Текст книги "Кубанские сказы"

Автор книги: Василий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Сказ о завете предков

Говорят, что в далекие прошлые времена где-то возле гор на берегу моря был аул, который народ прозвал Счастливым. Люди в этом ауле никогда не имели князей, жили в дружбе с соседями, знали много хороших ремесел – и поэтому наслаждались миром, довольством и счастьем. В ауле были опытные пахари, умевшие растить кукурузу и просо, отличные пастухи, ухаживавшие за стадами, искусные мастера, делавшие из меди узкогорлые красивые кувшины и звонкие блюда, смелые моряки, не боявшиеся морских бурь и туманов. А всеми делами в ауле управляли самые мудрые и уважаемые старики. Пахари работали на полях, пастухи пасли скот на горных пастбищах, мастера делали отличную посуду, а моряки продавали товары всему морскому побережью и их знали даже в далеком городе руссов – Тмутаракани. В обмен на эти товары они привозили золотистую пшеницу, красивые ткани, крепкие топоры и ножи. Все в ауле Счастливом трудились, все были сыты и довольны.

Но как-то дошли до Счастливого аула черные вести. Говорили, что откуда-то из-за гор примчались на быстрых конях непобедимые воины, которые завоевывали один адыгейский аул за другим. Во главе этих воинов шел свирепый Сельджук-паша, который одним ударом выбивал из седла любого джигита. Рассказывали, что захватчики подходили к аулу и вызывали на поединок самых смелых джигитов, обещая не трогать аула, если кто-нибудь сумеет победить Сельджук-пашу. Но не нашлось еще на адыгейской земле такого джигита, который заставил хоть бы покачнуться в седле предводителя пришельцев. Один за другим аулы покорялись захватчикам, и те забирали в них богатую дань – коврами, золотом, скотом, рабами…

– Что нам делать? – заволновались люди, живущие в Счастливом ауле.

– Покориться! – говорили одни. – Ведь мы не привыкли воевать. Что же мы сможем сделать с захватчиками, если лучшие воины адыгейских племен побеждены ими?

– Бросить все и уйти в дикие горы! – советовали другие. – В горы захватчики не пойдут.

Но седобородый моряк окинул зорким, ястребиным взглядом аульчан и сказал:

– И покориться, и бежать – значит потерять свободу… Мне кажется, я знаю воина, который устоит перед Сельджук-пашой…

– Где он? Кто он? – закричали люди.

– Это – мой кунак, кузнец из города руссов, – ответил моряк.

– Кто же согласится проливать кровь за чужое племя? – спросил кто-то из толпы аульчан. – Мы для руссов – чужие…

– Нет! – воскликнул старый моряк. – Мы друзья-кунаки. Разве прошлым летом, когда Тмутаракань осадили степные воины, мы не помогли руссам, отправив к ним морем кукурузу, просо и баранов? Я знаю руссов – у них большие, светлые сердца, и они верны в дружбе…

В тот же день от берега отчалили узкие длинные лодки. Как белокрылые чайки, понеслись они на север звать на помощь друзей-руссов.

Отплыли лодки и словно растаяли в голубой морской дали…

А в Счастливый аул каждый день приходили все более грозные вести. Говорили, что у захватчиков медные груди и самые острые копья ломаются о них. Рассказывали, что Сельджук-паша забирает в рабство самых красивых девушек, а побежденным джигитам отрезает головы. На третий день из-за перевала, из соседнего аула, прибежал почерневший от усталости юноша и рассказал, что захватчики убили четырнадцать лучших джигитов и захватили их аул…

Стон и плач поднялся в Счастливом ауле. Но в полдень причалили к берегу лодки и из них вместе с моряками вышли руссы.

Их было немного, всего два десятка человек. Командовал ими светлоглазый человек с такой широкой грудью и могучими плечами, каких никогда не видели в ауле.

Со всех сторон к берегу сбежались аульчане и принялись рассказывать ужасы о свирепых пришельцах. Они рассказывали о том, что у чужеземных воинов медные груди, и о том, что Сельджук-паша одной рукой вырывает деревья, и об острых кривых саблях захватчиков.

А предводитель руссов выслушал все, пригладил широкой ладонью свою рыжеватую бородку и улыбнулся.

– Ну, что же, поглядим! – сказал он и попросил дать ему и его товарищам коней.

Пригнали коней. Вскоре все руссы облюбовали себе скакунов, только их вожак никак не мог подобрать себе коня. Подойдет он к коню, посмотрит, положит руку на шею скакуна, и тот сразу падает на колени. Наконец, подошел русс к вожаку всего табуна – гордому неезженому жеребцу. Тот захрапел, хотел отпрянуть в сторону, но светлоглазый русс схватил его за шею и удержал. Рванулся гордый конь, захрапел, но не смог вырваться из-под могучей руки. Взял тогда русс уздечку, зануздал скакуна и вскочил ему на спину. Затоптался конь на месте, потом рванулся вперед и вдруг, когда всадник натянул узду, осел на задние ноги.

– Ладно! Годится! – улыбнулся русс.

Когда гостей угощали жареной бараниной и овечьим сыром, вожак руссов сказал:

– Ладно, поможем мы вам, друзья-кунаки! Только вы и сами не плошайте! Седлайте коней, берите дубины покрепче и бейте врагов по головам. Может, груди у них и медные, а головы, я думаю, обычные, костяные…

Утром прибежали с перевала дозорные и сообщили, что захватчики приближаются к аулу.

– Ладно! Готовьтесь к битве! – снова улыбнулся вожак руссов.

Немного времени прошло, и выехали воины из аула. Все руссы, как один, были в тяжелых железных рубашках, с прямыми мечами и круглыми, красными щитами, А за ними скакали джигиты Счастливого аула, вооруженные дубинами, саблями да кинжалами…

Отъехали воины от аула и остановились на ровном, чистом поле. Глядят – из леса враги выезжают. Золотом сверкают на солнце их медные, кольчатые рубашки, камни драгоценные то красным, то зеленым огнем переливаются, зеленые шелковые чалмы украшены золотыми полумесяцами. А впереди всех, на косматом коне, развалившись, покачивается в седле сам Сельджук-паша – огромный, точно копна сена, с огненной бородой.

Заметил Сельджук-паша воинов, загородивших ему дорогу, и, выхваляясь своей силой, схватил за вершинку молодой тополь, поднатужился и вырвал его с корнем из земли. Вырвал и отбросил его в сторону. А сам на руссов покосился: как, мол, не испугались? Крикнул тут кто-то из руссов:

– Здоров, разбойник! А ну-ка, Иван, покажи им ты свою силу!

– Ладно! Хвастать не люблю! – ответил вожак руссов.

Выехал тут из-за рядов пришельцев маленький черный человек и начал визгливым голосом рассказывать о подвигах непобедимого Сельджук-паши – и как он нартов победил, и как кулаком медведей и львов убивал, и как своей саблей рубил с одного удара пополам всадника вместе с конем…

Визжит черный человек, старается, а Иван вроде и не слушает его – позевывает, облачка на небе рассматривает, с товарищами перешучивается…

– Непобедимый Сельджук-паша вызывает любого из вас, того, кому жизнь надоела, на поединок. Если победит кто-нибудь могучего Сельджук-пашу, то он обещает не трогать вашего аула! Есть среди вас человек, желающий умереть? – еще громче закричал черный человек. – Ладно! Посмотрим! Пускай нападает! – негромко ответил русс Иван, поднял красный щит и направил вперед свое толстое острое копье.

Выехал он немного вперед и вновь остановился. Тут Сельджук-паша схватил свое копье, украшенное конским хвостом, пришпорил коня и со свирепым рычанием помчался на Ивана. А Иван шагом, неторопливо двинулся ему навстречу…

Столкнулись всадники, зазвенели их щиты, оба коня упали на задние ноги… Словно тонкие камышинки, переломились копья…

Повернул Сельджук-паша своего коня, выхватил кривую шашку и снова помчался на Ивана, только огненная борода затрепетала на ветру. Достал и Иван свой меч…

Налетел Сельджук-паша и что есть силы рубанул своей шашкой. А Иван меч подставил. Лязгнуло железо, брызнули искры во все стороны. Поломалось оружие у обоих воинов…

Взвизгнул от ярости Сельджук-паша и выхватил из-за красного шелкового пояса-кушака кривой нож-ятаган. Кони на дыбы поднялись, норовят укусить друг друга… Размахнулся Сельджук-паша ятаганом – и ахнули русские и черкесы, увидев, что у Ивана больше нет никакого оружия…

Но Иван не испугался. Левой рукой он отвел удар врага, а правой, сжатой в кулак, как ахнет Сельджук-пашу по уху…

Закачался в седла паша, брызнула у него из носа и ушей кровь, и, раскрыв огромный рот, бездыханный, свалился он на траву…

Тут захватчики завыли от ярости, и, направив на Ивана сотни копий, пришпорили своих коней… А навстречу им лавиной хлынули руссы и адыги. – Ах вы, обманщики! Вот как вы свое слово держи – громовым голосом крикнул Иван и, хотя был безоружным, помчался на врага.

Несть копей сломалось о красный щит богатыря-русса, четырех вражеских воинов сбил он своим конем и, точно кинжал сквозь мягкое масло, промчался сквозь неприятельские ряды…

Только на опушке леса удалось ему повернуть разгоряченного коня. Глянул он на поле битвы и видит – теснят его друзей захватчики…

– Ну, держитесь теперь, коварные! Распалили вы гнев мой! – закричал Иван, и яростью вспыхнули голубые глаза его.

Оглянулся он вокруг, схватил за вершину корявый молодой дубок и выдернул его с корнями из земли.

Взмахнул Иван-русс дубком, как палицей, и бурей налетел на захватчиков с тыла. Махнет направо – четырех врагов на землю скинет, махнет налево – трое из седел валятся.

Да и друзья его от него не отстали – прямые мечи руссов молниями сверкали на солнце, дубины и кинжалы адыгов тоже делали свое дело…

Взвыли захватчики от страха, повернули своих коней и пустились наутек. Немного их спаслось – не более двух десятков.

Швырнул Иван им вслед свою дубовую палицу, окинул молодецким взглядом поле битвы, разгладил русую бородку и вдруг засмеялся:

– А добре мы им всыпали! Будут теперь они нас помнить!

Тут все жители Счастливого аула бросились благодарить и обнимать руссов.

– А мы что?! – улыбнулся Иван. – Мы только помогали… Вы и сами дрались как надо… Давайте лучше раненых наших спасать, раны им перевязать требуется…

Спрыгнули воины с коней и стали обходить поле битвы…

Среди раненых нашел Иван своего кунака – старого моряка-адыга. Лихое вражеское копье вошло в грудь старика, а вышло под правой лопаткой.

Заплакал тут богатырь Иван над телом друга-кунака. Столпились вокруг умирающего и адыги и руссы.

Открыл старик свои смелые глаза, обвел горячим взглядом людей и проговорил ясным, звонким голосом:

– Ну, вот и хорошо! Разбили мы захватчиков, свободным будет и впредь наш Счастливый аул… Умираю я… И завещаю вам, друзья-аульчане, вам и детям детей ваших – никогда не изменяйте дружбе с русскими! Помните, что руссы – братья наши старшие… А старший всегда поможет в беде младшему… И кто изменит этой дружбе – пусть будет проклят моим стариковским проклятием! Пусть родная земля не дает ему пищи, пусть реки наши не утоляют его жажды, пусть солнце сожжет его черное сердце! Передайте мои слова всему нашему народу!

Потускнели горячие глаза старого, мудрого адыга, кровь выступила у него на губах. И умер он на руках своего плачущего друга-кунака…

…О завете старого мудреца узнали во всех аулах. Из поколения в поколение передавался в нашем народе этот мудрый завет. И те, кто верен этому великому завету, сейчас свободны и счастливы. А изменники – да будут прокляты их черные имена – не знают вкуса плодов родной земли, не ведают сладости воды наших студеных горных рек. И не будет им ни счастья, ни радости, ни прощения от родного народа!

Башня пылающего факела

Острым кинжалом врезаясь в тело Кубани, высится серый утес Старый Нарт. Тысячи лет яростно бросаются на него кубанские волны, лижут его желтыми языками и отступают, плача от бессилия, клочьями белой пены.

Если подняться по узкой каменистой тропинке, что серой змеей-полозом вьется между расщелин и обрывов, над ревущей, яростной рекой, то можно дойти до вершины утеса. Оттуда видны аулы и станицы, синяя гладь степей и голубой Эльбрус. Здесь, на вершине, до сих пор сохранились развалины старой башни – из огромных каменных плит были сложены ее стены. Века прошумели над ней своими седыми крыльями и не смогли разрушить толстых стен. Только с одной стороны зияет в стене провал и недалеко от него валяются огромные плиты.

Много сотен лет тому назад была построена эта башня. Черкесский народ до сих пор зовет ее Башней Пылающего Факела и хранит легенду о ней.

В тот черный год пришли на кубанскую землю тысячи свирепых иноземных воинов. Сотня за сотней мчались они на маленьких косматых конях, закутанные в старые прелые меха, со свисающими на плечи наушниками косматых шапок. Каждый воин имел лук со стрелами, короткое копье и острую саблю. Черкесы бились с ними, но все новые и новые толпы пришельцев, дикие, бесчисленные, как саранча, шли на смену павшим. Скуластые люди с косами, в длинных синих одеждах подвезли невиданные машины, которые силой пороха швыряли в горцев огромные камни.

Что могли сделать против завоевателей черкесские воины, вооруженные луками и кинжалами. Задрожали тогда сердца у самых храбрых джигитов и отступили черкесы в далекие горные теснины. А их жены, дети и старики, их земли и сакли были захвачены врагами.

Во главе пришельцев стояли угрюмый молодой воин с золотым тигром на груди и сгорбленный старик с глазами умными и хищными, как у рыси.

Наевшись горячим мясом черкесских коней, захватчики по приказу старика начали сгонять со всех сторон тысячи пленных и заставляли их высекать из скалы огромные каменные плиты. Эти камни пленники поднимали на вершину утеса и здесь строили башню-дворец для завоевателей. Сотни раз падали камни вместе с людьми в бурные воды Кубани, много тысяч людей погибло, прежде чем на вершине Старого Нарта была построена башня.

Внизу башни враги сложили свои метательные машины и ссыпали порох. На втором и третьем этаже стены были облицованы голубыми изразцами. Пленных черкесских девушек заставляли день и ночь ткать мягкие ковры для украшения башни.

Жила в то время девушка по имени Аминет, с глазами яркими, как звезды, с румянцем нежным, как цвет шиповника, и с сердцем большим и гордым, как ее родные горы.

– Не буду я ткать для вас ковры! – сказала она вождям захватчиков.

Старик, приподняв верхнюю губу, засмеялся зловещим лающим смехом, подвел Аминет к краю утеса и сказал:

– Тогда прыгай вниз! Работай или прыгай!

Сверкнув глазами-звездами, девушка шагнула вперед, но молодой вождь поймал ее за косы и засмеялся:

– Нет, подожди! Я не раз усмирял самых диких коней. Усмирю и тебя. Ты мне будешь лизать сапоги, очищая их от дорожной пыли…

И приказал он запереть девушку в маленькую темную комнату, вырубленную в толще башенной стены.

Когда ковры были готовы, всех девушек сбросили с утеса в Кубань. Воины врагов спокойно отдыхали на просторной площадке вокруг башни, жарили конину и пели свои песни, тонкие и тягучие, как свист степного ветра. Вожди и их слуги жили в каменном дворце. Аминет была чужой среди них. Ей разрешили ходить по утесу. Враги смеялись над нею. Молодой вождь почти каждое утро заставлял лизать свои сапоги, но девушка отказывалась. Тогда он бил ее тяжелой плетью, пока не уставала рука.

Привольно, спокойно чувствовали себя захватчики на утесе, защищенном горными кручами, где один воин мог задержать сотни врагов. Только одно было плохо: когда их отряды ночью возвращались из набегов, им приходилось до утра ждать у подножия утеса. Ночью, в темноте, никто не мог подняться по извилистой тропинке.

Но как-то один из людей в синей одежде подал вождям два клубка толстых ниток. На нитках были навязаны узлы: маленькие, чуть побольше и совсем большие. На следующую ночь внизу, под утесом, вспыхнул огонь. Молодой вождь вынес два горящих факела, один из них воткнул в землю, около двери башни, а с другим подошел к краю тропинки. И вскоре к башне поднялся отряд воинов.

Прошло еще несколько ночей – и снова отряды захватчиков уверенно поднимались в густом мраке по извилистой горной тропинке.

И помяла тут Аминет, зачем воины, отправляясь в поход, берут с собой клубок с узлами. Смотря на факелы, они считают шаги: маленькие узелки вперед, средние – налево, большие – направо… И так ночью добираются захватчики до своей башни…

Вскоре молодой воин с отрядом ушел в набег. Оставшиеся пили кислое кобылье молоко, жарили мясо и поедали его без соли. Как тень, скользила Аминет около башни. Глаза ее, не отрываясь, смотрели на далекие голубые горы. Платье на спине девушки было разорвано плетью, и обрывки его стали жесткими от крови. Поблек, пожелтел нежный румянец щек, синие тени скорби легли на похудевшее лицо. Тихо спустилась Аминет в нижний этаж башни, набрала желтого порошка, лежавшего там в кожаных мешках, и вышла на солнце. Задумчиво пересыпала она желтые комки в маленькой руке. Вдруг кто-то ткнул в ладонь тлеющей головней. Комки вспыхнули ослепительным белым пламенем, и руку обожгла страшная боль. Девушка вздрогнула. Сзади нее стоял старый вождь и фыркал, как больная рысь. Кругом громко хохотали его воины.

Аминет не заплакала – только трусы плачут перед врагом. Точно молния, хлестнул старика ее взгляд. Прямая и гордая, удалилась она в свою темную нору-каморку додумывать горькие и пламенные мысли, полные ненависти и жажды мести.

Когда ночь набросила свое черное тонкое покрывало, когда ветер принес с гор запах снегов, внизу, у подножия скалы, замигал маленький огонек.

Тотчас из башни вышел старик с двумя факелами. Один он воткнул в землю около двери, а с другим пошел к началу тропинки. Он не заметил, как легкой тенью выскользнула за ним пленная черкесская девушка. Один удар кривого ножа – и старик, заклохтав, как курица, опустился на землю. Аминет подхватила падающий факел.

Воины, охранявшие тропу, ничего не увидели. Они смотрели вниз на мигавший огонек и о чем-то говорили между собой.

Девушка отбежала на несколько шагов от тропинки, подняла факел и начала вслушиваться в ночные шумы. Шумела Кубань, пел песню вольный горный ветер… Но вот снизу раздался грохот осыпающихся камней и испуганные крики.

Из-за туч вышла луна, желтая и большая, как медный таз. И только тогда воины заметили девушку с факелом, стоявшую в стороне от тропы. С гортанными криками они побежали к ней…

Легче белого облачка, скользящего по вершинам гор, быстрее горного ветра побежала Аминет к, башне и бросила горящий факел прямо на кожаные мешки…

Пламя взрыва озарило вершину утеса. Вздрогнула и рассыпалась могучая стена старой башни, каменные плиты, как орлиные перья, замелькали в воздухе. Огненный вихрь пронесся по вершине Старого Нарта и смел с нее захватчиков. И гулкий грохот, как освежающий весенний гром, раскатился вокруг и донесся до далеких горных ущелий, где залечивали свои раны черкесские джигиты.

– Молния ударила в гнездо хищных пришельцев! Садитесь на коней! Вперед, на врага! Пока он смущен и испуган, мы победим его! – закричали джигиты.

Грозной бурей налетели черкесские воины на остатки вражеской орды. Замелькали острые шашки, засвистели стрелы. Захватчики были напуганы взрывом башни и гибелью своих вождей. Страх сковал их силы. Они бросили мечи и сдались черкесским воинам.

Пленники рассказали джигитам о гордой и бесстрашной девушке Аминет. И еще пленники говорили о прошлом могуществе своего племени воинов и назвали имена своих вождей – молодого, с золотым тигром на груди, и старого, что щурился, как рысь.

Но их имена – да будут они прокляты – исчезли из памяти народа. А имя гордой черкесской девушки Аминет живет и будет жить в сердцах людей.

Так и должно быть: злоба и насилие умирают, смелость и любовь к свободе – живут!

Хитрец Каймет

Бывают люди, у которых вся сила не в руках, не в ногах, а в разуме. И разум ведет их на подвиги, каких не может совершить самый могучий человек.

Таким вот и был Каймет. Родился он слабым, хилым, с тонкими руками и ногами. Весь аул говорил о том, что мальчик не проживет и недели.

Но худой и жалкий заморыш цепко держался за жизнь, как хрупкое и тоненькое деревцо, выросшее среди скал, цепляется за каждый клочок плодородной земли.

В восемнадцать лет Каймет был узкоплечим и низкорослым, точно двенадцатилетний мальчишка. Он не умел ни бегать вперегонки с горным ветром, ни посылать далеко меткие стрелы, как другие юноши аула. Но его большие верные глаза всегда горели живым, лукавым огоньком, он умел прекрасно петь, а острый ум его был неистощимым источником различных выдумок. Другие юноши охотились на осторожных серн или пугливых диких коз с помощью стрел и копья, а Каймет ловил животных хитросплетенными сетями или петлями, которые он ставил на звериных тропах. И часто случалось, что у Каймета добыча была богаче, чем у лучших охотников аула. И прозвали Каймета хитрецом.

В ту пору настали для жителей аула, в котором жил Каймет, черные дни. С одной стороны, в горах, поселился сильный и жадный князь-пши со своей дружиной. А с другой, у моря, построил крепость турецкий паша. И тот я другой то и дело грабили аул.

То на быстрых конях влетят в аул всадники в черных бурках и заберут весь урожай кукурузы, то придут турецкие аскеры в красных фесках и вытрясут из амбаров все просо и угонят скот…

Совсем обнищали аульчане. Жили они впроголодь, только тем, что добывали в горах охотники. Пробовали горячие головы отбиваться от аскеров и княжеских дружинников, но ни к чему хорошему это не привело – пши приказал повесить непокорных, а паша велел сажать их на кол.

Пошли самые мудрые старики просить князя, чтобы он защитил их от турок – ведь лучше кормить одного волка, чем двух!

Князь принял стариков в своей каменной башне, сидя на мягком ковре. Он выслушал посланцев аула, окинул их своим ястребиным холодным взглядом и пожал плечами:

– Ничего не могу сделать для вас, старики! – проговорил он. – Ваш аул – свободный аул, вы не мои люди. А турки – наши друзья… К тому же, что вам и делать, как ни кормить нас, своих защитников. Не унывайте! В реке много воды, а в горах растут дикие груши. Не ленитесь – и проживете как-нибудь.

Вздохнули старики, вышли из башни и решили просить защиты у турецкого паши.

Толстый паша принял стариков очень ласково.

– О мудрейшие из мудрых! – воскликнул он. – Садитесь на ковер! Сейчас вам подадут кумган для омовения рук. Потом будем пить божественный напиток – кофе. Его сам султан пьет…

За кофе старики стали жаловаться паше на князя.

Черные глаза турка стали печальными.

– Ой-ой-ой, как плохо! – покачал он головой. – Бедный вы народ! Но я ничего для вас не могу сделать. Моих аскеров надо кормить, они защищают вашу землю. А князь-пши – хозяин на вашей земле, я над ним не властен. Но мне вас очень жалко и я помолюсь о вас аллаху!

И с ласковой улыбкой, переваливаясь с одной толстой ноги на другую, паша проводил стариков до дверей.

Грустными вернулись старики в родной аул. Ведь рычит волк или улыбается, его добыче безразлично.

К вечеру весь аул знал о том, что стариков постигла неудача. И во всех саклях женщины вздыхали и плакали, точно по покойнику.

Плакала и мать Каймета.

– О горе нам! Мы, как зерна кукурузы между двумя жерновами, – причитала она. – Скоро все мы погибнем от голода.

Каймет сидел возле очага и думал какую-то долгую думу.

– Не плачь, нан! – вдруг сказал он матери. – Нам нужно быть не зерном кукурузы, а маленьким крепким камешком. Ты ведь знаешь, нан, что бывает, если крепкий камень окажется между жерновами? Тогда жернова заскрежещут и могут совсем выйти из строя. Я сделаю так, что наш аул из зерна кукурузы станет кремнем.

И Каймет своей легкой, словно скользящей походкой направился к сакле самого мудрого старика.

– О мудрейший! – сказал Каймет. – Я знаю, что нужно сделать, чтобы турецкий шакал и волк-пши не терзали больше наш аул.

– О дерзкий! – строго воскликнул старик, бросив суровый взгляд на тонкого юношу. – Как можешь ты знать то, чего не знают мудрейшие люди аула? Что можешь сделать ты, слабенький мальчишка, если наши лучшие джигиты задохнулись в княжеской петле или кончили жизнь на турецких кольях?

– Выслушай меня, о мудрейший! Бывает так, что маленький камень рождает огромную лавину, – смело возразил Каймет.

И, стоя у дверей, он шепотом поведал мудрейшему старику свои замыслы.

Старик слушал его, поглаживая свою седую бороду. Но чем дальше он слушал, тем с большим изумлением посматривал на юношу.

– О мудрый не по летам! – наконец воскликнул старик. – Садись к очагу рядом со мною! Если природа дала тебе старческую мудрость, значит, ты достоин сидеть со старейшими…

Той же ночью весь оставшийся скот был отправлен далеко в горы. В тайные пещеры снесли аульчане остатки своих запасов кукурузы и проса, уцелевшие от захватчиков.

Когда через семь дней в аул нагрянули турецкие аскеры, они не нашли ничего.

– Пши забрал у нас все, вплоть до последнего козленка! – жаловались аульчане. – Вот есть только сушеные груши. Ими доблестные воины султана могут отогнать голод.

Порыскав по аулу, турки, голодные и злые, отправились обратно в свою крепость.

А через несколько дней примчались в аул дружинники грозного пши.

– Эй! Быстро собрать нам двадцать корзин кукурузы на мамалыгу! Пригнать десять жирных барашков! – приказал начальник дружины.

– У нас в ауле ничего не осталось! – кланяясь, ответили ему старики. – Все забрали турки. Если вы голодны, мы можем угостить вас сушеными грушами.

Проклиная турок, дружинники пошарили в пустых саклях и ни с чем ускакали обратно.

Вскоре в каменную башню грозного пши пришел маленький, худощавый юноша. Он принес князю убитую серну.

– О могучий горный орел! – низко кланяясь князю, проговорил юноша. – Я принес для твоего стола эту дикую серну. Что может быть радостнее для простого человека, чем доставить удовольствие такому великому князю.

Пши приветливо взглянул на почтительного юношу и задрал голову, как зазнавшийся индюк.

– Я вижу, мальчик, что ты из хорошей, почтенной семьи! – милостиво проговорил пши. – Присядь на край моего ковра.

– О, разве может ворон сидеть рядом с орлом! – воскликнул юноша. – Я бы не стал отрывать тебя, о великий пши, от твоих мудрых мыслей, если бы не одна страшная тайна, которую я хочу открыть тебе.

– Говори! – разрешил пши, оправляя свой серебряный наборный пояс.

– Недавно я был в крепости у турецкого паши, – шепотом заговорил юноша. – И там я услышал страшные слова о тебе, наш могучий повелитель. Я не решаюсь даже произнести эти слова.

– Говори! Все говори! – приказал пши и нахмурился.

– Турки называют тебя, о великий, старой безмозглой сорокой.

Пши заклохтал от злости, точно старый коршун, и нос его покраснел.

– А еще сам паша говорил, что ему приказал султан разрушить твою башню, а тебя самого посадить на кол. Он только выжидает, когда твои воины уйдут добывать себе пищу, и тогда соберется напасть на тебя.

– Ах, он сын свиньи, старый жирный кабан! – в ярости закричал пши. – Плевал я на его шелудивого султана! Я сам приду со своей дружиной и разрушу его вонючее воронье гнездо.

Пши забегал по комнате, в ярости кусая тонкие губы и сжимая рукоятку кинжала.

– Как тебя зовут? – опросил князь у юноши, когда злость его немного остыла.

– Каймет, если будет тебе угодно, о светлый пши! – кланяясь, ответил юноша…

– Так слушай, Каймет! Ты должен почаще бывать у этого турецкого кабана. И когда он захочет выступить против меня, ты сообщи мне.

– Служить тебе – моя мечта! – поклонился Каймет.

– Иди! Я щедро награжу тебя за службу! – обещал князь. – Может быть, я тебя даже сделаю сборщиком податей.

Низко кланяясь, юноша вышел из башни. И никто не заметил его тонкой насмешливой улыбки.

Вечером следующего дня Каймет пришел в крепость к туркам. Он принес в подарок паше молодого тура.

Паша сидел на мягком диване и лениво перебирал янтарные четки. Перед ним на низеньком столике стояло блюдо жирного ароматного плова. Прохладный морской ветерок шевелил шелковые занавеси на окнах. Паша щурился от удовольствия, как большой жирный кот.

– Прими мой скромный подарок, о солнце турецкой земли, – поклонился юноша, опуская на ковер тура.

Паша лениво посмотрел на него своими черными, заплывшими жиром глазками.

– Ты почтителен! – одобрительно проговорил он и зевнул.

– Моя мечта – служить тебе, о великий воин! – тихим, ласковым голосом сказал юноша. – И сердце мое сжимает печаль, когда вспоминаю я о людях, которые осмеливаются оскорблять твое величие.

– О ком ты говоришь, юноша? – заинтересовался паша и перестал перебирать янтарные шарики четок.

– О ком же, как не о дерзком пши, сидящем в своей каменной башне! Он осмеливается называть тебя, светлейший… – Юноша замолчал. – Нет, язык мой не решается повторить его слова.

– Нет, говори! – провизжал паша. – Все говори мне, не бойся!

Юноша покорно склонил голову.

– Он называет тебя, о великий, сыном свиньи, старым жирным кабаном… А светлейшего султана, повелителя вселенной, он ругает шелудивым…

Паша вскочил с дивана, опрокинув столик с пловом, и задышал, как загнанная лошадь.

– И еще он грозится напасть на крепость и разрушить ее. Он называет твою крепость вонючим вороньим гнездом.

Каймет украдкой, из-под опущенных ресниц, бросил взгляд на пашу, и ему показалось, что паша лопнет от злости.

– Это все правда? – взвизгнул паша, мелкими шагами бегая по ковру.

Клянусь моей матерью, он все это говорил! твердо ответил юноша.

Паша подбежал к окну и в ярости сорвал шелковую занавеску.

– Я ему покажу! О шакал, лающий на полумесяц! О пожиратель падали!… О полудохлая ворона!…

Паша топтался по алому шелку и вдруг неистово захлопал в ладоши. В зал вбежали вооруженные аскеры.

– Пусть аскеры готовят оружие! Пусть готовят пушки! – закричал паша. – Завтра мы разнесем в пыль это шакалье логово.

Поздно ночью усталый, но веселый Каймет пришел в свой аул. Не заходя в родную саклю, он прошел к мудрейшему старику.

– Жернова начинают скрежетать! – сказал он. – Готовьте кинжалы, косы, копья!

Он вышел из сакли и усталым шагом направился в горы – туда, где на утесе стояла башня грозного пши.

Каймет дошел до башни, когда первые лучи солнца позолотили туманы в ущельях. Пши еще спал, но юноша попросил стражу разбудить его.

– О могучий, прости, что я нарушил твой покой! – поклонился Каймет. – Сегодня утром турки выступают из крепости, чтобы напасть на тебя!

– Хо-ро-шо! – прохрипел князь. – Сегодня будет черный день для красноголовых. Я доволен тобою, Каймет! На, возьми этот кинжал в знак моей благодарности. Еще тебе дадут мултук, и ты будешь драться с турками.

– О великий, могучий пши! – сказал юноша. – Я не умею обращаться с мултуком. Я слаб и беспомощен. Отпусти меня обратно в аул – я буду только мешать опытным воинам.

Пши бросил взгляд на щуплую, узкоплечую фигуру юноши и кивнул головой.

– Ладно! Иди в свой аул.

Юноша быстро спустился с утеса в ущелье. Там он посмотрел на серебряный княжеский кинжал, плюнул на него и швырнул оружие в реку. Затем Каймет свернул с дороги, забрался в густой колючий кустарник, выбрал укромное местечко и лег спать…