Текст книги "Казачий край (СИ)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 16
Екатеринодар. Апрель 1918 года.

  Первое апреля, вчера погиб командующий Добровольческой армией Лавр Георгиевич Корнилов. Смерть пришла к нему в виде тяжелого гаубичного снаряда, посланного пристрелявшимися красными артиллеристами в прекрасный ориентир, отчетливо и ясно видимый кирпичный дом белого цвета в поселке Гнадау. Один выстрел, одно попадание, одна смерть, и огромное уныние в рядах добровольцев. Сегодняшний день, третий день штурма кубанской столицы, должен был принести нам окончательную победу, а в итоге, не принес ничего. Как закрепились еще тридцатого марта за вражеские окопы на окраине города, так и сидим в них, поскольку сломить отчаянное сопротивление красногадов пока не можем.

  Я шел по траншее и оглядывал пластунов, ведущих перестрелку с красногвардейцами. Настроение у казаков пока бодрое, но окопная жизнь не для них, еще сутки-другие, и начнется надлом, а там большевики подтянут подкрепления, и будет нам очень худо. Понимаю, что нельзя останавливаться, что надо продолжить наступление, но один только мой отряд его на себе не вытянет, а если и сможет сломить сопротивление большевиков, то понесет огромные и невосполнимые потери. Нужны одновременные удары со всех направлений, и они намечались, но погиб Корнилов и на время, добровольцев охватила апатия, да и покровцев его смерть сильно подкосила. Сейчас командование Добровольческой армией принял Деникин, хоть какая-то, а замена Лавру Георгиевичу. Он пытается навести порядок в своих частях и поднять боевой дух личного состава, но когда генерал сможет этого добиться, не ясно. Черт! Что делать!? Как поступить!?

  – Господин войсковой старшина, – рядом со мной остановился молодой казачок лет шестнадцати, посыльный при моем временном штабе.

  – Что такое? – я машу вестнику рукой, чтоб пригнулся, и сам присаживаюсь на пустой снарядный ящик, лежащий в траншее.

  – Меня войсковой старшина Ловягин прислал. К Пашковской подошли два эшелона с казачьими войсками.

  – Кто именно и сколько?

  – Кавказский отдел, Лабинский и сотня екатеринодарцев, всего полторы тысячи пехоты и батарея трехдюймовок. Ловягин спрашивает, куда их определить.

  Задумавшись, я принимаю решение, все же рискнуть и постараться провести самостоятельную атаку на центр Екатеринодара, но не в день, как это обычно происходит, а в ночь. Решение несколько спонтанное, и его еще придется прорабатывать, но лучше такое, чем просто сидеть на окраине и ждать подхода к товарищу Автономову подкреплений.

  – Передай Ловягину, пусть оставит их в резерве, и сам никуда не отлучается. Через полчаса вернусь к штабу, и думу будем думать. Давай, бегом назад.

  – Понял, – кивает паренек и быстрой юркой змейкой исчезает в траншейных переходах.

  Сам я еще некоторое время сижу на ящике и размышляю о том, что решил сделать. Подкрепления, которые к нам подошли, не ожидались, но видимо, атаманы отделов сдержали натиск красногвардейцев, наступавших на них, и решили еще раз оказать мне помощь. Что же, это как нельзя кстати. Сейчас полдень, необходимо отвести казаков из передовой линии на отдых, договориться о совместных действиях с Покровским, подтянуть артиллерию, а в ночь перейти в наступления. По иному, никак. Решено, так и поступлю.

  На мой приказ оставить в захваченных траншеях и окраинных домах только заслоны, а основным силам отойти на отдых, сотники реагируют по-разному, но все как один, подчиняются беспрекословно. Казаки отходят, а я направляюсь в наш штаб, который обосновался в домике одного богатого казака, расстрелянного неделю назад за нежелание отдать красным конникам своих лошадей. Здесь Ловягин, Зеленин и пришедший вместе с пополнениями полковник Жуков.

  – Добровольцы собираются на Дон отходить, – сходу сообщает мне Ловягин.

  – Что так?

  – Смерть Корнилова из них весь боевой задор выбила, – пожал плечами войсковой старшина.

  – А Покровский и кубанское правительство?

  – Пока остаются, но тоже к отходу готовятся. Красные войска под предводительством товарища Мишки Бушко-Жука уже в районе Горячеключевской, так что через сутки они ударят по тылам добровольцев, а там и до Покровского доберутся.

  – Нужен еще один штурм, – заявляю я собравшимся офицерам.

  – Это понятно, – мне отвечает Жуков, – но тогда зачем ты казаков от окраин оттянул?

  – На отдых, а сам штурм планирую начать в ночь.

  – У казаков нет привычки, в ночном городе драться.

  – Ее ни у кого нет, и красные не исключение. Один удар, захват центра и битва за нами. Конечно, можем еще сутки простоять на месте или провести дневное наступление, но что это нам даст? Ничего. Третий день колотимся во вражескую оборону, а толку нет. Значит, необходимо что-то изменить. Поэтому, ночной штурм, без всяких оглядок на опыт минувшей войны, впереди пластуны, которые должны снять все вражеские секреты, а за нами все остальные. Наступаем тремя колоннами без поддержки артиллерии, со всеми ручными пулеметами и большим количеством гранат. За дома не цепляться, наша цель – центр города и в течении этой ночи он должен быть взят в любом случае.

  На несколько секунд молчание и первое одобрение моего не затейливого плана.

  – Может получиться, – говорит полковник Жуков.

  – Другого выхода нет, – соглашается Ловягин.

  Хорунжий Зеленин, негласный вожак донцов, только кивает головой, мол, поддерживает.

  Раз так, то необходимо готовиться к бою, формировать разведывательные пластунские группы из умельцев, прошедших Кавказ, обеспечить отдых казаков и выйти на связь с Покровским.

  За заботами день пролетает незаметно. Наша артиллерия и бронепоезд ведут перестрелку с большевиками, приходят известия от Покровского, который готов поддержать наше ночное дело и наступает вечер. Зажигаются костры, люди ужинают, смеются, улыбаются и вспоминают дом. Все как обычно и происходит так же, как в любом ином военном лагере.

  В девять часов вечера в направлении города выступают десять пластунских групп по двадцать казаков в каждой. Следом за ними, в 22.00 выходят основные силы, и так начинается наше ночное наступление.

  Тишина, темно, не горят городские фонари, а окна домов плотно зашторены, и есть ли в этих домах живые люди, неизвестно. В полном молчании, без молодецкого "Ура!", криков и выстрелов, казачьи сотни занимают окраины города и выходят на простреливаемые днем вражескими пулеметами улицы.

  Появляются посланные вперед пластуны, и идет доклад, что красные оттянулись на ночь к центру, в большинстве своем на Сенной рынок, а дома, которые они занимали, полностью очищены от секретов. Что же, пластуны сработали просто на отлично, сказать нечего и, сделав себе зарубочку, в дальнейшем, более подробно продумать вопрос использования мастеров сумевших без шума и криков взять в ножи восемь боевых вражеских постов, я отдаю команду продолжить движение вперед. Понимаю, что сейчас мы действуем вопреки всем уставам царской армии, не занимаем улицы и не выбиваем отдыхающих в домах красногвардейцев, но плевать на уставы, главное – победа и результат.

  Левая колонна идет под командованием Ловягина и наступает вдоль железнодорожного полотна к берегам Кубани, правую возглавляет полковник Жуков, которому назначено пробиться к улице Красной. За мной остается центральная группировка и улица Гоголя, где в "Зимнем театре" заседают товарищи Сорокин и Автономов. Стрельбы пока нет, мы идем спокойно, а немногочисленные вражеские патрули, что странно, сплошь из рабочих металлообрабатывающего завода "Кубаноль" и екатеринодарских ополченцев, принимают нас за своих, подпускают вплотную и в полном составе попадают к нам в плен. На их месте мы оставляем свои заградительные группы, и топаем по ночным улочкам дальше. Основные городские перекрестки контролируются и пока этого достаточно.

  – Да-х-х! Да-х-х! Да-х-х! – ночную тишину разрывают гулкие артиллерийские выстрелы, а вслед за ними, заходятся в бешенстве пулеметы и трещат одновременные выстрелы сотен винтовок. Что такое? Звуки сильнейшего боя доносятся совсем не с той стороны, откуда ожидаются. Перед нами тихо, у Покровского тоже, и боестолкновение происходит на позициях добровольцев, если быть точнее, то у корниловцев, которые дальше всех продвинулись в городскую черту и должны были занять Черноморский вокзал.

  На мгновение возглавляемая мной колонна замирает на месте, но я приказываю продолжать движение и вновь, двухтысячная масса спешенных казаков с обнаженными шашками и винтовками в руках, продолжает занимать улицу за улицей. Бой на позициях корниловцев то вскипает с новой силой, то затихает, и вот, как-то одновременно, начинается перестрелка у Ловягина, Покровского и Жукова. Началось.

  – Вперед! – понимая, что таиться и дальше изображать из себя красногвардейцев не получится, командую я, и казаки с быстрого шага переходят на бег.

  Занимаем еще один перекресток, растерянный патруль рабочих-металлистов откатывается к центру, и мы преследуем их по пятам. Дальше, начинается полный хаос ночного боя и, на наше удивление, большевиков против нас оказывается совсем немного. Казаки захватывают одно здание за другим, и к утру, весь центр, и большая часть Екатеринодара оказывается за нами. Как так, где большевики и их основные силы? Непонятная ситуация.

  Я нахожусь во вражеском штабе, здании "Зимнего театра". Кругом следы поспешного бегства, разбросанные бумаги, ящики с канцелярскими принадлежностями и даже пара печатей несостоявшейся Кубано-Черноморской Советской республики. Со всего города ко мне стекаются слухи и пленники, которые могут хоть что-то знать о планах большевистского командования, и вырисовывается весьма интересная картина всех произошедших в минувший день и эту ночь событий.

  Не смотря на всю кажущуюся твердость в обороне города, от наших первых совместных атак красногвардейцы понесли очень большие потери, и о смерти Корнилова, они ничего не знали. Настроения в их среде царили самые пораженческие и держались они только за счет того, что в Екатеринодаре проходил 2-й съезд Советов Кубани, а в городе присутствовали такие личности, как Автономов и Сорокин. Все бы ничего, но вчера наше наступление на краевую столицу прекратилось, и это вызвало в рядах большевиков, очень большой приступ "медвежьей болезни".

  Парадокс, остановка боя, принесла нам больший успех, чем новая атака. Ближе к вечеру, местные чекисты допросили одного из пленных корниловцев, а тот, видать, крепким орешком оказался, возьми, да и выкрикни, что войска Бушко-Жука разбиты, а к Екатеринодару подходят десять тысяч донцов и наступление прекращено до их подхода. Пленному офицеру поверили, и командующий Юго-Восточной красной армией приказал оставить в городе заслон из местных рабочих, а сам, собрав все свои силы в кулак, пошел на прорыв. Через боевые порядки сильно деморализованных добровольцев, Автономов и Сорокин прошли как нож сквозь масло и единственные, кто смог их удержать и нанести серьезный урон, это корниловцы полковника Неженцева, который получил тяжелое ранение в ногу и сейчас находился в полевом госпитале.

  Итак, как любил говорить один мой знакомый есаул: "Шо мы имеем с гуся?". С гуся мы имеем шкварки и практически полностью очищенный от большевиков город, в котором необходимо срочно наводить порядок и восстанавливать законную власть. В общем, работа моя не окончена, враг не разбит, сохранил силы и сейчас где-то в районе станицы Саратовской выходит на соединение с войсками революционных матросов Мишы Бушко-Жука. Сколько продлится затишье перед новыми серьезными боями? Думаю, дня три-четыре, а дальше, снова в бой.

  Как показали дальнейшие события, я оказался прав, и войска Юго-Восточной красной армии перешли в наступление через четыре дня, а до этого, в краевой столице произошло столько событий, что все сразу и не упомнишь. Вечером 2-го апреля в город вернулось кубанское правительство, и вошли полторы тысячи уцелевших добровольцев. Одновременно с этим, казаками Покровского производилась чистка столицы от большевистского элемента и запись в отряды правительственных войск Кубанской Рады.

  Третьего числа в усыпальнице Екатеринодарского собора св. Екатерины состоялись похороны Лавра Георгиевича Корнилова. Без всякого сомнения, это было весьма печальное и торжественное событие, на котором присутствовали все, хоть, сколько либо значимые люди из находившихся в городе. Что ни говори и как о нем не думай, а человеком генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов был великим.

  Прошли похороны командующего Добровольческой армии, власть в городе сменилась, и пришел черед того дела, ради которого, собственно, мы с Богаевским и стремились на соединение с краевым правительством. Пришла пора Кубанской Раде определиться с кем она и на чьей стороне. Под давлением освободивших город казаков и кубанских офицеров, которым Покровский и я, уже успели разъяснить, что к чему, и после консультаций с донским посланником, 4-го апреля Кубанское краевое правительство сошлось на экстренное совещание.

  Народу на него собралось весьма прилично, и всего, помимо секретарей, присутствовало более двадцати человек от трех сторон. Одна сторона, это представители Дона, Митрофан Петрович Богаевский и я. Другая, это командиры Добровольческой армии, генерал от инфантерии Алексеев, генерал Деникин, генерал Эрдели и генерал-майор Романовский. Третья сторона, законноизбранные хозяева Кубани, его правительство, войсковой атаман Филимонов, председатель правительства Быч, генерал-майор Покровский, демонстративно занявший место рядом со мной, председатель Кубанской Законодательной Рады Мыкола Рябовол, товарищ председателя Законодательной Рады Султан Шахим-Гирей, а также другие члены правительства и законодатели: Макаренко, Белый, Безкровный, Рябцев, Каплин, Крикун, Скобцов и Трусковский.

  Повестка дня провозглашается самим председателем правительства Лукой Лукичем Бычем. Он встает и, солидно роняя слово за словом, произносит:

  – Господа, вы приглашены на сегодняшнее совещание в связи с очень важным вопросом, которой касается всего нашего молодого государства. Я говорю о вступлении Кубани в Доно-Кавказский Союз под главенством донского войскового атамана Назарова.

  Все присутствующие знали, что будет сегодня решаться, но заметное волнение среди людей все же прошло, а председатель кивнул в сторону Богаевского и пригласил выйти того для доклада. Митрофан Петрович занял место за небольшой трибуной в центре зала, где проходило совещание, поправил очки и произнес такую зажигательную получасовую речь, что хотелось встать и похлопать ему в ладоши. "Донской Баян" настолько красочно расписал убедительную победу казачества на Дону и будущие перспективы союза, что у кубанской стороны, предложи им окончательные бумаги договора о вступлении в союз на подпись прямо сейчас, никаких сомнений относительно того, вступать в него или нет, не было. У добровольцев же, которые в начале изображали из себя невозмутимые каменные статуи, это выступление вызвало только приступ тихой ярости, и когда Богаевский сошел с трибуны, на смену ему захотел выйти Деникин. Однако более опытный в делах политики и речах генерал Алексеев остановил его и вышел на трибуну сам.

  Старый генерал от инфантерии оглядел зал, остановил взгляд на председателе, затем на Богаевском и начал свою речь, которую, судя по всему, готовил заранее:

  – Кубань и Дон имеют право на федеративность в составе России – это факт, поскольку право на это было провозглашено Российским Учредительным Собранием. Теперь же, когда Россия находится под властью Советов, ваше временное отделение от большевизма тоже понятно и имеет под собой правовую основу. Однако создание Доно-Кавказского Союза под руководством Дона, есть сплошная фикция, точно такая же, как и создание Юго-Восточного Союза. От лица командования Добровольческой армией я заявляю, что мы не признаем такой Союз, поскольку он не легитимен и не жизнеспособен. Да, вам удастся сколотить некое аморфное образование из Дона, Кубани, Терека, Кавказа и астраханских казаков, без Ставрополья, где народ дрянь и полностью поддерживает большевистские идеи. Однако это будет сепаратизм чистой воды, и мы считаем, что во главе Союза должен стоять не местный атаман или некое выборное лицо, а представитель Добровольческой армии, который будет одинаково беспристрастно относиться ко всем членам Союза. Только так, и никак иначе мы видим данное государственное образование, которое должно направить все свои силы на освобождение России от гнета большевиков и передать все свои вооруженные формирование под наше командование.

  Уважаемые люди Кубани почесали свои затылки, подумали, посовещались и решили, не смотря на нежелание добровольцев признать союз, вступить в него. После чего, ими были подписаны соответствующие бумаги и сформирована делегация, которая уже завтра, вместе с Богаевским и тремя сотнями донцов, должна была отправиться в Новочеркасск. Дело – сделано, и так были положены первые кирпичики в основание того, что становилось Доно-Кавказским Союзом.

  Кажется, можно расходиться и заниматься своими делами? Нет, совещание только начиналось и я, зная, что произойдет дальше, остался на нем еще на час. Правительство поставило на голосование следующий вопрос, о выводе своих воинских частей из под командования Добровольческой армии. Генералы, которые уже собирались уходить, застыли на месте и обомлели. Как так, они спасители России и будущее возрожденной русской армии, а с ними так поступают? Как такое возможно? Однако же возможно и спустя десять минут, после недолгих прений, кубанское правительство вынесло свой вердикт. Все мартовские соглашения с руководством Добровольческой армии с этого момента должны были считаться расторгнутыми, а денежные векселя добровольцев, как ничем не обеспеченные, были признаны недействительными. Это раз, а два, восстановление должности командующего Кубанскими войсками. Кубанскую армию, как и ранее, вновь предстояло возглавить генерал-майору Покровскому. В дальнейшем, во всех своих действиях, до оформления четких правил сотрудничества, и подчиненности с Донской Казачьей Республикой, генерал-майору Покровскому было предписано выполнять приказы только кубанского правительства.

  Сказать, что Деникин, Алексеев, Эрдели и Романовский были ошарашены таким решением краевого правительства, значило, не сказать ничего. Генералы оставались у разбитого корыта, и сейчас, имея в строю всего полторы тысячи штыков и более тысячи раненых, они снова оказывались в положении бродяг, которые не имеют средств к существованию и не могут отдавать приказы никому кроме своих добровольцев. С подачи Митрофана Петровича Богаевского, который руководствовался инструкциями полученными от Назарова и Краснова, Рада показала добровольцам фигу, и теперь, у них оставалось только два варианта дальнейшего развития взаимоотношений с Кубанью и Доном. Первый путь, признать Доно-Кавказский Союз, вместе с ним вести борьбу против большевиков и содержать свою армию на милостыню, которую добровольцам выделит это новое государственное образование. Второй, совершить новый поход и найти другое государство, где местное правительство, ничего не требуя взамен, будет оказывать им всяческое содействие. Правда, был и третий путь, попытка переворота, но пока, добровольцы слишком слабы и на такое не пойдут, поскольку это равносильно гибели.

  Таким был день четвертого марта 1918-го года в Екатеринодаре, и такие решения были приняты краевым правительством. Кто-то этим решениям искренне радовался, другие плевались, а большинству граждан, они были совершенно безразличны, Гражданская война набирала обороты, все дорожало, Автономов готовился к возвращению в Екатеринодар, и кто будет защищать город от красных, им было все равно.

Глава 17
Екатеринодар-Ростов. Май 1918 года.

  Остатки Юго-Восточной армии красных и революционных матросов Мишки Бушко-Жука удалось остановить на удивление легко. Два сражения, одно под Энемом, а другое под Афипской, и товарищ Автономов откатился к морю. После чего, начались бои за очищение Кубанского Войска и большую часть родной земли наши войска зачистили от большевиков за один только апрель месяц. Однако сражения не прекращались ни на один день, происходили постоянно и сразу на нескольких направлениях. В Таманском и Майкопском отделах сражались отряды Покровского, Науменко, Улагая и 1-й Черноморский полк Бабиева. В Баталпашинском, при поддержке родного 1-го Кавказского полка, геройствовал вернувшийся из Персии Андрей Шкуро, а мой постоянно меняющий численность Сводный партизанский полк с бронепоездом «Кавкай», нацелился на Черноморскую губернию, ныне Черноморскую советскую республику, и следовал по пятам за отступающей армией красногадов.

  В первых числах марта полк захватил Абинскую. До Новороссийска оставалось всего ничего, три-четыре дня и мы выйдем к побережью. Однако поступил категорический приказ сверху, передать боевой участок черноморцам Бабиева и партизанскому отряду полковника Лисевицкого, а самому, со всеми своими казаками и бронепоездом, в срочном порядке прибыть в Екатеринодар. Что подчеркивалось особо, с собой брать только тех казаков, кто готов воевать за пределами казачьих территорий.

  Утром четвертого мая я выстроил за Абинской весь личный состав моего сильно разросшегося в численности полка и произвел обход войск. На левом фланге донцы, бывшие голубовцы, уже сполна вражьей кровью искупившие свою вину перед Тихим Доном, почти четыреста пятьдесят конников. За ними те, кто пошел со мной от Кавказского отдела, двенадцать сотен "кавкаев" под общим командованием хорунжего Сухорочко, старого казака станицы Тихорецкой, воспитателя молодыков из лагерей на реке Челбас. Далее, все остальные казаки, сотня лабинцев и около трех сотен со всех остальных отделов. За конниками стоят артиллеристы, двести человек смешанного состава, половина наши, из кубанских батарей, а половина сборная солянка, офицеры, не прижившиеся в Добровольской армии, люди, которых полк освободил в станицах, и даже, два десятка бывших красногвардейцев, готовых воевать на нашей стороне. Дальше, две пластунские роты, в основном уроженцы станиц Темиргоевская, Темижбекская, Некрасовская, Упорная, Передовая и Отважная. Все как один, от двадцати пяти до тридцати пяти лет, самые лучшие пешие воины на Кубани, каждый мастер тайной войны, каждый воевал на Кавказе, и каждый готов драться с большевиками до последнего. О причинах говорить не стану, скажу только, что они у них были, и их желание воевать с коммунарами, было чем-то сродни обычаям горской кровной мести. В самом конце, еще полторы сотни людей в черных кожаных тужурках и небольших кубанках. Это экипаж бронепоезда "Кавкай", из которых Демушкин за этот месяц сделал настоящий боевой экипаж.

  Пройдясь вдоль строя, увиденным я остался доволен, поскольку печали на лицах не наблюдал, оружие у всех было в порядке, и это основное. На то, что одеты все разномастно и вооружены не всегда по уставу, внимания я не обращал. Раз считает рядовой боец пластунской роты, что пулемет "Кольта" ему в бою будет полезней, чем винтовка, значит, пусть с ним и воюет, а устав, это для мирного времени.

  Отойдя от полкового строя, я вызвал к себе всех командиров подразделений, и когда тридцать два человека выстроились передо мной, сделал им знак сойтись вокруг меня в кольцо. Живой круг сомкнулся, я обернулся, посмотрел в лица командиров подразделений и сказал:

  – Господа офицеры, из Екатеринодара, за подписью генерал-майоров Покровского и Чернецова получен приказ на отбытие нашего полка в краевую столицу. Подозреваю, что из Екатеринодара мы будем отправлены на Дон, а возможно, что и дальше. В связи с этим, прошу вас пройти по своим подразделениям и объявить, что с нами уходят только добровольцы. Тех, кто пожелает остаться на Кубани, неволить не стану, пришла весна и наступает время сельхозработ, а с тех, кто последует за мной, буду требовать строжайшей дисциплины и беспрекословного выполнения всех приказов. Это касается не только личного состава из рядовых казаков и солдат, но и офицеров. Через пятнадцать минут я жду решения воинов и ваши доклады. Время пошло.

  Командиры направились к своим подчиненным, а со мной остался только Зеленин и три других донских сотника. С ними все понятно, вскоре они направятся к Дону, и уже там решится их судьба.

  – Господин войсковой старшина, – спросил Зеленин, – как думаете, что с нами будет?

  – С теми донцами, кто за изменником Голубовым пошел?

  – Да, – хорунжий поморщился.

  – Наверное, такое же право выбора, воевать или на земле осесть, как и кубанцам. Вины за вами больше нет, об этом я еще три дня назад телеграфировал в Екатеринодар, а оттуда, передали в Новочеркасск.

  – И надолго нас по домам распустят, если мы решим полк покинуть?

  – До конца сентября, как минимум, а потом снова в строй и на Москву.

  – Значит, война с большевиками до победного конца?

  – Именно так, до окончательной победы над большевизмом и их поганой идеологией.

  – Тогда я так скажу, – Зеленин оглянулся на своих сотоварищей, – сотня наших казаков уйдет, а триста пятьдесят человек в трех сотнях останется. Как ты воюешь и людей бережешь, господин войсковой старшина, нам нравится, так что пойдем с тобой до конца.

  – Хорошее решение, господа сотники и, не скрою, оно мне нравится, так что в долгу не останусь.

  – Рады стараться! – негромко, но браво и дружно ответили все командиры донцов.

  Зеленин хотел спросить еще о чем-то и замялся. Время до подхода офицеров, которые опрашивали свой личный состав, еще было и, кивнув хорунжему, я сказал:

  – Говори, Игнат Васильевич, что хотел спросить. Мы с тобой уже не первый день бок о бок воюем, так что не стесняйся.

  – А это правда, что на Дону сейчас немцы?

  – Правда и весь Таганрогский округ сейчас за ними.

  – Это что же получается, оккупация?

  – Да, оккупация по договоренности с Украиной и гетманом Скоропадским, который считает, что Таганрог и Ростов исконные украинские земли отобранные у его предков проклятыми русскими захватчиками.

  – Как же это так?

  – Политика, хорунжий...

  – И что же атаман Назаров?

  – Пока мы не в состоянии дать отпор немцам, и Дон не может воевать на двух направлениях одновременно, так что атаманы пытаются с германцами договориться и миром разойтись.

  – С врагами договариваться? – нахмурился хорунжий.

  – А что тебе немцы сделали, такого, что ты их врагами считаешь?

  – Так сколько наших казаков на войне сгинуло, не сосчитать.

  – Это мы им войну объявили, Игнат Васильевич, а не они нам, и воевали мы не за свои интересы, а за английские и французские. Ты ведь у красных послужил немного, неужели не знаешь этого?

  – Да, знаю, но все равно, как-то неприятно и обида гложет.

  – Ничего, казаки, – я оглядел сотников, – нужно время отыграть и все наладится. Большевиков прогоним, а с немчурой договоримся. Что Украина, она как флюгер, в любой момент Вильгельма продаст. Кто предложит больше всех, с тем и гетман, а с нами, германцам лучше торговать, чем воевать, благо, и нам и им, есть, что предложить на товарообмен. У них оружие и заводы, а у нас ресурсы и продовольствие. Думаю, что если я, вчерашний подъесаул, это понимаю, то, и Назаров с Красновым это все видят, так что не журытесь козаченьки и не забивайте свои лихие головушки плохими мыслями. Сейчас, главное коммунаров на наших границах разбить, окрепнуть, свой союз создать, а там, обеспечить в России порядок и заживем как люди.

  Начали возвращаться командиры подразделений. Четкие доклады офицеров и вскоре я знал, что со мной уходят почти одиннадцать сотен "кавкаев", в большинстве своем молодежь, которая еще не навоевалась, полторы сотни казаков из других отделов, почти все артиллеристы, пластуны и экипаж бронепоезда в полном составе. Отлично, я рассчитывал на половину, а осталось восемь десятых всего полка.

  Вечером на станцию Абинской станицы были поданы железнодорожные составы и, сдав позиции отрядам Лисевицкого, Сводный партизанский полк начал погрузку в эшелоны. Более двух тысяч человек, почти три тысячи лошадей, повозки, упряжки, зарядные ящики, интендантское имущество, боеприпасы и двенадцать орудий, хозяйство немалое, и на то, чтобы погрузиться, дорогу и выгрузку в Екатеринодаре, у нас ушло двое суток.

  В краевой столице меня и полк, встретил Покровский и приказал располагаться в городских казармах. Что и как, да почему, он не объяснял, а только сказал, что послезавтра в полку будет проведен смотр. Вот тебе и на, что за смотры в разгар войны, когда вокруг до сих пор мелкие шайки недобитых красногадов вдоль Кубани ползают? Однако спорить не стал, козырнул и отправился выполнять приказ.

  Казармы обжили быстро, опыт походной жизни уже имелся у всех, и на следующий день начались приятственные сюрпризы. Во-первых, с утра пораньше нас посетили войсковые интенданты и атаман Филимонов. В нескольких сотнях была проведена некоторая ревизия, и после полудня в казармы потянулись фургоны с обмундированием и походными кузницами. Всех лошадей, имевшихся в полку, привели в строевое состояние и заменили всю негодную конскую упряжь. Затем, дело дошло до личного состава который переодели в одинаковую парадную униформу, новенькие яловые сапоги, серые черкески, черные бешметы, черные папахи и красные башлыки. Красота, да и только.

  Это было только первой частью заботы о нас, а к вечеру подоспела и вторая. В казармы прибыли представители кубанского казначейства, и все воины моего полка получили свое первое жалованье в этой войне. Деньги были небольшими, и выплачивалось керенками, но на них можно было вполне неплохо отдохнуть несколько дней в городе или переслать их своим близким в станицы, что, к слову сказать, большинство казаков и сделало. Жалованье это хорошо, но в деньгах мои воины нуждались не очень сильно, поскольку я считал, что война должна сама себя кормить. Поэтому, при обнаружении у разбитых красногвардейских частей, каких либо ценностей, над тем, что делать с золотом и бумажными деньгами, голову себе никогда не ломал. Все что добывалось, считалось мной законным трофеем, и этими средствами я расплачивался за провиант, лошадей, помощь местных жителей и выплачивал аванс своим казакам, которые нуждались в материальной поддержке.

  Впрочем, отставлю денежный вопрос в сторону, и расскажу о том, что случилось следующим днем. Весь полк, включая экипаж бронепоезда, оставшегося на Черноморском вокзале, был выстроен на плацу казармы. Нас посетили члены Кубанского правительства, генерал Покровский и прибывший в Екатеринодар с официальным визитом войсковой атаман Донской Казачьей Республики Назаров. Был проведен смотр и все официальные лица, оказались увиденным чрезвычайно довольны, выступили с короткими речами, рассказали про нашу неминуемую победу, и просыпали на нас дождь из милостей и благ.