Текст книги "Пророчество: Пророчество. Враг моего врага. Понять пророка. Аз воздам."

Автор книги: Василий Горъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 77 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

…Первым на моем пути возник лежащий на соломенном матрасе со снайперской винтовкой у лица бородатый мужик в телогрейке поверх камуфляжа и зеленой бандане на черных, как смоль, волосах. Аккуратно, не потревожив и травинки, я возник за ним и, закрыв ему ладонью лицо и рот, одним движением рассек горло от уха и до уха. Придержав бьющееся в конвульсиях тело несколько секунд, я двинулся в сторону следующего бандита. Этот оказался внимательнее. Или чувствительнее: стоило мне подобраться метров на восемь, как он медленно повернул голову в мою сторону и пристально посмотрел практически на меня, прячущегося за стволом дерева буквально в пяти шагах! Несколько секунд он даже не моргал, а потом, видимо, успокоившись, приподнялся на локте и отпил глоток из снятой с пояса вместительной фляжки. А когда, на миг зажмурив от удовольствия глаза, он попытался повесить ее обратно и отвел глаза от кустарника, я бросил нож. Естественно, попал. В правый глаз… Второе тело ничком рухнуло на траву, отпустив душу хозяина в иной мир…

Третий и четвертый тоже не доставили мне хлопот: они просто дремали, видимо, ожидая команды старшего… А с пятым, оставшимся в одиночестве, не стал церемониться я: подобравшись достаточно близко и уже не опасаясь, что он кого–то предупредит своим криком, я угостил его вторым метательным клинком. В горло…

Обратно я вернулся прямо по тропе – ломиться по зарослям мне было лень – все равно в пределах слышимости в лесу не было ни души. Если, конечно, не считать моих товарищей, ожидающих моего возвращения у лесной опушки…

Не обнаружив в моих руках обещанных ушей, Гарик презрительно осклабился и, не удостоив меня даже словом, направился было в сторону поляны, но не дошел: Корень, не перестававший разглядывать в бинокль склоны ущелья, вдруг жестом подозвал его к себе.

– Да, там, за кустом, видна нога! – довольно громко сказал я, собирая свое снаряжение. – Я не стал нести уши, так как они оказались немытые… И вообще, если они тебе нужны, сбегай и собери сам… Там, как я и говорил, пять пар…

Ошарашенный Алонсо дико посмотрел на меня, потом, выхватив бинокль и, быстренько пробежавшись по правому склону, нашел указанное Корнем место и, не опуская бинокля, жестом отправил туда Костяна… А через пару минут вернувшийся боец подтвердил мои слова…

– Ты же говорил, что ты – пацифист? – поинтересовался зауважавший меня Костян, явно впечатленный увиденным.

– Я этого не говорил! – Пожав плечами, я закинул автомат на плечо и подошел к сидящему на корточках и ожидающему команду продолжить движение Корню. – Я сказал, что не умею стрелять…

– А разве это не одно и то же? – хмыкнул Шрам, но, посмотрев в мои смеющиеся глаза, добавил: – В твоем случае, видимо, нет…

…Скорректированный в связи с моим участием в операции план начали реализовывать в три часа ночи: нацепив приборы ночного видения, мы все одновременно двинулись в сторону заранее намеченных целей: я – к часовому, беспечно смолящему папиросу с марихуаной, Корень – ко второму, стоящему в секрете с противоположной стороны ущелья. Костян и Гарик направились к штабной палатке, а Корень пополз в сторону полевого дизеля–генератора, чтобы в случае чего отключить свет во всем укрытом маскировочными сетками лагере. Этот момент так и не наступил: оба часовых быстренько, но надежно расстались со своими жизнями, и наше передвижение по лагерю стало менее рискованным: судя по моим ощущениям, в четырех здоровенных жилых палатках и в яме рядом с дизелем спали практически все…

Первым делом, стараясь не шуметь, Корень и Шрам отодвинули в сторону сколоченную из тяжелых бревен решетку над ямой и посветили внутрь фонариком… Через мгновение из штабной палатки выскользнули Костян и Гарик и тоже поспешили туда же… Я стоял между жилыми палатками, отслеживая дыхание спящих, и лишь иногда поглядывал в сторону зиндана…

В свете тусклой лампочки, освещающей лагерь, голова первого спасенного узника показалась мне похожей на череп скелета: отрезанные губы не скрывали воспаленных десен и зубов, а отсутствие ушей и ожог на месте волос превращали лицо парня во что–то потустороннее… Мужчина, покачиваясь, отполз в сторону от палаток и без сил упал лицом в траву… Вслед за ним ребята вытащили еще шестерых изможденных пытками солдат, а потом, задвинув на место решетку, направились ко мне…

– Ее там нет! – шепнул мне на ухо Костян. – Она в какой–то из палаток. Мы решили валить всех! Ты как, с нами?

– Естественно! – Пожав плечами, я кивнул в сторону изуродованных солдат, медленно пытающихся отползти от лагеря подальше. – Тех, кто творит такое, надо уничтожать, как бешеных собак.

– Тогда слушай сюда! В лагере около пятидесяти бандитов… это все, что мы знаем… Давай так: начинаем с ближайшей палатки. Режем всех подряд. Как только находим девушку, то следующие просто минируем и потом уходим… Рискованно, но другого выхода нет!

– Подожди! – прошептал я ему на ухо. – А она разве одна?

– Что ты имеешь в виду? – удивленно уставился на меня прислушивающийся к нашему разговору Гарик.

– Судя по дыханию, вот в этой палатке как минимум две женщины, одна в той и в той! – Я показал, в каких именно. – Как вы в темноте определите, кто из них она?

– Шрам! Штабная палатка и оставшаяся жилая – на тебе, – приказал Гарик. – Минируй! Корень, Костян, Саша – вон та, правая… А ты идешь со мной! – Он прикоснулся к моему плечу и, выхватив из ножен клинок, легким неслышным шагом направился к ближайшей, туго натянутой брезентовой стенке…

Начав с противоположных углов от входа, мы методично уничтожали спящих боевиков: зажать рот, полоснуть по горлу, придержать… зажать рот, полоснуть по горлу, придержать… зажать рот… Тихие хрипы и биение тел заставляли гулко биться сердце. Абсолютно расслабленное и готовое к действию тело действовало само собой, а сознание фиксировало все звуки в округе, стараясь вычленить из них опасные. Но таких оказалось всего два: один раз неожиданно проснулся спящий у дальней от меня стены бандит, которого я практически мгновенно пригвоздил к палаточной стенке брошенным ножом, и второй, когда Гарик не удержал бьющееся тело, из–под которого на ящик с патронами гулко упала граната Ф–1, к счастью, никого не разбудившая…

Обе спящие девицы оказались не теми: оставив их досыпать привязанными к опорному брусу палатки, чтобы они ненароком не испортили нам «праздник», мы отправились дальше…

Там уже орудовали наши, видимо, быстрее управившиеся в своей…

Объект, молодая женщина лет двадцати пяти, с правильными, довольно симпатичными, восточного типа чертами лица, как и следовало ожидать, оказалась в последней зачищенной нами палатке. Истерзанная, окровавленная, но не сломленная; в изорванной, практически отсутствующей одежде, она умудрялась выглядеть полной достоинства и женственности! Освободив ее от наручников, которыми она оказалась прикованной к одному из лежаков, я помог ей завернуться в плащ–палатку и, на руках вытащив наружу, передал ее Гарику. Капитан одними глазами показал мне на ее босые ноги, и я вернулся в палатку, чтобы поискать что–нибудь похожее на ее обувь… Но не нашел… Так что к поляне метров за триста от лагеря, облюбованной нами для приема вызванных вертушек, ее пришлось нести на плече. Впрочем, как и почти всех спасенных из плена людей…

А через полчаса, полюбовавшись, как в воздух взлетают оставшиеся две, включая штабную, палатки, мы связались с Хасавюртом, уточнили время подхода бортов и спокойно занялись ранами все еще не верящих в свое спасение солдат и женщин…

В какой–то момент, глядя на этих истерзанных молодых ребят и девчонок, я вдруг ощутил, что и эта война тоже стала моей…

Глава 37

Приходько, вернувшийся в офис из больницы, сиял: Тимофеев пошел на поправку, медсестра Оля дала ему свой телефон и согласилась поужинать после работы. Кроме того, знакомый с Петровки слил ему информацию о предполагаемых заказчиках теракта за чисто символическую сумму в двести долларов: в общем, день удался… Открывая дверь в кабинет шефа, он поправил галстук и на всякий случай одернул костюм: Кириллов не переваривал расхлябанности и неаккуратности.

Шеф был не один: справа от него сидел чем–то крайне довольный Кормухин и пил коньяк. Из стакана.

– Садись! – кивнул в сторону ближайшего к себе стула шеф и тоже сделал неслабый глоток. – Коньяк будешь?

– По какому поводу пьем? – поинтересовался заметивший великолепное расположение духа начальника Приходько и потянулся к бутылке.

– Коренев отличился. Толковый парнишка! – хмыкнул довольный подполковник. – Нервы железные и нюх на неприятности… В общем, проверку прошел… Запускаем в работу… Дней через десять, наверное, – пусть отдохнет, развеется… – Отхлебнув еще, он закусил коньяк долькой лимона и продолжил: – Кстати, Семен, как там ваши переговоры в Гамбурге?

Приходько поморщился, вопросительно посмотрел на шефа и, увидев согласие в глазах Кириллова, осторожно ответил:

– Да пока никак!

– Ты позвони завтра своим партнерам и поинтересуйся их решением! – одними губами улыбнулся Кормухин. – Им уже объяснили, что вы – люди свои, проверенные… так что на контакт они пойдут… бегом… Только не забудьте, что мы – в доле…

Кириллов расхохотался:

– Если бы вы не слышали о моей репутации, вы бы, уважаемый Савелий Иванович, здесь не сидели бы! Естественно, мы о вас не забудем! Кстати, здесь есть ваш интерес? – Он показал на дипломат, небрежно брошенный на угол стола.

– Нет! Это все ваше!

– Отлично! – заулыбался Михаил Вениаминович. – Семен! Допьешь – отсчитаешь полтинник и отвезешь Кореневу. Я думаю, что он уже должен быть в больнице…

– Десять минут как доехал! – уточнил полковник, посмотрев на часы. – Отправьте парня отдохнуть хоть на пару дней. Ему не помешает…

– Да слышали мы, слышали! – поморщился Кириллов. – Я не против! Только на той неделе во вторник он мне будет нужен… А до этого, пожалуй, он может быть свободен! Понял, Семен?

– Да, шеф… – встав и направившись к дипломату, буркнул весьма довольный Приходько: мало того, что с Германией все начинало срастаться, так еще и в дипломате его наверняка ждала доля… Судя по гонорару Коренева, довольно солидная…

– Черт побери, и вправду денек удался! – Напевая себе под нос что–то бравурное, Приходько быстренько отложил в сторону пять пачек стодолларовых купюр, закрыл дипломат, положил деньги в карман и, попрощавшись с продолжающим пить начальством, вышел из кабинета…

Отставив в сторону недопитый коньяк, Кормухин неожиданно посерьезнел и пододвинул к Кириллову тонкую, лежащую до этого у него под локтем папку:

– Прочти, Вениаминыч! Большой босс решил, что ты достоин знать. И быть в доле… Тебе это интересно?

Пробежавшись по двум, скрепленным между собой листочкам, Кириллов удивленно поднял взгляд и ошарашенно хмыкнул:

– Ни хера себе предложеньице! Вы это серьезно?

– Ага! Три процента от дохода – твое!

– Черт!!! Алмазы!!! Вот это тема! А я тут херней страдаю, блин! Копейки тырю…

– Калькулятор дать? – улыбнувшись, поинтересовался полковник.

– Я и так уже прикинул! – поднял глаза депутат. – И за что мне этот подарок?

– Это не подарок, Миша! Это труд. Довольно тяжелый и опасный. Если есть хлебная тема, то, конечно, есть и конкуренты! И решать с ними бескровно получается не всегда… Так что в нашем предложении есть риск, и немалый!

– Что я должен делать? – перебил его Кириллов. – Я понимаю все, и не мальчик! Правила игры есть правила игры… Я – согласен на риск! А теперь подробнее, ладно? – На миг отвлекшись от собеседника, он нажал на селекторе клавишу вызова секретаря и, дождавшись ее ответа, рявкнул: – Меня нет ни для кого! Абсолютно! Понятно, Леночка?

– Ясно, Михаил Вениаминович! Но у вас назначена встреча на…

– Ни для кого! Отменяй все. Я занят! Кстати, и для Приходько – тоже…

Отключив связь, Кириллов выпрямился в мягком кресле, пододвинул к себе свой ежедневник, взял со стола ручку и внимательно посмотрел на Кормухина:

– Ну, я готов!

Глава 38

…Самолет коснулся взлетной полосы, и, пару раз неприятно подпрыгнув, покатился по ней, снижая скорость… Заревели двигатели, и перегрузка на миг заставила оторваться от иллюминатора, за которым было видно настоящее море! Олег мирно дрых в кресле, по–детски шевеля губами во сне. До сих пор не веря в то, что я лечу, вернее, уже прилетела во Францию, за границу, я аккуратно поцеловала его в щеку и тут же почувствовала, как его губы ищут мои и отвечают на мой поцелуй!

– Подожди! Не здесь! Люди же смотрят! – покраснела я и, фыркнув для приличия, снова прилипла к иллюминатору: – Там – море!!!

– Не может быть! – усмехнулся Олег и пощекотал мне спину. – А я тут!

Я тут же поняла намек и, вздохнув, повернулась к нему лицом.

– Не верится, что я за границей!

– Ничего, сейчас мы выйдем из самолета, и ты это почувствуешь! – улыбнулся Олег. – Кстати, пора собираться!

И правда, в салоне началась суета, предшествующая высадке. Я быстренько натянула на ноги снятые на время полета туфельки и нетерпеливо выглянула наружу, чтобы посмотреть, подали ли трап… Тем временем народ начал потихонечку продвигаться вперед, и Олег, снова щекотнув меня пальцами, поинтересовался, долго ли я собираюсь оставаться на борту… Я тут же вскочила, чуть не ударившись головой о кнопку вызова стюардессы, и вылезла в проход перед Олегом, с удовольствием ощутив его ладони, мгновенно устроившиеся на моей талии… Медленно двигаясь вперед, я предвкушала предстоящий отдых и мечтала…

…Олег появился в больнице сразу после обеда, немного уставший, но не теряющий легкости движений. Увидев сидящего на кровати Деда и меня напротив него, он заулыбался так счастливо, что я чуть не расплакалась. А через секунду я поймала себя на мысли, что болтаюсь у него на шее и радостно дергаю ногами. Как полная, законченная дура!

Впрочем, особенно пострадать мне, как всегда, не дали: сначала меня заставили доложить обо всем, что произошло за эти длинные двое суток, включая малейшие изменения в самочувствии Марка Ивановича, потом мне пришлось выслушивать безумно приятные, но несколько завышенные похвалы Деда, потом я краснела от неприкрытого счастья в глазах Олега… В общем, несколько часов у кровати выздоравливающего пациента пролетели, как один миг… А потом в палате возник сотрудник Олега, уважительно поздоровался с дедом и «на две минуты буквально» вытащил его в коридор… У меня тут же оборвалось сердце – мне показалось, что его шефу опять что–то срочно понадобилось, и почувствовала, что начинаю злиться…

Однако мои страхи оказались напрасными: вернувшись в палату действительно очень быстро, мой любимый здоровяк задумчиво посмотрел на меня и неожиданно спросил, есть ли у меня загранпаспорт. Паспорт у меня был – в прошлом году на кафедре Сопромата неожиданно решили отправить меня поучиться по обмену в Англию, но в последний момент, когда все вроде бы было на мази, вместо меня отправили чьего–то там сына… По просьбе Олега объяснив торчащему в дверях Семену, где именно у себя дома я храню свои документы, я успокоилась: забирать Олега он не собирался, так как, получив исчерпывающие инструкции, просто исчез… Потом мы допоздна болтали о всякой чепухе, пили чай с конфетами и смеялись над анекдотами Деда…

…Спали, как ни обидно, порознь: Олег, стоило ему ввалиться домой и прилечь на диван, мгновенно выключился, и я, сидя рядом с ним на кровати, еще долго гладила его коротко стриженные волосы и жесткую щетину на щеках и подбородке…

А с утра начался День Великих Сюрпризов: в семь утра зазвонил проклятый будильник на моем телефоне, сдуру забытый включенным вечером… Учитывая тот факт, что мобила валялась возле дивана в большой комнате, а я спала у себя, мне пришлось встать, а значит, и проснуться… Стараясь не открывать глаза, я недовольно встала с кровати и, подобно зомби, пошлепала босыми ногами в направлении невыносимо орущего телефона… В дверях меня подхватили теплые руки и, нежно укачивая, понесли куда–то… Как оказалось, в ванную: через несколько секунд блаженства я, дико завизжав от неожиданности, вдруг оказалась в воде, причем прямо в ночной рубашке! Однако все попытки протестовать ни к чему не привели: умыта я была быстро и на совесть… Единственное, чего я смогла добиться – закончить водные процедуры самостоятельно и в одиночестве… Бурча и брюзжа, как старая дева, я наконец завернулась в большое банное полотенце и, намотав на голову еще одно, но поменьше, выползла из ванной. Завтрак стоял на столе! Мой любимый кофе со свежими горячими булочками, явно приобретенными в «Рамсторе», яичница с сосисками и здоровенная отбивная с пюре для самого Олега.

– Присаживайся, засоня! – заулыбался мне он, пододвигая ко мне стул. – У нас сегодня очень важный день! Ты как, готова ко всему?

Я покраснела: еще пару дней я буду в ауте, но объяснить это ему я пока не могла… В общем, я начала было отшучиваться, но, увидя цвет моих щек, Олег тут же поправился:

– Извини, не это имел в виду… То есть не то, что ты подумала… – Тут он застеснялся и, поняв, что с каждым новым словом выглядит все глупее и глупее, замолчал… А через несколько секунд смущенного молчания мы вдруг одновременно захохотали…

– Я тут собрался по магазинам! Ты как, составишь мне компанию? – поинтересовался он у меня, заранее зная мой ответ.

– Естественно! – Я картинно нахмурилась и уперла в бока руки. – За такими, как ты, нужен глаз да глаз!

– У меня уже есть два! – ухмыльнулся он. – А сзади еще пара, мне кажется, будут несколько не в тему…

– Ну это тебе только кажется! – отбрила его я и быстренько отправила в рот здоровенный кусок яичницы. – А кстати, куда ты собрался? – поинтересовалась я, быстренько прожевав его и проглотив.

– Ну сначала нам надо отвезти мой паспорт в офис к шефу к девяти утра, потом мы прошвырнемся по центру: будем готовиться к поездке!

– Какой поездке? – весело поинтересовалась я.

– В Ниццу! – хмыкнул он и, увидев, как вытянулось мое лицо, засмеялся.

– В какую Ниццу? – подобрав челюсть, спросила я, уже догадываясь, каким будет ответ.

– На Лазурное побережье Франции… между Каннами и Монте–Карло…

– Охренеть! – только и смогла пробормотать я.

– Вот–вот! А тебе совсем нечего надеть!

К вечеру я была деморализована полностью: мало того, что Олег одел меня с ног до головы, так он умудрился сделать это так, что я не смогла, как не пыталась, почувствовать себя неловко! Он не давал мне ни на секунду задуматься о том, что на меня, малознакомую ему, собственно, девицу, невесть как оказавшуюся в его жизни, тратятся бешеные деньги! И когда мы добрались наконец до дома и Олег сгрузил в прихожей кучу разнообразных пакетов, сумочек и свертков, я начала понимать, что влипла! И даже слегка испугалась: мне показалось, что ответственность, которую я на себя взваливаю, совершенно для меня неподъемна… Но тут мои мысли снова сбились с темы: пришлось уступить требованию устроить шоу – показ мод…

И вот тут я отомстила ему на полную катушку: усадив его в массажное кресло Марка Ивановича, я в три приема уволокла все купленное шмотье в свою комнату и, включив легкую музыку, принялась за переодевание…

Сначала я вела себя довольно скромно: показ джинсов и маек перемежался демонстрацией целомудренных, довольно закрытых платьев… Потом пришел черед декольтированных вещей, которые я, естественно, надевала без белья… Чуть позже, добавив движениям бедер немного амплитуды, я продефилировала по полумраку комнаты по очереди во всех трех купальниках, купленных мне Олегом для отдыха… А потом, окончательно потеряв голову оттого, как смотрел на меня обалдевший от желания парень, я надела один из самых фривольных комплектов белья и раскованной, даже несколько выходящей за грань приличия походкой прошлась по комнате, стараясь при этом не встречаться с ним взглядом… Как я и ожидала, вернуться в свою комнату мне не удалось: не удержалась сама и, оглянувшись у самой двери, не смогла сделать последних нескольких шагов… и, в два прыжка оказавшись в ЕГО объятиях, чуть не потеряла чувство реальности, но все же смогла удержать и себя и его от того, чтобы переступить грань, за которую нам обоим так хотелось перебраться…

А на следующий день в час дня, навестив Деда в больнице, мы, счастливые и довольные, отправились на одной из разъездных машин его шефа в Шереметьево–2…

…Гостиница «Сплендид» находилась во второй линии отелей, метров за триста от моря… К маленькому уютному зданию с центральным входом на углу и синей неоновой надписью сверху вниз мы добрались из аэропорта минут за двадцать, заплатив таксисту, вместе с чаевыми, двадцать пять евро. Пока я восседала в кресле и наслаждалась черным кофе, Олег занимался нашим заселением. Процесс шел довольно быстро: забрав у него паспорта и ваучеры, немолодой француз протянул ему две пластмассовые пластинки с дырочками, служащими в отеле ключами, и объяснил, что наш номер люкс находится на третьем этаже.

Загрузившись в один из двух небольших лифтов, мы поднялись наверх и через две минуты, слегка пободавшись с немного непривычным для нас типом дверного замка, оказались в уютном двухкомнатном номере с двуспальной кроватью… Закинув чемоданы в шкаф около входной двери, Олег вышел на небольшой балкончик, вдохнул полной грудью терпкий, пахнувший морем воздух и, закинув за голову мощные, перевитые буграми мускулов руки, с удовольствием потянулся:

– Ну вот, красавица, мы и добрались! Переодевайся и айда гулять! Я хочу жрать!!!

Глава 39

…Пробраться в Амфитеатр не удалось: до очередного Превозношения оставалось шесть дней, и подготовка к этому важному для города мероприятию занимала у работников этого циклопического сооружения круглые сутки. Мало того, количество охраны в нем и вокруг него было утроено. Любая лазейка, в которую теоретически можно было бы просунуть нос, охранялась так, будто именно там жили как минимум любимые Дщери Императора. Часовые менялись каждые полстражи, за потерю бдительности их без разговоров отправляли на кол, поэтому служба неслась на совесть: сверхбдительная охрана тормозила всех, казавшихся им подозрительными или незнакомыми людей, включая женщин и детей, и волокла к специально поставленным надсмотрщикам для определения личности… И это при том, что у каждого работающего в Амфитеатре человека на лбу горело выжженное каленым железом клеймо – знак собственности Императора!

В общем, все эти дни мы занимались мелкими пакостями: отлавливали одиночных монахов высших уровней посвящения и выпытывали у них подробности предстоящего праздника… В итоге сырой, но более или менее реальный план был готов, и на рассвете в день Превозношения мы оба, переодевшись в сутаны Ордена и подпоясавшись алыми поясами – символом второй степени посвящения, – накинули на головы капюшоны и, нанеся на лоб красную точку, означающую принесенный нами Обет Великого Молчания, неторопливо направились в сторону Амфитеатра.

Пробраться внутрь особых проблем не составило: встречные патрули беспрепятственно пропустили нас на территорию сооружения, но вот внутри возникли небольшие проблемы. Молодой монах третьего уровня, подпоясанный оранжевым поясом, с поклонами проводил нас в отдельную ложу напротив ложи Императора, сообщив, что иерархов нашего уровня еще нет и в ближайшее время не предвидится: все высшие чины Ордена предпочитают собираться в ложе к самому появлению Императора, которое, естественно, состоится ровно в полдень… Охраняемая разве что чуточку меньше, чем та, что напротив, наша ложа оказалась своего рода ловушкой: выбраться из нее, не привлекая внимания многочисленной охраны, сначала показалось нам невозможным… Но вскоре выход нашелся сам: монашек, представившийся как Левор, предложил «высоким гостям» осмотреть Амфитеатр, перекусить, чем пошлет Создатель, и при желании сделать ставки на воительниц с Севера, готовящихся умереть во славу Создателя и Ордена…

Величественно кивнув, Наставник встал со скамьи, покрытой шкурой снежного барса, и направился за осчастливленным нашим вниманием парнем вниз по ступенькам, жестом пригласив меня следовать за ними… Впрочем, особого предложения мне не требовалось – придерживая локтями спрятанные под сутаной мечи, я, стараясь двигаться так же солидно, как и Мерион, направился в сторону входа в Палестру…

Почти через целую стражу, вдоволь налюбовавшись на бесчисленные клетки с дикими зверями, беснующимися от голода, нагулявшись по бесконечным анфиладам внутренних помещений, посетив святая святых Палестры – тренировочные площадки, где проходили подготовку ее прославленные бойцы – молодые женщины со всех уголков мира, мы наконец добрались до клетей, в которых содержались пленницы из Аниора… И здесь я чуть не потерял самообладание: в одной из тесных, пропитанных зловонием металлических клетей, рассчитанных на содержание самое большее пяти–шести человек, а вмещающих десять–двенадцать, я наконец увидел Беату! Неподвижно сидящая на полу в одном из углов клети, она явно занималась самосозерцанием – тем, над чем она смеялась все мое ученичество у Наставника, называя самообленением… Если бы не вовремя положивший мне руку на плечо Мерион, я бы наплевал на два с лишним десятка охранников, находящихся в помещении, на то, что к выходу из Амфитеатра не прорваться и вдесятером, и попытался бы умереть, но освободить Хвостика… А тут я ограничился тем, что до хруста сжал рукой спинку скамьи одного из старших надзирателей, на которую опирался до этого… То ли от этого звука, то ли почувствовав мысленный посыл Наставника, девочка открыла глаза и, наткнувшись на мой предупреждающий взгляд, удержала на губах готовый сорваться вскрик… В это время Мерион, презрительно скривившись и дернув плечом, двинулся к дверям следующей галереи и, не вписавшись в проем, мощным плечом случайно сбил с ног стоящего у дверей монаха с алебардой… Упавшее оружие зацепило стоящий невдалеке чан с кипятком, тот перевернулся и выплеснул воду на пробегающего мимо монаха… Тот от неожиданности заорал, на миг все, кто находился в помещении, посмотрели в его сторону, и один из моих метательных ножей вдруг поменял хозяина…

Неодобрительно посмотрев на не умеющего терпеть боль, а значит недостаточно усердного в ущемлении плоти монаха, я обошел его по кругу и вслед за своими спутниками выбрался в коридор…

Весь обратный путь до ложи я пытался просчитать вариант спасения сестры, при котором хоть один из нас с Учителем имел хоть немного шансов спастись, чтобы довезти Беату до Аниора, и не находил: охраны было чересчур много даже для совершенно безбашенных безумцев! В общем, с каждым шагом к своему месту мое настроение все ухудшалось и ухудшалось… Судя по всему, то же происходило и с Наставником: в его взгляде порой сквозила растерянность напополам с никогда не виданным мною бешенством…

Тем временем солнце поднялось уже довольно высоко, неумолимо приближаясь к зениту… Трибуны, уже практически заполненные беснующимся народом, то и дело взрывались ревом: на арену выбежали скоморохи, развлекающие публику перед началом основного действа… Если бы я мог забыть о цели, которая привела нас в Корф, то я бы с удовольствием наблюдал за смешными кульбитами и ужимками молодых, чуть старше меня, ребят и девчонок, черт–те что вытворяющих на посыпанной песком арене, готовящейся впитать потоки человеческой и звериной крови…

Отхлебнув довольно неплохого вина, доставленного расторопным Левором, я мрачно повторял про себя все повороты и лестницы, ведущие к клети Беаты, пересчитывал виденных стражников, прикидывал маршруты виденных патрулей и поэтому пропустил момент, когда весь Амфитеатр в едином порыве вскочил и одновременно выдохнул: на главной трибуне появился Император Ордена, наместник Создателя, Светоч Поднебесной, и т. д, и т. п…

Маленький, тщедушный человечек, чуть прихрамывающий на левую ногу, с тонкими, почти детскими предплечьями, никогда не ощущавшими тяжести меча, укутанный в переливающуюся всеми цветами радуги сутану, подпоясанную белым поясом – знаком высочайшего посвящения, – стоял на краю трибуны и высокомерно смотрел на беснующееся у его ног людское стадо… Наконец его царственная длань поднялась, и в Амфитеатре наступила мертвая тишина…

– Дети мои! – негромко произнес самодержец, и система труб и рупоров, многократно усилив его голос, донесла его до самых дальних закоулков сооружения. – Сегодня я снова собрал вас, мой народ, для того чтобы вновь провести обряд Превозношения Создателя, вдохнувшего искру разума в самое великое свое создание – ЧЕЛОВЕКА! Да, мы все не без греха, дщери мои и сыновья! Но ведь сказано: «Кто, согрешив, покается, стократ милее нам»! Поэтому я призываю вас каяться, каяться и еще раз каяться! И тогда светоч Духа озарит ваши души, и познаете вы смысл Великого Просветления и Осознания себя частицей Создателя нашего!!! Встречая утро ущемлением плоти, провожая солнышко покаянной молитвой, помните – с вами я, ваш Господин и Учитель, Наместник Создателя в миру и Орудие его мести еретикам и отступникам – Алый Топор Империи!!! И тогда каждое шевеление ваших душ будет служить величайшей цели, ради которой мы все рождены: бросить весь мир к ногам Отца нашего и всеблагого Господа, да освятится в веках имя его!!! Слава!!! Слава!!! Слава!!!

Амфитеатр взорвался!!! Зрители исступленно орали какие–то слова приветствия, каялись в своих грехах, рвали на себе одежду, плакали, смеялись: мне в какой–то момент показалось, что вся толпа здорово не в себе… Но тут пришлось упасть на колени и, кланяясь на каждый выдох, затянуть какой–то безумный гимн – славословие действующему правителю… Такое развлекалово продолжалось около половины стражи, и когда наконец завершилось, я почувствовал, что у меня от стояния коленями на каменном покрытии здорово затекли ноги… Заметив, что Император, Возносящий хвалу Создателю наравне со всеми, встал и вместе с ним с коленей начал подниматься весь народ, собравшийся на великий праздник, я пихнул заигравшегося в святость Учителя в бок и тоже поднялся с пола…

Заревели трубы, и на сцену, к превеликому удовольствию народа, выбежали первые воины: четверка ветеранов в алых, цвета артериальной крови, доспехах, вооруженные мечами и легкими щитами, и восемь новеньких, вооруженных чем попало девчушек лет семнадцати – двадцати пяти, испуганно озирающихся по сторонам и пытающихся понять, зачем их вытолкнули на этот песок и что их ждет впереди.

– Смерть – удел слабых!!! Да проложит сильный дорогу к Свету!!! – рявкнул Император… – Сегодня всего одна сильнейшая воительница Империи, женщина, благодаря силе, мужеству, уму и самоотверженности прошедшая горнило сотен боев и путь от фиолетовых лат до алых, победившая в десятках боев на арене, получит право носить доспехи белого цвета, называться Дщерью императора и нынешней ночью взойти на его ложе!!! Пусть Создатель укрепит их тела и Души!!! Пусть победит сильнейшая!!! – Из руки самодержца выпорхнул платок и медленно упал на песок арены… И в этот же момент четверка ветеранов слаженно пошла в атаку… Миг, и голова первой несчастной, еще осмысливающей слова, еще звенящие в воздухе, покатилась по земле… Еще миг, и брошенный кем–то из оклемавшихся девушек нож выбил искры из щита одной из воительниц в доспехах… А еще через пару ударов сердца на трибуне закипел нешуточный бой: видимо, монахи, подбирающие пленниц, неплохо знали свое дело, так как неопытные, в первый раз оказавшиеся в такой ситуации девчонки, ничем не связанные друг с другом, довольно быстро поняли правила игры и объединились… И вскоре избиение одиночек прекратилось… Начался тягучий позиционный поединок… И несмотря на то что ветераны, видимо, имевшие опыт таких боев, вскоре оказались перед непростой дилеммой: либо защищаться в строю и оставлять открытыми спину для не связанных условностями более многочисленных противниц, либо ввязаться в одиночные схватки, попытавшись переиграть толпу индивидуальным умением, – к стене, чтобы прикрыть спины, им отойти не дали…