Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Каннибализм

Каннибализм в переводе с французского – людоедство. Но есть толкование слова более широкое, биологическое, означающее поедание себе подобных, – внутривидовое хищничество. На этом снимке – пример каннибализма, лягушка-бык пожирает зазевавшуюся соплеменницу.

Видеть проявление каннибализма всегда неприятно. Явление это не такое уж редкое, хотя и выходит из привычных естественных норм.

Часто каннибализм вызывается голодом. Но есть и случаи «узаконенные», когда поеданье собрата обеспечивает выживание вида.

Однажды в пойменных окских зарослях я набрел на маленький бочажок. В светлой воде все просматривалось до дна. Приглядевшись, я увидел резвую стайку мальков-окуней. Как-то им тут живется? Оказалось, не очень спокойно. После весеннего половодья в маленькой водной ловушке вместе с мальками остался и взрослый окунь. Есть ему было тут нечего, и полосатый хищник вылавливал, возможно, собственное потомство.

Во время уженья рыбы в Каракумском канале в каннибализме мы уличили даже вегетарианца сазана. На живца (маленького сазанчика) попался здоровенный сазан-папаша.

Все объяснялось просто. В нагретую воду недавно прорытого ложа из холодной Амударьи устремились косяки рыб. А есть им нечего, дно у канала еще ничем не поросло. Вот и началась охота больших вегетарианцев за маленькими.

А хищные щуки, кажется, вовсе не делают различий между «своими» и «чужими». Чистишь щуку, а в ней другая, поменьше.

У наземных животных каннибалами часто становятся волки. Вечно голодные звери в критических ситуациях легко переходят черту запрета. Жертвой обычно бывает раненый или ослабший собрат. Рысь при обилии зайцев способна задрать лису, но есть не станет, лиса ненавистна рыси как конкурент. Однако в голодные годы не до разборчивости, голенастая кошка может прикончить даже себе подобную.

По наблюдению зоологов, каннибалами чаще становятся самки животных. А у медведей – наоборот. Вылезший из берлоги голодный самец прикончит маленьких медвежат, если мамаша их будет беспечна. Но обычно медведица постоянно настороже и свирепо гонит разбойника.

Явление это, надо думать, характерное для медведей. Сами малыши знают, что надо делать, когда в поле их зрения появляется папа-громила. Они немедленно взбираются на деревья, причем не толстые, куда медведю никак не забраться.

В этом от рождения запрограммированном поведении можно усмотреть моменты естественного отбора. Медведь в природе врагов не имеет.

И потому самец выполняет роль щуки, заставляющей карася не дремать, – «выбраковывает» не очень жизнеспособных.

Каннибализм у медведей может стать частью характера отдельных особей. Рядом с Лыковыми в таежном уединении несколько лет жил «добрый медведь». Добрососедство простиралось до того, что зверь следовал за людьми, когда они собирали урожай с кедров, и кормился остатками сбора. Идиллия кончилась с появлением «большого недоброго медведя».

Пришелец, заломавший и сожравший собрата, стал источником постоянной опасности для людей. А недавно костромские охотники рассказали мне о медведе, который специализировался на каннибализме и заломал несколько даже более крупных сородичей.

Грешок покушения на собратьев недавно зоологи обнаружили и у львов. Тут каннибализмом движет не голод, а домогание самки. Пришлый лев изгоняет из прайда самца-отца и как добычу уносит у самки детенышей, чтобы вернуться к ней не имеющим помех любовником.

Случаи каннибализма англичанка Джейн Гудолл обнаружила у шимпанзе, не брезгующих, как оказалось, мясной пищей и умеющих хорошо охотиться. Но тут «обезьяноедство» одной из самок и воспитанной ею дочери рассматривается как резкое отклонение от нормы в сложной социальной жизни этих животных.

Так это бывает у лягушек-быков.

А вот случай, когда покушение на собрата является нормой или почти что нормой, помогающей выживанию вида. У хищных птиц (орлов, ястребов) при недостатке корма более сильный птенец может закусить слабым, и родителей это не беспокоит – важнее вырастить одного сильного, чем двух или трех слабых.

Но эту «норму» надо считать условной, каннибализм вызывается все-таки голодом.

И есть случаи, когда каннибализм «узаконен». У некоторых пауков и насекомых самка поедает самца, как только любовная близость закончится. «Дело продолжения рода сделано, чего добру пропадать» – так, наверное, могла бы рассуждать самка паука, прозванная черной вдовой. То же самое происходит и у сверчков, кузнечиков, богомолов, муравьиных львов и некоторых жуков.

Серьезную дилемму приходится решать в этом случае снедаемому страстью любовнику: сладостный миг или жизнь? Дело всегда решается в пользу продолжения рода. Однако и свою жизнь сохранить хочется. Кое-кому это удается. Важно вовремя от любовницы улизнуть. Чтобы выиграть несколько нужных мгновений, некоторые насекомые приносят самке «свадебный подарок». А чтобы с подарком возились подольше, подносимое лакомство тщательно заворачивают в травяную ветошь.

Пауку-маме у некоторых видов этих созданий тоже грозит опасность. От деток! Прежде чем отправиться из кокона в большой бушующий мир жизни, паучата завтракают, и поскольку объектом первой охоты в коконе может быть только мама, она и лишается жизни.

Такова жестокая целесообразность в причудливых хитросплетениях бытия.

До высшего предела целесообразность эта доведена у живородящих песчаных акул. В утробе матери развивается сразу дюжина акулят. Все они с зубками и, чтобы расти-развиваться, должны питаться. Природа распорядилась в этом случае крайне жестоко. Во чреве матери начинается безжалостная охота акулят друг за другом. В конце концов выживает один, он и появляется на свет упитанным крепышом.

У некоторых животных, главным образом у быстро размножающихся грызунов, каннибализм сдерживает чрезмерную численность.

Древесная землеройка метит своих малышей секретом пахучей железки. Этот запах – отличительный знак: «мои дети». Если его нет, родители малышей поедают. В стрессовых ситуациях, когда численность землероек становится высокой, зверьки сохраняют способность к деторожденью, но не метят потомство, и оно становится обреченным.

Несколько иной механизм регулирования численности у мышей. Тут у самки происходит выкидыш (с поеданием эмбрионов), если она почувствовала поблизости запах самца, с которым до этого не встречалась.

Всего в природе известно более ста тридцати видов животных, у которых каннибализм «узаконен», является естественным и способствует выживанию вида. У многих других животных поедание себе подобных – отклоненье от нормы и вызывается либо физическим страданием (чаще всего от голода), либо психическим стрессом.

Не упуская из вида явление каннибализма, его значение в живой природе не следует преувеличивать. Гораздо чаще мы наблюдаем все подавляющий инстинкт материнства, когда родители самоотверженно защищают потомство, нередко рискуя собственной жизнью.

Именно этот инстинкт является главным в обеспечении непрерывности жизни. Вспоминаю впечатляющую киносъемку. Африканская рыба тилапия бережно во рту инкубирует икринки. И даже мальки некоторое время при опасности находят убежище во рту родительницы. Но вот рыба, у которой в буквальном смысле забот полон рот, увидела червяка. Тилапия голодна и хватает добычу.

Остается червяка заглотить. Но тогда и мальки окажутся в желудке у матери. Нет, тилапия не стремится немедленно утолить голод, она выпускает изо рта червяка и пока что беспомощных малышей. Схватив червяка снова, рыба глотает его и тут же раскрывает ворота безопасного приюта для малышей.

Торжество жизни достигается множеством разных путей. Но некоторые из них человеческому сознанию ближе. Наши симпатии на стороне тилапии, а не щуки, мечущей много икры, но способной потомство свое прищучить.

Но стратегия бытия во всех случаях одинакова: жить, обеспечивая продолжение жизни!

Рыба тилапия с ненаглядной своей мелюзгой.

_{Фото из архива В. Пескова . 2–5 сентября 1994 г.}

Люби меня

(Окно в природу)

Две взрослые чайки. Одна из них подносит угощенье другой – маленькую рыбешку. Игра? Взаимовыручка? Ни то ни другое. Это предсвадебное ухаживание, нечто вроде букета цветов или коробки конфет у людей. Но это и нечто большее, чем знак внимания. Подобную картину можно наблюдать и у некоторых других животных. У зарянок и зимородков подношенья взаимны – самцы и самки ритуально кормят друг друга. Волчица, прикинувшись щенком, скулит, выпрашивая корм у самца. И он приносит его.

Ритуалы эти предшествуют образованию пар. И это не прихоть природы, это нечто вроде теста-проверки: способен ли супруг вместе с самкой добывать пропитание?

У некоторых маленьких птиц подношение корма происходит в момент спаривания. Самка готова к этому акту, но он не произойдет, если самец не держит в клюве только что пойманную мушку. Любопытно, что самка мушку взять не спешит. Ее требовательность – не голод. В ответственный момент продолжения рода самке важно видеть: отец ее будущих детей способен мушек ловить.

В Антарктиде, наблюдая за пингвинами адели, я видел ухажеров с камешками в клюве. Ритуальное подношение строительного материала для гнезда означает, что и впредь этот дефицитный во льдах материал будет доставляться. Это демонстрирует также привязанность ухажера к этому месту и к своей избраннице.

Продолжение рода – дело очень серьезное в жизни природы. Сбой, ошибки в выборе пары сводятся к минимуму множеством разных способов: турнирами между самцами, а также ритуалами, при которых выявляются физические и психические данные партнера, а также исключение из любовной пары близкородственных видов.

У птиц все это проявляется особо наглядно. В брачную пору самцы одеваются в яркий наряд.

Райские птицы демонстрируют радугу оперенья. Родственник пеликанов фрегат надувает на груди огромный ярко-красный пузырь. На мушкетеров в жабо из перьев становятся похожими турухтаны. Американский воротничковый рябчик демонстрирует изысканные радужные узоры распушенного хвоста. То же самое делает и павлин. Яркое оперение – черное с белым и набухшие красные брови демонстрируют самкам тетерева.

Можно предположить: у невест существует некое эстетическое чувство, способное оценить феерию красок. И с уверенностью можно сказать: в ярких красках оперения закодированы жизненные силы пернатых ухажеров, и самки весьма тонко в этой сигнализации разбираются.

А что делать серой невзрачной птице? Она берет свое голосом. Пример – жаворонки, дрозды, соловьи. Сила голоса и утонченная, часто весьма сложная песня – сигнал самцу-сопернику: территория занята и призыв самке: «Слушай, вот я каков!» Несомненно, что сила звуков, их строй, их поражающая наше восприятие гармония самке соловья говорят больше, чем нам с вами, и определяют ее выбор.

Есть и еще одна форма демонстрации жизненных сил – танец. Деревенские хороводы, игра в горелки были смотром для женихов и невест. То же самое наблюдаем у журавлей с их весенними танцами в болотных крепях, в высшем пилотаже воронов, совершающих брачный полет, в стремительном беге страусов в африканской саванне, в ритуальном беге по кругу волков.

У некоторых животных эти смотрины перед заключением брака носят характер длительного церемониала – на каждое действие партнер отвечает соответствующей позой, криком.

Брачный союз невозможен, если в этом следующем друг за другом каскаде «вызовов и ответов» произойдет сбой.

Очень красочны, выразительны и доступны для наблюдения ухаживания у альбатросов. Они начинаются хлопаньем крыльев, дальше следуют позы, прыжки, поклевывание друг друга, изгнание появляющегося как бы для проверки чувств «третьего лишнего», и наконец, широко развернув крылья, сцену помолвки альбатросы заканчивают парным торжествующим криком – союз заключен!

Легко заметить, у всех животных при ухаживании особо демонстрируются жизненно важные органы. Летуны-альбатросы выставляют напоказ длинные крылья. Демонстрируют летные качества и увертливость вороны. Дубоносы, у которых мощность клюва для раскалывания семян – надежное свидетельство процветания в жизни, эти клювы друг другу и демонстрируют. Для волка, которого «ноги кормят», и для бескрылого бегуна страуса надежность ног – привлекательное «свадебное приданое». В любви страусов именно бег все и решает. Самка стремительно убегает, самец на пределе сил за ней гонится. Спаривание может быть только финалом состязания в беге.

Есть животные, у которых ухаживание требует от самца большого терпенья и некоторых особых качеств в привлечении самки.

К ним относятся широко распространенные в Австралии птицы шалашники. Для ритуала ухаживания самцы оборудуют специальные площадки, насыпают холмики, делают из травы навесы (шалашики) и проторяют аллейки в зарослях. Место свидания шалашники украшают цветами, перьями, раковинами, костями и всем, что может остановить взгляд избранницы. Некоторые виды шалашников даже красят любовное ложе соками ягод.

В большинстве случаев у животных ухажером является самец. Но есть исключения. Инициативу в любовных играх держат в своих руках самки носорогов, страусов, древесных дикобразов и обезьян гиббонов. Голосистые обитатели тропических лесов гиббоны – единственные, кроме людей, существа, предающиеся любви не только для продолжения рода, но и для «радости жизни».

Излишне говорить, что все ухаживания у животных, так же как и у людей, эмоционально окрашены. Тут есть соперничество, ревность, горе и упоение счастьем. Многие животные после спаривания расстаются. Но существует и долгая глубокая любовная привязанность, страдание от неверности или потери партнера. Все это разным животным свойственно в разной степени. Ярче всего они проявляются у моногамных животных, сохраняющих семейную пару иногда на всю жизнь (волки, лисицы, шакалы, лебеди, гуси).

Гусиная преданность известна многим, кто наблюдал этих птиц на деревенском дворе. Гусак никогда не даст в обиду избранницу. Если она садится насиживать кладку яиц, гусак, как на часах, находится где-нибудь рядом и помогает позже гусыне выхаживать молодняк.

«Животные гораздо менее умны, чем мы привыкли думать, но в чувствах и эмоциях они куда меньше отличаются от нас, чем принято считать». Это написано Конрадом Лоренцем, нобелевским лауреатом, высшим авторитетом в знаниях о поведении животных. Несколько лет Лоренц наблюдал жизнь диких гусей, помеченных кольцами и живших безбоязненно около его дома-лаборатории на Дунае. Образование пар, ухаживание, семейная жизнь гусей и все, что этому сопутствует, прослежено биологом и осмыслено.

Он пишет, как трогательно сближаются гусаки и гусыни, рассказывает о парном «торжествующем крике», означающем нечто вроде расписки в загсе, вроде клятвы: всегда быть вместе.

Так чаще всего и бывает. Но может возникнуть почти человеческий «треугольник», когда внимания гусыни станет добиваться гусак с какими-нибудь особенными достоинствами.

Драма! Соперник, высоко подняв голову, держится вызывающе. Гусыня колеблется между клятвой и новым соблазном. А гусак?

«В распоряжении любого «законного» мужа или жениха есть несколько форм поведения, к которым он может прибегнуть, чтобы помешать гусыне уйти к сопернику. Он может не отходить от нее, куда бы она ни шла. И становиться ей поперек дороги, если она вздумает направиться к другому гусаку. Совершенно выведенный из равновесия, он может даже ущипнуть ее, чего при нормальных обстоятельствах никогда не сделает… Он не может оставить гусыню и ринуться в бой с соперником, потому что стоит ему отойти, как изменница его покинет. Он не может как следует питаться и, если драма затягивается на недели, худеет прямо на глазах».

Как правило, дело кончается поединком.

Гусаки дерутся до изнеможения, используя два орудия: клюв и изгиб крыла, снабженный шипообразным выростом. «Если бой завершается вничью, он возобновляется на следующий день». У диких гусей поединки иногда случаются в воздухе, и тогда один из них может упасть и разбиться.

Ну а если побежденный супруг остался живым? «Охваченный горем, он не в состоянии защищаться от нападения других гусей.

Если такой гусь занимал высокое положение в жесткой социальной структуре гусиной колонии, его внезапная беззащитность сразу же будет замечена. Его будут теснить и дергать буквально все, в стороне не останутся даже слабые и трусливые члены стаи».

У людей есть шутливая песня: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». Гуси тоже со временем утешаются. «Но в критический период они обладают поистине человеческой способностью испытывать горе – мышцы утрачивают упругость, глаза западают в орбиты. Горюющие гуси легко становятся жертвами несчастных случаев, они задевают провода высокого напряжения или попадают в зубы хищникам, потому что чувство самосохранения и осторожности у них притупилось».

Разглядывая эти снимки, мы потянули одну из ярких веревочек хитросплетения жизни. И вот таких интересных, недавно еще неизвестных явлений коснулись.

_{Фото автора. 30 сентября 1994 г.}

О меде и воске

(Окно в природу)

Минувшим летом было у меня два происшествия, связанных с пчелами. В Калужской области, в деревеньке близ райцентра Бабынино, полез я на яблоню помочь старику-пчеловоду огрести рой. Все было чин-чином – шляпа с сеткой на голове, нарукавники, белый халат, роевня в руках. Но то ли рой был не очень доступен, то ли неловок был верхолаз, но пчелы сделали свое дело – десятков семь или восемь оставили жала в бренных моих телесах. Кубарем слетев с яблони, с сильным сердцебиением и жаром пришлось прилечь на траву, и лили на меня минут десять ведрами воду.

Другая история «сладкая». Там же, в калужских лесах, охотник Виктор Семенович Винников пригласил к чаю и поставил на стол сотовый мед.

– Ну как на вкус?

Я похвалил мед. Был он душистым и свежим.

– Своя пасека?

Виктор Семенович улыбнулся и повел во двор показать расколотое дупло. Оказалось, охотник спилил на дрова сухой, давно умерший дуб, а в нем были старые соты с медом. Виктор Семенович считает, дупло с медом было брошено пчелами лет десять – двенадцать назад. А мед оказался как будто только что собранным – отменный вкус, запах, янтарный цвет. Запечатанный в восковые цилиндрики, мед не загустел, не засахарился. И хотя о сохранности меда я много слышал, все-таки содержимое потемневших от времени сотов удивляло. Любой другой продукт за это время пришел бы в негодность.

Мед иногда называют «душою цветов».

В июне, во время буйного разнотравья, опустите травинку в глубину цветка, дотроньтесь до нее потом языком, и вы поймете мудрость двух этих слов – «душа цветов».

Не удивляйтесь, если пчела пролетела к цветку, на котором ее наблюдаете, километра два-три. Пчелы-разведчицы особым танцем в улье указали ей путь и расстояние до цветов. Отправляясь в дорогу, она, как самолеты, летающие в Антарктиде, заправилась горючим и на обратный полет (цветы ведь могут оказаться сухими). Горючее – мед из улья. А все, что пчела соберет с цветов в транспортную «цистерну» – зобик, предназначено для семьи.

Транспортировка нектара – наиболее трудная часть пчелиной работы. Низко, почти над самой травой, подобно пуле, летит тяжело груженная пчелка домой. Температура тела ее в это время на десять градусов выше, чем у сидящих без движения пчел, а кислорода она потребляет в пятьдесят раз больше, чем в минуты покоя. Домой, домой!

В улье, царстве меда.

Путешествуя летом в автомобиле, вы замечали, наверное, на ветровом стекле золотистые кляксы. Это, столкнувшись с машиной, потерпела катастрофу пчела. В некоторых местах пчелиные трассы перекрещиваются с автомобильными, и тут гибель пчел велика. В Америке, в штате Висконсин, наша почти двухсотсильная «гранд-торино» вдруг стала глохнуть. «Знакомая в наших местах картина, – сказал дорожный механик, подняв капот, – смотрите!» Радиатор автомобиля был забит пчелами. За десять долларов механик повесил перед радиатором сетку из проволоки. Машина пошли без помех. Однако для пчел столкновение с ней по-прежнему было смертельным.

Но большая часть летунов возвращается все же с ношей на базу. Капелька сладкого душистого вещества из цветка (двадцатая часть грамма) сдается на обработку в улей.

Перво-наперво из нектара надо удалить воду. В «сырье» воды содержится до восьмидесяти процентов. Примерно три четверти ее следует выпарить, превращая первоначальный цветочный продукт в «сгущенку», именуемую нами медом. Паровых котлов в улье нет. Выпаривание производится обдуванием-движением тысяч крыльев. Именно по этой причине улей гудит день и ночь. Жизнеспособная семья пчел собирает за лето свыше ста килограммов меда. Значит, путем вентиляции из улья удаляется примерно тридцать пять ведер воды. Расход энергии в деле очень велик. Но горючее рядом – мед. Когда воды остается не более двадцати процентов, «сгущенка» готова к восковой упаковке.

Удаление воды из нектара – процесс наглядный. Более тонкие механизмы превращенья нектара в мед от нашего глаза скрыты. Обработка «сырья» начинается уже в зобу у пчелы на пути в улей и в нем продолжается. В янтарной тягучей массе, прошедшей организм пчел, в нужной мере есть сахар, соли, ферменты, немного цветочной пыльцы, ароматические и некоторые другие вещества, отличающие мед от сахарного сиропа.

Банки консервов, чтобы убить микроорганизмы, скоро портящие все продукты, загружают в автоклавы и нагревают. У пчел такой возможности нет. Но есть в составе меда еще не вполне изученные вещества, предохраняющие его от порчи. Целебная сила меда известна людям с тех пор, когда они сколько-нибудь научились понимать окружающий мир. Из более поздних времен дошли к нам впечатляюще яркие факты целебной и сохраняющей силы пчелиных продуктов. Александра Македонского, умершего в походе, из Персии в Египет везли в гробу, наполненном медом.

А воск? Заглянув в улей, мы видим в первую очередь именно воск. Пчелы ползают по шестигранным сосудам (сотам), слепленным из самой первой известной человеку пластмассы. Она мягка (мы говорим «мягкий как воск») и плавится уже при шестидесяти двух градусах, но сотчатая конструкция из воска выдерживает в подвешенном состоянии не только свой вес, но и то, для чего предназначена, – груз запасенного меда. В Индии я видел «языки» сотов, свисающие с деревьев, со сводов в храмах.

Две тысячи лет, с тех пор как об этом написал Аристотель, считалось, что воск пчелы носят так же, как нектар и пыльцу с растений.

Предположение было логичным, ибо воск вырабатывают и растения. Покрытые тонким слоем воска плоды (например, сливы) защищены от микробов и испарения сока. Но Аристотель ошибся. Воск вырабатывается на «химической фабрике» в тельце пчелы. Что же служит сырьем для него? Мед! Мед со всеми его компонентами.

На производство одного килограмма воска тратится четыре килограмма меда. Подобно пауку, выпускающему мгновенно твердеющее на воздухе вещество, пчела из специальной железы на брюшке выделяет пластинку воска.

Крошечную. На килограмм воска требуется до трех миллионов таких пластинок. Жвальцами пчел воск мнется, и из него лепятся поражающие нас своей геометрией соты. Этого строительного материала за лето пчелиной семье требуется в сравнении с медом немного – до четырех килограммов.

Химический состав воска известен, но лучше его не касаться – пришлось бы употребить много малопонятных слов. Но в быту воск известен каждому человеку. Все хоть раз держали в руках либо кусок сочащихся медом сотов, либо церковную свечку.

Я с воском познакомился в детстве на пасеке деда Павла. На солнечном месте стояла у него воскотопка – плоский, застекленный сверху и чуть наклоненный ящик. Теплых лучей было довольно, чтобы мятые соты расплавились.

На дне ящика собиралась пахучая буроватого цвета масса. Дед Павел давал мне комочки этого вещества – лепить фигурки зверей. Сам он лил из воска брусочки. Когда их накапливалось много, дед вез «сырой воск» в Воронеж, откуда в обмен привозил удивительно красивые золотистого цвета листы вощины, и я тогда уже знал: «сырой воск» очищают и прокатывают на специальных вальцах, снабжают восковые листы узором, повторяющим строение сотов. Когда рамку с вощиной вставляют в улей, пчелы тотчас начинают на готовом «фундаменте» строить соты.

В отличие от меда воск несъедобен. И все же есть организмы, способные его усваивать, – африканская птица медоуказчик и пчелиная моль, личинки которой питаются воском. Расплодившись, моль иногда заставляет пчелиную семью покинуть жилище, оставляя личинкам свое богатство. Когда воск съеден, моль продолжает держаться «освоенного» местечка, питаясь своими же испражнениями. Плохо переваренный воск по цепочке пищеварения передается семи поколениям моли.

Воск и сегодня идет на свечи. Но есть ему множество и других применений. До появления пластиков вощеная бумага применялась всюду, где надо было избежать намоканья. Воском во дворцах и богатых домах натирали полы.

Столяры пользуются воском для обработки дерева и сокрытия на нем случайных царапин и трещин. Отец, помню, подшивая валенки, протаскивал дратву сначала через черный кусок смолы, а потом, чтобы дратва была нелипкой, натирал ее воском. В Венгрии, наблюдая, как отливают колокола, я увидел: буквы для будущей отливки сначала формировались из воска. Расплавленная бронза, сжигая природный пластик, повторяет форму восковых букв, когда остывает.

Применяют воск во многих промышленных производствах. А предприимчивая англичанка мадам Тюссо стала родоначальницей заведений, где показывает восковые фигуры знаменитых воров, артистов, царей, полководцев и президентов. «Пластилин» из улья – не мрамор, любую ошибку скульптор может исправить, добиваясь сходства с натурой и придавая фигурам какие угодно позы.

Кроме воска и меда, в пчелином доме можно еще обнаружить пергу (цветочную пыльцу – пищевой белок пчел) и бурое клейкое вещество над названьем прополис. Этот целебный бактерицидный клей пчелы собирают с почек деревьев. (Разомните в пальцах тополиную почку – ее запах в точности повторяет запах прополиса.) Прополисом пчелы заделывают щели в дуплянках и ульях, а в капсулу из прополиса надежно заключают проникшую в улей и умертвленную ядом мышь или иную мелочь, соблазненную медом. Пчеловоды прополис бережно собирают. Растворенный в спирту природный антибиотик – прекрасное средство для заживления всяких царапин на теле, для полоскания заболевшего горла.

И последнее слово – о яде. Для пчел это средство отогнать или умертвить всех, кто вздумает покуситься на их большими трудами накопленное богатство. Силу пчелиного яда я теперь знаю по опыту. Но несколько укусов для человека могут быть иногда и полезными.

Мой друг, например, этим средством лечит радикулит.

Как видим, немало всего полезного производят «золотистые мушки», таская в улей дары цветочного лета.

Сочные соты!

_{Фото В. Пескова и из архива автора. 14–17 октября 1994 г.}