Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Василий Михайлович ПЕСКОВ
Полное собрание сочинений
Том 19
«Про братьев меньших»

Предисловие

Пока мы делаем собрание сочинений Василия Михайловича Пескова, его внук Дмитрий приносит в редакцию фотографии из архива деда. Архив большой, Дмитрий носит очередную порцию в рюкзаке – в руках не удержишь. У редкого фотографа набирается столько фото за свою жизнь. А вот у Василия Михайловича – набралось. Понятно, что приличную часть иллюстраций для своих заметок он собирал повсюду. Но, обратите внимание, сколько материалов в книгах помечено: фото автора.

Фотограф он был, конечно, отменный. Немного мы уже эту тему затрагивали. Но не касались одной ее стороны: он каким-то невообразимым образом умел в совершенно обыденном увидеть невероятное. Что бы ни снимал – от таракана до охоты с орлом, всегда получалось увлекательно.

Например, его знаменитый кадр-мышонок, выпрыгивающий из-под снега. Не верится, что снял его Василий Михайлович в чистом поле, когда с приятелем шел на лыжах. Попросил того, заметив следы мышиной норки, притопнуть лыжей по насту. И не ошибся: из-под снега как пробка из бутылки шампанского вылетел мышонок! И никакой тебе компьютерной графики! Пленочный фотоаппарат. Поле. Зима.

Сейчас понимаешь, как жаль, что никто не догадался попросить Василия Михайловича дать несколько мастер-классов фотографии.

Однако один из его рецептов того, как можно попробовать увидеть мир вокруг себя, – отыскался. Когда будете читать этот том, задержитесь на фотографиях и вспомните рассказ Пескова:

«И теперь о фотографах. Сегодня их много. Сто пятьдесят лет назад, когда фотография появилась, сразу же появились и люди, в нее влюбленные. Это были энтузиасты, носившие с собой не только громоздкие «сундуки» фотокамер, но и целые лаборатории – стеклянные фотопластинки обрабатывались на месте.

Нетрудно представить, каково было первым открывателям мира с помощью фотографии. Как далеко ушла техника с тех времен! Сегодня изящная любительская фотокамера умещается в кармане, в дамской сумочке. Она сама определяет выдержку, наводит на резкость. Катушка цветной фотопленки для этой «мыльницы» (36 кадров!) чуть толще тюбика губной помады. Снимай – не хочу!

Снимающих много. Немного – умеющих снимать хорошо. Для хорошего снимка важно кнопку нажать в нужный момент – не раньше, не позже, надо иметь некоторые представления о композиции, иметь настойчивость, терпение, вкус, то есть умение нужного выбора, и обладать еще чувством прекрасного.

Есть и еще одно качество, очень важное для фотографа. Он должен быть человеком.

Ощущение прожитой жизни дают человеку воспоминанья. Поводов к ним очень много: приехал в знакомое место, встретил друга, разложил пожелтевшие письма. Сильнее всего будят воспоминания снимки. Они всегда под рукой и очень сильны в пробуждении пережитого. Фотографии сегодня сопровождают человека от колыбели и до прощания с жизнью. Вот ты видишь себя карапузом, во времени, которое память не сохранила. А вот событие, которое помнишь: деревенский пожар. Снимал не ты, но помнишь, что это было. И снимок все воскрешает – суматоха, крики, плач, вихри огня над соломенной кровлей. А вот первый раз плывешь ты на лодке. Вот с другом идешь по грибы. Первый день в школе. А вот уже общий снимок – выпускной класс. Разглядываешь лица друзей, девчонок, по которым вздыхали, старушку учительницу.

Фотограф оком любознательным должен, подобно ребенку, видеть все интересное и не уставать удивляться. Хорошими фотографами, как правило, становятся не воспитанники каких-то студий; фотографы учатся друг у друга, учатся, посещая фотовыставки, картинные галереи, бывая в природе (лучший учитель!), читая хорошие книги. И к этому обязательно должно быть приложено ваше восприятие мира.

Открывать мир можно, отправляясь на край света, но успех достигается и в людном городе, и за околицей деревеньки, во дворе дома, даже в комнате, когда наблюдаешь за игрой света в привычных для глаза предметах. Главное, обретая знания и набираясь мудрости жизни, сберечь в себе чувство ребенка, глядящего на мир с удивлением открывателя».

Ключевые слова здесь, конечно, смотреть на мир «с удивлением открывателя».

Василий Михайлович этого умения удивляться не растерял за всю жизнь. Поэтому нас совершенно завораживают его рассказы в подшивках «Комсомолки» за любой год.

Это как с картинами и книгами. Они становятся классикой, когда начинают жить самостоятельно вне времени и интересны всем – и дедам, и внукам, сколько бы разным ни был мир разных поколений.

Подготовил Андрей Дятлов,

заместитель главного редактора «Комсомольской правды».

1994 (начало в т.18)

Камешек в клюве

(Окно в природу)

В ловушку или капкан для приманки кладут еду. И я очень удивился, когда в Окском заповеднике мне показали ловушку для глухарей.

Ловушка, сработанная из круглых полешков, стояла на лесной дороге. Ее намеренно поместили на видном месте. И приманкой для глухарей служили… камешки – речная галька. Ничто другое лесную птицу не привлекает.

Корма для глухаря, поедающего хвою, сколько угодно. Но корм этот грубый. Зубов измельчать его у птицы нет. И природа нашла выход. Корм в мускулистом желудке перемалывается «жерновами», их надо время от времени пополнять. Поэтому глухари летают на речные галечные места, знают обрывистые овраги, где можно разжиться камешками, прилетают на железнодорожное полотно.

И глухари – не единственные, кому надобны «жернова». За камешками охотятся куры. Мелкие птицы клюют песчинки. А ныряльщики-утки на озерах, где охотничьей дробью выстлано дно, принимают ее за камешки. Свинцовые «жернова» неэффективны – быстро стираются.

Но главное, ядовиты. Американские биологи провели исследования этой проблемы. В результате в некоторых штатах принят закон, запрещающий использовать свинцовую дробь, взамен ее рекомендована стальная. Охотники не очень довольны – новая дробь легковата и быстро изнашивает ружейные стволы.

Глотают довольно большие камни крокодилы. Тут, как считают, дело не в пищеварении. По мнению зоологов, крокодилам нужен балласт, составляющий примерно сотую часть их веса. Без балласта крокодил не может лежать на дне потока, его снесет.

А вот как камни используют другие животные. На этом снимке вы видите африканских стервятников. В клювах у них по камню.

Зачем? Разбить страусиное яйцо. Добыча, обнаруженная сверху в саванне, лакомая, но клюв у стервятника слабый, толстую скорлупу расколоть им нельзя. И вот стервятники приспособились – раз за разом кидают на яйцо камень, и оно в конце концов треснет. Биологов долго занимал вопрос: этот навык молодые стервятники получают, обучаясь у взрослых, или, рождаясь, они уже знают, что надо делать, увидев яйцо?

Опыты показали: птенец, выращенный в изоляции, увидев страусиное яйцо, начинает искать камень. Значит, разбиванье яиц занятие не случайное, древнее, занесенное в генетическую память.

И в некоторых других случаях камни служат животным орудием и оружием. На Аляске, проплывая в заливе Принца Уильяма, с катера мы наблюдали каланов, лежавших на воде в очень занятных позах. У некоторых на животе лежали камни, о которые эти морские выдры разбивают ракушки. Нам с катера не удалось проследить за этой работой, но американские биологи пишут: «Камень калан бережет. Ныряя за очередной ракушкой, он держит его в лапе».

Шимпанзе использует камни как метательное оружие. Я наблюдал это в экспериментах, проводимых ленинградским приматологом Леонидом Александровичем Фирсовым.

Самец шимпанзе, протестовавший против нашей высадки на маленький «обезьяний остров», сначала возбужденно протестующе бегал по кромке берега, потом начал запускать в нас камни. Похожую картину наблюдал я недавно в зоопарке города Дели. Обезьяны везде собирают много людей. Но тут возле просторной территории, окруженной рвом и барьером, возбужденно гудела тысячная толпа.

Что происходит? Приблизившись, я увидел: две шимпанзе, то ли забавляясь, то ли «заведенные» жаждущей зрелища массой людей, разбегаясь, кидали в толпу палки и камни. Иногда броски эти достигали цели – кто-то вылезал из толпы окровавленным. Но, поразительно, это привлекало к обезьяннику еще больше людей.

Не могу поручиться за достоверность (возможно, это легенда), но я несколько раз слышал на Севере этот рассказ. «Гусиные стаи, делая остановки, обязательно выставят сторожей. Все кормятся или спят, а несколько гусаков бдительно наблюдают: нет ли опасности? Чтобы не задремать, сторож берет в клюв камешек. Выронив его, он немедленно просыпается».

В заключение о камнях – строительном материале. Императорские пингвины выводят своих птенцов в самое лютое время. Гнезд эти птицы не строят. Единственное яйцо, прикрытое животом, покоится на лапах. С этой ношей пингвины кое-как передвигаются, ни на секунду не отдавая ее морозу, и так выводят птенцов.

В отличие от императорских, пингвины адели появляются в Антарктиде весною, в ноябре – декабре. (Ошибки нет, в Антарктиде все «кверху ногами».) И делают гнезда. Единственный строительный материал для гнезд тут – камни, да и те еще надо найти. И вот наблюдаешь: два яичка лежат в бордюре из камешков, и самка на них прилежно сидит. Самец в это время занят уморительным, с точки зрения наблюдателя, делом – воровским способом добывает для возлюбленной новые камни. Он идет по колонии с независимым видом – «прогуливаюсь, только и всего». Но стоит ему заметить, что сосед зазевался, хватает из гнезда его камень и убегает – скорее преподнести его даме сердца. Ему невдомек: таким же образом камни уносят и у него из гнезда. Всеобщая воровня! Самки сидят неподвижно. А джентльмены в белых манишках все поголовно заняты добыванием драгоценностей.

В целом в колонии этих камешков не убывает, они просто кочуют от гнезда к гнезду. Никаких драк из-за них, все по закону, все при деле, и все довольны…

А «камень за пазухой» – изобретение человеческое.

 _{Фото из архива В. Пескова. 28 января 1994 г.}

Коршуны-горожане

(Окно в природу)

Сразу скажем: такой снимок можно сделать лишь в Дели. Ничего страшного не происходит. Просто с работником русского научно-культурного центра Шерзодом Гузаировым мы поднялись на крышу дома покормить коршунов.

Не все, что происходило в этот момент, попало на снимок…

Коршун – птица известная и нередкая. Живет по всему Старому Свету, исключая лишь Сахару и тундру. У нас с коршуном путают многих птиц – канюка, ястреба, осоеда. Спутать легко. Но легко в полете и различить – у коршуна раздвоенный вилочкой хвост. Недобрым словом коршуна поминают, когда со двора исчезает цыпленок.

Коршун ворует. Однако чаще это делает ястреб, действующий исподтишка, из засады. А коршун долго кружится над двором, высматривает. Он всегда на виду. На него и вешают воровство.

Пушкин писал даже: «…бьется лебедь средь зыбей, коршун носится над ней». Нет, на лебедя коршун напасть не может. Его добыча в лучшем случае утка, да и то раненая, ослабшая или же вовсе мертвая – не брезгует. В основном же коршунам достается всякая мелкота – птенцы, мыши, ящерицы, лягушки, рыбешка (чаще всего снулая). Деятельным охотником птицу не назовешь. Это скорее собиратель и обиратель: заметит, летит с добычей скопа – будет ее преследовать до тех пор, пока она не бросит нередко с трудом добытую рыбу. Коршун проявляет в этот момент чудеса пилотажа – на лету хватает добычу. Нахлебничество побуждает коршуна преследовать даже благородного быстрого сокола. Он тоже уступает разбойнику, предпочитая начать все сначала.

Всеядность и нахальство коршуна давно замечены. Во время уборки сена коршуны ухитряются таскать еду от костра у косцов. Причем хватают не только мясо, но также и хлеб. (Для скопы, сокола, даже мышееда-канюка это не пища.) Описан случай, когда живший в неволе коршун, забывая о мясе, прогонял кошку (жила с коршуном в одной клетке) и поглощал приготовленное для нее молоко с хлебом и так пристрастился к этой еде, что мясо для него перестало существовать.

Коршун – птица достаточно осторожная. И все же она лучше других хищников, не считая, возможно, лишь пустельги, приспосабливается к близости человека.

Шерзод Гузаиров и коршуны.

* * *

Собираясь в Индию, я два вечера просидел с орнитологом Владимиром Галушиным.

На вопрос – что я увижу, на что обратить внимание? – Владимир, живший в Индии более четырех лет, сказал: «Коршуны! Они поразят тебя в Дели».

Дели, как никакой другой город в мире, богат животными. Особо следует рассказать о коровах, живущих в городе среди машин и потоков людей, о макаках, вымогающих еду, не дашь – отнимут. Запомнились большие стаи попугаев, прилетающие на ночлег в парки, и стаи летучих лисиц-крыланов, днем висящих на деревьях вниз головой, а в сумерки улетающих на ночную вегетарианскую охоту в сады и парки. В Дели всюду, где есть вода, увидишь цапель, уток и зимородков. На большие деревья в парки слетаются ночевать грифы. Утром истошным криком тебя разбудят майны. Но в это же время услышишь нежную, почти соловьиную песню нарядной маленькой птички бюль-бюль, а днем, в жару, так же как где-нибудь под Воронежем, слышен стон горлицы. На пустырях перед глазами на мгновенье может явиться мангуста, и, наверное, по численности могут сравниться с людьми пальмовые белочки – зверьки, очень похожие на бурундуков, небоязливые, вездесущие.

Но, конечно, главная зоологическая примечательность города – коршуны. Привыкнув видеть их изредка и все-таки осторожными, поражаешься обилию птиц и полному безразличию к близости человека. Коршуна видишь сидящим на ограде, на уличном столбе. Остановился рядом – никакого вниманья, продолжает охорашивать перья или сидит, раскинув от жары крылья. Иногда видишь вдруг в небе круговерть коршунов – что-то заметили и сейчас начнут пикировать вниз. Бесстрашие птиц, их прекрасная ориентация в шумном потоке улицы поразительны.

В самом центре города прямо из-под колес нашей «Тойоты» коршун попытался что-то схватить. Пауза для броска была так мала, что взлетевшая птица распластала крылья перед самым ветровым стеклом. Мы испугались, а коршун ничуть – спокойно полетел над лужайкой, на лету склевывая что-то, зажатое в лапах.

В Дели живут примерно пять тысяч коршунов. По расчетам биологов, это в двадцать два раза выше средней плотности обитания их в природе.

Что привлекает их в городе? Во-первых, обилие пищи – множество всяких отбросов и особая терпимость, точнее сказать, безграничное уважение индийцев ко всякому проявлению жизни.

Корм коршуны находят на свалках, в мусорных кучах, во дворах, возле всяких харчевен. Некоторые постоянно держатся возле рынков, где прямо на глазах покупателей разделывают рыбу и кур. Все, что остается, буквально из-под рук уносится коршунами. Нахальство этих птиц не знает предела. Во время свадеб и всяких торжественных застолий на свежем воздухе коршуны получают свою долю, не довольствуясь отбросами, – хватают из-под носа курятину, фрикадельки, печеные сладости. От них лишь отмахиваются. Никто не бросит в коршуна камень и, уж конечно, не выстрелит.

Птицы принимают это как должное. И если кому-то придет в голову их слишком уж резко шугнуть, запоминают обиду. Владимир Галушин рассказал, как коршуны мстили ему за то, что он полез поинтересоваться их гнездами. «Во-первых, самка, сидевшая на яйцах, не улетела, мне пришлось буквально спихивать ее с гнезда. А во-вторых, птицы стали одна за другой пикировать на меня сзади и довольно основательно поцарапали голову. Мало этого, они хорошо меня запомнили, отличали в толпе, выследили, где я живу, и, как только я появлялся, норовили атаковать или возбужденно кричали, не упуская меня из виду в потоке идущих».

Видя мой интерес к птицам, друзья в Дели наперебой старались мне рассказать любопытные случаи.

– А хочешь вот прямо сейчас покормить коршунов? – спросил Шерзод Гузаиров.

– А прилетят?

– Они меня знают. И будут через минуту.

Мы поднялись на крышу дома с куском подпорченной жареной колбасы. Через минуту к вытянутой руке Шерзода спикировала первая пара коршунов. Кусочек подброшенной вверх еды был схвачен цепкими лапами. И второй – тоже. Еще через минуту над нами в крутых виражах, в нырках и в взмывании круто вверх вертелось уже десятка три птиц. И они прибывали. Крик, похожий на смех и ржание жеребенка, сопровождал состязание завладеть в воздухе кусочком еды. Удачливого атаковали, и, случалось, едой овладевал новый счастливец.

Через две-три минуты не менее семидесяти крупных красивых птиц участвовало в воздушном хороводе. Оповещение о возможности покормиться осуществляется просто. Парящие в воздухе птицы видят, как соседние летуны с криком снижаются и с обширной площади неба над городом, как в воронку, устремляются к месту кормежки. Похоже, птицам нравилась воздушная карусель, нравились гимнастические номера с маленьким призом самым удачливым.

Колбаса в руках Шерзода кончилась скорее, чем у меня пленка. И сразу ослаб интерес у крылатой компании к верхушке нашего дома. Пять-шесть коршунов, обманутых выбросом руки без подкрепления угощеньем, вслед за всеми покинули «злачное место», исчезли так же быстро, как появились.

Коршуны живут во многих южных городах мира. Но только в Дели их можно увидеть в таком обилии.

 _{Фото автора. 4–7 февраля 1994 г.}

Птица в сорочке

(Окно в природу)

Сороку ни с кем не спутаешь. Сорока всегда на виду. Не маскируется. Напротив, контрастное ее оперение – вызывающее, и стрекотание тоже всегда выдает. Услышав сороку, лес притихает: что-то увидела, надо быть осторожным… Сороки капитально обжили Землю…

* * *

Денек серенький. Мысли о житье-бытье тоже какие-то одноцветные. Утонувшая в снегах деревенька не радует глаз, и, кажется, нет ничего, способного ободрить путника. Есть! Вот с жерди над покрытой снегом копенкой слетела сорока и, распустив угольно-черный хвост-веер, круто взмыла и села у дороги на тополь – что-то разглядывает в крайнем дворе. И ты замедлил шаги – полюбоваться нарядной, опрятной и жизнерадостной птицей, словно бы созданной для того, чтобы украсить начальный серенький день февраля. Сорока между тем бодро прошлась по коньку крыши и, нырнув вниз, оставила на сугробе пальчатый отпечаток крыльев. Минутное наблюдение за красавицей что-то шевельнуло в душе, как будто к губам поднесли ложку мгновенно действующего лекарства…

Сороку ни с кем не спутаешь. Все знают заметную птицу с детства – городские люди сначала по книжкам, а деревенский трехлетний малыш поразил меня, указав пальчиком на сидевшую у плетня птицу: «Саёка…»

Я видел их всюду в нашей стране (в Омской области стаями по нескольку сотен). В Осло сорока прилетала на балкон гостиницы, в которой я жил, и, склонив голову, наблюдала: что это я делаю за столом? Встречал сорок я в Африке и во Вьетнаме – на пальмах. Удивился, что нет их в Америке. Их действительно нет, но только в восточных штатах, а в западных – пожалуйста! В Вайоминге сорока села небоязливо прямо у колеса нашей машины. Была она точно такой же, как встреченная мною неделю назад в подмосковной деревне. А вот на Аляске сороки чуть-чуть иные. Белизна у них очень заметна также и на плечах. Но самое главное, голос у сорок не «жестяный», а мелодичный, похожий больше на пение, чем на крик.

Это заметил еще Григорий Шелихов, описывая мир, увиденный им двести десять лет назад. Впрочем, сороки всюду способны петь. Негромко, как бы стесняясь, они изливают душу в шепелявом бормотании-всхлипывании, предназначенном лишь для избранных своего племени.

Сорока – великолепный строитель. Ее гнезда обнаруживаешь, когда лес потеряет листву. Висят на ветках, как мохнатые шапки, и кажутся легкими. Но, запустив в гнездо руку, находишь в жилье плотный глиняный пол, а под ним шарообразный шатер из веток, охраняющий дом от всех, кто хотел бы в него проникнуть с недобрыми целями. Строительство гнезд у сорок идет споро. И они, как правило, не стремятся повторно его использовать. Вывели птенцов – и прощай! Гнездо остается неумехам – совам, куницам, маленьким соколам – и служит несколько лет.

Жилище с появлением в нем яиц сороки стараются ничем не выдать. Тщательно оглядевшись со стороны, они ныряют в гнездо безмолвно. И покидают тоже без шума и незаметно.

Раньше сорочье гнездо встречалось чаще всего в стороне от мест, где присутствует человек, – в овраге, в колючих зарослях, на опушке, но в последние годы осторожные и в то же время смелые птицы строят гнезда прямо в лесном поселке, выбрав погуще деревце как раз над головою проходящих людей. И это, как видно, оказывается более выгодным – люди обнаруживают гнездо осенью, когда оно уже пусто, а все, кто может сорок обидеть, боятся близости человека.

* * *

Сама сорока – обидчица очень многих. Стоит ей заприметить чье-то гнездо – в тот же день оно опустеет, ворует сорока яйца, уносит птенцов.

В Приокско-Террасном заповеднике, где однажды осенью я работал, из курятника стали исчезать яйца. Мы терялись в догадках, вычисляя грабителя. Оказалось – сорока! Может пострадать от сорок новорожденный зайчонок, ловят они мышей и ящериц, на корм малышам таскают множество всяких жуков и гусениц, уравновешивая воровство «делами добрыми». Но это все точка зрения человека. Птичий же мир сороку рядом не терпит, стараясь гвалтом обратить ее в бегство. Но и сами сороки не терпят разбойников покрупнее себя. Стоит им обнаружить сову – начинается шумный митинг. Сороки так увлекаются, что забывают свойственную им осторожность. В охотничьих хозяйствах, где сорок хотят извести, устраивают охоту с филином. Подсадную сову помещают где-либо на видном месте и стреляют сорок из укрытия.

Есть у белобокой щеголихи странная слабость ко всякого рода блестящим вещицам – носит в гнезда кусочки фольги, стеклышки, пуговицы, могут заинтересовать птицу лежащие на подоконнике часики или колечко. Одним словом, сорока-воровка.

Зимой сороки покидают лесные опушки и овражные заросли, прибиваясь поближе к людям, где прокормиться полегче. Но на ночь деревню они покидают. На закате часто можно увидеть мерцающий полет сорочьих стаек. По направлению полета можно безошибочно определить, где деревня, а где лесная укромность.

Для ночлега белобокие птицы выбирают нестарые ельники и, прежде чем в них нырнуть, совершают «вечерний молебен» – одни неподвижно сидят на елках, другие перепархивают, издавая спокойные приглушенные звуки, означающие: «Опасности нет! Отбой!» И друг за другом ныряют в еловую темноту.

Считается, что весну приносят в наши края грачи. Но предчувствие ее первыми обнаруживают вороны и сороки. Вороны уже в конце января начинают воздушные игры. А когда под солнцем засияет февральский снег, наступают праздники у сорок. Токуют они над полем вблизи лесков – взмывают кверху и ныряют, сближаясь, вниз, снова взмывают. Тишина. Небо синее. И на нем – росчерки птичьего танца: черные фалды хвостов и белее снега – сорочки.

 _{Фото автора. 11 февраля 1994 г.}