Текст книги "Ты можешь идти один (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4

Преступление Маленького Принца

На следующий день мы с Бриком шли в школу вместе.

– Нормально выспался? – поинтересовался я.

– Такое чувство, как будто я заново родился! – воскликнул Брик. – Потрясающее чувство. Этим можно заниматься ежедневно?

На нас начали коситься прохожие. Я стиснул зубы и прошипел:

– Заткнись!

– В чем дело? – удивился Брик.

– В тебе. Ты можешь говорить тихо?

– Могу, – он понизил голос. – Что было не так в моих словах?

Я вздохнул.

– Все не так в твоих словах. Знаешь, есть вещи, которые я не смогу тебе объяснить. Они не объясняются. Но если ты чего-то не знаешь, то спрашивай тихо, чтобы остальные этого не слышали.

Брик некоторое время шел молча и только перед самой школой подал голос:

– Трусливые вы все тут. Скучно.

Я не ответил. Снова думал о Жанне, гадал, подтвердит ли она свое приглашение. И чем оно для меня обернтся?

Перед уроком ко мне вдруг подошла Маша.

– Есть минутка? – спросила она.

Мы отошли к дальнему подоконнику. Я был немного шокирован: вторая девушка за одну неделю хочет со мной поговорить.

– Что случилось? – полюбопытствовал я.

– Да ничего не случилось, – тихо сказала Маша, водя пальцем по стеклу. – Скажи, а вы подружились с этим Маленьким Принцем?

– С кем?

Она усмехнулась.

– Ну, его так называют. Наверное, потому что он маленький, а осанка и повадки гордые, как у принца.

– А, ты про Брика? – улыбнулся я. С Машей говорить мне было легче, чем с Жанной. Слова привычно рождались сами по себе. – Да, вроде как подружились. Он, конечно, странный...

– Мне кажется, он очень жестокий человек, – оборвала меня Маша.

– Что?

– Просто мои мысли. Тогда, когда Рыбин его бил, мне показалось, что ему действительно плевать. Он даже не воспринял этого. Забыл спустя минуту, если не меньше. И то, как он говорил о своем отце, помнишь? Будто заучил наизусть текст из учебника. Все какие-то термины, определения. Логические выводы. Человек, который так себя ведет – очень жесток.

– К чему ты это все? – я развел руками.

– К тому, что мне страшно.

– Ты боишься Брика?

– Я – нет. Я за тебя боюсь.

Тут она посмотрела мне в глаза, и я вздрогнул. Внимание противоположного пола было мне все же в новинку.

– Ну, со мной-то все в порядке будет.

– Ты бы не зарекался, – Маша вернулась к своим невидимым узорам на стекле. – Заметь, Рыбин к нему теперь на пушечный выстрел не подходит, хотя он и тупой, как бревно. Просто, как зверь, чует, что не на того прыгнул. И хвост поджал.

– Не скажу, что очень жаль, – признался я. – От меня Рыбин тоже отстал.

– Это потому что ты с ним всегда. Как бы под его защитой. Не думаю, что это хорошо. В поселке разное говорят...

– Что говорят?

– Ну, ты, к примеру, знаешь, где мать Брика? Ее видели в прошлые выходные. Говорят, жизнерадостная, общительная женщина. А потом она перестала выходить. Ты был дома у Принца?

– Был.

– Видел его мать?

– Нет, не видел. И...

«Я убил свою мать», – вспомнил я слова Бори и содрогнулся.

– Ты хочешь сказать...

– Я хочу сказать, что это очень странный и опасный человек. И на твоем месте я бы с ним так сильно не сближалась.

Мы немного помолчали, игнорируя неизбежные в подобных ситуациях выкрики от заходящих в класс оригиналов. «Жених и невеста» и тому подобное. Я, тем не менее, косился на дверь. Не хотелось, чтобы Жанна заметила мое «предательство».

– Слушай, а почему ты обо мне так беспокоишься? – спросил я.

Маша улыбнулась.

– Ну, знаешь, иногда взглядом всего не скажешь.

– Ты о чем?

– Можно подумать, ты не заметил, как мы с тобой «общались» последние два года.

– Заметил. Но я думал, что фантазирую.

– Когда я пришла в школу впервые после смерти мамы, меня все бросились утешать. Я смотрела в их глаза и видела либо страх, либо жалость, как к мокрому котенку посреди дороги. Настя из кожи вон лезла, что-то говорила, говорила, а я видела только пустоту. Хотелось растолкать их всех, убежать и никогда не возвращаться в это место. И вдруг я поймала твой взгляд. Ты не подошел ко мне, ничего не сказал. Но когда я посмотрела тебе в глаза, то мне внезапно стало легче. Я подумала: «Он понимает не только то, что я пережила, но и то, что я переживаю сейчас». Одним своим взглядом ты изменил мою жизнь. Я могла сойти с ума от горя, покончить с собой или перевестись в другую школу. Но я осталась, смирилась. Благодаря тебе. У тебя огромная душа. Не подумай, что я в любви тебе признаюсь, просто говорю, как есть. Ты хороший человек, Дима, и я очень рада, что ты оказался рядом в нужный момент. Не хочу, чтобы у тебя начались неприятности из-за этого Маленького Принца и...

В этот момент прозвенел звонок. Попрощались мы с Машей старым проверенным способом: взглядами.

– О чем говорили? – полюбопытствовал Брик.

– О всяком, – рассеянно ответил я. – Кстати, поздравляю. Ты официально вошел в систему. У тебя появилась кличка. Теперь ты – Маленький Принц.

В этот момент в класс зашла Екатерина Михайловна, и начался урок алгебры. Ученики, один за другим, «горели» у доски и садились на место, провожаемые хриплыми воплями Екатерины Михайловны. Я, вцепившись в учебник, как в Писание, молился, чтобы меня не вызвали. А Брик внезапно изменил своему обычному познавательному угару и проигнорировал новый материал. Только учебник раскрыл на нужной странице, но решать уравнения не стал.

– Брик! – Екатерина Михайловна завопила так, что все подпрыгнули. Все, кроме Брика, разумеется. Он спокойно поднял взгляд на учительницу.

– Да?

– Встать, когда к тебе учитель обращается!

Боря поднялся быстро, но без излишней раболепной поспешности.

– Тебе, я смотрю, скучно?

– Нет, нисколько. Я изучаю нечто вроде психологии коллективного страха.

– А тебе не кажется, что ты должен изучать сейчас алгебру? – Екатерина Михайловна то ли не поняла сарказма, то ли предпочла не заострять на нем внимания.

– Не вижу в этом ни малейшего смысла. Алгебра, да и вообще математика – вспомогательная наука, не более. Она обретает смысл только в сочетании с другими науками. Физическими преимущественно. Изучение ее разумно строить именно в тесном контакте с естественными дисциплинами.

Если раньше в классе царила мертвая тишина, то сейчас она стала еще более мертвой. Будто все мертвецы ожили в день страшного суда, а потом снова умерли и на этот раз абсолютно. Даже бактерии перестали разлагать плоть и застыли.

– Значит, так, – проскрежетала Екатерина Михайловна. – За урок ты получаешь «кол». Завтра жду в школу твоих родителей.

Брик вздрогнул. Я заметил, как его лицо изменилось. Короткое мгновение Брик выглядел испуганным, но быстро взял себя в руки.

– На основании чего вы ставите мне самую низкую оценку? – спросил он.

– На основании твоих знаний. Которых нет.

– Которые вы не проверили.

– Ах, вот оно как! – Всплеснула руками Екатерина Михайловна. – Ты весь урок балду пинал, а я должна догадаться, что ты прекрасно знаешь материал! Ладно, давай так. К доске, с учебником! Переписывай пример, номер триста семьдесят.

Брик пошел к доске. Я посмотрел на указанный номер и закрыл глаза. Это было уравнение, помеченное звездочкой: особо сложное, для особо увлеченных. Когда-то я пытался решать такие задания, но ни разу не достиг успеха.

Боря быстро переписал пример, потом, не спросившись, прошел к своему месту, положил учебник и вернулся к доске. Ни слова не говоря, поставил после изображенного на доске чудовища знак равенства и принялся писать решение. Все, затаив дыхание, следили за ним. Доска постепенно покрывалась вереницей иксов, игреков, альф и бет. Множились и исчезали скобки. В какой-то момент доска закончилась. Боря на мгновение замер, потрясенный этим неожиданным препятствием, потом взял тряпку, стер исходное уравнение и более мелким почерком продолжил. Аккуратно подчеркнул ответы.

– Не больше чем разминка для мозга, – резюмировал он свои действия. – Ничего интересного. Простая цепочка логических выводов.

Все ученики, и я в том числе, уставились на Екатерину Михайловну. Чего ждать от этого посрамленного божества? Грома? Молний? Всемирного потопа? Огня и серы?

Екатерина Михайловна поднялась со стула. Медленно повернулась к классу. На ее сморщенном лице не было видно ни тени удивления.

– Знаете, что, – сказала она так тихо, что мы затряслись в предчувствии катастрофы. – Есть такая пословица: «век живи – век учись». Я всю жизнь была строга к ученикам. Но нередко делала и некоторые послабления. Для тех людей, кто искренне говорил: «математика – не мое». Есть люди с гуманитарным складом ума, безусловно. Софья Николаевна, ваш учитель русского и литературы, одна из таких моих бывших учениц. Я в свое время «натянула» ей «четверку» и ни разу об этом не пожалела. Она своего добилась, математика ей действительно не нужна. Но вот теперь я поняла, что больше таких послаблений не будет. Когда человек, которому математика не интересна, выходит и решает такое уравнение, которое даже те из вас, кто метит в программисты, решить не может, я считаю, опускать планку просто нелепо! Вы у меня еще взвоете! Брик, садись. «Пять» с плюсом. Не запускай!

– Поздравляю, Маленький Принц, – шепнул я Боре, когда он сел на место, провожаемый яростным взглядом Пети, мечтающего о карьере программиста. – Теперь тебя все будут ненавидеть.

– Почему? – так же шепотом ответил он.

– Потому что из-за тебя со всех будут больше спрашивать.

– Ну и хорошо. Будет сильнее стимул к познанию. Даже такой ерундовой науки.

– Будет сильнее стимул тебе «темную» сделать.

– Пускай, тоже интересно.

– Ты вообще хоть чего-нибудь боишься?

Я восхищался им, беспокоился за него, но теперь все эти чувства оказались вытеснены раздражением. Брик же только улыбнулся, отвечая на мой вопрос:

– Разрушителей. Если это чувство можно назвать страхом. Остальное не заслуживает внимания.

***

Когда уроки закончились, Брик внезапно предложил мне отметить свой высший балл по математике. Я спросил его, что он имеет в виду, и получил следующий ответ:

– Давай нажремся!

– Чего?

– Ну, забухаем. Вмажем. Выпьем. Раздавим по пузырю. Накиряемся. Наклюкаемся.

– Остановись, я понял!

Я никогда не испытывал тяги к алкоголю. Пару раз пил с отцом пиво, но так и не понял, что в этом напитке замечательного. Однако глаза Бориса сияли такой жаждой безграничного познания, что спорить было бессмысленно. Нет, пить я все равно не собирался. Только вот оставить Маленького Принца наедине с большой бутылкой значило подвергнуть опасности всю его кампанию. Как минимум, была угроза раскрытия легенды. Как максимум – смерть от отравления.

Мы пошли к магазинчику на самом краю поселка, куда мои родители заходили нечасто. Борю я оставил снаружи, взял у него деньги и пошел покупать спиртное.

Продавщица была пожилая, в очках с толстыми стеклами. Услышав слово «водка», она принялась ворчать на непутевую молодежь. Судя по всему, вообще не различая надписей на этикетках, она ощупывала каждую бутылку, продолжая отвлекать себя ворчанием. Когда ее рука в пятый раз легла на сторублевый «Минал», я не выдержал и зашел за прилавок. Взял с витрины бутылку водки «Матрица», о которой слышал много хорошего, и вернулся обратно. Сработал так быстро, что продавщица, видимо, ничего даже не заметила. Во всяком случае, ритм ее ворчания остался непоколебимым.

– А закуска? – спросил Боря, увидев в черном пакете лишь одну водку.

– Закуску давай в другом магазине возьмем. А то мы отсюда до утра не выберемся.

За огурцами и помидорами (Боря где-то вычитал, что именно это и есть самая лучшая закуска на всем белом свете) Брик сходил сам.

– Получилось? – встретил я его.

– Ага. Я еще сала взял!

– О, Господи. Ну пошли.

И вот, настал момент истины. Мы у Бориса дома, он скручивает пробку с бутылки, я ищу что-нибудь, что может сойти за стопку в коробках с посудой. Внезапно меня отвлекает хруст огурца.

– Ты бы приберег, – поворачиваюсь я. – Закуску не едят, ей заку... сы... ва-ют...

Бутылка была пуста. На Бориных глазах блестели слезы радости.

– Ты что, залпом ее, что ли? – севшим голосом спросил я.

– Угу, – ответил он, давясь огурцом.

– Боря, твою мать... Ты ж читал! Водку стопками пьют!

– Я вчера смотрел фильм «Антикиллер». Там так пили. А что? Так быстрее гораздо!

Было поздно объяснять пришельцу, что распитие алкогольных напитков сродни медитации, со своими ритуальными словами и действиями. Поэтому я сел за стол и крепко задумался. В бутылке было пол-литра водки. Я поглядел на этикетку в поисках хоть какой-нибудь лазейки, но надпись 40% сверкала непогрешимым серебром. Тогда я принялся вспоминать, какая доза алкоголя является смертельной для шестнадцатилетнего подростка. Который раньше, предположительно, вообще алкоголя не пробовал. Что-то нам такое говорили, то ли на ОБЖ, то ли на внеклассных мероприятиях... Кажется, речь шла о литре. Я заставил себя в это поверить и немного успокоился.

Боря оперативно умял огурец, сжевал несколько кусочков сала, придавил все это помидоркой и погрустнел.

– Это и есть состояние алкогольного опьянения? – посмотрел он на меня. – Ничем не отличается от обычного. Хотя вкусовые ощущения, надо сказать, весьма интересны.

Я содрогнулся, вспомнив единственный случай своего знакомства с водкой. Да уж, интересные ощущения, слов нет.

– Скоро у тебя начнется состояние. Мало не покажется. Ешь!

– Я сыт.

– Ешь, говорю! Ты хотел, чтобы я стал твоим другом? Так вот, я тебе как друг говорю: ешь как можно больше!

Боря послушно принялся есть. Проглотил еще парочку огурчиков, один помидор. Доел сало, которое, кажется, действительно пришлось ему по вкусу. Я с тоской взглянул на часы. Упрямая стрелка приближалась к отметке с цифрой "5". Мама скоро с работы придет, а меня опять дома нет, на ужин ничего не приготовлено. Но не могу же я этого чудика одного оставить! А если правда помрет от отравления?

– Ой, – тихо сказал Боря. – Я ощущаю, как мое сознание затуманивается.

Он ощупал голову и посмотрел на меня полными паники глазами.

– Это конец? – спросил он. – Тело умирает?

– Нет, не умирает. Просто ты нажрался, как свинья.

– Я не ждал такого! О, боже... Что мне теперь делать?

– Расслабиться и получать удовольствие от новых ощущений. Ну или, как вариант, пойти проблеваться.

– Что сделать?

– Ну, поблевать. Порыгать. Вызвать рвоту. Тогда сильно не накроет.

– Я не умру?

– Не умрешь. Я рядом.

– Тогда пускай.

– Чего «пускай»?

– Пускай продолжается. Я буду изучать.

Некоторое время он сидел с дурацкой улыбкой и прислушивался к своим необычным ощущениям. Потом взгляд его совершенно затуманился.

– Слушай, Дима, – пробормотал он. – А ты Жанну любишь, да?

– Боря, не лезь, а?

– Ну ты чего, дружище? Я ж по-дружески! Ну вот скажи, как пацан пацану: любишь ее?

Я понял, что Бориса понесло дальше некуда. И тут меня осенила идея:

– А давай так: откровенность за откровенность. Идет?

– Че... чего?

– Ну, я честно отвечаю на твой вопрос, а потом ты – на мой. Тоже честно. Договорились?

Я надеялся, что спьяну он забудет о моем долге и, кажется, не прогадал.

– Ну конечно! Никакой лжи между нами быть не должно! Знаешь, Дима, я тебя так люблю...

– Люблю.

– Ну да, люблю...

– Нет, я про Жанну. Да, я ее люблю. С первого класса. Каждый день и каждый час.

Боря икнул и взял еще один помидор. Откусил неловко: сок потек по руке. Но его это не смутило.

– А почему ты с ней совсем не общаешься?

– Погоди, сейчас мой черед вопрос задавать.

– А... А, ну да, конечно, задавай!

– Как звали твою учительницу в начальной школе? – Это была моя последняя надежда – подловить пьяного Брика. Если он назовет имя или скажет: «не помню», то все его предыдущие россказни – вранье.

Брик слился с помидором в страстном поцелуе и, лишив его всех соков, посмотрел на меня.

– Какая начальная школа? Я ведь только... вот... А раньше – там! – он махнул рукой куда-то вверх и вправо. – Там знаешь, как круто было? Ух! Летишь! Ничего, кроме восторга! И с каждой секундой узнаешь все больше, сильнее становишься. Это как на мотоцикле... Слушай, а пошли на мотоцикле покатаемся? Там в сарае стоит какой-то «Урал».

– Нет, мы никуда не пойдем. Сидим дома. Задавай свой вопрос.

– А, вопрос... Ну да, вопрос... Я про что говорил-то?

– Про Жанну, – напомнил я, борясь с искушением подловить его с этим вопросом и вернуть очередь себе. Но в какой-то мере мне самому хотелось исповедоваться в своих чувствах.

– Жанна, да... Так вот, почему ты не общаешься с ней?

– Потому что я ей не нужен.

– Погоди, но...

– Поздно, моя очередь.

– Нет, погоди. Ты не ответил толком. Кажется, вчера ты был ей нужен. А до этого? Почему ты сразу к ней не подошел?

Я вздохнул. Даже пьяный, этот человек оставался пытливым исследователем, и сбить его с логического пути было нелегко.

– Я полюбил ее в первом классе, с первого же взгляда. Хочешь знать, почему я сразу к ней не подошел? Дело в том, что у детей такого возраста любить не принято. Тех, кто держится за ручки, дразнят, гоняют, бьют. Они не выдерживают и расстаются, ненавидя друг друга. Ведь в таком возрасте близкие отношения не являются необходимостью. Поэтому их так легко разрушить. Дети могут быть даже более жестокими, чем взрослые, поверь. Но это была не главная причина. Я с детства очень застенчив. В садик не ходил никогда, со мной сидела бабушка. Зато я много читал. Всяких сказок, фантастики. И я был уверен, что, когда приходит настоящая любовь, то должно быть какое-то приключение. Какие-то силы зла, борьба. Я ждал злого волшебника, который похитит Жанну. Тогда я смог бы побороть его на глазах всей школы. И все условности стали бы не нужны. Она бы без слов поняла, что я люблю ее. И, само собой, тоже бы в меня влюбилась.

Я помолчал, глядя в стол. Боря негромко икал, не мешая мне думать.

– Я ждал этого волшебника до тех пор, пока не повзрослел и не перестал верить в волшебников. Остался наедине с той огромной стеной, которую строил все эти годы между собой и остальными. Жанна осталась по ту сторону стены. Все, что я мог – это смотреть на нее через окно и надеяться, что однажды она подойдет и сломает к чертям эту стену.

Почувствовав, что в глазах начинает щипать, я сжал кулак, позволив ногтям впиться в ладонь. От этой боли стало легче.

– Не смогу тебе иначе объяснить. Поймешь – хорошо, не поймешь – значит, не судьба.

– Дима! – Боря накрыл мой кулак своей ладонью. – Я тебя прекрасно понял. Ты не бойся! Я тебе помогу. Хоть сейчас – пошли к ней! Я ей объясню, что ты вообще самый классный парень из всех!

– Никуда мы не пойдем, – улыбнулся я, радуясь, что не пил – а то ведь согласился бы. Наутро после этого визита пришлось бы планировать суицид.

– Ну почему?

– Ну потому. Моя очередь. Что случилось с твоей мамой?

Боря убрал руку. В его затуманенных алкоголем глазах мелькнул недобрый огонек.

– Я убил ее, – сухо ответил он.

– За что?

– Это другой вопрос.

– Блин, погоди...

– Ты сформулировал свой вопрос так, что он не требует развернутого ответа. Поэтому теперь – моя очередь. Почему ты боишься Рыбы?

У меня пересохло во рту. Если Боря действительно соблюдает наш уговор и говорит только правду, то сейчас я сижу напротив убийцы, к тому же пьяного. Но ведь он все еще считает меня другом, так?

– Потому что... Потому что он может бить меня и унижать. Может делать это постоянно.

– И что?

– Что «и что»?

– Это не причина. Объясни, что страшного в побоях и унижении?

Я внезапно понял, что Боря сейчас всеми силами сражается с алкоголем. Так же, как пытался раньше победить сон. Его лицо было напряженным, на шее вздулись жилы, глаза покраснели. Чего ему стоила эта концентрация? Страшно представить.

– Я не смогу объяснить. Ты ведь не понимаешь самой сути страха. Ну, во-первых, инстинкт самосохранения.

– Запомни, – скрипнул зубами Боря. – Жизнь – это бесконечная битва. За все нужно драться. Там, откуда я, это выглядит иначе, но суть та же: мы постоянно преодолеваем трудности. Такие, которые тебе и не снились. И мы изучаем эти трудности. Забудь про страх. Тебе нравится девушка? Возьми ее и не отпускай! Боишься человека? Покори или убей его. А не можешь убить – пусть он тебя убьет. Или изобьет. Раз, два, десять, сто. А ты поднимайся с улыбкой. И запоминай эти чувства. Помни эту боль, наслаждайся ею. Потому что потом тебе очень сильно пригодятся эти знания. Больше, чем какие-нибудь другие.

Мне сделалось не по себе. Боря уже не походил на человека – до такой степени покраснело его лицо.

– Я ответил на твой вопрос? – спросил я.

– Да. Задавай свой.

– Зачем ты убил свою мать?

– Совокупность причин. Она была глупой женщиной, склонной к истерикам. Мне нужно было освоиться. В мозгу Бориса я нашел знание о том, что мама – самый близкий и нужный человек. Но она мне совсем не помогла. Я казался ей странным. Она обвиняла меня в наркомании, алкоголизме, называла «психом, таким же, как отец». В понедельник утром я попросил ее помочь мне собраться в школу, а она устроила скандал. Бегала по дому, глотала какие-то таблетки. Я понял, что эта женщина постепенно сходит с ума. Догадался, что и до моего появления ее поступки были похожими. Поэтому я и убил ее. Избавил от бессмысленных неприятностей ее и себя.

Ну вот, я и узнал истину. Что я чувствовал в этот момент? Сложно сказать. Я не боялся Бориса. Но ощущение жути не покидало меня. Убил свою мать... Это просто в голове не укладывалось.

– Что? – встрепенулся я, поняв, что Боря что-то говорит.

– Ты можешь дать мне ту книжку, о которой говорил? Я должен ее прочесть. Потом. Сейчас, извини, я больше не могу контролировать это.

Речь его снова стала невнятной, взгляд затуманился.

– Конечно. Завтра сходим в библиотеку.

Я вскрыл еще несколько коробок, пока Боря стонал и нес какую-то чушь, ткнувшись в стол головой. Наконец, мне посчастливилось: я нашел таблетки активированного угля и вернулся к Боре.

– Вот, выпей.

Он поднял голову, и я отступил на шаг. В глазах Брика застыл ужас.

– Дима, – прошептал он. – Мама... моя мама, она... Я же ее сам...

Я замер, не в силах не то чтобы шевельнуться – слова сказать. Я говорил с настоящим Бриком!

– Мама... Мамочка!

Он завизжал, попытался вскочить, но зацепился за ножку стола и упал. Несколько секунд я слышал только его дыхание. Потом он поднялся на ноги.

– Все в порядке, – сказал другой человек. – Больше я этого не допущу. Где таблетки?

Я шел домой, размышляя об услышанных откровениях. Как мне поступить? Любые мои действия должны основываться на одном лишь допущении: верю ли я в то, что мой друг – не человек? А как я мог безоговорочно поверить в это?

Без приключений я добрался до дома. Мама готовила ужин. В доме царила атмосфера недовольства.

– Привет, мам, – сказал я, входя в кухню. – Прости, я...

– Понятно, – отмахнулась она. – Чайник поставь, я печенья купила. Все равно не скоро приготовится.

Я наполнил чайник, включил его и задумался, сидя за столом. Мама, заметив мое состояние, спросила:

– Ты чего такой грустный?

Внезапно я решился на откровенный разговор. Хотел спросить какую-нибудь глупость, типа: «Мама, а если я узнал, что один из моих одноклассников совершил преступление, как мне стоит поступить?» Одним махом преодолеть огромную пропасть, разделившую меня с родителями. Я даже открыл рот, но мама меня опередила:

– Что, наполучал чего-то? «Двойка», поди, опять?

– Ничего я не получал, – отозвался я, как тает в душе порыв.

– А чего грустишь тогда?

– Так. У друга неприятности.

– Тебе не о друзьях думать надо, а об учебе. Дима, это же выпускной год, в конце-то концов!

– Я понимаю...

Позже, сидя в своей комнате, я смотрел невидящим взглядом в учебник и думал. Думал о своем будущем, которое представлялось мне в каком-то сером и вязком тумане. Безрадостная громада института высилась надо мной, являя собой воплощение Высшего Образования. Чему я там буду учиться? Кем пойду работать?

Лишь годы спустя я осознал, что жизнь подростка проходит в абсолютной тьме. И взрослые, которые должны бы помочь тебе выбрать нужный путь, зажигают лишь один тусклый фонарь. «Ты должен учиться, чтобы не забрали в армию. Ты должен устроиться на работу, где платят много денег». Это – все жизненные ориентиры. Нас готовят к бегству от армии, к бегству от бедности. Но никто не поможет тебе понять, где твое место в этом мире.

Сейчас же я сидел, не понимая ничего этого. Я был уверен, что жизнь такая и есть: серая и безрадостная. В ней нет места любви, восторгу, приключениям. Только страх и деньги, деньги и страх.

Тогда я принял твердое решение молчать. Возможно, это был некий подсознательный протест против взрослого общества. Ведь сдай я Бориса, я сыграл бы им на руку. Позволил бы бесчувственной машине правосудия разжевать и проглотить этого необычного человека. Возможно, его преступление было для меня символом освобождения. А может, я просто успел привязаться к нему сильнее, чем можно было ожидать.