355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Ян » Том 1 » Текст книги (страница 25)
Том 1
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 22:36

Текст книги "Том 1"


Автор книги: Василий Ян



сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

ПРЕСТУПНЫЕ РЕЧИ

– Поговорим теперь о деле, о котором здесь все только и твердят. – Бесс сделал знак пальцем, украшенным перстнями, чтобы мальчики подлили еще вина. – Мои верные помощники спорят о том, придет ли в нашу мирную страну преступный царь Искандер. Одни говорят, что он непременно направится сюда, другие же убеждены, что он уйдет в Индию.

– Разве можно думать иначе! Конечно, он уйдет в Индию! – подобострастно зашептали все сановники.

– Он даже не дойдет до Индии, – заявил один из них.

– Почему не дойдет? – строго спросил Бесс и повернулся к сказавшему.

Сухой старик сидел неподвижно, вытянув на коленях ладони рук.

– Я видел одного нашего купца, перебежавшего из лагеря Двурогого. Он говорит, что у киликасов постоянные заговоры и бунты, что Искандер боится за свою судьбу и окружил себя громадной стражей, казнил нескольких самых близких друзей и начальников. Может быть, Двурогий уже убит. Если он жив, то ему приходится больше думать о собственном спасении, чем о новых походах. Как стрела, долетевшая до своей цели, падает, так и Двурогий, истощив все свои силы походом через Персию, погибнет у подножия Седых гор.

Бесс поднял руки. За ним все протянули руки к безоблачному небу, синевшему над серыми стенами.

– О вы, древние хранители нашего великого царства! – протяжно, нараспев проговорил Бесс. – Вы оберегали многие тысячелетия нашу страну, чтобы мы смогли владеть и управлять всем миром. Вы теперь наслали на нашу родину злого сына змеи и Аримана, чтобы наказать нас за неверие и непочтительность к богам. Этот Двурогий наказал нас, как бич наказывает нерадивого раба. Теперь гнев богов кончается, и мы начнем восстанавливать разоренную страну, строить снова разрушенные храмы и дворцы. С востока восходит солнце, и с востока придет возрождение замученной Персии! – Бесс был взволнован, и слезы покатились по щекам.

– Ты великий, ты спасешь нас! – восклицали сановники. – Целуем край одежды твоей. Поведи наши смелые войска на Двурогого. Мы погоним его, как бешеную собаку, до самого моря, где он утонет!

– Молитесь и верьте! – воскликнул Бесс, протягивая руки своим приближенным, и они все подбегали к нему, падали на колени и целовали край его парчовой одежды. – Слушайте, что я решил сделать. Я издам приказ, чтобы все жрецы молились о нашей победе и днем и ночью.

– Верно! Верно! Это очень важно! Будем молиться.

– Я здесь вижу много мудрых сановников, знающих трудную науку управления государством. Через далекие равнины, горы и пустыни они с опасностью пробирались ко мне среди отрядов наших врагов. Все эти ценные люди представляют то ядро, из которого загорится пламенем слава дорогой нам Персии. Они составят Царский совет возрождения и управления государством.

– Это мудро, это велико, это достойно царей древности! – восклицали сановники, и каждый надеялся, что он станет членом этого совета.

– Кроме того, мы должны позаботиться о воспитании нашей молодежи. Нужно сейчас же устроить школы, где будут воспитываться дети князей и высших сановников. В этих школах они будут учиться воинскому искусству, езде верхом, метанию копий и будут посещать суды, чтобы знать, как решать дела.

– Ты все предвидел, ты обо всем подумал! – восхищались сановники.

– Нужно еще многое сделать! Сделаем возлияние богам и выпьем за то, чтобы отсюда, из Мараканды, началось возрождение Персии.

Бесс обвел всех взглядом, полным растроганной нежности, и остановился на Спитамене. Тот сидел на коленях, глаза его скосились, рот искривился горькой насмешкой, и он, растопырив ладонь левой руки, что-то считал по грубым, загорелым пальцам.

– Отчего у гостя чаша полна вина? Отчего он не пьет? И что он считает?

Будакен, только что выпивший чашу за возрождение Персии, покосился на Спитамена.

– Мой проводник-переводчик видел много народов и прошел много стран, – сказал Будакен. – Может быть, он мог бы рассказать нам что-нибудь ценное? Например, о родине Двурогого?

– Скажи нам, а мы послушаем! – ответил Бесс.

Все затихли и со снисходительным презрением уставились на неведомого, бедно одетого спутника скифского князя. Что может сказать этот измеритель больших дорог, наглотавшийся пыли, – сказать им, правителям сатрапий.

– Что же ты молчишь, говори! – сказал дружелюбным голосом Оксиарт, вспомнивший, что Спитамен удержал руку Будакена словами: «Послов не убивают».

Спитамен медленно произнес:

– Я высчитываю, через сколько дней Двурогий будет здесь, в Мараканде.

На мгновение воцарилась тишина, затем она сразу прорвалась шумом и криками:

– Что он сказал? Кто он? Он не верит в спасение Персии?

Голова Бесса сразу втянулась в плечи; он глядел помутневшими, испуганными глазами на странного для него человека, который сказал именно то, о чем Бесс неустанно думал дни и ночи, никому не решаясь высказать свои опасения.

– Замолчите! – воскликнул Бесс. – Пусть он говорит. Почему ты думаешь, что Двурогий может пойти сюда, на Сугуду?

– Двурогий может пройти всюду, где его никто не задержит.

– Но войска посланы ему навстречу и во всех проходах стоят наши отряды.

– А кто должен задержать Двурогого? Кто должен подставить свою грудь, чтобы откинуть его назад?

– Кто? О чем ты спрашиваешь? Мы! – закричали сановники.

– Нет, вы свою грудь ему не подставите. Вы будете писать законы, а удерживать врага будут ваши пастухи и пахари.

– Вы слышите, что он говорит? – зашипели сановники. – Да он опаснее Двурогого! Он не наш! Нужно разузнать хорошенько, что это за человек. Да это, наверно, лазутчик Двурогого: и в глаза не смотрит, и косится на кончик своего носа.

Бесс заговорил опять громким, властным голосом. Снова он сидел, как царь царей, выпрямившись и ухватившись за ручки кресла пальцами, украшенными сверкающими алмазами.

– Мы можем весело посмеяться сегодня – так меня развеселил этот человек, скосивший глаза, точно на конце его носа сидит скорпион. Ты, вероятно, наслышался женских россказней о Двурогом и его воинах и поэтому трусишь. Не бойся, войск у нас довольно! Одних согдских воинов в три раз больше, чем всех войск Двурогого. Наши войска сыты, хорошо одеты, они у себя дома, поют песни и пляшут. А войска киликасов мерзнут в горах. Ты, вероятно, никогда не видел яванов. Они такие же люди, как мы, и наш прославленный бактрийский всадник может копьем проколоть сразу нескольких яванов.

Спитамен процедил сквозь зубы:

– Я хорошо знаю яванов-эллинов и не раз стегал их плетью так, что они разбегались от меня, как испуганные поросята.

– Да он еще и хвастун! – воскликнули все. – Где ты смог хлестать плетью этих разбойников?

– Нас было триста скифских всадников. Мы поддерживали порядок и спокойствие в главном городе яванов Афинах. [220]220
  В Афинах был отряд скифов (государственных рабов), поддерживавший порядок.


[Закрыть]
Они любят так много говорить, что если два явана заспорят, то их уже не разогнать, к ним пристают еще четверо, затем восемь, и скоро целая площадь спорит о том, кто выше и сильнее – Афины или Спарта. Только скифские всадники были способны разогнать такую крикливую толпу, и нас нарочно держали для этого.

– Ты, наверное, умеешь даже говорить по-киликасски, если жил в Афинах? – спросил вкрадчиво Датаферн.

– Да, умею.

– О, ты можешь оказаться нам очень полезен, – сказал Бесc. – Если князь Будакен тебя отпустит, ты будешь переводчиком в Бактре. Если ты уже бил яванов, то отправься на границу и поймай нам их несколько. Мы бы уж заставили этих болтунов рассказать все, что нам нужно. Теперь же, верные сыны Авесты, пойдемте смотреть жеребцов, которых привел из сакских степей славный князь Будакен.

Окруженный свитой и телохранителями из отряда «бессмертных», Бесс прошел в небольшой сад. Посреди стоял шатер из белого войлока, подбитый красной подкладкой. Вокруг шатра были привязаны к столбам любимые жеребцы Бесса. Слуги стояли около с большими подносами. На них лежали ломти спелых дынь. Бесс остановился около двух жеребцов Будакена. Один был золотисто-желтый, другой светло-серый в яблоках, с белым хвостом и гривой. Бесс при почтительном молчании сановников стал кормить коней ломтями дыни, затем он сделал знак Сатибарзану и отошел с ним в сторону.

– Этого проводника награди деньгами, чтобы он ничего не подозревал. Отправь его сейчас же в Бактру с отрядом всадников. Прикажи, чтобы они не спускали с него глаз и по пути надели на него цепи. В Наутаке надо подвергнуть его пытке и выведать, не лазутчик ли он.

С деланно радостным лицом Бесс вернулся к Будакену и стал ему рассказывать, какие он хочет построить каменные мосты через все реки и странноприимные караван-сараи на всех больших дорогах.

– Времени еще достаточно, – говорил Бесc. – Ты, князь, будешь вскоре пировать на моей свадьбе. Дочери согдских и бактрийских князей станут женами царя царей, и я повезу их с собой в Сузы. Разве согдские князья не станут после этого опорой царского трона и первыми вельможами в Персидском царстве? Разве они не станут править отсюда всем миром?

НОЧЬ В УЩЕЛЬЕ

Когда Будакен вернулся в загородный сад Талиссия, его там уже ждали персидские сановники. Они привезли подарки от Бесса: несколько бронзовых блюд и кувшинов со сценами охоты львов на оленей. Привезли также большой персидский ковер; он изображал цветущий весною луг в виде множества искусно сплетенных цветов и листьев, а также самый ценный для него подарок – большую кольчугу искусной работы, сделанную из стальных пластинок и колечек.

Приехал Сатибарзан и, оставшись наедине с Будакеном, стал настойчиво расспрашивать его, на каких условиях саки могут немедленно прислать сто тысяч всадников, чтобы начать борьбу с Двурогим.

– Если саки нападут на дороги, по которым идут подкрепления царю Искандеру из Суз и Экбатаны, то войска этого разбойника будут отрезаны, лишены поддержки, и тогда всех яванов легко будет передавить, как щенков, в ущельях Дрангианы.

Скифские воины сидели отдельно от князей, вокруг костра, где над раскаленными угольями на вертелах жарились бараньи туши. Кидрей раздувал плетенкой уголья и поворачивал мясо, с которого стекал жир, шипел и вспыхивал, падая на огонь.

Спитамен объяснял:

– Меня посылают к Седым горам. Требуют, чтобы я им поймал пару киликасов. Им не понравилось то, что я им сказал. Они взбеленились, точно испуганные гуси. Мне дают двадцать всадников или меня передают им – не знаю. Боюсь только, не поручено ли им придушить меня по дороге.

– Мы поедем за тобой, – сказал Кидрей.

Спитамен подумал и согласился.

– Если вы поедете следом за мной, то мы встретимся около переправы через Окс. Там всегда задержка: не хватает лодок для перевозки путников. Поберегите моего коня. Если Бессу нужно, чтобы я пробрался к Седым горам, он коня даст. А если он хочет от меня отделаться, то зачем погибать доброму коню?

* * *

Утром двадцать всадников выехали из Мараканды по большой торговой дороге, ведущей к Бактре. Спитамен был среди них.

Начальник отряда, тощий и костлявый сотник, сидел молчаливо на коне, угрюмо глядя исподлобья. Он покрикивал на других всадников, не позволяя им отдаляться от отряда. Спитамен ехал в середине. Несколько всадников неотступно его окружали.

Весь день ехали мимо тщательно возделанных полей с густыми зелеными посевами джугары и пшеницы.

По пути попадались похожие на небольшие крепости усадьбы князей. Поселки крестьян состояли из маленьких хижин, сложенных из камней и смазанных глиной. Громадные, похожие на волков собаки с яростным хриплым лаем прыгали и пробегали по глиняным заборам.

Всадники заезжали на бахчи, выбирали лучшие дыни и арбузы и ели их, не слезая с коней, топча грядки.

На коротких остановках в селениях сотник стегал плетью старшину, покорно склонявшего голову.

Испуганные крестьяне приносили в плетенках ячмень для коней, горячие хрустящие лепешки и кувшины с молоком.

Вечером, когда солнце легло на гребень гор и их вершины стали рыжими, отряд остановился около ручья, протекавшего между скалами. Место было мрачное, безлюдное. Несколько кривых стволов можжевельника и фисташек кое-где прицепились по склонам гор. Селение осталось далеко позади.

Затрещало несколько костров, и сизый душистый дым стлался по земле. Начальник отряда стал еще грубей и закричал на Спитамена, когда тот вздумал подыматься по горе. Спитамен, не обращая на него внимания, поднялся выше. Остановившись на выступе скалы, он осматривался кругом. Сотник ругался, требуя, чтобы «дорожный бродяга» не колдовал и не призывал на воинов чуму.

Спитамен окинул взглядом горы и заметил направление ущелья – по склонам его зеленой щетиной росли ели. Тропинка бежала зигзагами к вершине горы. «Там перевал и спуск», – подумал он.

Несколько воинов, ругаясь, вскарабкались на скалу и набросились на Спитамена.

– Вы чего взбесились? – крикнул Спитамен, рванулся и в несколько прыжков оказался около костра. Здесь он опустился на колени на войлочном потнике и застыл в неподвижной позе, точно молясь.

Воины с опаской подошли к странному для них охотнику. Он не сопротивлялся, когда они ему вязали сыромятными ремнями руки за спиной. Он только начал дрожать мелкой дрожью, и зубы его стучали.

Ночь быстро закутала горы темно-лиловыми тенями, и в свете пылающих костров закраснели ближайшие камни и кусты.

Спитамен продолжал дрожать. Он метнул несколько косых взглядов на воинов, рывшихся в его переметных сумах и деливших между собой, бросая игральные кости, его лепешки, чашку и цветную рубашку.

– Чего дрожишь? – сказал молодой безусый воин. – Боишься смерти? От нее не убежишь…

– У меня в левом сапоге есть кошелек с серебром, – сказал охотник. – Возьми его себе, только за это прикрой меня своим плащом. Сегодня меня трясет лихорадка: каждый тринадцатый день она прилетает мучить меня.

Юноша пошарил за голенищем мягкого сапога Спитамена и вытащил оттуда кошелек. Он набросил на связанного свой белый войлочный плащ. Постепенно дрожь уменьшилась, и Спитамен затих.

Сотник точил черным камнем свой широкий тяжелый меч и говорил помощнику-дефтадару, сидевшему рядом:

– Сейчас его убивать не следует: если теперь душа его выскочит из тела, она начнет летать всю ночь вокруг этого места и будет пить кровь заснувших. Мы с ним разделаемся на рассвете, перед отъездом. Пусть часовые сидят на полах его плаща, а один будет стеречь коней.

Ночь тянулась долго. Часовые подбрасывали ветви можжевельника. Где-то во мраке заливались визгом и хохотом невидимые шакалы. Летучие мыши чертили воздух.

Когда розовой шапкой заалела далекая вершина горы, засыпанная снегом, когда кони опушились серебристой пылью инея и костер, покрываясь пеплом, медленно потухал, один из сидевших на плаще Спитамена воинов очнулся ото сна. Ему послышалось странное клохтанье. Звук напоминал бульканье вина, вытекающего из меха. Другой часовой храпел, положив голову себе на колени.

Часовой встал, потянулся и увидел лежащую на земле голову сотника. Один глаз был закрыт, другой, прищуренный, как будто смотрел с усмешкой. Сотник лежал в стороне, раскинув руки и ноги, из горла с бульканьем вытекала кровь; голова была отсечена одним ударом.

Воин видел много смертей на своем веку, но он похолодел и в ужасе оглянулся кругом. Все спали: лошади, съевши весь корм, стояли без движения, понурив головы. Часовой стал толкать ногой спавших товарищей.

– Верные сыны Авесты, – шептал он, поглядывая со страхом на окрестные скалы, – беритесь за оружие, враг близко!

Воины подымались, спросонок плохо понимая, в чем дело. Все хватали копья, готовые биться со злыми духами, летающими в глухих ущельях. Перепуганные воины медленно подходили к голове своего начальника.

– Наверное, дорожный бродяга вчера наколдовал и призвал ночных духов, – шептали они между собой.

– Этого колдуна убивать не следует, мы его живьем привезем в город. Там вытряхнут его из шкуры!

Один воин ткнул копьем неподвижную фигуру Спитамена. Белый плащ, стоявший коробом, повалился.

Охотника под плащом не было. Он исчез. На том месте, где недавно все его видели, на камне сидел небольшой золотисто-желтый скорпион: загнув кверху коленчатый хвостик, скорпион пошевеливал ядовитым жалом, готовый и к защите, и к нападению.

– Дивы! Злые дивы в этом ущелье! – завопили воины. – Скорее прочь отсюда!

Дефтадар старался удержать обезумевших товарищей, но они ничего не слышали, отвязывали коней и мчались по дороге.

Дефтадар один остался около трупа. Его поразило, что исчезли меч сотника и его тяжелое короткое копье. Он нарубил веток можжевельника, снес их в одну кучу и положил на нее тело начальника.

Привязав на аркан коней сотника и Спитамена и вскочив на своего жеребца, Дефтадар быстро двинулся по ущелью вперед, по пути к Бактре.

ПУТЬ СПИТАМЕНА

В полумраке Спитамен бесшумно удалился от костра. Он вытер короткий меч сотника о хвою ветвей, засунул его за пояс и углубился в ущелье.

Зорким глазом охотника он вскоре нашел козью тропинку и стал подыматься вверх по крутизнам уродливо разбросанных скал. Вскоре он услышал топот коней и крики. Притаившись за кустами, он следил, как воины, с которыми он только что ночевал, пронеслись вскачь по ущелью.

Он подымался все выше, и когда забрался на первый скалистый отрог, то увидел впереди себя бесчисленные утесы и причудливо набросанные камни. Ущелья казались особенно мрачными, как бездонные провалы, и дымчатые туманы ползли оттуда к вершинам гор, быстро тая в косых лучах солнца.

Скоро он заметил на горе вереницу тонконогих серых ослов, нагруженных с обеих сторон тяжелыми мешками. До него доносились покрикивания крестьян, шедших с длинными ровными палками следом за ослами. Они привычной походкой подымались в гору и на спусках упирались палками, задерживая свой шаг.

Спитамен то карабкался, то сбегал по скатам, выбирая кратчайшие пути. Несколько раз он обгонял крестьян. Увидев неизвестного путника с копьем, они кричали друг другу «Тереч!» [221]221
  Тереч – берегись.


[Закрыть]
и выхватывали топоры с длинными ручками. Они настороженно смотрели на Спитамена.

– Кто ты, куда идешь?

– Идите с миром!

– Одинаково проходит и добрый, и злой. Но пусть будет так, чтобы имя твое мы помянули добром.

– Я зла не сделаю.

– Говорят, война близко, скоро и здесь будут гореть хижины и женщины рвать на себе волосы. Мы уходим подальше в горы. Нам был приказ от царя царей идти воевать. Зачем нам воевать? Прожить бы только!..

Крестьяне сами доставали из мешков высохшие лепешки и горсти изюма и давали незнакомцу. Обычаи не позволяли в дороге просить хлеба. Кто даст, так сам – от доброго желания. Видно же сразу, что у путника нет дорожного мешка и глаза горят, как у голодного волка.

Несколько дней шел Спитамен горами и все туже затягивал свой пояс. Однажды на рассвете он увидел широкую светлую полосу реки, окаймленной высокими густыми камышами. По ту сторону реки раскинулась равнина, и на горизонте едва были видны далекие зубчатые горы, дымчатые в утреннем тумане. Он понял, что это великая река Окс.

За рекой начиналась Бактра.

Спитамен обошел далеко кругом селение, лепившееся по склону горы. Внизу, среди камышей, он заметил полянку с ровными линиями грядок. Он решил там отдохнуть.

Спускаясь к берегу, Спитамен наткнулся на всадника. Седобородый старик ехал на коне, навьюченном мешками. Увидав перед собою незнакомца с копьем, старик пустился вскачь. Один мешок оборвался и остался лежать на дороге. Всадник взлетел на перевал и, остановившись, следил, что будет делать незнакомец.

Спитамен развязал мешок. В нем были тщательно сложены синие и шафрановые рубашки и шаровары. Старик, вероятно, был скупщиком одежд и материй, которые ткут горные крестьянки. Спитамен вытряхнул на дорогу все одежды и, свернув кожаный мешок, углубился в камыши.

Старик ждал на перевале, пока не подошло несколько путников. Присев на корточки, они долго спорили, потом все направились к тому месту, где лежали выброшенные одежды, и кричали, обращаясь к камышам:

– Выйди только сюда, бездомный бродяга! Много вас теперь, бездельников, шатается! Все бегут, не хотят защищать родную землю. Изрубим тебя топорами, вор, разбойник, сунься только к нам!

Спитамен пробирался через высокие камыши, с трудом вытягивая ноги из топкой, вязкой земли. Он добрался до поляны. Это была бахча, на которой, прячась в пышной зелени, желтели дыни, поблескивали арбузы и большие изогнутые огурцы. Здесь он нашел сухую кочку, разостлал кожаный мешок и упал на него, потеряв последние силы.

Он лежал долго. Солнце перевалило за полдень. Спитамен протянул руку и взял зрелую дыню. Рассек ее мечом и выпил оранжевый сладкий сок. Он ел ее маленькими ломтиками и прислушивался к звукам окружающей чащи.

Гибкие камыши в два-три человеческих роста тихо шелестели, покачивая верхушками с пышными седыми кистями. От порывов ветра шелест усиливался, и из разных мест доносились звуки, точно множество людей собралось кругом и шептало неведомые слова.

Спитамен снял с себя шерстяной армяк, холщовую рубаху, кожаные штаны, истрепавшиеся мягкие сапоги, портянки и разложил их на земле. Он пролежал на солнце весь день, пока верхушки камышей не зачернели на багровом небе и с реки не повеяло холодом и туманом.

Силы восстанавливались. Он оделся, обошел поляну. В конце ее уходила в камыши едва заметная тропинка.

Где-то затрещало, послышалось чавканье. Спитамен спрятался за камыши. Сквозь сетку стеблей ему были видны грядки поляны.

Из камышей показалась фыркающая громадная голова кабана, вымазанная грязью. Белели изогнутые клыки. Хитрые злые глазки зорко смотрели по сторонам. Кабан сильно потянул воздух, затем уверенно и грузно вышел на поляну.

За ним стремительно выбежали несколько больших и маленьких свинок и остановились в ожидании. Кабан поднимал рыло, нюхал воздух. Щетина на хребте поднялась гребнем. Потом кабан успокоился, и щетина на спине улеглась. Он сильно стал взрывать мордой рыхлую сырую землю. Свиньи забегали по грядкам и, разевая длинные узкие морды, звонко раскалывали арбузы.

Спитамен стоял неподвижно: он знал, что кабан – самое бесстрашное животное и первым бросается туда, где ему почуется опасность для стада.

Попортив много арбузов, свиньи успокоились и легли на бок, вытянув ноги. Один только секач грузно ходил по поляне, громко чавкая, иногда рывками взрывая землю. Вдруг кабан насторожился и тревожно хрюкнул.

Зашумели камыши, послышался треск сломанных стеблей. Все свиньи вскочили и запрыгали на месте, не зная, куда бежать. Из чащи вылетела могучим прыжком громадная туша, красная, с поперечными черными полосами, и обрушилась на одну свинью. Неистовый визг прорезал тишину вечера. Схватив свинью за загривок, зверь в несколько прыжков перелетел поляну и скрылся в камышах. Только длинный хвост и грязные задние лапы мелькнули на багровом небе.

Кабан и свиньи врассыпную бросились в другую сторону, ломая камыши. Одна свинья неслась мимо Спитамена. Метнув копье, он пронзил ее насквозь. Она кувырнулась и, взвизгивая, забилась в топкой грязи.

Спитамен выдернул копье, озираясь по сторонам. Но тигр не вернулся. Вдали раздавался еще треск ломавшихся стеблей, но вскоре все затихло.

Спитамен притащил тушу свиньи на поляну. Он рассек ее на части, вырезал почки и печенку и съел их теплыми.

Медлить было нельзя. Владыки камышей – тигр и кабан-секач – могли вернуться на место встречи. Спитамен направился по тропинке, оглядываясь и прислушиваясь, не хрустнет ли сзади него ветка под тяжелой лапой зверя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю