Текст книги "Зимняя охота короля"

Автор книги: Василий Доконт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Господа! Приставленные к вам наместником наблюдатели вовсе – не люди! Прежде чем слушаться их советов, посмотрите, что у них в головах, – и тут же одну из упомянутых голов отрубил.

Сказать, что заградители были удивлены – значит, ничего не сказать. Зрелище голов, наполненных гнилостной зелёной жижей, хоть кого повергнет в шок. Обезглавив, в попытке понять увиденное, всех доверенных лиц наместника, заградители потребовали от Винароса подробностей. Тот и сам знал не много, но рассказал про лысый табун, из людей созданный и питающийся тоже людьми, про разгромленные столичные Храмы, про далеко не безобидное правление наместника.

– Так что же, для нас Седобородый, выходит, лучше наместника? – спросили Винароса.

– Когда это завоеватель был лучше родного правителя-кровопийцы? – вопросом на вопрос ответил капитан. – Что один для нас враг, что – другой. А защитить Хафелар кроме нас некому!

Семь тысяч всадников двинулись на защиту столицы, и повёл их Винарос, командир дворцовой стражи Хафелара. Так появилась третья сила, впервые вступившая в борьбу за власть над Соргоном. Кончилось для Василия время лёгких побед и простых решений: война в Соргоне снова меняла своё лицо… Но Василий ещё не знал об этом…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1. Хафелар. Готам, Брашер и Даман.

Войска Готама двигались вглубь Хафелара осторожно, тщательно разведывая дорогу впереди, и основания для этого у генерала имелись веские. Армия наместника в два с половиной раза превосходила числом армию скиронарскую, а надеяться на то, что удастся постоянно побеждать пустоголовых, находясь в меньшинстве – мог только круглый дурак.

Генерал вдруг понял: знай он величину армии врага, что скрывалась там, в ущелье, никогда бы не рискнул идти на приступ стены. Неравенство сил и без белого пламени способно всю скиронарскую армию загубить. Развернись сейчас наместник ему навстречу, и Готам прикажет отступать до границы, то есть – до стены, не испытывая ни малейшего чувства стыда. Лысый табун в поле сам по себе страшен… А ещё – конница… А ещё – пехота… Хотя нет, не прикажет: отступлением Готам подведёт короля, и Василию тогда не о поимке Безликого думать придётся, а о сохранении своей армии. У короля, ведь, тоже войск – не густо, пусть и больше, чем у него, Готама.

Опасения генерала мало волновали капитанов Дамана и Брея – слишком большим соблазном являлась пехота врага, замыкавшая после утраты обозов войско наместника на марше. Налететь бы в конном строю и – рубить, рубить, рубить…пока уцелевшие не разбегутся или не побросают мечи. Да вот, жаль – приказ не велит. И Брашер самовольничать не даст: Баронский полк снова шёл первым. Есть у полковника талант полководца или нет, это одному Разящему известно, но выдержка, но умение сдерживать и своё желание – пощипать вражью пехоту, и желание петушащихся капитанов, у него точно должны были иметься в наличии. Очень Готам на это надеялся. Кто знает, может, и надеялся – зря…

Где-то далеко впереди галопировали наперегонки лысый табун и конница наместника, стремясь как можно скорее достичь последней Хрустальной Короны. Собирались в спешке, потому ушли от стены без припасов. Потерянный обоз лишил и лысых, и конников самого в стремительном марше необходимого – продуктов питания и фуража. Впрочем, при их скорости, пользы от обоза им сейчас не было никакой.

Даже один день, проведенный в дороге и на морозе, к тому же, без еды – пусть не горячей, но хоть какой-нибудь – может свалить с ног недостаточно крепкого бойца. Оттого лысые и конники на ходу хватали всё, что попадалось на их пути – из еды и кормов. Спешащая за ними пехота шла по опустошенной дороге, через разграбленные городки и сёла, где уже не найти и корки хлеба, и отставала, отставала, отставала… И не только из-за разницы в скорости. Пехотинцам приходилось сворачивать с дороги или останавливаться и ждать разосланные на поиски провизии группы фуражиров. Самые медлительные из этих групп уже несколько раз были атакованы разъездами Баронского полка, и азарт погони постепенно охватывал Брашера.

Ночью, на биваке, у костра собрались командиры. Перекусив солдатской кашей, смочив её, изрядно, вином, уставились дружно на Готама – с надеждой, с укором, ожидающе.

– Вы на мне глазами дырки протрёте, – деланно рассердился генерал. – У всех – порядок? Посты проверены? Лошади подков не растеряли? Перековали, каких надо? Люди накормлены? Отдыхают?

Вопросы Готам задавал без пауз, не позволяя отвечать на них. Доклады уже выслушал, ещё до ужина, и состояние своих войск знал прекрасно. Знал и чего от него ждут. Настроение не только у командиров – у каждого, пожалуй, солдата – оказалось сейчас одинаковым. Вот же он, враг, рукой подать, а боя всё нет и нет. Пехотинцы в досаде зубами скрежещут. Что же о конниках говорить, для которых это и не преследование даже – так, топтание на месте. Полковник Брашер улучил момент, когда Готам делал вдох, и сказал в костёр, весело пляшущему языку пламени:

– У меня в полку уставших нет. День проспали в сёдлах – от чего нам отдыхать? От безделья, разве…

Взвился баламут Пондо, хоть и не по чину встревать лейтенанту, когда говорят генерал и полковник:

– Сколько нам ещё на лошадиные задницы пялиться!? Не хотите быстрее двигаться, пустите нас вперёд. После нас хоть яблок не остаётся… А то по вашей милости моя пехота провоняла навозом, невозможно рядом стоять…

– Ха! Вот почему наместник драпает – только пятки сверкают! От запаха ваших солдат бежит, лейтенант! – Готам охотно переключился с безадресных вопросов на нарушителя дисциплины. – Что ж, мы вам тогда не нужны. С утра возвращаемся в Скиронар, а вы, Пондо, продолжайте погоню сами.

– Как это – «сами»? – не понял тот. – «Сами», это – как?

– «Сами» – это значит «один», – помог Готаму Брашер. – Пехоту мы, пожалуй, тоже заберём. Только сначала пусть вымоют сапоги…

– Что я сделаю один!? Шутите!? Вы шутите, господа! – сообразил лейтенант. – Я уж совсем, было, поверил…

– Правильно сделали, что поверили, лейтенант. Ваша задача намного усложнится с утра. Будете вылавливать по окрестностям остатки разбитой нами вражеской пехоты – это раз. Охранять обозы: и наш, и отбитый у врага – это второе. Третья ваша задача – обеспечить безопасность границ Скиронара. Чтобы ни один пустоголовый через стену не перебрался. Вам ясно, Пондо?

– А почему – я!? С одним-то пехотным полком! – лейтенант задумался на короткое время под любопытными взглядами остальных командиров – в поисках достойной отговорки от сложного, почти не выполнимого, задания. – Да и не разбита пехота пустоголовых! – нашёлся он. – Кто и когда её разбил?

– Мы её разобьём. К утру. Раз уставших нет, господа, извольте факелы готовить. Разведка вернётся часа через два – чтобы никаких заминок не было.

– Факелы!? Зачем – факелы? – не выдержал второй среди сидевших у костра лейтенант, Кайкос. – Вот-вот луна поднимется… Неужто врага без факела не разглядим?

Готам сердито насупился:

– Что это происходит, господа? Младшие по чину, мало, что без разрешения рот открывают, так ещё и спорят с начальством. Вас, лейтенанты, надо было с рядовых начинать учить – никакого понятия о дисциплине. Нет, присваивать звания не служившим в армии я больше не буду… В общем так: атакуем в конном строю с факелами и громким криком… Лучше что-нибудь не сложное, что можно орать от души и долго.

– А чем плох клич Его Величества? – спросил заметно повеселевший Брашер. – «Ура!» вполне годится для этой цели. Вы, ведь, хотите противника напугать, господин генерал. Я угадал?

– А говорите, что таланта полководческого не имеете, полковник. Приятно с вами дело иметь – сразу понимаете всё, что нужно. Кому не ясно ещё, господа?

– Мы же предупредим о нападении факелами и криком, – то ли спросил, то ли удостоверил факт капитан Даман. – Они будут готовы к отпору…

– Если мы ворвёмся в лагерь противника неожиданно, и они проснутся от шума битвы, и станут выскакивать из палаток среди наших конников, тут им, хочешь, не хочешь, придётся драться, потому что бежать некуда. Я хочу их разбудить заранее, разбудить и напугать, чтобы не о драке думали, а о бегстве. Нам бегущих догонять – потерь меньше будет. Теперь ясно? Идите, готовьтесь, господа.

– А если не побегут, господин генерал? – настаивал Даман. – Если пустоголовые успеют к атаке построиться, то…

– Побегут, капитан, обязательно побегут, – Брашер снова опередил с ответом Готама. – Им теперь рассчитывать на помощь не приходится – табун и конница не ближе, чем в половине дня пути. Да и не вернётся наместник назад – ему Корону добыть очень хочется…

Так, по разъяснению Брашера, день, проведенный Готамом в сомнениях и страхах, превратился в тактическое выжидание с последующим разгромом трети вражеской армии. Малые потери и важная победа.

Готам и сам не заметил, как терзавшие его сомнения переросли в решение не только атаковать и разбить пехоту врага, но и преследовать с максимальной скоростью наместника, чтобы не опоздать к решающей битве. И тем не помешать королю отловить Безликого. Не стоило забывать о главной задаче Хафеларской кампании.

2. Хафелар. Пондо и Шильда.

Замысел Готама воплотился без малейших осложнений.

Около пяти утра сон лагеря вражеской пехоты потревожил неистовый треск барабанов. Пока разбуженные солдаты соображали, что к чему, барабанный грохот сменился протяжным радостным криком «Ур-ра-а-а!», устрашающим рёвом Медведя на Малом Знамени Раттанара и топотом множества лошадиных копыт. Почти восемь тысяч лошадей неслись на палаточный городок, и как-то не очень хотелось оказаться у них на пути.

Кто в Соргоне не знал военного клича Седобородого? После битвы под Скироной королевское «Ура!» стало одной из его характеристик, неотъемлемой чертой характера. Идти в бой, на возможную смерть, с криком восторга, с криком радости, мог позволить себе только этот непонятный человек из другого мира, так неожиданно ставший раттанарским королём. «Ура!» и король Василий в умах соргонцев стали неразделимы. Удивительно, что в Соргоне, разорванном на части врагами, рассказы о неправильном короле, превратившем для себя сражение в праздник, свободно гуляли по всем городам и сёлам. Приукрашенные, искажённые, они передавались из уст в уста, что в землях, подвластных Короне, что в самых глухих местах далёкого Сарандара, придавленного пятой Разрушителя. И ни границы, ни линии раздела враждебных сейчас королевств, не могли воспрепятствовать этому.

Крик «Ура!» и рёв Медведя, сложенные вместе, говорили о том, что король Василий здесь, среди несущихся в атаку всадников. И раздуваемое встречным ветром пламя факелов, летящие от них искры и отблески огня на доспехах и шлемах конников могли без труда создать иллюзию Хрустальной Короны. Она виделась среди атакующих, то там, то там, и от неопределённого её положения становилось ещё страшней. И без того страшно было до невозможности – попробуй не испугаться короля, который сжигает целые армии и вешает родовитых дворян, словно никчемных разбойников.

Что, выходить – строиться? Для отражения конной атаки? Против Седобородого? Ха! Одна надежда – до ближайшего лесочка добежать, а там, глядишь, и не заметят. Дождаться светлого дня и решать тогда – сдаться или пробираться домой. Лишь бы сейчас не срубили, а живой сумеет жизнью своей распорядиться…

Рванула вражья пехота с ночёвки – лысому табуну не догнать. Без жертв, конечно не обошлось: кто под мечами пал, кого – лошадьми затоптали, но большей частью сбежали враги, по лесам да оврагам рассеялись. Враз исчезла, рассосалась преграда, что целый день скиронарскую армию тормозила-задерживала.

Готам конницу дальше повёл – догонять наместника да время упущенное навёрстывать. Сам себе генерал дивился, сомнениям своим и нерешительности. Ничего не скажешь, тяжёлая ноша – ответственность за чужие жизни да за судьбу королевства. Поражение его армии всем бедой в Скиронаре может стать. И не в одном только Скиронаре – всему Соргону, всей победоносной войне Василия – разгром армии Готама обернётся угрозой поражения. Значит, выбора нет – сражаться и побеждать, а сомнения оставлять побоку.

Повёл Готам конницу дальше, но не всю – не взял с собой хафеларских пограничников, оставил для усиления пехоты Пондо. Разбежавшийся враг – не разбитый враг, нелёгкая задача досталась лейтенанту: граница, тылы, обозы… Не все пустоголовые сдадутся, не все разойдутся, пользуясь случаем, по домам. Кто и грабежом займётся, объединившись в банды. А обозы – самая желанная цель для грабителей.

Так что, у Пондо с утра оказался забот полон рот. Солдаты его полка осматривали остатки лагеря пустоголовых, прочёсывали окрестные лески и селения, отлавливая вражеских пехотинцев – мера, необходимая по двум причинам. Во-первых, среди сбежавших наверняка остались именно, что пустоголовые – люди, подвергшиеся вмешательству Разрушителя в свой мозг. А, значит, враги Короне непримиримые, и вреда от них перепадёт немало, если не отловить вовремя. Прочие, обычные люди, набранные нуждой или страхом, большой угрозы не представляют, а эти… Да, плюс к ним – любители лёгкой поживы, что разбаловались попустительством пустоголовой администрации. Вот кого обезвреживать следовало в первую очередь!

Говорится просто, а делается с трудом. Уже к обеду количество пленных достигло почти тысячи человек, и пришлось для их содержания восстанавливать разрушенный конницей лагерь. А пленных нужно кормить, а пленных нужно обогреть. А пленным помощь нужна от лекарей – и раны, и обморожения есть.

Заготовку дров, правда, можно вести руками тех же пленных. Но всё равно – неудобство получается. С пленными надо охрану посылать, для уверенности, что в лагерь вернутся те же, кто из него уходил. Для контроля также следует составлять списки и распределять по тем самым отрядам, сотням и полусотням, в которых числились пленники до бегства. Значит, с каждым надо беседу провести, допрос, так сказать. И не только для контроля это важно, но и для поисков агентов Разрушителя и прочей враждебной шушеры. Поэтому допрос следует записать, чтобы сравнить его запись с другими подобными – проверить и показания, и имя допрошенного.

И всё это – срочно… А в полку бойцов, свободных от охраны обоза, от постовой и гарнизонной службы – еле-еле жменька набирается, да, и не каждому поручишь работу с пленными. А пленных прибывает, и попробуй определи в этой массе народа, кто враг, а кто так, мобилизованный. Или случайно, а то – и по глупости, в армии наместника оказался.

Полинял, обесцветился неугомонный барон Пондо, от того, что ответственности такой кус ухватил. Щёки ввались, в глазах муть равнодушия завелась – не с его характером столько проблем одновременно решать. Или напьётся к концу дня, или удавится… В любом случае совершит такое, что слово «пленный» воспринимать совершенно перестанет. Эх, где бы человечка раздобыть, который всю эту хрень на себя возьмёт, да ещё и справится? А? И ответственность, чтобы, тоже на себе волок. Вдруг неприятность какая случится, так пусть шишки не все на него, на Пондо, свалятся. Пусть и ещё кто-нибудь пострадает, вместе не так опасно в нарушителях ходить – не дай наши боги, сам Седобородый спрос предъявит…

Не воспринимает король барона Пондо, хотя и разрешил порадеть за Корону, поучаствовать в борьбе с Разрушителем. Только ни доверия, ни уважения – никак к барону не проявляет. Одни насмешливые замечания, вдвойне обидные справедливостью своей. Нерадивый солдат из барона получился, офицер, в смысле. Плохой, как говорится, солдат, хоть и старательный. И чем старания больше, тем хуже результат. Ну, почему у любимчиков Василия всё получается, за что не возьмись? Почему у них из рук всё не валится? У той же Шильды, например. Чуть не повесили деваху, а теперь она здесь, у него в полку, свои порядки наводит. И не возразишь: мало того, что племянница вице-короля, так и Василию особа не безразличная. Всю офицерскую школу из-за неё перешерстил – не скоро забудут в школе визита Седобородого. Шильда… Шильда!? Вот – оно! Сержант – чин не маленький, пусть занимается пленными. Случай чего – с неё и спрос, а спрос с неё сильно строгим, похоже, не будет. С него же, с Пондо, и вовсе спрашивать не за что. Поручил, де, а кто же знал, что не справится – такие люди за Шильду поручиться готовы…

И Шильда стала комендантом лагеря военнопленных. Пондо объяснил своё решение так:

– В хозяйственных делах соргонка запросто заткнёт за пояс любого солдата. Работа с пленными, мне кажется, больше хозяйственная, чем военная. Я хотел сначала поручить лагерь кому-нибудь из жриц Матушки. Но потом подумал: а стоит ли выпускать это дело из рук армии? Опять же – врагов надо отыскивать и карать. Жрицам здесь не справиться. А у вас, сержант, есть прекрасная возможность и пользу армии принести, и доказать свою способность командовать. Как ни крути, а женщина в армии – явление редкое. Рассейте сомнения сослуживцев, что меч – не для женских нежных ручек, в отличие от иголки с ниткой… Вопросы есть, сержант?

– Есть, господин лейтенант. Чем пленных кормить? И как быть с отобранным у них оружием?

– Продукты вам выдадут – я распоряжусь в обозе. Оружие… Что там – мечи, копья, луки? Значит так, оружие сложите где-нибудь в охраняемой палатке – потом решим, как с ним быть.

Пондо, надо сказать, с назначением Шильды не прогадал. В считанные часы в лагере образовался порядок: закипели каши в котлах, над шатром жриц Матушки подняли на шесте флажок с красным крестом, чтобы всем было видно, куда за лечением обращаться, ушли на заготовку лесорубы из пленных. Сотня солдат Хафеларского полка, выделенная в подчинение Шильде, вполне справлялась и с охраной, и с учётом. Судя по всему, и с розыском врагов тоже – на опушке леса вздёрнули двоих за совершённые на службе наместнику преступления.

Лейтенант Пондо подивился очередному успеху одного (одной) из «любимчиков» короля, но подивился издали, опасаясь разделить ответственность с Шильдой за её действия. Жалоб на сержанта нет? Нет. Неприятностей от сержанта нет? Нет. Вот и ладненько, вот и хорошо. А подробности – кому они нужны, подробности эти? И так дел по горло. Например, нападения на патрули полка, которых набралось уже несколько. И нападали, скорее всего, не сдавшиеся солдаты из разогнанной пехоты врага. Потому как случились они все неподалёку от лагеря – на расстоянии, доступном для разбежавшихся от конников Готама солдат наместника.

И будет нападений этих больше, и территория, на которой они начнут происходить, станет разрастаться – по мере удаления беглецов от лагеря. А полк и так на пределе своих возможностей. И, даже с помощью конных пограничников, справиться с этой проблемой, пожалуй, что и не удастся. Слишком велика территория, и слишком мало войск для её охраны оставил военный министр. И где ему, лейтенанту Пондо, дополнительные силы изыскивать? Где резервы-то брать?

Не был бы Пондо так осторожен, знал бы уже ответ на эти вопросы. Шильда легко восполнила недостаток людей, необходимых ей для контроля за лагерем. Из пленных. Непопулярность наместника – из-за дружбы его с Безликим, из-за насильственного привлечения на службу, из-за разных других причин, несоблюдения прежних законов, например – позволила Шильде использовать пленных почти везде, кроме охраны. Пополнила бы и охрану – желающие служить Короне имелись – да только прав возвращать пленным оружие да на службу принимать у сержанта не было. Хотя идея вооружить пленников, из числа лояльных, в случае нападения пустоголовых на лагерь – принудить сдавшихся снова выступить против Седобородого – Шильду посетила. Потому и разместила она всех, кто казался надёжным, поблизости от палатки с оружием, и могла, при необходимости, быстро оружие раздать, добавив к своей сотне ещё до трёхсот бойцов. Очень оборотистая оказалась дама.

Кстати, за глаза, Шильду так и называли в Хафеларском пехотном полку – «Дама». Странное прозвище для простолюдинки, к тому же, простой и доверчивой в обиходе. Даже, когда её дядя, Астар, вдруг вознёсся на самый верх общественной лестницы, в поведении Шильды не прибавилось ни капли заносчивости. Как была весёлая простушка, такой и осталась. Но это – в быту. Когда же дело касалось службы, более строгого и требовательного сержанта не удалось бы найти во всей скиронарской армии.

А простота Шильды доходила чуть ли не до анекдота, хотя вызывала не насмешки, а удивление. Направленная для прохождения службы в Хафеларский пехотный полк, девушка, по прибытии, сразу же натолкнулась на столичную сплетню по поводу интимной близости с королём. Сплетня неуловима, и, какие бы кары не обещал Василий за распространение подобной лжи, толку от этого было – чуть. Только самые трусливые и замолкли. Прочие же стали полоскать имена короля и Шильды с удвоенной энергией: раз Седобородый заступается и злится, значит – правда. Попробуй, докажи, что это не так. Считается, что оправдаться в подобных обвинениях невозможно.

Шильда смогла. Едва натолкнувшись на недобрые слова и ухмылки, она совершила неожиданный поступок, простой – до наивности, обратившись за помощью к жрицам Матушки из санитарного обоза.

– Жрице вы поверите? – спросила она у болтунов.

– Поверим, – ответили те. – Только жрицу мы укажем сами.

На том и порешили. Призванная солдатами жрица обследовала Шильду и сообщила неутешительный для сплетников диагноз:

– Шильда – девица.

Тут воспряли ловеласы и бабники:

– Раз король не при делах, это значит, что для нас – дорога открыта…

– Это всего лишь значит, – ответила им Шильда, – что я сама выберу себе мужчину, и только – если полюблю.

С того случая Шильду оберегали от сплетен и приставаний чуть ли не всем полком, а уважение к ней выразилось в прозвище «Дама» – солдаты уравняли её в благородстве с представительницами потомственной знати. Стоит ли удивляться, что многие были в неё влюблены? И что романтически настроенный капитан Брей тоже не устоял перед чарами столь необычной девушки? Война – войной, а жизнь не остановишь…

3. Эрфуртар. Илорин, Инувик, Сула.

Согласие на брак Инувик, конечно же, дал. Во-первых, барон чувствовал свою вину перед дочерью за безразличие к её судьбе – он оставил Сулу безо всякой защиты перед произволом совершенно слетевшей с катушек Лендоры. Была ли баронесса Инувик просто озлобленной на весь мир бабой или сошла с ума, от той же злобы на всех и на всё, значения сейчас уже не имело. Лендору похоронили в фамильном склепе Инувиков и постарались забыть о ней – о кровавом ужасе Бахардена. Спасибо королю, что не стал перекладывать вину за это злобное чудо природы ни на дом Геймаров – кровной её родни, ни на дом Инувиков, к которому принадлежала дама Лендора после замужества.

Сула хотела выйти за Илорина – что ж, барон ничего не имел против. Он не стал для Сулы любящим отцом – такие вещи не происходят сами по себе, да ещё мгновенно. Годы нужны, чтобы свыкнуться с ответственностью за совершенно чужую для Инувика дочь, и чтобы дочь эта признала за ним право что-то решать в её жизни. Мешать её счастью – снова укреплять между ними стену отчуждённости, которая почти исчезла после смерти Лендоры. К тому же, партия была очень выгодная – Илорин, в одночасье, волею короля ставший одним из самых богатых и самых могущественных вельмож Соргона. Кто сможет лучше вознаградить настрадавшуюся от Лендоры Сулу, чем герой ледового побоища и скоробогач – граф Эрфуртский?

И ещё одна тайная надежда ожила в душе министра, пока он раздумывал над ответом Маарду. Довер, лишивший себя наследства ради благополучия сестры, снова обретал возможность вступить во владение баронством после смерти отца. Существовало, правда, два препятствия: король и Сула. Или – король и Илорин. Всё зависело от того, кто принимает решения в будущей семье – дочь Инувика или граф. Первое препятствие – короля Василия – барон надеялся преодолеть без особых трудностей. Король мудр, и, выслушав доводы Инувика, вернёт Доверу право наследования. Число баронских фамилий уже заметно сократилось из-за мятежа. Возможно, война тоже внесёт свои коррективы: все люди смертны. Зачем же терять ещё одно баронство, всегда служившее опорой трону? Или снова, как и в случае с Яктуком, возлагать надежды продолжения рода Инувиков на не родившегося пока младенца? Есть же Довер – прямой потомок нынешнего барона… Король поймёт, не может не понять…

Второе препятствие преодолеть сложнее. Тут и король – не помощник. Права Сулы на баронство неоспоримы и утверждены тем же королём. Его Величество не отречётся от собственных слов и обещаний, и, после смерти министра, земли Инувиков станут частью Эрфуртского графства – в качестве приданного Сулы. Как говорится, титул и земли… Пятое баронство! Ну, на кой оно Илорину, если он не знает, что делать с остальными четырьмя? Здравая мысль, которой ни с кем не поделишься. Тем более, с Сулой. Как ей скажешь: у тебя и так всё хорошо, откажись от наследства? И что, если не откажется – замуж не пускать? Идиотская ситуация… Чтобы выход из неё найти, мало быть хорошим дипломатом – тут мозги надо иметь подстать иному учёному… Король же, без добровольного отказа Сулы от своих прав на титул и земли, барона даже слушать не станет.

В поисках решения щекотливой проблемы Инувик всю ночь не сомкнул глаз и на аудиенцию к вице-королю пришёл совершенно не отдохнувший. Аудиенция, правда, проходила без участия придворных и соблюдения протокола. Просто, на следующий – после вручения верительных грамот и приёма в честь министра-посланника – день, Маард пожелал обсудить условия брачного договора. Желание вполне понятное и для вице-короля, и для свата – всё же Маард хлопотал за своего военачальника, за своего подданного. Как-никак, а два баронства Илорина являлись землями Эрфуртара. Попробовать, что ли, с Маардом объясниться по поводу Довера? Неужели не договоримся? В Кабинете Раттанара никогда не враждовали, и оба терпеть не можем Геймара – одно это способно сблизить людей из разных слоёв общества.

Инувика провели в приёмную вице-короля, где он с удивлением встретил Илорина и Сулу.

– Вы… э-э-э… тоже на сейчас? – от неожиданности барон еле выдавил из себя несколько слов. – Вам тоже… назначено?

– Я попросил Его Величество, чтобы нам дали переговорить до вашей с ним встречи, барон, – Илорин совершенно естественно держался с министром на равных. – Всего несколько слов, я не задержу вас надолго.

– Вы – передумали жениться!? Впрочем, конечно же – нет! Что за ерунду я сегодня несу! Извините, не выспался, граф. Я слушаю вас.

– Вы должны знать – нам с Сулой не нужны права на баронство Инувиков. Довер – достойный продолжатель вашего рода, и оставлять его без наследства было бы с нашей стороны не порядочно.

– Но… Он же сам отказался…

– Барон, он всего лишь заботился о будущем своей сестры. Теперь это – моя привилегия, и я прошу вас убедить Довера переменить решение. Пожалуйста, не принимайте наши с Сулой слова за оскорбление или обиду. Понимаете, у нас с Сулой будет столько всего, что… В общем, вот отказ Сулы от претензий на земли и прочее имущество Инувиков. А вот моё письменное согласие с желанием Сулы, – Илорин передал барону два свитка. – Бумаги оформлены должным образом, и засвидетельствованы нашими друзьями: Яктуком, Ахвазом и Тахатом. Слово каждого из них, как вы знаете, сомнению не подлежит.

– Даже не знаю, что вам ответить, граф, – Инувик бегло просмотрел оба свитка. – Сула, ты действительно этого хочешь?

– Я бы сама не додумалась – спасибо, Илорин подсказал… Но да, очень хочу! Мой брат… Знаешь, а я всегда мечтала о брате. Как же мне одиноко жилось! Но… Потом поговорим, ладно? Тебе надо идти, – Сула чмокнула отца в щёку, неожиданно для себя и – для него. – Не сердись… Я… Потом, всё потом – Его Величество ждёт…

– Спасибо! И от меня, и от Довера – большое спасибо, – Инувик с чувством пожал Илорину руку. – Я счастлив… Я рад… Сула, ты выбрала лучшего из всех женихов Соргона… Вы даже не представляете, как я вам благодарен за это, – барон помахал свитками и скрылся за дверью кабинета вице-короля.

Случаются, случаются настоящие чудеса!

4. Скиронар. Астар, Котах.

– Как я и говорил, с началом Хафеларского похода пустоголовые стали действовать более активно. Вчера, оказывается, был убит вестник с хафеларской границы. Перебита его охрана – десяток вполне хороших солдат, почта – пропала, – Астар вышагивал по толстому ковру, смешно задирая ноги: рыцарские шпоры цеплялись за ворс почти при каждом шаге, и ноги приходилось вздёргивать вверх, чтобы освободиться.

Вице-король мучился, но упрямо не снимал шпор и не приказывал убрать ковёр. Котах сидел в стороне от обычного маршрута Астара и с удовольствием наблюдал за борьбой вице-короля со шпорами и ковром. Ковёр явно проигрывал в неравной борьбе, и пути перемещения вице-короля по кабинету уже отличались от прочей ковровой поверхности разрастающимися проплешинами.

В кабинете вице-король и Котах находились вдвоём, и потому этикету дозволено было отдыхать. Рыцарское братство делало их равными, и Астар охотно это равенство подчёркивал при каждом удобном случае. Например, позволял Котаху сидеть в своём присутствии даже на официальных церемониях, когда все прочие придворные стояли.

– Нечего завидовать, – часто говаривал придворным Астар. – Вместо того, чтобы шаркать ногами по паркету дворца, идите лучше в армию служить. Заработаете на поле боя и честь, и славу, и рыцарские шпоры к ним в придачу, да и будете сидеть себе спокойно хоть в моём присутствии, хоть в присутствии Его Величества короля Василия. Я и указ по этому поводу подготовил…

Указ оговаривал всякие льготы и почести соргонским рыцарям на территории Скиронара. Причём, подданство не имело значения – что особо подчёркивалось в Указе. Например, рыцарю разрешалось бесплатное проживание в гостиницах, бесплатное питание в харчевнях и кабаках – расходы за рыцарей брала на себя казна королевства. От налогов и пошлин рыцарь тоже освобождался. Эта льгота вызвала немало пересудов среди скиронарских баронов, поскольку в их среде под действие Указа подпадал один только Готам. Завистники ворчали по углам, хотели жалобу Василию сочинить: Астар, де, равенство среди баронов нарушает. Вице-король узнал, посмеялся:

– Пишите-пишите, господа, не стесняйтесь. Его Величество, как раз, интересуется: чем Скиронарские бароны заняты? Почему не все дружинники генералу Готаму переданы, а только по два десятка солдат? Никак, баронов снова на мятеж потянуло?

Нет, пусть уж будет, как есть. Не стало бы хуже. Седобородый Крейна не пожалел, с глаз долой прогнал – не ровён час, снова виселицу под Скироной установит. Какие тут могут быть письма? Какие тут могут быть жалобы? А, ну их всех, любимчиков Седобородого…