Текст книги "Гневное небо Тавриды"

Автор книги: Василий Минаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

С рассвета до рассвета

Шли жаркие бои за окончательное освобождение Крыма. Поредевший наш полк, как и вся авиация флота, работал круглосуточно.

22 апреля утром самолетом-разведчиком был обнаружен вражеский конвой на удалении двухсот двадцати километров от Севастополя. Он состоял из транспорта водоизмещением три с половиной тысячи тонн и четырех кораблей охранения.

В воздух поднялись четыре торпедоносца – Жесткова, Синицына, Ольхового, Новикова. Ведущий – Жестков. Следом взлетели пять бомбардировщиков А-20 наших соседей, их повел Александр Лунин.

Две группы одновременным торпедобомбовым ударом должны уничтожить транспорт.

Да, вот и сегодня наши торпедоносцы и бомбардировщики ушли на задание без прикрытия. Выводы выводами, возможности возможностями…

– Командир, через пятнадцать минут конвой, – доложил штурман Локтюхин Жесткову.

– Если сразу обнаружим корабли.

– А как иначе?

Действительно, иначе и невозможно: времени для поиска немецкие истребители не дадут. Но не успели и выйти в район цели.

– Два «фоккера»! Атакуют сзади сверху, – доложил стрелок-радист Иван Чумичев.

Все четыре «ила» открыли дружный огонь. Пара ФВ-190 отвалила в сторону.

– Осторожные фрицы! Огонь открывают с семисот метров.

Вторая атака была подобна первой. Убедившись в зоркости и меткости наших стрелков, «фоккеры» шли за группой, как бы выжидая благоприятный момент.

– Внимание вокруг! – напомнил экипажу опытный Жестков. Ему стало ясно: «фоккеры» наводят на группу свои истребители, охраняющие конвой.

Через две минуты их первым заметил штурман Локтюхин:

– Слева четыре "Ме-сто десять"! Идут на перехват. Что будем делать, командир?

– Жареным пахнет, Ваня! Конвоя не видно?

– Минут через пять…

– Нету и пяти. Разворачиваюсь, возвращаемся! – принял решение ведущий.

Прижавшись к воде, на повышенной скорости торпедоносцы пошли на север. «Мессершмитты» не увязались, остались охранять конвой. Пара ФВ-190 следовала по пятам до самого мыса Тарханкут.

Группа вернулась на свой аэродром с торпедами.

Пятерка бомбардировщиков с ходу обнаружила конвой и атаковала его. Вероятно, как раз в те минуты, когда «мессеры» были отвлечены на торпедоносцы. Но сильный огонь зениток помешал прицельно сбросить бомбы: серии разрывов легли по носу и корме в пятидесяти метрах от транспорта. Опоздавшая четверка Ме-110 преследовала бомбардировщики в течение десяти минут, затем возвратилась к своим кораблям.

В конце дня на стоянку прибежал посыльный.

– Товарищ гвардии старший лейтенант, вас срочно вызывает командир полка!

Захватив планшет с картами, мы с Прилуцким поспешили в землянку КП.

Майор Буркин, напряженно сдвинув брови, прохаживался вдоль стола с большой картой. В донесении самолета-разведчика на пятнадцать тридцать сообщалось, что тот же конвой движется в Констанцу. Количество самолетов прикрытия установить не удалось из-за преследования разведчика двумя «мессершмиттами».

– Вам предстоит нанести торпедный удар по транспорту вблизи румынского побережья. Поведете тройку. Задача ясна?

– Ясна, товарищ майор.

– Как думаете атаковать? Ведь будут уже глубокие сумерки.

– Предлагаю два варианта. Первый – удар с трех направлений одновременно. Если обстановка не позволит – атаковать с одной стороны последовательным сбрасыванием торпед. И то и другое имеет целью сковать маневрирование транспорта.

– Хорошо. С вами полетят Жестков и Дурновцев. Поторопитесь!

Бегом вернулись к стоянке. Быстро ставлю задачу ведомым. Ребята мой план одобряют. Слов тратить не надо – опытные бойцы. Главное, не терять меня из виду, крепко держаться друг за друга.

У самолета ждал Иван Григорьевич Шевченко.

– Минаков, дорогой! – положил на плечо руку. – Не упусти гадов, целый день за ними гоняемся.

– Постараемся, товарищ майор!

– Жду с победой!

Через пять минут взлетаем. Штурман фиксирует время – семнадцать тридцать. До конвоя – почти три часа. Над морем безоблачно, но висит дымка. На горизонте смутно угадывается западная оконечность крымского побережья.

– Николай, где надеешься перехватить цель?

– В двадцати километрах от берега, на траверзе Мангалии!

Хорошо летать с таким штурманом. В двадцати, в тридцати – неважно, важно, что уверен: перехватим.

Море постепенно мрачнеет. Через два с половиной часа полета солнце скрывается за горизонт. Наступают сумерки. Справа на траверзе остается Констанца. Николай приникает к остеклению кабины.

– Ну?

– Вот-вот покажется.

– А если нет?

– Тогда отдаю тебе свой ужин. Водку оставляю себе. Для утешения.

Но вот почти у самого берега на фоне дотлевающего неба закурились черные дымки. Они! Точки, черточки, силуэты… Сторожевики образовали барьер, прикрывают со стороны моря борт низко осевшего транспорта.

– В воздухе ничего не видно, стрелки? Вопрос излишний: увидели бы – доложили.

– Атакуем с ходу, – передаю ведомым.

Ясно – с одного борта. Варианты легко разрабатывать на земле.

Наш выход в атаку с темной стороны горизонта оказался внезапным. Зенитки открыли огонь с опозданием.

Пошли.

Крепко сжимаю штурвал, выдерживая высоту тридцать метров. Ох, как это трудно, когда вода и воздух сливаются под тобой в одну черную массу. Даже не до разрывов. Сближаемся. На светлом горизонте четко вырисовывается черная туша, прицелы штурманов крепко вцепились в нее.

Пора!

Прилуцкий сбрасывает торпеду первым. Локтюхин и Беспалов – секунду спустя.

Пошли, родные!

Доворачиваю чуть вправо, несусь к носу транспорта. С палубы тянутся огненные нити, наши стрелки отвечают тем же.

– Ура!

Оборачиваюсь. Огромный огненный фонтан подымается из недр транспорта.

– Ура, попали! – в один голос кричат Жуковец и Должиков.

Разворачиваюсь, чтобы разглядеть получше. Пожар, взрывы. Жаль, из-за темноты не можем сфотографировать. Смотрю на часы – двадцать десять.

– Штурман, запиши.

Через двадцать минут почти прямо под собой обнаруживаем еще один конвой – танкер с охранением, идет на Севастополь. Удивительно, с кораблей не стреляют, будто знают, что мы без торпед и бомб. Диктую Должикову радиограмму на землю.

В полночь на аэродроме нас первым встречает майор Шевченко.

– Потопил?

– Потопили, товарищ майор!

– Дай я тебя поцелую, хлопец!

Перецеловав весь экипаж, обнял в темноте и встречавшего нас, как всегда, Белякова.

– Так я же не летал, товарищ комиссар… – неловко освободился из объятий застенчивый Михаил.

– Тем более! – нисколько не смутился своей ошибкой замполит. – Значит, еще больше пережил, чем они. По себе, брат, знаю!

23 апреля с рассветом все экипажи были уже на аэродроме. Дежурства как-то сами собой отменились: полк поредел, работа находилась всем.

Начальник разведслужбы майор Конзелько обошел эскадрильи со ставшей уже обычной вестью: противник активизировал перевозки на море. Сколько их можно активизировать? Воздушная разведка в последнее время обнаруживала до десятка конвоев в сутки. Авиация флота наносила удары на всем протяжении коммуникаций от Крыма до румынских портов Сулина и Констанца. В радиусе ста восьмидесяти километров действовали все ее виды, до двухсот восьмидесяти – пикирующие бомбардировщики, далее – наша минно-торпедная авиация. На море в прибрежной зоне врага встречали торпедные катера, вдали от баз – подводные лодки.

Майор Шевченко на политинформации рассказал:

– Недавно член Военного совета Черноморского флота контр-адмирал Илья Ильич Азаров подводил итоги за десять дней боев в Крыму. Знаете, какую оценку он дал нашей работе? "В операции по освобождению Крыма основной ударной силой являются военно-воздушные силы флота". Думаю, что это не только его личное мнение.

– Да, вот еще, – достал из планшета листок. – Информация штаба ВВС. "22 апреля авиация Черноморского флота нанесла тяжелые повреждения эскадренному миноносцу "Р. Фердинанд", потопила танкер «Оссаг», транспорт «КТ-26» и другие корабли противника". Это в масштабе флота. Что же касается непосредственно нашего полка, то последним примером смелых и слаженных действий является боевой вылет экипажей старших лейтенантов Минакова, Жесткова и Дурновцева, потопивших вражеский транспорт и отправивших на дно моря сотни фашистских оккупантов. Противник всеми силами старается вызволить из крымской мышеловки как можно больше своих солдат, чтобы использовать их на других фронтах. Помните, гвардейцы! Каждый отправленный вами на дно моря гитлеровец – это спасение жизни одному нашему бойцу!

С таким напутствием мы разошлись по стоянкам. Вскоре поступило и первое разведдонесение.

В воздух ушли наши соседи по аэродрому. Пятерке бомбардировщиков 36-го полка предстояло нанести удар по транспорту водоизмещением три тысячи тонн, двум тральщикам и двум сторожевым катерам. Ее прикрывали шесть истребителей 43-го авиаполка.

Группу еще на подходе встретили «мессершмитты»: немцы применили здесь впервые на Черном море новый пушечный истребитель. Завязался воздушный бой. Бомбардировщикам удалось прорваться к кораблям и под сильным огнем зениток сбросить около трех десятков бомб. Но прицельного удара не получилось, ощутимых потерь конвой не понес.

Вечером поступил приказ командования ВВС ЧФ: уничтожить плавсредства противника в Южной бухте Севастополя, между пристанью III Интернационала и элеватором. По данным разведки, там скопилось до сорока различных кораблей и судов.

Пошел сильный дождь, аэродром раскис. Девять самолетов с неполной нагрузкой – по десять стокилограммовых фугасных бомб – в сумерках, увязая в грязи, выруливали на полосу, тяжело отрывались от земли. Уходили прямо на юг, без традиционного круга над аэродромом: ночной полет, экипажи действуют в одиночку. Александр Жестков, Валерий Федоров, Иван Киценко, Александр Дарьин, Федор Федоров, Иван Дурновцев, Андрей Алфимов… Для Андрея это был первый боевой вылет после рокового 18 апреля – на новой машине и с новым стрелком-радистом.

Несмотря на сильный огонь зениток, опытные штурманы Локтюхин, Малышкин, Галухин, Басалкевич и другие сумели прицельно сбросить бомбы. Разрывы легли у причалов Южной бухты, Морзавода, Пассажирской пристани.

– Теперь очередь за вами, – отправляясь на отдых, напутствовал меня Жестков. – Мы распугали фашистских лягух, они поползут из бухт в море. А там их ждут наши торпедные катера…

Двум экипажам – майора Корнилова и моему – предстояло осветить выходы из порта и тем самым обеспечить действия катеров.

Первым взлетел Александр Васильевич, через полтора часа – я. Расчет прост: на машине двенадцать САБ. Каждая бомба, после ее сбрасывания, освещает местность в течение семи минут.

Пришли в район Херсонесского маяка в час ночи. В порту суматоха уже улеглась, справа, в стороне суши, скобой мерцают вспышки орудийных выстрелов.

– Ключи к воротам Севастополя подбирает "бог войны", – как всегда, первым находит слова Жуковец.

– С суши открыть, с моря закрыть, – дополняет Должиков. – Это уже нам, вместе с флотом.

Прилуцкий молчит. Напряженно всматривается в блистер.

– Находимся в десяти километрах от Севастопольской бухты. Так держать!

Сбрасывает две бомбы. Под нами огромное световое пятно.

– Хорошо горят!

Через двенадцать минут заход повторяем. Снова серия из двух бомб…

Работу закончили в три пятнадцать. Противодействия не было, хотя мы и ждали вражеских истребителей. Ведь аэродром их рядом, у Херсонесского маяка.

– Порядок, Николай?

– Что касается нас… Остальное за Проценко и Дьяченко.

– Ну, за теми не пропадет!

Это командиры бригад торпедных катеров – знаменитые фамилии. В приказах их то и дело ставят друг другу в пример. Как и нам – их обоих. Или наоборот. Дерзко действуют, изобретательно, только за последние дни отправили на дно несколько вражеских кораблей.

Сели уже без прожекторов.

– С рассвета до рассвета… – вздохнул, расправляя спину, Прилуцкий.

– "Горячие денечки"!

– Кабы только денечки…

– Ну дак, кино… – От усталости у нас еле ворочались языки. – Ничего, сейчас прижмем…

"Жать" пришлось не больше двух часов. Снова посыльный, вызов на аэродром.

Поджидая полуторку, любовались природой. Весна в полном разгаре, хаты утопают в бело-кремовом цвету яблонь, тонкий волнующий аромат плывет над селом. Вот-вот дрогнет, отдернется занавеска в открытом окне напротив, выглянет девушка, розовая со сна: "Цып-цып-цып…" – будто нас и не видя. "Кваском не угостишь, красивая?" – "Вон из криницы водички попейте! Вечером заходьте, узвар из вишни сварю. Обещайте, прийдете?"

Да… Хорошо, что ни цыпок тех нет, ни вишни. Тьфу ты, брякнешь спросонья, чего ж тут хорошего… Хорошо, что не требуют обещанья? Тоже глупость, и вообще… Нереальное положение. Стоишь молодой, здоровый, в солнечном мире и тишине, в праздничном этом, венчальном цветенье. А обещать ничего не можешь. Вернуться – ни вечером, никогда…

Успели как раз к постановке задачи.

– Воздушной разведкой обнаружен конвой противника, идущий из Севастополя, – как по книге, читал майор Немировский. – Два транспорта и пятнадцать кораблей охранения. Задача – уничтожить транспорты. Удар наносится шестеркой торпедоносцев и двумя пятерками бомбардировщиков. Ведущий обеих групп капитан Чупров. Он же ведет первую пятерку бомбардировщиков. Общее прикрытие – четыре истребителя 43-го авиаполка. Начало взлета в девять часов пятьдесят минут. Последовательность, порядок сбора, следования по маршруту и боевых действий в районе цели определит…

В первой пятерке, с Чупровым, шли летчики, недавно пополнившие нашу эскадрилью.

– Возьмите заместителем, – полушуткой обратился я к комэску: наш экипаж в приказе упомянут не был.

– Еще как взял бы, – вздохнул Иван Устинович, – да разве дадут. С минуты на минуту могут поступить новые разведданные. Хочешь помочь – обойди-ка ребят, приободри.

Да, серьезное это дело – боевое крещение. Задание такое, что без воздушного боя не обойтись. Четыре ястребка на шестнадцать тяжелых боевых машин, действующих группами…

Первый новичок – старший лейтенант Николай Зайцев. Вообще-то не новичок в воздухе, но пороху, как говорится, не нюхал. Назначен по штату к нам замкомэском. Поди разгадай эту штатную кухню. Вообще-то парень ничего, будет боевой летчик, если…

Остальные и вовсе зеленые – Шарловский, Гринин, Тарасов. Держатся хорошо, однако опытному взгляду заметна напряженность.

– Строй держите, ребята! Особенно, если «мессеры». Угадывайте маневры ведущего, помните, с кем летите. Иван Устинович не подведет!

Что еще скажешь? Я вот сто семьдесят раз вылетал и, как видите, цел? А сколько их на моих глазах с первого раза…

– Главное, не дрейфить, ребята!

Поднялись, построились, полетели.

Группу торпедоносцев поднял Валерий Федоров. Опытный, смелый летчик, один из немногих оставшихся ветеранов полка. С ним в паре Иван Дурновцев. Вторая пара – Жестков и Виктор Токарев. Третья – Алфимов, Синицын.

Через час ушли в воздух пять бомбардировщиков А-20. Их повели комэск Александр Лунин со штурманом Яковом Ткаченко. За счет более высокой скорости они должны прийти к цели одновременно с нашими.

О том, как все вышло на деле, потом рассказали Аглотков и Жестков.

Опытный штурман Аглотков на конвой вывел группу с ходу. Истребители завязали бой с «мессершмиттами». По сигналу Чупрова торпедоносцы попарно, а бомбардировщики пятерками вышли в атаку.

Впереди в кильватер шли два транспорта. Их охраняли три сторожевых корабля, две быстроходные десантные баржи, два тральщика, восемь катеров – сила!

Чупров с Аглотковым повели свою пятерку на второй транспорт, оставляя первый торпедоносцам. С кораблей открыли бешеный огонь. Новички занервничали. При подходе к цели, на боевом курсе, от прямого попадания снаряда самолет Зайцева накренился с разворотом влево. Его ведомый Шарловский не успел отвернуть, врезался в подбитую машину. Оба бомбардировщика горящими упали в море. Три человека из двух экипажей успели выпрыгнуть с парашютами…

Федор Аглотков метко сбросил бомбы. За ним – двое оставшихся ведомых. Одна двухсотпятидесятикилограммовая угодила в транспорт. Взрыв зафиксировали фотоаппараты.

Пятерка А-20 потопила сторожевой корабль. Исход удара должны были решить торпедоносцы. Противник разгадал замысел и перенес весь огонь на них.

Пара Жесткова (ведомый Токарев) сразу попала под ураганный огонь. Трассы «эрликонов», разрывы стеной перекрыли путь. Под шквальным огнем находились и остальные две пары машин, несущие к цели торпеды с разных направлений.

Маневрируя, экипажи упорно выходили на боевой курс. С каждой сотней метров огонь становился все плотней и прицельней. Плоскости самолетов засквозили пробоинами…

– На боевом! – доложил командиру Локтюхин. Конец маневрам. Высота тридцать метров, под фюзеляжем вода кипит от осколков снарядов и пуль. У самолета Токарева отбита часть консоли, попадание в мотор. Машина кренится, трясется, как в лихорадке, штурвал вырывается из рук летчика, на доске все приборы сливаются в одно пятно. Ранен стрелок-радист. Искалеченный торпедоносец не сворачивает с боевого курса…

– Сброс! – докладывает Жесткову Иван Локтюхин.

– Сброс! – Илья Лапницкий – Токареву.

Миг, ради которого летели навстречу смерти. Резкий противозенитный маневр, самолет Жесткова прорезает строй вражеских кораблей. Токарев маневрировать не может: очередной снаряд попал в хвостовое оперение, отбил часть киля. Уходит в сторону, прижимаясь к воде. Сбрасывают торпеды Малышкин, Беспалов, Устюжанин, Скоромненко.

Транспорт маневрирует, пытается уклониться.

Взрыв…

– Переломился! Тонет! – докладывает командиру штурман Лапницкий.

– Ура! – кричит Токарев, изо всех сил удерживая над водой искалеченную машину.

Воздушные стрелки всей шестерки, проносясь над палубами кораблей, бьют из пулеметов по расчетам зениток, по рубкам, по сбившимся у бортов гитлеровцам…

Все! Тишина. Торпедоносцы вышли из зоны огня, стали набирать высоту, ложиться на обратный курс.

В самолете Токарева тишина наступила позже, а перед этим дрожь достигла такой силы, что казалось, машина вот-вот развалится на куски. А когда тряска вдруг прекратилась, самолет неудержимо потянуло в сторону. Токарев глянул на правый мотор и обмер: на нем не было винта. Чтобы выровняться, убрал обороты и у второго мотора.

Предстояло садиться на воду. Лейтенант подал команду экипажу приготовиться и как можно ровней спланировал на поверхность моря. Машина проскользила несколько десятков метров, остановилась, стала медленно погружаться. Экипаж выбрался на плоскость, надул резиновую лодку и столкнул в море. Но она, видимо, была пробита осколком, быстро обмякла, люди оказались в воде. Дело принимало скверный оборот: при такой температуре и волнении в три-четыре балла долго не продержишься…

Но тут над полузатонувшей шлюпкой и уцепившимися за нее людьми раздался рокот моторов. Александр Жестков видел все, что произошло, и не мог покинуть товарищей в беде, хотя и его машина была изрядно повреждена. Открытым текстом передал на берег о случившемся, вызвал дежурный катер. Приказал экипажу снять с себя спасательные жилеты, сбросить их потерпевшим вместе с резиновой лодкой. Но из-за ветра они упали в стороне. Ребята уже настолько закоченели, что не могли оторваться от своей шлюпки.

Жестков продолжал кружить над попавшими в беду друзьями. Горючего в баках становилось все меньше и меньше. Катер не приходил. Зато появилась немецкая летающая лодка «Дорнье-24»: очевидно, фашисты перехватили радиограмму. Чтобы отвлечь внимание, Жестков отошел в сторону. Покружившись и ничего не найдя, «Дора» удалилась. Видимо, фашисты решили, что экипаж потонул.

Наконец появился наш торпедный катер. Прошел мимо, тоже не заметив потерпевших. Жестков пробовал связаться с моряками по радио, но это не удалось. Тогда он снизился и прошел над катером, покачивая крыльями, требуя следовать за собой. Его поняли. И только когда Токарев с товарищами оказались на борту, Александр взял курс на свой аэродром. Как только приземлился, моторы тут же замолкли: в баках не осталось ни капли бензина…

В полку не знали, что Жестков остался ждать катера, и послали на поиск бедствующего экипажа самолет замкомэска капитана Трофимова. Тот встретил Жесткова, а затем и катер, уже подходивший к мысу Тарханкут. Сбросил вымпел: "Если не подобрали экипаж самолета, следуйте в квадрат 8694. Если подобрали, дайте зеленую ракету". Увидев ракету, поспешил в полк с благой вестью. Но ее уже принес Жестков.

За спасение товарищей и потопление вражеского транспорта командир звена старший лейтенант Жестков и его штурман лейтенант Локтюхин одними из первых на Черноморском флоте были награждены орденом Нахимова, а воздушные стрелки сержанты Игумнов и Атарщиков – медалями.

Радость победы, горечь утрат…

Для двух экипажей первый боевой вылет оказался и последним.

Погибли старший лейтенант Николай Иванович Зайцев, лейтенант Константин Александрович Ивашин, младшие сержанты Николай Сидорович Лузганов и Иван Емельянович Ищенко.

Погибли лейтенант Евгений Васильевич Шарловский, младший лейтенант Ярослав Дмитриевич Рудюк, старшина 2-й статьи Василий Иванович Стрекаловский, младший сержант Иван Сергеевич Погребенный.

В семнадцать часов нас с Прилуцким вызвал комэск.

– Не удалось уберечь ребят, – Иван Устинович выглядел усталым и постаревшим. – Ладно, не утешайте. Война войной… Слушайте задание. Поведете четверку торпедоносцев. Обнаружен транспорт в четыре тысячи тонн в охранении семи кораблей. Взлет в восемнадцать, атаковать будете в сумерках. В прошлый раз это у вас хорошо получилось…

У начальника разведки взяли данные, проложили маршрут. Согласовали предварительное решение с ведомыми. С нами летят опытные экипажи – капитана Валерия Федорова, старших лейтенантов Киценко и Дурновцева. Нелегко найти корабли противника в полутьме, еще труднее – точно сбросить торпеды. Да и к самой полутьме подгадать надо…

Михаил Беляков помогает мне застегнуть лямки:

– Разреши, командир… На счастье!

– Ничего себе счастье! Парашют… Хочешь, чтобы я утопил твою старушку? Новую захотел, молодую?

– Что ты, что ты, командир! Типун тебе… Она же у меня не застрахована.

– И меня, брат, не застрахуешь. Над морем-то что он, твой парашют? С зонтиком к рыбкам…

– Тьфу, тьфу!

Выруливаем на старт. Нас провожают суровые лица однополчан. Да, день сегодня не назовешь счастливым.

Быстро взлетаем. Собираю группу, беру курс на запад. Под нами сплошной зеленый ковер, перед нами – клонящееся к закату солнце.

Проходим береговую черту. Дальше – четыреста километров над морем. Никаких ориентиров, голый расчет…

Нажимаю кнопку переговорного устройства.

– Николай! А что если пойдем на озеро Синое? Затем в виду берега, вдоль него. Правда, так будет легче перехватить их?

– Понял, согласен. Эврика, командир! Доверни вправо десять.

Да, нелегко выйти в нужную точку в полете над морем. Все зависит от навигационного мастерства. Курс, высота, скорость, ветер… Слагаемые пространства и времени. Точность и точность, контроль и контроль. Морякам куда легче, и то ошибаются в непогоду…

Вспоминаю училище, первые полеты. Гордость свою морской формой, званием… Первый, единственный свой командирский отпуск на Новый год – сорок первый…

Голос Николая:

– Командир! Расчетное время точки разворота – двадцать пятнадцать.

– Понял. Время встречи с конвоем?

– Двадцать тридцать!

– Не округлял?

– Нет, командир, тютель в тютель!

– С фрицем договорился? Капитаном транспорта?

– Ага. Сказал, не обманет. Вечерком любит пускать пузыри.

Оборачиваюсь к ведомым. Идут как на связке, крыло в крыло.

Берег Румынии. Высота пятьдесят метров. Справа озеро Синое, затем Констанца. Внимательно вглядываемся в светлую полосу над горизонтом.

– Штурман, правда, слева дымы?

– А я что говорил? Посмотри на свой хронометр! Переваливаю самолет с крыла на крыло – внимание! Ведомые увеличивают интервалы, выстраиваются фронтом. Сближаемся. Все четче вырисовывается громадина транспорта, его борт прикрывают три корабля. Остальные скрыты сумерками.

– Должиков, Жуковец! Смотреть за воздухом! Ближе, ближе. Фашисты молчат. Головной сторожевик начинает что-то сигналить светом. Выясняет, чьи самолеты? Поздновато, пожалуй…

Ложимся на боевой, сближаемся до предела.

– Сброс!

Только тут корабли открыли огонь. Но уже сбросили торпеды Малышкин, Басалкевич, Королев. Борт транспорта вырос стеной, отворачивать поздно. Беру штурвал на себя, машина проносится над палубой, едва не по головам фашистов. Виртуоз Жуковец успевает полить их свинцом…

Оглядываемся. Огромное судно окутывается заревом – раз, другой…

– Ура! Ура!

Видимо, две торпеды угодили в борт. Столб пламени, дыма. Отойдя, делаем полукруг – убедиться. Транспорт оседает на нос, начинает погружаться в море…

На разборе было отмечено, что тактика комбинированного торпедобомбового удара начинает себя оправдывать. Высокую оценку получили действия нашей группы. Всем участникам обоих вылетов командир полка объявил благодарность.

Вместе с тем обращалось внимание на недостаточно обдуманный ввод в боевую деятельность прибывающих на пополнение необстрелянных экипажей.

На следующий день вечером нам с Киценко было приказано осветить подходы к Круглой, Северной и Камышовой бухтам Севастополя, где будут действовать наши торпедные катера.

Первым ушел на задание экипаж Ивана. Работал в течение девяноста минут. Затем мы сменили его. Сбрасывали по две светящие авиабомбы с промежутком в одну минуту. Интервал между сериями – двадцать минут.

В это время дальняя авиация начала массированный налет на причалы бухт Северной, Казачьей, Стрелецкой и Камышовой: она также принимала активнейшее участие в операции по срыву эвакуации войск противника. В районе Морского завода уже полыхал огромный пожар. В небе над городом фосфорически взблескивали разрывы зенитных снарядов, пересекались голубые лучи прожекторов. Десятки «фонарей», повешенных самолетами, и багровые вспышки рвущихся тяжелых бомб выхватывали из тьмы силуэты вражеских судов, мечущиеся между ними катера и буксиры.

– Хорошо работают! – со знанием дела отметил Прилуцкий. – Выжмут фашистов в море, а там наши катера…

Днем у нас в полку побывал офицер из штаба флота – согласовывал вопросы взаимодействия и связи. Рассказал, как действуют наши моряки. Было замечено, что во вражеских конвоях катера охранения не удерживают постоянных мест в строю, а ползают взад-вперед. Наши торпедные катера стали незаметно пристраиваться к ним в темноте, выбирали объект, давали залп и быстро скрывались. Не раз случалось, что после этого фашистские корабли атаковали друг друга. Испытанным тактическим приемом в ночных боях было выдвижение вперед катеров с реактивными установками. Внезапно открывая огонь, они отвлекали внимание гитлеровцев на себя, а тем временем торпедные катера выходили в атаку. Таким способом в одну из последних ночей были потоплены три транспорта и самоходная баржа.

26 апреля – прощальный день. Эскадрилья «бостонов», базировавшаяся на нашем аэродроме, улетала на Север вместе со всем 36-м минно-торпедным авиаполком, нашим собратом по боевому назначению.

Для меня это был родной полк. Первый мой фронтовой отчий дом. В нем я получил боевое крещение, сделал первые пятьдесят вылетов. Время было тяжелое, лето сорок второго, враг рвался к Волге, к Кавказу, мы забыли о своей морской форме, летали над сушей, над задонскими, Сальскими, кубанскими степями, над дорогами Новороссийска, перевалами Главного Кавказского хребта. Наносили удары по мехколоннам и переправам, скоплениям войск и железнодорожным узлам. Летали днем и ночью, по два, по три раза в сутки, возвращались на изрешеченных, ковыляющих в воздухе самолетах, наскоро латали их и вылетали опять…

Осенью полк ушел в тыл на переформирование, оставив восемь боеспособных экипажей и тринадцать годных машин в наследство своему боевому собрату – 5-му гвардейскому минно-торпедному авиаполку. Теперь от той восьмерки остался в строю лишь один экипаж, а вернее, один командир экипажа, поскольку Прилуцкий, мой старый однополчанин, стал летать со мной уже здесь, а Должиков и Жуковец были и вообще из гвардейцев.

Тридцать шестой вернулся через полгода, заново укомплектованный и пополненный. Немного оставалось в нем старых друзей, но тем они были дороже.

Две разные части, две родимые семьи. Вдвойне радость побед, но и горечь утрат двойная…

Месяц с лишним назад, 19 марта, в воздух поднялись четыре торпедоносца соседей. Экипажи Евгения Смирнова, Василия Романова, Петра Клячугина и Михаила Романцова получили задачу атаковать большой вражеский конвой – два крупных транспорта и двенадцать кораблей охранения. Корабельная артиллерия встретила самолеты ураганным огнем, но ни один из них не свернул с боевого курса. Сброшенные торпеды попали в цель. При выходе из атаки самолет Романова был подбит, загорелся и вместе с экипажем упал в море. Следом в морскую пучину погрузился атакованный им транспорт с техникой и несколькими сотнями гитлеровцев.

Самолет Смирнова получил серьезное повреждение. Летчик пытался дотянуть до берега, товарищи сопровождали его. "Не дотянул…"– доложили вернувшиеся Романцов и Клячугин. По их осунувшимся щекам скатывались не то капли пота, не то скупые мужские слезы…

Через час Романцов вылетел на тот же конвой в составе пятерки бомбардировщиков. На этот раз не дотянул он сам.

Когда пятерка легла на боевой курс, в его машину попал снаряд. Левый мотор загорелся. Романцов остался в строю и метко сбросил бомбы. Стал разворачиваться. В этот момент из-за облаков вынырнули два «мессершмитта», напали на подбитый самолет. Объятый пламенем он пошел со снижением в сторону своего аэродрома. Держался долго. Сел в море в двух километрах от берега. Спастись экипажу не удалось…

Всех этих ребят я знал по совместной боевой работе. С Василием Романовым летали в одном отряде еще в Ейском военно-морском авиационном училище. В сороковом году вместе окончили его, вместе служили на Тихоокеанском флоте. Затем памятная встреча на аэродроме под Новороссийском осенью сорок третьего. Василию удалось вырваться на фронт на год с лишним позже меня, он горел желанием проявить себя в боях…

Вместо улетевшего тридцать шестого в дивизию прибыл 13-й Краснознаменный гвардейский авиаполк. Стал также базироваться на одном аэродроме с нами. Он был преобразовав из 119-го разведывательного полка, имел большой опыт и славные боевые традиции. Воевал на Черном море с первых дней войны, имея на вооружении тихоходные фанерные летающие лодки МБР-2. После присвоения звания «гвардейский» был направлен на переформирование, получил самолеты А-20Ж и, переучившись на них, вновь вернулся на родной флот.

С 27 апреля по 1 мая над Черным морем господствовал мощный циклон. Несмотря на это, мы были в готовности в любую минуту вылететь на удары по врагу.