Текст книги "Место Силы 4. Андромеда (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

17. Последнее слово

Ближайшие два дня Виллар на занятиях не появлялся.

Эти два дня не прошли для меня даром. Я, вдобавок к основной нагрузке, подключилась к инфоархивуи принялась штудировать учебники следующего оборота. Создание материальных предметов интересовало меня в первую очередь.

Что мной двигало? Чувство, которое мне было неприятно осознавать: злость.

Я злилась на Виллара. Как бы плохо ему сейчас ни было, на занятии вновь прозвучали эти славословия. Виртуоз, опередил всех, готов к работе на дальних станциях… Про него уже говорили, как про состоявшегося служителя Общему Делу, несмотря на всё, что он натворил.

А меня хвалили, как ребёнка, который впервые сам вымыл посуду – так я это воспринимала.

Я была просто талантливой слушательницей музыки. А Виллар будто бы творил собственную. И все вокруг понимали его исключительность, как и то, что он плохо вписывается в действительность.

Я же вписывалась в неё превосходно. Передо мной лежало великое будущее, а перед Вилларом – ужасные перспективы. И всё же я – завидовала ему.

Но я не могла заставить себя выдумать идеи, в которые верила бы сильнее, чем в Общее Дело. Не могла преступить законы общества, которое только-только приняло меня, и в котором я до сих пор не разочаровалась.

Всё, что я могла – это накинуться на учёбу с удесятерённой силой.

Нет, мне не было так уж важно стать лучше всех. Я всего лишь должна была стать лучше Виллара, вот и всё. Пусть он и не догадывался об этом противостоянии, но в моём воображении мы с ним были антиподами. И, как молекулы материи и антиматерии, просто не могли существовать в одном месте в одно время. Кто-то из нас должен был исчезнуть в оглушительном взрыве.

Который, всего вероятнее, уничтожит и второго.

– Ты загонишь и уничтожишь себя, – сказала перед сном Нилли.

– Угу. – Я не отвела взгляда от консоли.

– И чего ради?

– Угу, – согласилась я.

– Мрак, – резюмировала Нилли и опустила крышку капсулы.

Сегодня у неё был день чистки энергии. Мой совет помог, Нилли продолжала уверенно слышать музыку станции, а на специальных сеансах – слышала и другую, истинную. Я же слышала их обе, не позволяя им смешиваться.

Утром занятия перенесли на час – об этом мы узнали по изменившимся тактам музыки. Как и о причинах переноса.

– Феноменально! – говорил Айк, не то восхищаясь, не то возмущаясь. – Даже находясь под стражей, он умудряется срывать расписание.

Все студенты и стаффы нашего сегментастанции сгрудились в зале, которого я прежде не знала. Если он и вправду так редко использовался, то я вновь восхищена гигантизмом создателей станции.

Восхищена, как дочь еретиков, выросшая на земле, откуда почти всю энергию перенаправили сюда. На это.

– Введите подсудимого, – велел бесстрастный судья за трибуной.

Он не подавал никаких ментом, вообще. И аура его была абсолютно пустой. Он напоминал мертвеца.

– Знаешь, почему он такой? – спросила шёпотом Нилли. – Он живёт в специальной капсуле, его энергетика постоянно очищается. Там же он получает питание. Выходит только для судебных процессов. Он совершенно объективен, следует только букве закона. У него нет и не может быть привязанностей. Ему уже три сотни лет, представь! Мы для него – пыль и прах.

Конвоиры ввели Виллара, закованного в наручники. Он, оказавшись на людях, немедленно покрыл ауру ментомами гордости и насмешки. Однако они выглядели, как выцветшие и покоробившиеся плакаты на стене. Дунет ветер – облетят.

Стеной же было отчаяние, которое виднелось за ментомами, в самой ауре. Если основой ауры стало отчаяние – значит, Виллар пришёл к краху.

Мне сделалось его жалко.

Те, кого мы ненавидим, должны получить по заслугам, но при этом они должны рычать от ярости и сражаться за свои неправильные идеалы до конца, только тогда победа будет сладка. Но что проку уничтожить того, кто уже сам осознал всю глубину своих заблуждений? Хуже, чем сейчас, ему всё равно не может быть. И в такие моменты занесённое нами оружие оборачивается против нас самих.

Потому что в мире есть лишь одно настоящее зло, и имя ему – Кет. Всё остальное – нужно нам для развития. Вот чему научил меня Айк.

– Слушаю обвинение, – сказал судья.

Мне показалось, что он очень устал. Хочет поскорее вернуться в свою капсулу и погрузиться в искусственный сон. Реальность была для него слишком утомительной.

Можно ли назвать объективным того, кто ради прекращения мучений скорее вынесет решение, требующее меньше времени на разбирательства?..

Судья стоял за самой большой трибуной. Виллар находился напротив него, за трибуной поменьше. Ещё три завершали пятиугольник, и одну из них занял ректор.

Мало кто его встречал. Он не произносил речей даже в самом начале, на торжественном посвящении. Он просто тихо и спокойно решал административные вопросы в своём кабинете, и для него все мы, всё происходящее с нами – лишь массивы данных, которые непрерывно обрабатываются и анализируются.

– Ученик Виллар нарушил закон Уникальности Сознания, – еле слышно сказал ректор, как будто не решился толком и проговаривал слова про себя, пытаясь понять, как они будут звучать. – Скопировал сознание обитателя искусственного мира и переселил его в искусственно созданное тело. Кроме того, Виллар систематически нарушал устав станции, подвергался взысканиям. Идеи, высказываемыми Вилларом, опасны и, при их воплощении, грозят непоправимыми бедствиями, вплоть до уничтожения жизни как таковой. В связи с этим, ссылаясь на последний инцидент, как на провоцирующее событие, я считаю необходимым во-первых исключить Виллара из числа учеников и лишить его возможности работы на дальних станциях в любом качестве. Во-вторых, настаиваю на тюремном заключении сроком год, и не меньше трети этого времени он должен провести в капсуле энергетической очистки. В-третьих, учитывая тяжесть проступка, я рекомендую распыление Виллара с обязательным поглощением его энергии контурами станции. Впоследствии эта энергия будет использована в учебных целях. Я закончил.

– Не поняла, – прошептала Нилли. – Они хотят отчислить его, посадить в тюрьму, а потом убить?

– Да нет, – так же шёпотом отозвался Айк. – Обвинение выдвигает максимум. Ну, знаешь, это как ловить рыбу. Рыба попадётся, может быть, в три-четыре ячеи, но если раскинешь сеть лишь на ширину этих четырёх ячей – вряд ли чего-то добьёшься. – Тут он посмотрел на меня. – На земле ведь ещё ловят рыбу?

– Ловят, – кивнула я.

Что нам ещё остаётся, на земле. Мы хотим жить.

Они хотят жить.

И я хочу жить. Отдельно от них – я тоже хочу жить.

И Виллар – я видела это по его ментомам – хотел того же самого.

Жить.

– Принято к сведению, – сказал судья. – Слушаю защиту.

К свободной трибуне напротив обвинения встала… хранительница.

По толпе прокатился удивлённый ропот, но ответом была лишь неизменная белая ментома. Хранительница была невозмутима и безупречна.

– Я полностью согласна с обвинением, – сказала она. – Виллар – не подарок. Он сотворил страшное. Но мы не можем не принять во внимание его намерения. Виллар действовал из по-настоящему гуманистических соображений. То, что он так неправильно понимает идеи Общего Дела, которым хочет служить беззаветно, не его вина, но – наша. Я бы могла сейчас озвучить свои соображения об особенностях курса техники безопасности, который ведётся на первом обороте, и который далёк от безупречности, но здесь не место и не время для подобного. Поэтому я лишь отвечу на требования обвинения в обратном порядке. Рекомендация распыления несостоятельна по определению. Виллар никогда не злоумышлял против Общего Дела, он лишь безгранично расширил в своём сердце понимание любви к живым и разумным существам. Создав прецедент, распылив ученика за такое, мы откроем окно для законного уничтожения любого другого гражданина, пусть даже совершенно законопослушного. Нельзя концентрироваться на одном Вилларе, на кону сейчас стоит намного большее.

По судье невозможно было сказать, как он воспринимает слова хранительницы. Слышит он вообще их, или же спит с открытыми глазами.

Хранительница вела себя точно так же, как вела бы я. Спрятавшись за белой ментомой, как за щитом, она продолжала говорить ровным спокойным тоном:

– Обвинение настаивает на тюремном заключении. Я бы охотно поддержала эту инициативу, если бы не видела ситуацию в Безграничьи своими глазами. Пятёрок, способных адекватно работать над Общим Делом – критически мало. Частые пересменки приводят к тому, что отдельные единицы не выдерживают. Они сходят с ума, погибают или просто бегут. Да, пока их есть кому заменить, но результат получается всё хуже, и однажды Кет просто не обратит внимания на очередную приманку. Виллар – невероятно мощный созидатель, и для нашего общества – вопрос чести научиться направлять его энергию в верное русло. Я бы могла уподобить Виллара сверхбыстрому космическому кораблю с невероятно сложным управлением. Мы попытались и, не справившись, заперли его в ангар на год, продолжая летать на едва шевелящихся моделях. Я называю это – нерациональным поступком. Заключение для Виллара – это наказание для всех нас. Но сейчас не время для самобичеваний. Сейчас мы должны собраться и вести борьбу.

Судья, как мне показалось, чуть наклонил голову.

– Дельно говорит, – заметил Айк.

– Пару дней назад ты говорил совсем другое, – сказала Нилли.

– У меня нет тех данных, которыми обладает она. Если всё действительно настолько плохо – тогда да, Виллар нужен, и избавляться от него – глупость. Вот видишь, чем отличается знание от мнения? Знания пополняются и изменяются довольно легко. Мнение же уходит корнями в эмоциональные сферы, и выдрать его оттуда гораздо труднее. Представь, как тяжело было смириться с полётами в космос тем, у кого укоренилось мнение, что небо – твердь?

Хранительница заговорила вновь, завершая свою речь:

– Апеллируя к закону Уникальности Сознания, обвинение настаивает на отчислении Виллара. Но я прошу учесть букву закона. Позвольте процитировать нужный момент: «Ни при каких обстоятельствах недопустимо создание копии сознания живого либо жившего разумного существа». Процитирую и первый пункт того же Закона, где говорится дословно следующее: «Под разумным существом подразумевается обитающее в пределах нашего мира…» – позволю себе закончить цитату здесь. Виллар не создавал копии существа из нашего мира. Кроме того, прошу учесть, что закон, на который мы все ссылаемся, существует в двух аспектах: метафизическом и юридическом. Если мы обратимся к истории юриспруденции, то увидим, что юридический закон был принят для того, чтобы осудить тех, кто сумел обойти закон метафизический. Мы все помним Войну с Бессмертными, когда один безумец нашёл способ бесконечно копировать лучших из своих солдат. Тогда стонала земля и кровоточило небо, тогда мироздание трещало по швам. Но Виллар не обходил закона! Он сделал попытку, и вселенная сама залатала дыру. Здесь нет и не может быть точки для приложения юридического аспекта закона Уникальности Сознания. Резюмируя. Да, Виллар совершил глупость. Опасную глупость. Но я уверена, что урок, который он уже извлёк из своего поступка, послужит ему лучше любых наказаний, какие мы только сумеем придумать. Я закончила.

Секунд десять было тихо. Потом судья сказал:

– Обвиняемый Виллар, вы желаете произнести последнее слово?

– Желаю, – сказал Виллар.

И, поскольку пауза затянулась, судья со вздохом выдавил из себя:

– Прошу.

18. Особое мнение

Виллар глубоко задышал, собираясь с мыслями. В этот миг мне было его жалко, как никогда. Захотелось отвернуться, как будто ему стало бы легче, если бы я не видела его мучений.

– Я хочу быть честным, – сказал Виллар. – Перед всеми. Вне зависимости от того, как мои слова повлияют на мою судьбу. Если меня распылят – я уверен, со временем найдутся другие, которые поймут то же, что и я. Я не буду оправдываться – мне плевать на себя. Я боюсь смерти – но это лишь мой личный страх, он не должен становиться основой вашей жалости. Я не считаю происходящее судом. Я считаю, что это – война. И тех, кто меня защищает… – Он посмотрел на хранительницу и продолжил окрепшим голосом: – Я считаю их своими главными врагами. Потому что те, кто хочет меня распылить, принимают меня всерьёз хотя бы. Я утверждаю, что наша техника безопасности – чушь. Набор идиотских мантр, которые мы повторяем для самоуспокоения. Тогда как правда – вот она: создаваемые нами миры абсолютно реальны. Населяющие их живые существа – реальны. Их разум – реален. Уничтожая целые миры взамен собственного, мы совершаем жертвоприношения, как дикари. Но масштабы совершенно иные. И чтобы спасти нас – горстку выживших – уже погибло в миллиард раз больше. Сама эта ситуация ужасна, но я бы принял её, как все мы в своё время принимали скотоводство и огородничество. Чтобы выжить, нужно что-то вырастить, а потом съесть, в этом имеетсялогика. И пусть сейчас едим не мы, а Кет – логика сохраняется. Но дело в том, что мы уже давно создаём существ, превосходящих нас силой духа. Создаём тех, кто мог бы помочь нам победить Кета раз и навсегда, уничтожить эту тварь или вышвырнуть её туда, откуда она явилась. Мне говорят, что шансы малы. Мне говорят, что если мы и победим таким образом, то отнас останутся лишь единицы выживших. А я говорю: это будет справедливой ценой за те несметные полчища ни в чём не повинных существ, которых мы уничтожили ради сохранности собственной жизни. Иногда нужно вытащить задницу из тёплого кресла и рискнуть, чтобы добиться большего! Но это не выгодно тем, кто кормится с Общего Дела. Индустрия созидателей. – Виллар мигнул презрительной ментомой. – Страшнее всего вам даже не истребление. Себя-то вы видите живыми. Вы боитесь того, что после победы над Кетом ваше господствующее положение закончится. Созидатели, живущие в Безграничье, более не будут венцом эволюции, начнётся совершенно другая жизнь. И сейчас, перед тем, как мне вынесут приговор, я прошу каждого, кто желает мне смерти, признаться честно самим себе: вы этого боитесь. Что рухнет система, созданная Баэлари, и бережно выпестованная вами. Но у Баэлари не было выбора, она не видела других вариантов. У нас есть выбор и есть варианты. Нет только смелости сделать шаг вперёд. Кто-то должен умереть, произнося верные слова – пусть это буду я. Никто из вас не увидит, но через двести или триста лет, когда Кет будет уничтожен, на месте портретов Баэлари будут висеть мои портреты. Я закончил.

Три секунды тишины, и судья сказал:

– Я готов вынести вердикт, если никто не хочет высказать особое мнение. Напоминаю. Высказав особое мнение, вы берёте подсудимого под свою ответственность и разделяете его судьбу. Я вижу возможность того или иного решения в процентном соотношении, вы его не видите. Я отдам предпочтение большинству. Высказав особое мнение за ту или иную сторону, вы добавите десять процентов этой стороне. Вы не можете знать, перевесит ли результат, поэтому вы рискуете. В случае если вы поддержите Виллара, и я присужу ему распыление – вас распылят обоих. Если присужу заключение – вы будете заключены вдвоём. Присужу отчисление – и вы оба будете отчислены. Протокол требует выждать минуту. По истечение её, если желающих не будет, я вынесу приговор. Высказать особое мнение может только один.

Стало тихо.

Почти беззвучно Айк сказал:

– Дураков, надо полагать, нет.

Дураков…

У меня быстро и тяжело билось сердце.

Я ненавижу Виллара.

Я хочу, чтобы он сдох!

Его портрет на стене…

Самовлюблённый позёр! Ничтожество! Пустышка!

Нет. Я не могу позволить ему умереть так. С ментомой торжества. Чтобы он опять был звездой, сияющей на недосягаемой высоте, а я… А я – наивный ребёнок, такая же, как все, продукт своей эпохи, раб своего происхождения.

Почему он может совершать безумства, а я – нет?!

Он меня ненавидит так же, как и я его, он не ожидает от меня такого удара. Вот он, миг торжества!

Если он будет оправдан – пусть всю жизнь будет терзаться чувством ненависти-благодарности ко мне, пусть я буду его цепями.

Если умрёт – пусть знает, что утянул за собой меня. Пусть ему будет больно в самом конце – не за себя, так за меня!

– Алеф! Куда ты? – всполошилась Нилли.

Пальцы Айка скользнули по моему плечу – он не успел меня удержать.

Я прекрасно понимала, что делаю глупость, что рационального в моём поступке – ноль, даже отрицательная величина.

Растоптать всю свою жизнь, ради того, кого ненавидишь! Что может быть безумней!

Но тупая, упрямая злость тащила меня к трибуне, единственной, оставшейся свободной. Ещё десять шагов, девять, во…

Он вышел с другой стороны и положил руки на трибуну. Спокойная аура, ни одной лишней ментомы.

Я замерла, шумно выдохнув, и еле успела удержать ментомное извержение, которое разукрасило бы меня всю, будто полоумную бродяжку, цепляющую на себя красивые фантики. Пока жила на земле, я видела её каждый день. Она ходила, пританцовывая, и что-то напевала без слов.

Возможно, она тоже слышала Музыку, но это не мешало ей быть полоумной бродяжкой, цепляющей на себя красивые фантики.

Я удержала белую ментому.

За трибуной для особого мнения стоял Тайо. Извечный прихвостень Виллара, его тень, его безвольный раб.

Откуда он взял такую смелость?

– Прошу высказаться, – сказал судья.

Мне пришлось пятиться назад, чтобы хоть как-то замаскировать свой несостоявшийся поступок, за который мне уже было стыдно.

– Я особо не умею говорить, – сказал Тайо чуть ли не развязным тоном. – Всё, что сказал сейчас Виллар – это для меня, пожалуй, слишком сложно. Триста лет спустя, портрет на стене, всё такое… Как по мне, если ты понимаешь, что можешь что-то сделать – надо брать и делать. Здесь и сейчас.Прекрасно служить Общему Делу. Но уничтожить Кета насовсем – стократ прекраснее. Только Виллар осмеливается говорить о таких вещах. И я тоже буду честным: я пойду за ним. Иных друзей у меня нет. Пятёрка, породившая меня, погибла на дальней станции месяц назад…

Я вздрогнула.

Вспомнила, как прошла по туннелям-коридорам эта новость.

Никто не знал подробностей. Станция «Ариадна» выполнила свой долг Общему Делу и перестала выходить на связь. Когда прибыла смена, всю пятёрку обнаружили мёртвыми. Они сгрудились в стыковочном отсеке, будто для того, чтобы облегчить поиски, и откачали из него воздух.

Зачем? Почему?..

Они не оставили записку, или, по крайней мере, никто не посчитал нужным предать огласке содержание этой записки. Господствовала версия коллективного безумия на почве истощения. Пятёрка работала на разных станциях в сумасшедшем режиме, не успевая восстанавливаться.

– Запишите мои десять процентов, – сказал Тайо. – За того, кто хотя бы пытается что-то изменить. Если идти не за ним – то за кем же? Это риторический вопрос, не напрягайтесь. Я закончил.

Все взгляды устремились к судье. Тот выдержал длинную паузу, в течение которой каждый успел на тысячу раз переварить всё услышанное.

– Я принял решение, – сказал судья. – Принимая во внимание весь массив данных, касающийся как непосредственно рассматриваемого дела, так и положения во всём Безграничье, я вижу, что стабильность существующего порядка вещей под угрозой. Опасность уничтожения мира Кетом с каждым годом всё более явственна. Это должно подтолкнуть Совет к одному из двух возможных решений: повысить количество созидателей, сократив учебную программу и снизив критерии отбора, или же предпринять попытку уничтожить Кета. Соответствующая нота будет направлена в Совет, и более я не могу ничего, поскольку сфера моего влияния заканчивается в этом зале. Но каким бы ни было решение Совета, Виллар будет нужен живым, свободным и функциональным. Поэтому я приговариваю его до конца обучения проводить ежесуточно не менее восьми часов в очистительной капсуле. Кроме того, за каждое нарушение в дальнейшем будет следовать Наказание. Виллар должен видеть, как его действия отражаются на других. Поменьше «я» и побольше «мы». Сегодняшнюю ночь Виллар проведёт в одиночной камере с капсулой, означенный режим начинает действовать немедленно. С завтрашнего утра Виллар может пользоваться своими свободами в означенных пределах. Заседание закончено.

19. Таинство

Заседание суда оставило у всех тягостное впечатление. Несмотря на то, что Виллар избежал страшной участи, слова эти всё же звучали. Распыление. Отчисление.

Каждый из нас вдруг понял, насколько зыбка и хрупка его собственная жизнь. Насколько это в наших руках – взять и сломать своё будущее, настоящее, перечеркнуть даже и прошлое.

Многие молчали в последовавшие дни. Но не Айк. Этот, разумеется, болтал, как всегда. Мне порой казалось, что ему самому тяжело вести себя так, но он словно добровольно возложил на себя такое обязательство. «Кто, если не я? – спрашивал себя он. – Кто даст им видимый противовес той тяжести, которую обрушил на другую чашу весов этот суд?»

Таков он был, Айк. Говорил про зло, а творил добро. И не было у него никаких великих идей. Он был просто добрым, хорошим и старательным. Любил иногда примерить маску циника, но это была именно и только лишь маска, за которой неизбежно пряталась доброжелательная ментома, будто маяк в ночи притягивающая друзей.

– Лллллледи! – провозгласил он однажды, вломившись в нашу с Нилли каюту. – Как я и ожидал, вы грустите тут и маетесь от безделья.

Нилли, делавшая отжимания от пола, положив ноги на свою капсулу, замерла в верхней точке и посмотрела на него. Я подняла взгляд от консоли, где пыталась вникнуть в очередную формулу сотворения.

– Уверен? – пропыхтела Нилли.

– Никогда! – взмахнул рукой Айк и, хамски перешагнув через Нилли, уселся на край моей капсулы. – Уверенность слишком многих погубила. Как и вера, как и мнение, уверенность идёт от недостатка знаний. Недостаток этот восполняется эмоциями, и на выходе – колосс на глиняных ногах. Всё это – путь стаффов. Бесцельные инсинуации и праздные упражнения ума. Мы выше этого. Особенно я, ибо я – лучший из лучших.

Нилли под шумок продолжила отжиматься, а я, скользя взглядом по уравнению, иллюстрирующему применение формулы, спросила:

– Есть вообще хоть что-нибудь, что ты не можешь моментально превратить в тему для лекции по прикладной философии?

– Есть, – сказал Айк и забрал у меня консоль. – Моя жопа. В ней нет абсолютно ничего философского. Неужели нельзя создать личность, свободную от этих рудиментарных мерзостей? Задница, мочевыводящие каналы, половые органы, которые уже вовсе даже не выполняют никаких функций, но и не отваливаются. Может, это из-за того, что мы вознеслись над эволюцией? Вернее, мы её остановили, бесконечно воспроизводя новые тела по образу и подобию себя самих. Но раз так – в нашей же власти создать новые поколения более совершенными, лишёнными всех этих… этих…

Он вдруг нахмурился, вглядываясь в формулу.

– Он безнадёжен! – воскликнула Нилли, ловким прыжком становясь на ноги. – Лекция о прикладной заднице!

– Заткнись, животное! – воскликнул Айк.

– Сейчас я тебе врежу и буду гордиться последующим Наказанием, – весело предупредила Нилли.

Она как раз начала делать резкие повороты, и каждое движение выглядело так, как будто действительно могло закончиться мощным ударом.

– Всё то, о чём ты говоришь, не имеет никакого смысла, ты отстала от жизни на миллиард световых лет! – Айк вскочил и ткнул пальцем в консоль. – Эта формула может работать иначе. Здесь нужно лишь изменить константы. Какого хрена никому не приходило в голову поменять константы?! Срань, мы живём среди безумцев. Собирайтесь, пошли. Фу, Нилли, сходи в душ, от тебя разит, как от мёртвого стаффа!

Он швырнул консоль в мою капсулу.

– Куда пошли? – Я подняла консоль и спрятала её в биополе. – Что ты придумал?

– В восьмом отсеке – таинство, – сказал Айк. – Подумал, вам будет любопытно. Шевелитесь уже!

Мы с Нилли переглянулись.

– Я быстро, – сказала она и, схватив полотенце, выскользнула за дверь.

* * *

Таинство, несмотря на столь говорящее название, ни от кого не скрывалось. О нём просто не говорили громко, вот и всё. Считалось, что придут лишь те, кому нужно. Им сама Музыка подскажет, когда и куда нужно прийти.

В нашем случае вестником музыки послужил неугомонный Айк. Он без толку шатался по станции, пока случайно не увидел процедуру подготовки к таинству. И, как настоящий друг, тут же помчался за мной и Нилли.

И вот мы в маленьком, по меркам станции, пятиугольном зале. Помимо нас здесь лишь несколько незнакомых служащих в форме, которой я не умею прочесть. Это ведь большая станция, и учат здесь не только на созидателей.

В центре зала – пятиугольный каменный стол. Я изумлённо таращилась на него. Каменный стол! Из цельного куска. Как, зачем, почему?..

А потом вспомнила формулы, над которыми билась последние недели, и устыдилась собственной глупости.

Энергия может превратиться в любую материю, если её направит воля созидателя, достаточно искушённого в своём деле. Так почему бы и не появиться каменному столу? Здесь, в Безграничье, вес и материал не имеют особого значения.

На столе стояла – или, может, это была часть стола? – каменная купель, повторяющая его форму.

Не было никакого распорядителя, никто не отдавал приказов. Всё происходило тихо и… красиво.

Беззвучно, медленно, с разных сторон к столу приблизились пятеро облачённых в длинные белые одежды. Господствующие ментомы их аур тоже были белыми в этот момент. Я знала, что таинству предшествуют длительные сеансы очищения и медитации, ведь только совершенно чистое намерение пятерых может создать жизнь.

Каждый нёс в руках глиняный кувшин.

И первый, вытянув руки, начал лить воду в купель.

– Из хаоса и безумия сотворим мы разум, – тихо сказал он, – чтобы тебе отличить себя от других и найти своё место в мире.

Вторая подняла кувшин и присоединила свою струю, и её голос подхватил ритуальные слова:

– Из пустоты червоточин, да явится душа, чтобы слышать великую Музыку и петь в унисон с нею.

– Из безвольной стихии призовём дух, – сказала третья, – чтобы вёл тебя к цели и не дал отступиться.

Четвёртая заговорила таким тонким голосом, что я вздрогнула. Девочка, кажется, была моложе меня:

– Из грязи земной, из чистой воды явится плоть, чтобы служить трём первым вместилищем.

Пятый тоже был мужчиной, и его голос звучал глухо, слова были едва различимы, но я знала их наизусть и сама мысленно произносила вместе с ним:

– Из тишины изначальной да грянет Музыка творения, что объединит всё в единое целое, и да будет так.

Опустошив кувшины, они поставили их на пол и погрузили руки в купель. Там, в воде, переплелись их пальцы. И Музыка – настоящая Музыка вселенной! – вдруг зазвучала громко и радостно, оглушительно, заставляя кровь кипеть в венах, а голову – кружиться.

Свет родился в купели, разгорелся, и стало казаться, что всё, кроме него, есть тьма. Только эта крохотная звёздочка, одна во всей вселенной, была светом. Имела право так называться.

И она становилась всё ярче, а музыка – громче. И музыка была светом, а свет – музыкой, а кроме них не стало ничего.

Но всё было – музыкой и светом. Энергией и гармонией. В этом невероятном потоке растворилась и я сама. С радостью, со страстью бросилась я в него, как в бурную реку. Пусть несёт меня далеко-далеко, пусть впадёт в океан, и я впаду вместе с нею, и я буду – океаном…

Но вот в эту безупречную гармонию ворвалось что-то атональное, аритмичное.

Крик ребёнка.

Свет пропал как-то вдруг. Тёмной и жалкой кельей стал казаться пятиугольный зал станции. Десять вытянутых рук держали над купелью это – маленькое, верещащее, сучащее крохотными ручками и ножками, секунду назад вовсе не существовавшее нигде и никогда.

– Надо было сказать им, чтобы попробовали создать ребёнка без задницы…

– Айк, заткнись нахрен!

– Да я молчу, молчу…

Эти шепотки что-то переполнили во мне, и я, развернувшись, бросилась прочь из зала.

Чувство было сродни тошноте. Пока ещё я держала белую ментому, но надолго ли меня хватит? Из меня рвалось наружу слишком многое, и нужно было куда-то спрятаться, чтобы выплеснуть всё, и чтобы никто не заметил.

Я влетела в пустующий по случаю позднего часа спортзал, остановилась и, услышав шипение герметично закрывшейся за мной двери, издала оглушительный визг. Я визжала так долго, что сама удивилась краешком сознания: неужели мои лёгкие вмещают столько воздуха?

А потом рухнула на гравитационную скамью и, закрыв пальцами лицо, заплакала.

Я слишком громко рыдала, не слыша ничего вокруг. И не думала, что вселенная позволит кому-то нарушить моё уединение в столь важный для меня миг.

Вселенная позволила.

– Ты не должна этого стыдиться.

Я дёрнулась, вскинула голову и увидела стоящего напротив Виллара. Он дышал тяжело – видно, бежал вслед за мной.

– Зачем?! – крикнула я.

А он шагнул ближе, и рука его дрогнула, будто он хотел коснуться меня. Но пока не смел, знал, что я взорвусь окончательно, и взрыв уничтожит и меня, и его, и, возможно, всю станцию, заодно с Безграничьем.

– В каждом из наших миров разумные существа составляют пары, – сказал он. – Таков естественный путь.

Я молча смотрела на него и мечтала испепелить взглядом. Откуда он узнал, как понял, что именно меня мучает?

Все знали, что я – дочь еретиков. Кто-то любопытствовал, кто-то сочувствовал, кто-то аккуратно обходил молчанием эту жалкую тему. Но все, включая меня, знали, что я явилась на свет в боли, крови, грязи.

Не было кувшинов. Не было купели. Не было яркого очищающего света. Я была – животным среди них, высших существ. И если все остальные, лицезрея таинство, в конце ощутили себя чистыми и просветлёнными, то я осталась нос к носу со своей грязью.

И Виллар это понял.

– Прошу, уйди, – сказала я.

– Не раньше, чем ты хотя бы на словах признаешь, что твоё рождение – тоже было таинством. Ничуть не менее прекрасным, чем то, что мы видели…

– Виллар, ты обезумел?

Насмешливая ментома в ответ.

– Слишком часто слышу подобные вопросы. Думаю уже взять себе второе имя, чтобы облегчить жизнь окружающим.

– Зачем ты вообще за мной пошёл?

– Я видел, что ты хотела выступить на суде. Тайо опередил тебя.

Я молча смотрела на него. Виллар кивнул:

– Я ценю твёрдое намерение ничуть не меньше совершённого поступка. Тем более – от тебя. Я преклоняюсь перед тобой, Алеф.

– Что? – Я не верила услышанному.

– У меня нет и сотой доли твоих сил, твоей воли к победе. Я – карлик по сравнению с тобой. Но пока ты будешь видеть меня впереди, пока будешь пытаться меня догнать – ты и будешь лишь догонять. Твоя ментома каждый день наполняет мой дух необходимой силой. Быть может, лишь благодаря тебе я до сих пор не сдался. И я не позволю тебе сломаться, Алеф. Ты – моя. Войдёшь в мою пятёрку. Если ты пока ещё этого не чувствуешь – скоро этот час настанет.