радости в мокром апрельском лесу! Оттаяли, оказались на виду следы глухариных ночлегов. Где-то невидимы трубят журавли. Вблизи от родового гнезда, на сосне, видим, как уже прилетевшие скопы сгоняют ворона – загодя протестуют против присутствия тут разбойника. Заполненный водой след рыси. Но можно увидеть и след медведя. Медведи тут есть.

Семикилометровый путь по лесному болоту кажется нескончаемым. Хватаем с набухших почек перезимовавшие ягодки клюквы и переставляем, переставляем онемевшие от мокроты в сапогах ноги… Но вот он, запах дымка. Видим палатку и слышим токование глухарей. А через две минуты обнимаемся с небритым, пропахшим лесом и дымом, похожим на лешего (но в берете!) Кирпичевым-старшим. Разговор шепотом: «Как дела?» «Все по плану».

* * *

Глухари на току обжились. И, казалось бы, выпусти их из-под сетки, сейчас же скроются с глаз. Нет, к месту они привязаны, не улетают, а если выпустить двух или всех четырех сразу, начинаются жаркие петушиные драки, драки такие, что одного из бойцов Кирпичев-старший спасает, схватив его на руки.

В январе я видел всю компанию глухарей в одном не слишком просторном вольере, сидели бок о бок – братское дружелюбие. А март и апрель сделали птиц яростными соперниками.

Запал схватиться хоть с кем-нибудь распространяется даже и на людей. Один из глухарей делает круги возле нашей стоянки. И что интересно, Кирпичева-старшего он принимает за самку и лишь кружится, распустив крылья, а Кирпичева-сына глухари почему-то считают соперником, и Саша вынужден сидеть тихосмирно. Иначе быть синякам от мощного клюва.

Чтобы утвердить свою роль, Кирпичев-старший изображает руками трепыхание крыльев самки.

Для глухаря-ухажера на току это ключевой раздражитель, сигнал к спариванию. Любопытно, что даже имитация этого сигнала действует безотказно.

Весенний ток – кульминационная точка в лесном житье-бытье глухарей. Самцы, слетевшись на ток, на рассвете издают турнирные бормотанья, оглушая себя настолько, что охотники уже тысячи лет пользуются этим, подбираясь к охваченным страстью птицам на выстрел.

С деревьев возбужденные петухи слетают на землю для турниров на глазах у смирно сидящих неприметных сереньких самок. Петухи в азарте бдительность притупляют, но самки настороже, чуть опасность (близость человека, рыси, лисицы, куницы) – негромкое квохтанье, и весь хоровод глухарей улетает.

Турнир проходит по древним правилам: бородатые, краснобровые ухажеры ходят гоголем, приспустив крылья, в азарте подпрыгивают вверх и схватываются так, что, не будь на шее у них мускулистой брони, наносили бы друг другу смертельные раны. Но все кончается миром – выявленьем достойных продолжить род. Как самки это определяют, от человеческого глаза ускользает. Но как-то определяют. Кирпичев-старший, много раз наблюдавший тока, рассказывает: «К избранному глухарки устремляются в очередь, и он ведет себя, как неутомимый султан. Другим же иногда приходится лишь поправлять истрепанные перья».

Покрытая самочка на току уже не появится. Где-нибудь поблизости несколько дней она будет искать подходящее для гнезда место. И наконец на сухой гриве возле ствола сосны в лесной ветоши она выроет ямку и положит в нее яйцо. Через несколько дней – второе.

Потом яйца будут ложиться в гнездо ежедневно. (В отличие от дворовой курицы глухарке для гнездовой кладки довольно одного свидания с петухом.) Улетая кормиться, глухарка накроет кладку старой хвоей и мелкими ветками. Делает она это, скорее всего, чтобы яйца не охлаждались. Когда потеплеет, кладка уже не покрывается ветошью. Окраской яйца сливаются с окружающим фоном, пройдешь – не заметишь.

Глухарята вылупляются на двадцать пятый день насиживания, и самка, дав им обсохнуть, сразу уводит в большую жизнь. Поведенье молодняка до поры, когда он встает уже на крыло, регулируется материнским голосом: «Замереть!», «Ко мне!», «Есть пища!».

Однажды вблизи Оки, проезжая по лесной тропе на велосипеде, я спугнул глухарку с уже ставшей на крыло ребятней. Мать перелетела на правую сторону от тропы, а глухарята остались в желтых папоротниках слева. На настойчивый призыв матери уже почти взрослые птицы одна за другой пролетели прямо над моей головой, оставив ощущенье сказочного события…

А зарождается глухариная жизнь на току. Сюда и прилетит потом молодняк. Самочки уже на первом году готовы к играм. Молодые же петухи со стороны наблюдают, набираются опыта.

Для Кирпичевых важно проследить поведение городских питомцев на природном ристалище – как токуют, привлекают ли к себе внимание самок, будут ли спариваться, выдержат ли конкуренцию соперников-дикарей? (Они тоже токуют тут, по соседству.) Все это требует пристального и осторожного наблюдения. И группе людей вблизи тока долго оставаться нельзя. Сдав вахту сыну и сделав важные распоряжения, Кирпичев-старший манит меня к костерку в глубине леса. Опорожняем чайник и тихо прощаемся с Александром, которому жить тут отшельником еще с полмесяца.

* * *

Дорога обратная с тока была еще труднее, чем днем. К деревушке, светившейся пятью окнами, мы, с трудом различая следы на снегу, вышли уже в темноте. Долго кричали, вызывая проводника дядю Мишу. (Он, ожидаючи нас, прикорнул.) Пришлось жечь смолье в надежде, что кто-то увидит огонь за разливом реки.

Трещали на костре сосновые щепки, кричала в мокром лесу неясыть и волнующе бормотали, журчали, лились в темноте апрельские талые воды.

Наконец послышалось с того берега: «Еду, еду!» На дощатом корытце, служащем дяде Мише лодкой, мы переправились в деревеньку. И, выпив трехлитровую посудину молока, свалились в постель как подстреленные. После полуночи я, однако, почему-то проснулся с мыслью о глухарях. У них в этот час начиналась предрассветная брачная перекличка.

 _{Фото автора. 22–25 апреля 1994 г.}

Нить длиною в пять тысяч лет

(Окно в природу)

На промышленной выставке в Дели я увидел странное деревце, увешанное плодами, напоминавшими чуть вытянутое куриное яйцо. Оказалось, сухое деревце для привлечения посетителей украсили шелковичными коконами.

Я поразился размерам коконов, в Узбекистане видел их совсем небольшими. «Дикая форма», – ответил усатый индиец в чалме и, видя заинтересованность, показал мне коконы небольшие, показал и шелковичных червей, яростно поедавших зеленые листья тутовника. На память шелковод подарил мне гроздь коконов: «Храните в тепле. Через две недели из них появятся бабочки-шелкопряда».

Я благополучно привез подарок в Москву, подвесил мешочек с коконами в ванной комнате и однажды утром на полотенце обнаружил довольно крупную, мохнатую, коричневатую бабочку с зеркальцами глазков на крыльях. Бабочку я поснимал так и сяк. К сожаленью, на этом жизненное ее предназначение кончилось-однажды, вернувшись с работы, я нашел ее высохшей. При естественном ходе явлений бабочка нашла бы себе кавалера, отложила бы несколько сотен яичек (грен), а из них появились бы крошечные червячки, которых надо было бы кормить тутовыми листьями. Набрав вес, в десять тысяч раз превышающий первоначальный, и четыре раза перелиняв, червяки-гусеницы стали бы обматывать себя шелком – тончайшей нитью, представляющей собою не что иное, как застывшую слюну гусеницы. Если кокон, размочив его предварительно в горячей воде, размотать, нить протянется на расстояние более километра. Дорогие шелковые полотна сотканы из этих тончайших нитей. Первыми догадались получать шелк китайцы, приручив бабочку-шелкопряда.

Коконы шелкопряда.

* * *

Конфуций в своей «Книге книг» упоминает, что китайцы знали шелковые одежды три тысячи лет до нашей эры (пять тысяч лет назад). Сделав шелковичного червя домашним животным и научившись получать неповрежденными его нити, китайцы много веков были монополистами в производстве прекрасных тканей. Караванами верблюдов по просторам Азии везли эти ткани к Средиземному морю, откуда они расходились по всей Европе. Товар был столь желанным и дорогим, что Великий шелковый путь охранялся военными силами и дипломатией разных правителей.

Производство шелка, так же, как и фарфора, многие сотни лет было китайским секретом. Попытки его разведать карались казнью. И все же нашлись смельчаки это сделать. Первым – принцессой, отданной замуж за правителя Бухары, – руководила любовь, яички шелковичных червей своему возлюбленному привезла принцесса в пышной прическе. А два монаха проделали то, что сегодня называется промышленным шпионажем, – принесли в Византию яички шелковичных червей в полых дорожных посохах.

Все секретное рано или поздно становится несекретным. В первую очередь шелководство распространилось в сопредельных Китаю странах – в Японии и Корее. А к середине VI века секретами шелководства владели уже во многих странах Южной Европы, там, где могли размножаться шелковичные черви и рос тутовник – единственное растение, которым может питаться привередливый червь.

* * *

Что же собой представляет занятное насекомое? Нить-пряжу делают два десятка разных шелкопрядов. Среди них многим известен дубовый шелкопряд – злостный вредитель, пожиратель листвы в дубравах. Его люди также пытались поставить себе на службу. Но шелкопряд тутовый оказался непревзойденным поставщиком прочной «сияющей» нити.

Работа с червем хлопотлива, требует аккуратности, но до тонкостей отлажена тысячелетней практикой. От мохнатых бабочек получают яички (грену) размером с маковое зерно.

Шелководы и называют их зерном, измеряя его по весу. Мерой, как у золотого запаса, является унция (около двадцати пяти граммов), в каждой содержится в среднем тридцать тысяч яичек. Это дремлющее живое богатство на зиму шелководы помещают в прохладное помещение, а весною внимательно наблюдают за набуханием почек тутовника. Как только брызнет первая зелень, яички из погреба переносят на свет божий и, повышая температуру на градус в день, на десятые сутки видят появление из яичек крошечных волосатых червячков. И сразу же начинается великий жор – успевай подкладывать зелень. Аппетит новорожденных так велик, что вес их каждые сутки удваивается. И если в день рождения все вместе (тридцать тысяч) они весили граммов пятнадцать, то через месяц масса их вырастает до ста пятидесяти килограммов, и эти не слишком симпатичные волосатые существа продолжают есть почти непрерывно.

Луи Пастер, наблюдавший однажды трапезу шелковичных червей, написал: «Шум, производимый их челюстями, напоминает проливной дождь в лиственном лесу». Тутовники в это время стоят с голыми ветками. (Кто бывал в Средней Азии, помнит эти деревья, с которых режут и режут веточки с листьями для ненасытных червей.)

Вырастают гусеницы до восьми сантиметров. Они совершенно глухи, но имеют пять «близоруких» глаз и чувствительное, унизанное волосками тело. Четыре тысячи мышц (в восемь раз больше, чем у человека!) дают возможность гусенице искусно вращаться и изгибаться, но большая часть их поддерживает тело в объемном состоянии. Если эфиром червя усыпить, он распластается, как снятый с ноги чулок.

Важным органом взрослого белого, полупрозрачного существа являются огромные слюнные железы, составляющие почти половину его веса. И наступает момент, когда эти резервуары начинают работать. Шелководы внимательно следят за этим моментом и готовят для каждой гусеницы насест из веточек. И вот «процесс пошел» – начинается выделение слюны.

На воздухе она сразу же превращается в тонкую нить. Дело гусеницы – вертеться так, чтобы нить обволакивала ее, превращаясь в «ореол», «газовое облако» и, наконец, в «плотный туман» кокона. Через три дня, сделав триста тысяч движений, гусеница опорожняет наконец слюнные резервуары и затихает в коконе, превращаясь постепенно в куколку, из которой через некоторое время появится совершенно не похожая на червяка-гусеницу бабочка. Но шелководы дают этому биологическому процессу пройти до конца лишь малой части коконов, чтобы получить от бабочек яички. Остальные колыбельки из шелка бросают в горячую воду. Куколки в них погибают (часто идут на корм рыбам в прудах), а коконы, промыв хорошенько в теплой мыльной воде, бережно начинают разматывать, получая непревзойденный по качеству материал для шелковых чулок, галстуков, платьев, кардинальских сутан.

Человек давно научился получать волокна от разных растений (хлопка, конопли, льна), научился делать много волокон искусственных. Но все они не могут сравниться с застывшей слюной волосатого червяка, названной шелком.

 _{Фото автора. 13 мая 1994 г.}