Текст книги "Зеленая папка. Никита. Давным давно была война (СИ)"

Автор книги: Василий Колесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– И… люха… я… сейчас… – Никита ушел под воду.

– Я тебе… булькну! За плот … держись… и ногами чуток… шевели! – Илья изо всех сил толкал плотик к берегу, за который держались Серый и почти выбившиеся из сил Никита. – Чуток осталось… метров двадцать…

Отмель начиналась неожиданно. До среза воды было еще метров 15, а Никита нащупал песчаное дно ногами, о чем с трудом и сообщил ребятам. Выползли на берег, Илья Никиту вытаскивал из воды, у того не было сил подняться на полуметровый берег – соскальзывал обратно. Немного полежали, пришли в себя, стали одеваться. По всей ширине переправы туда – сюда сновали лодки с солдатами, плоты переправляли пушки.

– Эй, пацаны, раков не поймали? Как водичка, теплая? – шутканул и засмеялся своей шутке один из бойцов – пехотинцев, но когда Илюха встал с травы и поднял с земли снайперку, а вслед за ним стали подниматься и поднимать оружие полуодетые Серый и Никита – заткнулся.

– Сам-то переплывешь? – вспылил Илья. – Мы лодки не искали – они раненым нужнее…

– Вы откуда такие? – к ребятам подошел офицер в запыленной и местами прожженой гимнастерке с двумя кубарями в петлицах.

– 154-я морбригада, товарищ лейтенант. Не подскажите, наших не видели?

– Здесь 214-я стрелковая переправляется. 154-я только начала переправу, должна быть ниже по течению. Там найдете. А точно 154-я нужна?

– Точно, товарищ лейтенант. Нам бы еще патронами разжиться, а то на троих 7 патронов… – попросил Илья.

– Патронов лишних нет. Давайте побыстрее от переправы, рассветает, сейчас Юнкерсы налетят… Давайте к телегам, там раненых уже погрузили, сейчас уходить будут, уходите с ними, а то, в этой неразберихе, черт ногу сломит! Потом свою 154-ю найдете.

Не успели. Два юнкерса налетели неожиданно. Телеги с ранеными начали хаотично разъезжаться, а фашисты, как в тире расстреливать наших бойцов, которым просто нечем было защищаться. Некоторые открыли винтовочный огонь, но шанс попасть в движущийся самолет… Илья тоже стрелял, все семь патронов… Взрыв! Еще взрыв! Еще!

– Никита! Илья! Сюда!!! – крикнул Серега, высунувшись из еще дымящейся небольшой воронки, в которую скатился несколько секунд назад.

Первым добежал Илья, лег на краю, уткнувшись лицом в землю. Никита почти добежал… Что-то сзади громыхнуло и больно ударило его в спину…

Двое…

Комбат Дорофеичев подошел к группе окапывающихся бойцов, среди которых были Серега с Ильей, прижились они в первом батальоне.

– Старшина! Как закончите, собери взвод, прочитай бойцам приказ. Построение не делать: не ровен час, прилетят гадюки… – старший лейтенант Дорофеичев передал лист бумаги, а потом зло добавил. – Новость уже знаете? Эшелон с нашими ранеными разбомбили, сволочи, под чистую… Только что приехала машина, со станции.

– Как разбомбили? А что с Никитой? – Илья уже сам понял, что задал глупый вопрос… Война – разбомбили. – А кто – то уцелел? Или…

– Уцелели … Только вот лежачие в вагонах почти все заживо сгорели… почти все вагоны сгорели…

– А можно мы туда попробуем пробраться, постараемся Никиту найти… – теперь и Серый понял, что сморозил глупость…

– Кого найти? Три дня прошло… Или жив, или… Кого смогли – отправили в Сталинград… Да, старшина, в станице подготовили санобработку… Как начнет темнеть – отправляйте всю роту, как охранение участка на себя возьмет вторая рота. Помыться, форму привести в порядок, пацанов переоденьте из гражданки в нормальную… А то ходят, как непонятно кто…

Сережка сидел, с широко открытыми глазами, из которых лились слезы, на дне окопчика, прижавшись спиной к осыпающейся степе, вздрагивая только плечами… Смотрел и не понимал, что видел… Только вспоминал…

После того налета ребята помогали грузить раненых, на одной из телег лежал Никита, он был без сознания. Все полтора часа, что ехали до железной дороги Илья придерживал рукой голову Никитки. Военврач из санитарного эшелона осмотрела бледного, как смерть, бессознательного мальчишку.

– Контузия, во второй вагон! – распорядилась она. – Мальчики, он вам кто?

– Друг он наш, товарищ боевой…

– Зовут его как? Как в список записывать?

– Кап… Зозулин Никита, 154-я морская стрелковая бригада, – исправился Сережка. – Товарищ военврач, он жить будет?

– Будет, не переживай, контузия у него, отвезем за Волгу и через месяц будет как новенький! – она записала в планшете и почти без паузы двинулась дальше, начала командовать. – Быстрее заканчиваем погрузку! Быстрее!

– А это кто, а? – поинтересовался Илья у одного из санитаров.

– Это не «кто», а начальник санпоезда, военврач 3 ранга Смирнова!

– Серый, не ной ты, и так тошно! – Илья смотрел на сидящего, прижавшегося к стенке окопа, беззвучно плачущего Сережку. Он отвернулся от Сережки в сторону степи, чтоб тот не увидел его слез, шмыгнул носом – Не ной! Не в таких пердрягах «Кукушонок» был, выживет! Он еще даст фрицам прикурить! Слышишь?

– Слышу… – Серый промокнул слезы подняв правое и левое плечо и прижавшись к ним лицом. – Все… Я в порядке. Никак не могу привыкнуть, вроде бы стольких уже потерял. Только… Илюха! А вдруг он погиб совсем? Вдруг мы должны вернуться, как и попали – втроем, а мы его от себя отпустили?

– Да послушай! Я же говорил, что своим все «по честноку» рассказал: что со мной было и как было… Это вы – вдвоем, вам проще… А я себе чуть голову не сломал: что получилось, как получилось. Вот мне папка и находил в инете интересных людей, которые «поехали» на этой теме, психологов, реконструкторов, поисковиков… Даже парочку писателей – фантастов… Поэтому слушай! Возможно, мы не одни такие – вас же я нашел. Да и был еще такой дядька, по фамилии Гайдучок, который на фронте предсказывал все события и то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что он из 23 века на войну попал.

– Да ладно! Врешь!

– Слушай дальше! – Илья обрадовался, что Серый перестал «пускать слезы». – Взрослым сложно принять новый мир, у них соображалка заржавевшая, а мы – молодые, наша соображалка – гибкая. Вот и получается, что если даже и попадают взрослые куда-то, даже в обычном сне, им «кукуху» сносит. В лучшем случае их в «дурку» отправляют. Да и вообще… Я все еще думаю, что это сон… Наступит момент, мы проснемся и все будет по-прежнему. Это будто кино и мы в нем участвуем… Короче, как один врач сказал, что от таких ранений и повреждений я бы уже «дал дуба» от болевого шока. А я не дал… Почему? Потому, что для меня это – «сон». Я до конца во все это – не верю. Мы – не верим. У нас все вот тут – в голове!

– Да читал я… – перебил Илюху Серый. – Читал, что проводили какой-то эксперимент: брали гвоздь, раскаляли до красна и говорили, что сейчас его будут прижимать к руке испытуемого. После этого закрывали глаза испытуемого повязкой и прикладывали к руке человека простой карандаш… Человек кричал от страшной боли и на руке образовывался шрам от ожога, хотя это был просто карандаш.

– Точно! Мне про этот опыт говорили! Именно так мне и родителям объясняли психологи шрамы, что это мне во сне привиделось и это реакция организма, как от карандаша в опыте… Так что, типа это все – кино…

– Больно от этого кино… Душе больно… Хочется выбраться, а не получается…

– Выберемся! Мне один писатель говорил, что все будет так, как должно быть. Нет никаких параллельных миров, просто есть один мир и если это произошло, то произошло! Серый! Мы же родились в 21-ом? Родились! Все будет хорошо! Я вот в прошлый раз вернулся на то место, откуда попал… А ты возвращался на прежнее место?

– Нет…

– Вот!!! Все будет так, как должно быть. Если что – то и случится, то случится так, как случилось, только с нашим участием. – вдалбливал одно и тоже Илья Сереге, но чуть – чуть по-разному. – Даже если мы погибнем, то это нужно для Победы! А я в этот раз, раз уж так получилось, хочу расписаться на Рейхстаге!

– Распишемся, гадами будем, если не распишемся… А я в Прагу хочу, прадеда увидеть… Вдруг увижу!? – начал мечтать Серый.

– Вот, таким ты мне больше нравишься, а то – разнылся… Сопельшмайсер! – за что Илья тут же чувствительно получил кулаком в область печени от Серого.

– За Сопельшмайсера – ответишь! Один уже ответил… Вот рассказывай некоторым секреты…

«Босогногий гарнизон».

– Эй, контуженный! Городской! Ходи сюда!

Никитка поморщился: громкие звуки все еще вызывали резкую головную боль. Он повернулся на зов. Ему махал рукой один из мальчишек – друганов старшего из братьев – Васьки Егорова, который стоял в окружении нескольких ребят, что-то обсуждавших…

Мир оказался тесен: через вербовку проходил обоз с ранеными, которых везли от железной дороги, там фашисты разбомбили санитарный эшелон и повредили железнодорожные пути. На одной из телег везли Никитку. Так получилось, что нужно было взять еще несколько раненых, но места просто не было. Тогда одна из врачей обратилась к жителям с просьбой взять к себе в дома несколько раненых, которые просто могли не выдержать транспортировки по ухабистой дороге.

Мама Васьки и Кольки сжалилась и взяла в хату контуженного мальчишку в драной, прожженой одежонке, который был в бессознательном состоянии. Сыновья сразу узнали в мальчишке одного из ребят, что шли к линии фронта по железной дороге, но мама посоветовала им об этом никому не говорить. Был он на фронте, не был, но он в гражданской одежде, значит не солдат. А то вдруг немцы придут и убьют, а так получается, что он беженец, под бомбардировку попал.

– Мамка, ты что!? – возмутился Колька. – Немцы сюда не придут!

Но немцы пришли… Сперва хутор как вымер, все сидели по домам. Немцы обшаривали дома: нашли и пристрелили двух раненых красноармейцев. И к Егоровым пришел староста Устин с немцами.

– Степанида! Где твой контуженный? Давай его сюды! Господа немцы стрелять его будут! – хохотнул староста.

– Креста на тебе нет, Устин! За что стрелять-то его? – всплеснула руками мама братьев. И обратилась, уже с просьбой в голосе, к немцам. – Вакуированный он, под бомбы попал, родителей потерял – не солдат он, мальчик!

– Малшик? Evakuierter Junge? (эвакуированный мальчик?) – что-то понял один из них.

Немцы, войдя в комнатку, увидели лежащего в кровати мальчишку с перебинтованной головой.

– Wir haben hier nichts zu tun (Нам здесь делать нечего) – один из немцев махнул рукой на выход.

Все в семье Егоровых облегченно выдохнули: теперь не убьют мальчишку.

Степанида и ее сыновья выходили мальчишку: Никита поднялся с постели, стал самостоятельно двигаться, выходить во двор, только его продолжали мучить головные боли.

Мальчишки пошли к сарайчику, там и состоялся разговор.

– Городской, ты фрицам мстить будешь? Ты с нами?

– А что надо делать? – Никита был рад, что говорят все тихо, почти шепотом.

– Бить их будем! – начал один из пацанов.

Никита покачал головой и презрительно цикнул зубом:

– А у вас ума и здоровья хватит?

– Ты нас за дурней держишь? Не дурней тебя! У нас и оружие есть… – и тут же говорливый заработал подзатыльник от старшего из них, что стоял и оценивая все слушал, Аксена Тимонина.

– Ну и трепло ты, Емелька. Помолчи лучше… А ты городской, слушай: про оружие ты ничего не слышал, понял?

Никита кивнул.

– Мы будем ладить свой партизанский отряд. Будем фрицам гадить. Ты с нами? Если с нами, то вот… – Аксен дал Никите лист бумаги. Никита его развернул и прочитал про себя:

«Клятва.

Мы клянёмся всё время бить фашистов, по-всякому вредить им. Мы будем мстить за расстрелянных и замученных женщин, детей, стариков. Кровь за кровь! Никто из нас не испугается, не отступит и не изменит. За измену и трусость – смерть».

Помолчал немного, обдумывая, что сказать.

– Сильно… А что вы собираетесь делать?

– Будем фрицев отстреливать. Портить им машины, подсовывать мины под танки…

– Взрывчатка есть? Пользоваться ей умеете? В людей стреляли? – перебил мальчишку Никита.

– Нет, взрывчатки нет… Но мы найдем и все сладим! – уверенно заявил Аксен.

– Ребя, слушайте, что скажу… Вы можете такого натворить, что вовек не расхлебать. Кто хочет, чтоб ваших родителей взяли в заложники?

– А это как? – не понял дин из мальчишек.

– Это просто. Если рядом с какой-то деревней немца обстреляют или ранят, то берут в заложники человек 10–20 и ждут, когда тот, кто стрелял – сдастся. А если не сдастся, то заложников расстреляют, а если сдастся, то все равно заложников убьют. Я такое уже видел…

Мальчишки молчали…

– Если вредить будете, если поймут кто портит им вещи – сожгут хату или полдеревни и народ постреляют… Вот так это получается. Вы к такому готовы? А?

– Откель знаешь? – спросил Аксен.

– Оттуда… партизанил я в Белоруссии. Вывезли меня оттуда… там такого насмотрелся…

– Брешешь! – не выдержал один из мальчишек.

– Собака брешет, а я говорю, что видел! – возразил Никита.

– Не брешет он! – вступился за Никиту Васька. Никитка. Покажи им…

Никита понял и рывком задрал рубаху до шеи:

– Видел? Знаешь, что это такое?

Аксен осторожно прикоснулся к шраму:

– Васька, вот ща верю, что он лихой казак, боевой!

– Я же не брехло! Я же, когда он лежачий был, за ним с братаном ходил, у него еще плечо пораненное, – Вася говорил тихо, но жестикулировал отчаянно. – Слухать его надо!

Никиту разрывало двойственное чувство: с одной стороны, он готов партизанить по полной. С другой стороны, он уже знал, что ребята погибнут. И он принял решение:

– Ребя, послушайте меня. Не надо вам ничего делать, подождите чуток, наши скоро вернутся… начал было Никита.

– Ссыкло! Не нужен нам он. Сами разберемся. А ты вали отсюдова, ссыкло! – скомандовал Аксен. – Не нужон он нам, сами справимся!

– Да поймите вы…

– Не нужон! Вали отсель!

Через день староста зачитал приказ о том, что Сталинград теперь немецкий и скоро туда откроют дорогу для жителей…

– Что головы опустили, «Босоногие»? Неужто поверили? – поинтересовался Никитка.

– Нет, не поверили, но… как-то хреново… – ответил старший из братьев.

– Вот и не верьте. Не возьмут фрицы Сталинград. Скоро сами побегут.

– А ты чо-то знаешь? – прищурил глаза Васька.

– Знаю… А еще знаю, как фрицам машины портить без взрывчатки…

Братья переглянулись, но спрашивать, как это возможно, не стали.

«Понятно», – подумал Никита. – «Совещаться будут с другими».

Через 2 дня на домах в хуторе появились написанные от руки, печатными буквами, листовки:

"Товарищи!

Немцы брешут, что Советская власть разбита.

Брешут, сволочи, что Сталинград сдался.

Сталинград наш и наши скоро придут.

Не верьте гадам.

Партизаны".

И все равно Никиту в «Отряд» не взяли… А Никита утвердился в мысли, что ребят ему не остановить и, поэтому, просто стал ненавязчиво, как бы рассказывая о прошлом, подсказывать Ваське и Кольке, как и что лучше сделать.

На хуторе из амбаров пропадали продукты… На складе трофейного оружия не досчитались 10 карабинов, 12 пистолетов ТТ и 6 наганов, гранат. А в один из дней с почты были украдены мешки с письмами и документами…

Среди немцев стали ползти слухи о партизанах…

А тут еще, как назло, стала ломаться техника – не заводились или глохли двигатели грузовиков, когда стали разбираться, то оказалось, что у одних в бензобаках был насыпан песок, а у других в выхлопную трубу были забиты картофелины. Кто-то из водителей вспомнил, что около машин крутились мальчишки…

Никита позвал братьев к плетню, здесь можно было переговорить: место было открытое, скрытно подслушать их было сложно.

– Слушайте меня, запоминайте и скажите остальным, что надо продолжать играться около немецких машин, но никаким образом к ним не подходить близко и, тем более, что – то «химичить»! Немцы наверняка просчитали кто крутился у машин и готовы вас сцапать.

– А чо тогда нам там играться? Да ну их к бесам, не пойдем туда и все? – высказал мнение Васька.

– Васек, если вы уйдете и ничего не будет происходить, то фрицы все сразу поймут, кто им «химичил». А если вы будете продолжать бегать и у них все будет в порядке, то они посчитают, что это не вы! Усекли?

– Усекли… – Колька покивал головой. – Хитер ты, ох хитер…

– А что еще фрицам нагадить, это без проблем – нагадим! – подытожил Никита.

Староста Устин не знал, что делать: комендант и переводчик не верили ему.

– Какие мальчишки? Какие пионеры? Вот это придумали и сделали мальчишки? – обер-лейтенант Фридрих Гук показал на доски с вбитыми в них гвоздями и «лимонку» в стакане. – Вот почему у наших машин проколоты все колеса и вот почему некоторые из них взрываются по дороге к фронту изнутри! А мы думали, что гранаты в кузов подкидывают диверсанты, прячась у дорог! Одна из машин, с таким вот подарком, доехала – стакан по пути не разбился на ухабах! А ты про каких-то мальчишек!!! У тебя под носом орудует банда, а ты мне рассказываешь про мальчишек! Скотина!

Все это дословно и эмоционально повторил по-русски переводчик Асмус.

– Яволь! – заорал Устин.

– В прошлый раз были проблемы с двигателями. Ты поймал диверсантов?

– Так господин обер – лейтенант, так там же мальчишки…

– Опять мальчишки?!

– Там у машин крутились мальчишки. Они и напортили их.

– Ты кого-то поймал? Твои помощники кого-то поймали?

– Нет, господин обер – лейтенант, они там крутились, но к машинам не подходили…

– Так чего ты мне рассказываешь про мальчишек? Короче! – Гук был вне себя от тупости этого русского. – Если через 2 недели акты саботажа и диверсии в районе хуторов Вербовки, Ляпичево, Аверинский не прекратятся, ты сам будешь качаться на виселице! Понял?

– Яволь, господин обер – лейтенант! – почти прокричал староста Устин, вскидывая руку в нацистском приветствии.

В конце октября к Егоровым в дом постучалась молоденькая девушка, которая держала в левой руке с довольно большую и тяжелую корзинку. На крыльцо вышла мама Кольки и Васи. В след за ней вышел Никита. Ребят не было дома, где-то бегали, ведь Никиту в свои «дела» они посвящали, но на сами «дела» не брали.

– Тебе чо надо, сердешная? – спросила у нее Степанида.

– Здравствуйте, тетя Степанида! Я вам привет от Коли Свиридова принесла.

Хозяйка посмотрела по сторонам:

– Так что стоишь-то на крыльце, заходи быстрее, сердешная. Звать– то тебя как? Давай корзинку – тяжелая, видать…

– Зовут меня Валя, а корзинка не тяжелая, я ее на пол поставлю.

Никита вспомнил, что в конце сентябре у них в доме выхаживали лейтенанта Николая Свиридова, что сбежал из Калачевского лагеря для военнопленных.

«Значит добрался до наших», – подумал Никита.

– Тетя Степанида, мне бы переночевать, а утром я от вас уйду. И еще… если у вас есть йод или что-то на спирту… – девушка показала замотанную в окровавленный платок кисть правой руки.

– Ой, доча, как угораздило-то тебя так! – всплеснула руками Егорова. – Ходи сюда!

Девушка, выходя из комнаты, оглянулась на корзинку, видимо, в ней лежало что-то очень ценное, задержалась на секунду, посмотрела на Никиту, а потом решила, что можно ее здесь оставить.

Минут через десять Степанида и Валя вернулись. Мама Кольки и Васьки как могла обработала и забинтовала пораненную кисть девушки. Мальчишки были изгнаны ночевать в чулан.

– Мальчики, – как могла извинялась Валя. – Я только сегодня переночую и уйду.

– Ничего, не барчуки, в чулане поспят…

– Валя, а можно с тобой немного пошептаться? – попросил Никита. – Пожалуйста… ребята, чуток погуляйте во дворе, заодно посмотрите, чтоб никто не крутился около хаты.

Васька хотел возмутиться… Но Никита и его опередил:

– А потом я с вами и тетей Степанидой поговорю. Обещаю!

Мама Васи и Коли посмотрела на Никиту, на сыновей, потом кивнула, подтолкнула ребят к выходу и вышла сама из дома на улицу.

Никита подошел к недоумевающей Валентине.

– Валя. Скажи пожалуйста, ты левша или правша?

– Правша, а что?

Никитка вздохнул и решился:

– А как ты собираешься работать на ключе?

– На каком ключе? – прищурила глаза девушка. – На каком, а?

– На ключе – обычном… От «Севера»…

– Ах ты… В корзину залез… – она захотела высказать все, что подумала об этом мальчишке, который «сувал» свой нос куда не следовало, но остановилась. – Погоди, а откуда ты знаешь, что в корзине «Север»?

– Знаком с ним. И на ключе могу работать. – Никитка выдал серию стуков пальцем по столу.

– Я разведчик… – прочитала Валя. – Ты – разведчик? Ой ли?

– Разведрота 154 морбригады… Я могу пойти с тобой: ты понесешь рацию, а я батареи. Корзинка будет выглядеть легкой, меньше шансов засыпаться…

Валя задумалась. Ее направили с группой в район города Калач с заданием, а во время перехода линии фронта их обнаружили и группа прикрывала ее отход с рацией. Кто жив, кто нет она не знала, да и толку от нее мало – она без руки, работать на ключе не сможет. И вот теперь этот мальчишка.

– А как же мама? Отпустит?

– А разве старлей не сказал, что я не местный – ранен был, меня при отступлении попросили укрыть…

– Понятно. – Валя приняла решение. – Ты мне сейчас очень нужен.

Минут через 10 Никита уже разговаривал с тетей Степанидой и ее сыновьями.

– Мне надо уйти с Валей…

Мама мальчишек посмотрела на Никитку, немного покачала головой, пожевала губами и… промолчала.

– Да куда ты пойдешь? Только после болезни оправился! – удивился Коля.

– И еще… Тетя Степанида, надо мальчишек отправить отсюда, если получится, куда-то подальше…

– Да куда ж их… их хаты гнать?

– Послушайте меня и другим на хуторе расскажите, немцы хотят облаву на мальчишек сделать, они думают, что через ребят на партизан выйдут, – жестко начал Никита. – А скажут – не скажут, фрицев это не волнует, просто постреляют для острастки всем, чтоб людей запугать. Ребят надо убрать с хутора, до начала ноября.

Никита помнил, что ребят расстреляют в 25-ю годовщину Октябрьской революции.

– Да почто им детишки? Не станут они малых трогать…

Степанида рассказала об предупреждении соседкам, у которых были дети, но и они считали, что не будут мужики воевать с детьми.

Колька и Васька рассказали об этом предупреждении остальным «гарнизоновцам». Аксен задумался и предложил:

– Может, что и учуяли, гады, Устин все вынюхивает – высматривает… Вот отметим 7 ноября, вывесим красные флаги и можно к партизанам уходить, тем более, оружие есть.

На том ребята и порешили…

Устин 3-го ноября, утром, зашел в одну их хат в Вербовке.

– Митревна! Первач есть? А то подстыл я че-то…

– Да какой… откуда первач? Нету… – всплеснула руками старушка.

– О-хо-хо… Воды давай! – Устину нужно было похмелиться, его мучил «сушняк». – А че в кружке? Стакана нет?

– Так Аксен Тимонин приходил, просил, два забрал, а обратно не вернул. Разбились, говорит…

Устин замер и, не дослушав старушку, выбежал из хаты.

4 ноября 1942 года в хуторе Аверинском немцы провели облаву на мальчиков хутора.

Они схватили 17 ребят, почти всех из «Босоногого гарнизона»: Первым Махина Ваню, потом Егоровых Колю и Васю, Горина Васю, Тимониных Аксена и Тимку, Манжин Семен, Назаркин Никифор, Головлевых Костю и Филиппа, Сафонов Емельяна и Сережу, Церковников Максим, Семенов Анатолий, Ребриков Григорий, Силкиных Петю и Федю …

При аресте фашисты врывались в хаты, били мальчишек ногами, палками, ногайками, требовали сказать, где партизаны. Ребята плакали, избитые в кровь, говорили, что не знают, где партизаны и вообще никого не знают…Никто никого не выдавал… Потом их полуживых, избитых до потери сознания, вытаскивали на улицу и кидали в крытый кузов грузовой машины.

Вместе с ребятами в эту машину фашисты посадили Филиппа Тимонина – отца Тимониных Аксена и Тимофея, как отца явного партизана, Головлеву Дарью – мать Головлева Константина и Сафонову Степаниду – мать Сафонова Емельяна. Всего 20 заложников… Грузовик под сильной охраной поставили на центральной площади…

3 дня взрослые смотрели, как по несколько раз в день издевались над их детьми, но ничем им помочь не могли. А мальчишки после истязаний были в кровоподтеках, с опухшими и окровавленными лицами, все в синяках.

6 ноября обер-лейтенант Гук выехал Калач – на – Дону, где получил разрешение на акцию устрашения…

7 ноября весь немецкий гарнизон был на ногах, а еще приехали полицаи. Полицаи месили грязь, ходили от дома к дому, выгоняли на улицу женщин, детей, стариков и, подталкивая их в спину, согнали на площадь. Моросил дождь. Жители хутора смотрели на построенных у грузовой машины ребят.

– Снять шапки! – скомандовал переводчик Асмус.

Толпа нехотя повиновалась. Недалеко послышался треск мотоцикла. Где-то через минуту на площадь подкатил комендант, обер – лейтенант Гук, который был в непромокаемом плаще с капюшоном. Он передал что-то переводчику и пошел вдоль построенных мальчишек. Потом не спеша пошел обратно. Коменданту не понравилось, как на него посмотрел самый маленький, девятилетний – Семка Манжин, и обер – лейтенант Гук, схватив его за волосы, выдернул из строя. Потом немец прошел дальше, остановился перед самым старшим, самым избитым – Аксеном, взял его за подбородок, посмотрел в глаза, вспомнил, что этого мальчишку ловили дольше всех, мальчишка почти добежал до леса, отстреливаясь из пистолета… и тоже выдернул из строя… Потом рядом с Семкой и Аксеном оказались Тимошка, оба брата Егоровых, Костя Головлев, Емельян Сафонов, Никифор Назаркин. Последним из строя комендант выхватил Ванюшку Михина…

Фридрих Гук пересчитал отобранных, потом махнул рукой переводчику.

– Эти бандиты будут расстреляны за порчу немецкого имущества, неподчинение и открытое сопротивление немецким властям! Если кто-то будет замечен в неподчинении властям, то виновные будут расстреливаться, а если у жителей хутора будет обнаружен кто-либо чужой, то хозяин будет выгнан из дому и дом сожжен. – Громко прокричал Асмус.

Десятерых избитых и полураздетых ребят окружили солдаты и погнали на край хутора. Заголосили женщины…

– Прощай, батя! – крикнул Аксен.

– Сынки… Сынки мои…Меня убейте, меня! – закричал отец немцам.

Полицай сбил его с ног ударом приклада в спину…

На окраине хутора, затолкали в сарай, а через минуту оттуда вывели первую пятерку ребят, связанных рука к руке.

Аксен и Тимка оказались в первой пятерке. Пятерых ребят повели и поставили у самого края силосной ямы.

К Аксену подошел староста Устин.

– Ну, что, расколол стаканчики? – ехидно усмехнулся он. – Думали не узнаю?

– Иди отсюда, сволочь! – вскипел Аксен, а потом добавил, но не успел договорить. – Погоди, тебя поймают и народ судить будет, и …

Привели вторую пятерку…

А Фридрих Гук стоял и фотографировал… для отчета.

Калач. Мост через Дон.

Из рапорта 94-й немецкой пехотной дивизии: «22 сентября. Сопротивление в элеваторе сломлено. Мы нашли трупы сорока убитых русских. Половина из них в военно-морской форме – морские дьяволы. В плен взяли двоих, одного из них – тяжелораненого».

– Герр лейтенант! – начал доклад рядовой Гофман. – Насчитали 40 убитых, половина – морские дьяволы. Найдено живыми двое: не шевелятся. Или тяжело ранены, или притворяются! Что с ними делать?

– Покажите! – скомандовал лейтенант. Двинулись к стене элеватора.

У стены лежали и еле дышали младший лейтенант и… мальчишка? Лейтенант не верил своим глазам.

– Мальчишка?

– Да, герр лейтенант, мальчишка. Скорее всего снайпер – рядом с ним нашли винтовку СВТ с оптикой, но документов у него не нашли. Возможно, просто валялась рядом. Ребята хотели его приколоть штыком, но обер-фельдфебель приказал показать Вам. Сказал, возможно, он что-то знает, да и допрашивать мальчишку будет проще.

– Если до утра не умрут, отправим в лагерь или штаб. Если смогут говорить…

Илья очнулся от того, что ему на лицо лилась вода…

«Вода»! Илья открыл рот и стал жадно пить. От жадности, вода перекрыла дыхание, закашлялся, все тело болело, голова гудела, с трудом открыл глаза: над ним стоял немец и лил ему на лицо и грудь воду из котелка…

– Герр лейтенант! Мальчишка очнулся!

– Отлично! Поднимите его, ведите сюда! Где переводчик? – офицер в нетерпении стал крутить головой по сторонам.

– Я здесь, господин офицер! – подбежал на полусогнутых толстенький человечек, с заискивающими глазками, одетый, как полицай.

– Спроси его: имя, какая часть, снайперская винтовка его?

– Имя, сопляк!

Илья молчал. Он не падал только потому, что его держали два немца.

– Имя! Какая часть? Что молчишь? От страха язык проглотил? Матрос? Откуда винтовка снайперская? Ты снайпер? – переводчик посмотрел на лейтенанта, тот кивнул.

– Будешь говорить? – переводчик оказался не только говоруном: коротко, почти без замаха ударил Илью толстой ладонью, с короткими пальцами по лицу. Этого было достаточно, чтоб Илья снова «отключился»…

Илюха пришел в себя – его несли наши бойцы, поддерживая с двух сторон, колонна военнопленных шла на запад.

«Твою ж мать… третий раз! Третий раз к этим… А я до Берлина собрался… Что ж за судьба у меня такая! Или сон такой!!! У меня в черепной коробке тараканы, жуки и пробки…» – Илья пытался собрать «разбегающиеся» мысли.

– О! Пацан очнулся, – заметил один из пленных бойцов. – Давай пацан, теперь ножками, ножками. Теперь, мужики, чуток легче будет.

– А где младший лейтенант, моряк? – спросил, собрав мозги в кучку, Илья.

– Не было моряка, тебе одного притащили, сказали нести. – пояснил боец лет сорока. – Что ж ты такого натворил, что фрицы так о тебе «беспокоятся»?

Илья не ответил…

Вариантов сбежать не было: степь, да и сил, хватало только на то, чтоб передвигать ноги. После второй ночевки Илья смог идти самостоятельно, не падая без поддержки.

80 километром колонна военнопленных прошла за 3 дня. Судьба посмеялась над Ильей, земля оказалось «круглой»: концлагерь находился в городе Калач-на-Дону. 2 ряда колючей проволоки, вышки охраны, комендатура и никаких строений больше: пленные располагались кто как мог под открытым небом, огонь разводить запрещалось под страхом смерти – при виде огня по этому месту тут же начинал бить пулемет – доставалось не только тому, кто развел огонь, но и тем, кто находился рядом. Об этом Илья узнал уже в лагере от пленных в группу которых его распределили, а группа была идейная: все мечтали о побеге. Его взяли под опеку несколько бойцов, даже пытались чуток подкармливать – местные жители, особенно женщины, приходили к лагерю, искали своих мужей, сыновей, приносили вареную картошку, овощи, редко хлеб – бросали от второго ряда, благо до первого было 3 метра, охрана смотрела на это сквозь пальцы, особо не гоняли.

Мысли о побеге не оставляли Илью ни на минуту, только и силы тоже уходили каждую минуту пребывания в концлагере.

Пленных, почти всех, ежедневно забирали из лагеря на работы по строительству еще одного моста, южнее города. Если брали на работу, то приходилось идти через весь город, там чаще бойцам удавалось получить что-то из съестного. Илья несколько раз пытался незаметно уйти, но ему не удавалось – охрана контролировала все строго.

Самый оптимальный вариант побега был нырнуть со строящегося моста в Дон и… Только вот Илья понимал, что у него просто не хватит сил далеко уплыть. Хотя, дурацкая мысль, что уж лучше в воду, чем вот так медленно угасать.