Текст книги "Нечистая сила"

Автор книги: Василий Королив-Старый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

День проходил за днем. Тихо и спокойно жилось в козьем хлеву Хухе Моховинке. Тут было тепло, у нее была мягкая постелька и хорошая, вкусная пища. Здесь было вдоволь душистого сена, и почти каждый день она находила несколько хлебных крошек, а часто могла еще и выпить капельку молока, которое выплескивалось из подойника на сено.

Одного только недоставало Моховинке: не было поблизости другой Хухи. А ведь каждому известно, как тяжко жить вдали от родных на чужбине…

И Хуха мечтала и днем, и ночью о том времени, когда сможет вернуться в родные края. Но об этом могла она только мечтать, ведь с каждым днем становилось все холоднее, а Моховинка боялась высунуть на мороз даже свою желто-фиолетовую мордочку. Она еще не знала, что после зимы наступает весна. Хуха надеялась на то, что когда совсем вырастет и шерсть на ее шубке сделается очень густой, она сможет, не страшась мороза, вернуться в родные места.

Однажды в хлеву случилась беда.

Когда вечером хозяин пришел с большой охапкой сена для коз, его неожиданно позвали. Впопыхах он забыл забрать с собой сетку, в которой обычно приносил сено. И вот ночью в этой сети запуталась старшая коза Лиска. Чем больше она металась в ней, тем сильнее запутывалась. Утром Моховинка увидела Лиску совершенно беспомощной. Та лежала со спутанными ногами, голова тоже запуталась в узелках. Бедная коза не могла даже пошевельнуться, только жалобно блеяла. Меньшая козочка Аришка ходила вокруг своей подружки, лизала ее, обнюхивала, блеяла, но ничем не могла помочь.

Моховинка бросилась звать на помощь детей. Выскочила в щель под дверью и побежала к дому. Она визжала, мурлыкала под окнами и у двери, но в доме никто не слышал ее нежного голосочка. И только когда хозяин, выходя во двор, отворил дверь, Хухе удалось проскочить в дом и забраться к детям на кровать.

Но Хухи не могут разговаривать, пока остаются невидимыми. Они только пищат, как мышки, или мурлычут, как коты. Сил у них тоже мало, ведь они легонькие, как пушинки, и мягкие, как вата. Как ни старалась Моховинка растормошить детей, ничего не могла поделать. Они ощущали сквозь сон ее пушистое тельце, чувствовали, как нежно она щекочет лапками их лица и, улыбаясь, продолжали спать.

Проснулись детишки лишь тогда, когда мама приготовила завтрак. Встали они веселые и начали рассказывать, какие хорошие сны они видели.

– Мамочка! – говорили они, перебивая друг друга. – К нам в постель забралось что-что такое, как котик. Только это был не котенок, а что-то хорошенькое-прехорошенькое, мягонькое-премягонькое. А мордочка, словно цветочек, а голос, как у мышки.

Но мама ответила:

– Такое может только во сне привидеться. А в жизни этого не бывает. Ешьте-ка лучше, детки, кулиш.

А бедная Хуха бегала вокруг детей и не могла рассказать им о Лиске, которая, запутавшись в сети, лежала в хлеву. И только когда родители вышли из комнаты, Моховинка отважилась показаться детям. Она могла это сделать, потому что ребятишки были добрыми. Ведь известно, что только очень добрые дети, которые никогда никого не обижают, могут собственными глазами увидеть Хуху.

И как обрадовалась детвора, когда перед ними появился тот милый зверек, которого они видели во сне! Мальчик наклонился к Моховинке, чтобы взять ее на руки, но она проскочила между его пальчиками и тоненьким, как струна, голосочком прозвенела:

– Скорей! Скорей! У нас – несчастье! Коза Лиска запуталась в сети! – и с этими словами она побежала к двери, а за ней заторопились и дети…

Так Хуха спасла свою приятельницу Лиску, позволившую ей жить в теплом хлеву.

* * *

Дети были очень благодарны Хухе. Теперь они приносили Моховинке крошки от всего самого вкусного, что им давали. А Хуха, когда поблизости не было никого из людей, показывалась им, играла с ними и очень их забавляла.

Прошло еще немало времени. Как-то на Масленицу отец с матерью поехали в другое село в гости к бабушке. А дети пригласили Моховинку в дом. Они весело резвились, ведь Хуха была проворной и умела придумывать всякие забавы. В тот момент, когда она показывала, как по деревьям скачет белка, дверь неслышно отворилась, и в дом вошел тот самый старик, который хотел срубить сосну с Моховинкиным домиком.

– Бегите, дети! Это же – Хуха! – закричал он страшным голосом, увидев Моховинку, и бросил в нее топор, чтобы убить.

Хуха вмиг стала невидимой. Но она не успела вовремя отскочить, и острие задело ее заднюю лапку. Она жалобно запищала и, прихрамывая, прячась под лавками, побежала к двери. А злой дед начал ругать ее и проклинать весь Хухин род.

– Это – плохие звери! – говорил он детям. – Они только то и делают, что вредят людям. Да и чему удивляться, это же – нечистая сила!

А дети хоть и слушали, но не верили ни одному его слову. Они хорошо знали Хуху и сами убедились, что она милая, добрая и совсем безвредная. Видели, как сочувствовала Моховинка тем, кто попал в беду, как спасла их Лиску. Они не хотели верить словам злого старика, который говорил о том, чего сам не знал, а только слышал от других, таких же, как он, невежественных людей.

Напротив, дети очень жалели бедную Моховинку, всюду искали ее, звали, приносили ей самую вкусную еду. Но пища оставалась нетронутой. Хуха не отзывалась…

* * *

Раненая Моховинка тихо ждала под лавкой, пока кто-то не открыл дверь. Тогда она выскочила во двор. На минутку забежала в хлев, поблагодарила гостеприимных козочек за приют и ласку и, прихрамывая, отправилась в свой родной бор.

В лесу уже начинал таять снег, понемногу пригревало весеннее солнышко. Но теперь Моховинка уже не боялась холода, ведь она стала совсем взрослой. В лесу она нашла маленькую ямку под камнем, наскребла из-под снега мягкого мха и сделала себе временное жилище. Там она пробыла до самого лета, когда уже могла найти себе удобный дом.

Все Хухи-боровинки радовались ее возвращению. Они с удовольствием слушали ее увлекательные рассказы о том, как целую зиму она прожила с козами и людьми. И с того времени начали звать ее домовой Хухой, иди хроменькой Моховинкой.

* * *

Прошел целый год. В лесу снова выпало много снега. Но теперь Моховинка уже не боялась зимы. С помощью родных она построила себе хорошенький домик, натаскала полный чулан припасов: сушеных грибов, меда, вяленых ягод, кореньев, земляничного чая. И жилось ей очень хорошо. Днем она хлопотала по хозяйству, а по вечерам ходила в гости к подружкам. А еще она делала все, что Хухам поручали Мавки.

Как-то пришлось ей идти далеко, в другой конец леса на именины старого, мудрого и уважаемого всеми Хо Суковика. Было очень холодно. Разыгралась такая вьюга, что и света Божьего не увидишь. Моховинка неслась с холма на холм и уже добежала до середины леса, когда услышала вдруг стон. Прислушалась и поняла: стонет какой-то человек. Она метнулась в ту сторону и увидела в сугробе злого старика, почти полностью занесенного снегом. Рядом с ним лежала срубленная сосна. Он обессилел, закоченел и, чувствуя приближение конца, неистово молился.

– Господи! – стонал он. – Прости мне грехи мои тяжкие… Не дай умереть, не покаявшись…

И он начал перечислять все неправды и злодеяния, которые совершал в своей жизни.

– Клянусь, – говорил он, – если мне удастся спастись, то до самой смерти не сделаю ни одного дурного поступка. Не стану красть, браниться и никого, даже мухи, не обижу.

Жаль стало Моховинке старого, беспомощного деда. Забыла она и о том, как он разрушил ее дом и заставил скитаться по свету, как хотел убить ее топором и на всю жизнь сделал хромой. Поскорее помчалась она к Хо Суковику, зная, что встретит у него целое общество Хух. Там она рассказала об увиденном и попросила помочь. Ей не пришлось долго ждать, ведь у всех Хух доброе сердце. Они бросились к старику, который уже едва дышал. Одни прикрыли его со всех сторон своими теплыми шубками, другие разгребали лапками снег вокруг него.

Деду стало теплее. Он почувствовал, как застывшая было кровь снова заструилась по жилам. Потом протянул освободившуюся руку, ухватился за сучок, подтянулся и выдернул из сугроба сначала одну, g потом и другую ногу.

Радостный и счастливый вылез он из сугроба и встал на ноги.

Все вокруг было серым. Вьюжило так, что невозможно было догадаться, где – право, а где – лево… Старик постоял, а потом снова застонал.

– Что из того, что я выбрался из снега? Все равно в такой пурге не отыскать пути домой. Видно, суждено мне помереть, ведь некому показать мне дорогу!

Тогда перед ним появилась Хуха Моховинка.

– Хуха! – закричал он не своим голосом и, дрожа, стал искать топор.

Старик оступился и снова увяз в глубоком снегу. От страха он не мог сдвинуться с места. И тогда услышал тоненький голосочек:

– Да, я – Хуха! И даже та самая, у которой ты в прошлом году разрушил хатку, а потом в доме у добрых детей хотел убить меня топором…

Старик затрясся еще сильнее. Он был уверен, что теперь Хуха отомстит ему.

– Но ты не должен бояться меня! – продолжала Моховинка. – Знай, что никогда Хухи не вредят людям, а наоборот – очень часто им помогают. Мы – добрые и не помним зла. Это же мы, Хухи, помогли тебе выбраться из сугроба. А теперь я выведу тебя из лесу Ничего не бойся и ступай за мной.

Но дед все не двигался с места. У него дрожали губы, он стучал зубами и не мог вымолвить ни слова.

– Ну, не теряй же времени. Пойдем! – сказала ему Моховинка и потихоньку побежала вперед.

На опушке, откуда были видны мигающие сельских домах огоньки, Моховинка остановилась.

– Вот теперь я доберусь до дома! – радостно проговорил старик. – Как же мне тебя отблагодарить? – спросил он Xvxy.

– Хухи не нуждаются в благодарности. Делать добро – наш долг. Но в память об этом дне я прошу тебя вот о чем. Не забудь, что ты обещал, замерзая в сугробе. И еще: расскажи людям, что с тобой приключилось; А теперь будь здоров!

В тот же миг Моховинка исчезла, но она слышала, как старик от души благодарил ее.

Она поспешила туда, где собрались все Хухи и где ожидала ее веселая вечеринка у старика Хо.

А дед благополучно добрался до своего дома и с тех пор стал убеждать и детей, и взрослых, что не надо бояться маленьких, добрых и симпатичных Хух.

ПОТЕРЧАТА

Дьячиха Евпраксия хлопотала возле печи. Она сердилась. Ужин давно уже перестоял, пора бы и спать ложиться, а дьяка Аверки все нет и нет. А для хозяйки, нет ничего хуже, чем ждать кого-то, а он все не идет.

– Не иначе, как угодил в болото! – сказала дьячиха сама себе и от досады бросила в печь целую охапку дров.

Дрова громко зашипели и затрещали так, будто бы там, в печи, кто-то щелкал орехи. По окнам, полу и потолку бегали розовые зайчики. За печкой застрекотал сверчок, комната наполнилась теплом. Стало светло и весело. Большой кот поднялся с лежанки, сначала выгнулся дугой, а потом потянулся, вздохнул и взобрался на колени к дьячихе. Тут он так славно начал мурлыкать, что у дьячихи отлегло от души. Она засмотрелась на огонь, перепрыгивающий с одного полена на другое. Казалось, что кто-то цепляет к поленьям белые, синие, розовые и желтые клочки блестящего и трепещущего шелка. Она положила на стол руки, склонила на них голову, вздохнула разок-другой и задремала.

Ждал дьяка-хозяина и Домовой. Он привык к тому, что дьяк, как и сам Домовой, редко уходил из дому надолго. И еще Домовой любил старого хозяина за веселый нрав и говорливость. Если дьяк и бывал чем-то недоволен, то забавно пел тоненьким, словно у мальчика, голоском: «Трижды, Господи, помилуй!» – по три раза кряду.

«Ишь ты, попискивает, словно комарик!» – усмехался тогда Домовой, тая от удовольствия.

Теперь, он загрустил…

Дьяк Аверка вышел из дому еще на рассвете и отправился в соседнее село на Храм. Давно уж стемнело, во многих домах погасили свет и легли спать, а Аверки все не было и не было…

Домовой забрался на крышу дома и уселся на теплую печную трубу. Оттуда его приятно обдувало легким дымком березовых дров и вкусным запахом ужина. Он осмотрелся, выхватил искру из дымохода, раскурил трубочку и продолжал наблюдать.

– И правда, не провалился ли он, случаем, в болото? – подумал Домовой именно в тот момент, когда внизу, у печи, то же самое проговорила дьячиха Евпраксия.

Он ещё немного посидел на трубе, загасил трубочку, чтобы на соломенную стреху не упала ненароком искра, потом заглянул в трубу, хорошо ли там горит, и начал спускаться с крыши.

Как и всякий уважающий себя Домовой, он долго колебался, стоит ли ему уходить со двора? Все ждал, что вот-вот дьяк скрипнет калиткой. А тем временем заглянул в собачью конуру: не спит ли Бровка? Посмотрел, заперла ли Ведьма хлев с коровами, снял ведро со сруба, чтобы оно не упало в колодец. Домовой чувствовал, как с каждой минутой в сердце его растет тревога за хозяина. Тогда он решил, что о хозяйстве можно не беспокоиться, ведь в доме была рачительная хозяйка, а на дворе – Бровка, и быстро вышел за ворота.

Стояла поздняя осень. Ночь была чернее сажи. Небо затянуло плотным темным сукном, сквозь которое не пробивался свет ни от одной звезды.

Домовой по-деревенски нахлобучил шапку на уши и быстро зашагал навстречу хозяину к большому болоту У дороги…

А в это время дьяк Аверка, на славу повеселившись на Храмовом празднике и слегка на подпитии, вышел из соседнего села и подошел к болоту с другой стороны.

За селом выскочила перед ним из-под ольхи маленькая, словно темный клубочек, луговая Хуха. Она заметила, что дьяк немного под хмельком, и побегала предупредить Потерчат, чтобы те заранее зажгли свои фонарики. Ведь только Потерчата могли показать дьяку Аверке путь в этом опасном месте. Иначе он – пьяненький – мог легко сбиться с дороги, оступиться и увязнуть в болоте.

А дьяк, шатаясь, понемногу продвигался вперед. Он постукивал палкой по твердой, промерзшей дороге, чтобы определить, где начинается болото. От нечего делать и чтобы было веселей, он потихоньку напевал церковные Псалмы:

«Бла-а-ажен му-у-ж, иже не идет на сове-е-т не-че-стивых. Аллилуя, алли…»

Вдруг дьяк умолк, увидев, как перед ним мигнул маленький зеленоватый огонек.

– Свят, свят, свят! – вскрикнул дьяк Аверка, останавливаясь и протирая глаза. – А не хватил ли я лишнего? Может, допился до «зеленого змия»? Недаром же у меня перед глазами зеленые огоньки прыгают!..

Тем временем зажегся другой огонек, потом – третий, четвертый, десятый, двадцатый… Это Потерчата зажигали свои фонарики и бежали вдоль дороги, чтобы указать дьяку путь домой. Потерчатки были крошечные, совсем голенькие, с большими блестящими глазами и торчащими синими чубчиками на головках. Бежали они резво, но их маленькие кривые ножки позволяли им делать только небольшие шажки, и потому они продвигались вперед очень медленно. А дьяку казалось, что огоньки эти тихо плывут над болотом и колышутся, как лампадка в церкви, задетая головой. Еще он видел, как огоньки то подпрыгивают вверх, то опускаются вниз. Это происходило из-за того, что Потерчата бежали не по ровной дороге, а по болотной топи, перепрыгивая с кочки на кочку.

У дьяка от этого зрелища хмель как рукой сняло.

По коже побежал мороз, а за шиворот будто насыпали холодной дроби. Волосы, хотя и было на его блестящей лысине всего одиннадцать волосинок, встали дыбом, из-за чего шапка съехала набок.

– Да это ж завлекает меня нечистая сила! – подумал перепуганный дьяк, и так решил бы на его месте всякий, столкнувшись с чем-то странным и непонятным.

Покачнувшись, дьяк подобрал полы своего длинного кафтана и, неизвестно зачем, кинулся вправо от дороги. Потерчата сразу увидели, что он сбился с пути. Испугавшись, что Аверка увязнет в болоте, а им не под силу вытянуть его оттуда, они все вместе двинулись к нему и преградили ему путь.

Дьяк Аверка совершенно ошалел. Не помня себя от страха, он метнулся теперь уже влево. И, сделав несколько шагов, вскочил на кочку. Кочка качнулась под ним, но не слишком, потому что по краям была слегка подмерзшей. Тут он уже и сам заметил, что угодил в трясину. В ужасе он застыл на кочке и затаил дыхание. Потерчата подумали, что он решает, как ему выбраться, и снова побежали на дорогу. А дьяк смотрел на огоньки и думал:

– Погибает моя душа! Приближается конец!..

Он начал истово молиться и дрожащей рукой крестить невидимую силу, манившую его к себе.

Потерчата не знали, что им теперь делать. Минута проходила за минутой, а дьяк все стоял, как столб, не двигаясь с места. Потерчата возвратились к нему, встали кругом и начали хором петь. Их пение напоминало шелест сухого камыша. Но это не камыш шелестел, это пели ребята-Потерчата:

Ой, дьяк, дьяк!

Не знаешь как

Дойти домой

Во тьме ночной.

Нас не пугайся,

Нам доверяйся:

Тропой прямой

Дойдешь домой!..

Тут они снова начали продвигаться вдоль болота, освещая ему дорогу.

Но дьяк ничего не понял. Он все стоял и дрожал, как осиновый лист. Потом ущипнул себя за нос, чтобы убедиться, что не спит и не грезит.

– Ой, ой! – громко вскрикнул он, потому что ущипнул себя довольно-таки сильно.

Когда же он заметил, что огоньки отдаляются, то немного успокоился.

– Нет уж!.. Не обманешь меня, бесовское наваждение! – сказал он сам себе. – Дудки! Я – особа духовного звания, в алтаре бываю, в церкви я – свой человек!.. Да, в такую темень, конечно, лучше бы дома сидеть, чем блуждать, подобно лунатику, или торчать посреди болота, словно черт. Не зря в Святом Писании сказано, что «блажен муж, иже не идет на совет…»

И, не закончив свою мысль, он потихонечку слез с кочки и осторожно двинулся вправо. Но теперь, блуждая в темноте из стороны в сторону, он окончательно потерял нужное направление и пошел прямиком в болото. Тут под его ногой чавкнула грязь, и он полетел вверх тормашками в ледяную воду. Шапка с него слетела, а гарусовый шарф сполз с шеи. Дьяк стал барахтаться, но длинные полы ватного кафтана, намокнув, сделались тяжелыми, облепили ноги и не давали выбраться из глубокой топи.

В отчаянии он начал молиться, ведь был человеком богобоязненным, но, почувствовав, что его еще сильнее затягивает в трясину, закричал что есть мочи:

– Помогите! Спасите, кто в Бога верует! Тону в болоте, как фараон-Гонитель!..

Крик этот услышал Домовой. Еще издали он увидел, как в том направлении побежали Потерчата с фонариками, и сразу понял, что случилось. Словно козел, поскакал он по кочкам. Подскочил к застрявшему в болоте дьяку, обернулся старой вербой и протянул ему прямо в руки толстый сук. Дьяк Аверка ухватился обеими руками за этот сук и начал вылезать из топи. Тем временем Домовой помахал другой веткой Потерчатам, чтобы те поскорее погасили свои огоньки, которых дьяк так испугался.

Полегоньку подталкивая своего хозяина, Домовой вывел его на сухое место. Тут он поставил дьяка лицом к дороге, вытащил из болота шапку, незаметно привязал ее к шарфу и прошептал на ухо так, чтобы дьяк подумал, что он сам так решил:

– Теперь, Аверка, иди прямо и ничего не бойся.

Почувствовав под собой твердую почву, мокрый, промерзший дьяк, позабыв о шапке, изо всех сил бросился бежать домой. Вскоре впереди на дороге он увидел три тополя у околицы села. А дальше – белую колокольню своей церкви, рядом с которой стояла его хата.

Дьяк облегченно вздохнул. Он только побаивался того, как встретит его дьячиха Евпраксия, – пришедшего так поздно и с головы до ног выпачканного в грязи. Он вытащил из кармана мокрый красный платок и стер со лба холодный пот. Потом понюхал табаку, чихнул, даже искры из глаз посыпались, и подошел к своей калитке. Домовой проскочил вперед и открыл ему ворота. Потом помог их плотно закрыть, а дьяка пропустил в дом впереди себя. Тут он снова затворил за хозяином дверь, потому что сам дьяк был сильно взволнован всем происшедшим и забыл это сделать.

Домовой также радовался, что он вовремя отправился спасать хозяина, ведь в том небольшом болотце не было ни Водяного, ни Русалок, а маленькие Потерчата не смогли бы сами помочь дьяку. Но когда дьяк Аверка встал у печи на свету, Домовой не смог удержаться от хохота. А смех его звучал так, будто скрипит мебель.

И было от чего посмеяться! Дьяк был весь в черной болотной тине, грязь размазалась по лицу, сам он был похож на мокрую курицу, а к кончику носа прилип ком грязи…

Хохот Домового разбудил дьячиху. Она моргнула раз, другой и подскочила, словно ошпаренная.

– Матерь Божья Почаевская! Что за наваждение такое?! – всплеснула она руками. – Аминь, аминь! Рассыпься!..

– Да не кричи ты так громко, старуха! – ласковым голосом проговорил дьяк. – Это – не привидение, это – я, живой и невредимый раб Божий, дьячок Аверкий! – и он искоса посмотрел, нет ли в руках у дьячихи метлы, ведь хорошо знал, что набедокурил.

И действительно! В тот же миг она наклонилась к шестку и схватила веник.

– Ах, ты ж такой-сякой, бродяга, пьяница! Вот я тебе покажу «раба Божьего»! Посмотрим, будешь ли ты теперь «невредимым»! – закричала она.

– Угомонись, Евпраксия! – придержал ее дьяк. – Не гневись, не карай, дай слово вымолвить… Водила меня нечистая сила, хотела в болоте утопить!..

Но дьячиха не дала ему закончить.

– Сам ты – нечистая сила! А водила тебя по болоту водка, безбожник!..

«Ну и умная женщина моя хозяйка!» – подумал Домовой.

Но жаль ему было и доброго дьяка, и он незаметно выдернул из рук дьячихи веник. Потом еще раз громко засмеялся и прыгнул на теплую лежанку к толстому коту.

А дьяк Аверка, умывшись и переодевшись, еще долго рассказывал дьячихе Евпраксии, как его манила зелеными огоньками нечистая сила, как хотела утопить в болоте, да испугалась его истовых молитв…

ОБОРОТЕНЬ ХРЕБ

Оборотень Хреб, как и все другие Оборотни, был сыном древней старухи Смерти. Один из первых ее сыновей, он тоже был старым, немощным и не отличался проворством.

Уже много тысяч лет скитался Хреб по земле. И где только он ни побывал! Сначала служил на больших кладбищах, а потом ему поручали кладбища поменьше и поспокойнее, где работа была по легче и где он мог дать отдохнуть своим старым косточкам.

Более трех тысяч лет жил Хреб на Украине и знал все наши знаменитые кладбища. Знал, где покоится прах того или иного выдающегося человека; видел знаменитые битвы, где казацкая кровь текла реками. Много заботился он об останках благородных воинов-запорожцев. Теперь же – сидел на маленьком сельском погосте и добросовестно исполнял свои нехитрые обязанности.

Но, по правде говоря, нечего было и исполнять. Спокойным и тихим было это село. Народу было немного. Моры случались редко. Да и Смерть надолго забывала о нем. Поэтому и люди умирали тут нечасто. А если кто и умирал в глубокой старости, – родные и односельчане долгие годы хранили память о покойном. Они посещали умерших не только в поминальные дни, но и по воскресеньям, и в праздники, и старательно ухаживали за могилками. К тому же кладбище это располагалось в безлюдной живописной местности, между двух заросших буераков, на старом лугу, над тихой серебристой рекой.

На кладбище у Хреба всегда был полный порядок, и старый степенный Оборотень мог спокойно отдохнуть на склоне лет.

Каждую ночь выходил он из своего жилища, что под могильным крестом казака-запорожца Заграйдуды. Это было здесь самое старое захоронение. Тихо и степенно обходил он все могилки. Кое-где останавливался, чтобы поправить цветок, наклоненный или примятый ветром. Там сдует пыль со старого креста, а здесь подровняет дорожку между могилами. Потом он взбирался на косогор и, положив на землю блестящую лопату, садился на свой любимый пенек и любовался речкой, седыми холмами и голубой мглой, застилающей дальнюю даль…

А в тихие лунные ночи с полей и из буераков сходились к нему Хухи и Мавки. Бывает, и соседний Упырь заглянет или прилетят несколько стареньких Ведьм. А иногда, чаще всего накануне весны, когда ручей в овраге еще не пересыхал, с речки приплывали чудные задумчивые Русалки. Все они были рады послушать замысловатые рассказы мудрого Хреба, так много повидавшего за свою долгую беспокойную жизнь. Даже Леший – тоже старый и мудрый – уважал Оборотня, ведь тому довелось побывать не только в степях и лесах, но и в больших городах. Потому-то и Водяной, уважаемый всеми бородатый старик, не называл Хреба иначе, как «дедушка», хоть и у самого была не одна тысяча лет за плечами. Известно, Водяные меньше других знают о мире, ведь они, как и Домовые, почти весь свой век сидят на одном месте – в реке, озере или болоте.

И старый Хреб рассказывал до поздней ночи…

Однажды хмурым днем на кладбище принесли нового покойника. Собралось там столько народу, сколько в бытность свою хозяином этого кладбища Хребу еще не приходилось видеть. Здесь толпились не только местные и соседние крестьяне, но и многие незнакомые господа, понаехавшие из дальних мест.

С большими почестями погребали богатую госпожу из соседнего села, которая, умирая, завещала похоронить ее непременно здесь, на тихом кладбище, в этой чудесной местности.

Всякий раз в дни похорон Хреб грустил: ему было жаль людей, которых приводила сюда его Мать-Смерть, но еще больше – плакавших и убивавшихся по покойным. Не ведали они, что мудрая Смерть забирает к себе тех, кому на свете худо жилось, или тех, кому в скором времени угрожала страшная опасность или беда…

Но сегодня Хреб не только горевал, он был еще и очень раздосадован. Оборотень не любил барских прихотей и кричащей пышности, с которой предавали земле умерших господ. Не любил, считая, что мертвые не нуждаются в земной роскоши. Он полагал, что там, где появляется его справедливая мать-Смерть, уместна лишь тихая искренняя скорбь, а не громкое показное отчаяние…

Вот и теперь он с досадой смотрел из своего укрытия на все это суетное великолепие. Слушал, как господа, пришедшие якобы оплакивать покойную, рассказывали друг другу всякие забавные истории и незаметно смеялись, а до покойницы им не было никакого дела. Слышал он, как они хулили и осуждали ее, ругали за то, что она пожелала быть похороненной на маленьком кладбище глухого села, до которого им далеко и неудобно добираться. Больше других негодовали наследники почившей. Отойдя в сторону, они во весь голос гневно упрекали покойную за то, что еще при жизни она раздала бедным так много своего добра. Особенно возмущало их то, что хоронили покойницу в дорогих одеяниях и драгоценных украшениях. Ведь все это они могли бы продать за огромные деньги и хорошо нажиться.

– Мало того, что она потакала всем своим прихотям при жизни, – ворчали они, – так еще на тысячи забрала с собой в могилу всякого добра! Это же просто грабеж! Грабеж бедных родственников!..

Слушал Хреб такие речи и все больше хмурился. Но утешало его то, что эта госпожа была при жизни доброй и раздавала беднякам свое имущество. И тем горше было ему слышать брань, которой потчевали усопшую ее родственники над открытой еще могилой. Тогда он решил усердно ухаживать и за могилкой доброй госпожи, и за всеми цветами, которые посадит на ней специально привезенный из города садовник.

Разговоры на кладбище слышал не только невидимый Оборотень, но и два грабителя, пришедшие посмотреть на пышные похороны в надежде что-нибудь украсть в большой толпе. Увидев, что покойницу погребают вместе с множеством драгоценностей, они задумали лихое дело.

Той же ночью, когда стало темно, как в погребе, два разбойника появились на кладбище с лопатами. Как раз в тот вечер Оборотень Хреб долго трудился. Ему нужно было поднять примятую во время похорон траву, утрамбовать землю на свежей могилке, заровнять все щели и отверстия, поправить цветы и ленты на венках. Как только он управился с этим, то услышал, как кто-то скрипнул калиткой. Он остановился у господской могилы и стал ждать. И тут прямо к нему подошли двое.

– Кажется, здесь! – проговорил один, указав на новый белый крест.

Другой склонился над могилкой, ковырнул пальцем свежую, еще не слежавшуюся землю и ответил:

– Она самая… Ну, скорей – за работу!.. Ночь – лучше не придумаешь. Ни один мертвец не захочет вылезать из теплого гроба, да и никакого черта сюда не принесет! – глумливо сказал грабитель.

– Наверняка и сам Оборотень боится бродить в такую темень! – засмеялся другой, раздеваясь и берясь за лопату.

Они дружно принялись копать.

Недолго думая, Хреб расставил свои когтистые, как лапы коршуна, руки, высоко поднял лопату и встал перед грабителями во весь рост.

– Нет! Бездельники!.. Не боюсь я темноты, так же, как и вас… – крикнул он так громко, как позволял ему его старческий голос. – Вон отсюда!..

И он замахнулся на них лопатой.

Его седые, словно вечерняя мгла, волосы засветились лиловым огнем. Он распрямил свое костлявое тело и стал очень высоким. С лопаты посыпались искры. Волосы у злодеев встали дыбом. Они остолбенели. Но в этот миг в селе захлопал крыльями первый петух и громко прокричал:

– Ку-ка-ре-ку-у!..

Хреб задрожал, и кости его зазвенели так, будто кто-то встряхнул мешок со стеклянными бутылками. Его волосы померкли, лопата перестала светиться, и он поспешно скрылся в своем убежище. И лишь в воздухе все еще звучал его грустный, тоскливый, словно вой вьюги, плач. Ночь закончилась, и Оборотень вмиг утратил свою силу.

Когда Хреб исчез, грабители, наконец, опомнились. Волосы еще стояли торчком у них на головах, как щетка, зубы стучали, руки и ноги тряслись, но они были отъявленными злодеями и потому быстро пришли в себя.

– Тьфу! – сплюнул один. – И привидится же такая чертовщина!.. Надо работать быстрее, ведь уже петухи кричат. Можем не успеть до рассвета.

И они принялись быстро копать мягкую землю.

Хреб тихо плакал в своем жилище. Он видел, как грабители разрыли могилу, разрубили топором золоченый гроб и сняли с покойницы все драгоценности: перстни, серьги, кресты. Утром, когда начало светать, злодеи скрылись.

Из открытой могилы исходил запах тлена. Тут же, неизвестно откуда, появились лисицы, а потом приплелся из буерака большой серый волк, и стали обгрызать тело.

В тот день никто не приходил на кладбище, а несчастный Оборотень не осмеливался среди бела дня привести в порядок могилу. С нетерпением дожидался он ночи, рассчитывая позвать себе на подмогу кого-нибудь из ближайших соседей: сидящего в скале Упыря или старого Лешего с Хухами… Едва начало темнеть, Хреб не утерпел и вылез из своего убежища.

Он подошел к могиле, свистом отогнал лисиц, замахнулся лопатой на волка и прыгнул в яму. Но едва он склонился над останками, чтобы осторожно собрать их, как услышал наверху чьи-то шаги. Хреб мигом вскочил на ноги и оглянулся. Это был пастушок, который поздно возвращался со своими овцами с пастбища. Большой белый козел перепрыгнул через ров и кладбищенскую ограду и скакал по могилам. А мальчик гонялся за ним.

Оборотень замахал на козла руками, чтобы тот убирался прочь с кладбища, но козел смотрел в другую сторону и ничего не видел. Тогда Хреб выпрыгнул из могилы и хотел незаметно спрятаться за кустом. В этот момент пастушок приблизился к яме и заметил мелькнувшую возле нее бледную тень Оборотня. Он увидел разрытую могилу, искромсанное человеческое тело, обглоданные кости…