
Текст книги "Кубанские сказы"
Автор книги: Василий Попов
Жанры:
Мифы. Легенды. Эпос
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Сказ о неизвестном скрипаче
Случилось это, когда черной бурей налетели на родную Кубань лютые вороги – фашисты. Унылой, чужой, неузнаваемой стала тогда наша веселая станица. Молодежь вся в армию ушла. Кто постарше, но еще здоровьем крепок, в партизанский отряд подался. Остались в станице только старики, женщины да ребятишки. Ясный день им казался хмурой осенней ночью, потому что и трудом их, и землей родимой, и жизнью распоряжались фашисты. Ходили злодеи по станице, как хозяева, посмотреть – вроде на людей походили, смеялись, разговаривали. Но нутро у них было хуже, чем у собаки бешеной: ничего не стоило им для забавы ребенка застрелить или хату поджечь. В колхозном каменном амбаре устроили вороги тюрьму. Здесь на цементном полу вповалку сидели и лежали те, кто чем-нибудь не угодил бандитам: старики, что не сняли шапку перед фашистским офицером, женщины, которые за детей своих заступались, отцы и матери, чьи сыновья были в Советской Армии и в партизанах.
Кормили фашисты арестованных гнилыми бураками, даже воды давали не вволю, издевались над людьми, как им вздумается. А когда на севере и на востоке загремели грозно советские пушки, когда поняли изверги, что недолго им лютовать осталось, – совсем они остервенели. Набили в амбар столько людей, что даже лечь узники не могли: места не было.
Пасмурным февральским вечером втолкнули палачи в амбар незнакомого парнишку. Он посинел от холода, босые ноги были обморожены до черноты, тонкая рубашка на спине потемнела от застывшей крови. Парнишка худыми руками прижимал к груди длинный черный коробок. Обвел он амбар большими карими глазами, покачнулся и упал на цементный пол.
Женщины водой его напоили, старики поговорить с ним пытались, утешить – русский человек в любой беде о себе забудет, а другому поможет. Но парнишка был без памяти: он только стонал да дрожал. Взяли люди у него из рук черный коробок, кто телогрейку с себя скинул, под мальчика подстелил, кто кофтой своей его прикрыл. Умолк он, пригрелся и уснул.
Открыли тогда осторожно люди его коробок и видят: лежит в нем закутанная в тряпье старенькая скрипка.
В полночь проснулся парнишка. Стали его люди спрашивать, кто он, откуда, за что его фашисты избили и в тюрьму бросили?
– Комсомолец я, – слабым голосом ответил юноша. – А пытали меня фашисты, чтобы узнать, откуда у меня советские листовки оказались.
– Ну и что же? Сказал ты им это? – с тревогой спросил один из стариков.
Облизнул парнишка пересохшие губы, блеснул глазами и покачал головой:
– Нет… Ничего я им не сказал.
– А где же схватили тебя проклятые вороги?
– Ходил я со скрипкой по кубанским станицам, играл и песни пел по базарам. А когда никто не видел -листовки расклеивал. В них напечатано, что крепнут наши силы и уже недолго осталось лютовать фашизму.
Сказал он это, устало закрыл глаза и замолчал, только рот его от боли передергивался, так избили его фашисты. Подошла тогда к нему одна женщина, укутала его получше, погладила по голове и сказала ласково: – Спи, сынок! Спи, отдыхай!
И мальчик снова заснул. И спал до самого утра. А на рассвете, когда ясно уже слышался приближающийся клекот пулеметов, ворвались в амбар гитлеровцы и стали всех прикладами на улицу выгонять. Вместе со всеми, дрожа от холода, выбежал и парнишка. Палачи хотели ударить прикладом по его скрипке, но он телом своим прикрыл ее.
На улице фашисты построили узников в ряды, заставили разуться, отобрали теплую одежду и погнали людей по морозной слякоти за станицу.
Словно тени, шатаясь от слабости, шагали люди в синем морозном полумраке. Со всех сторон кольцом железным окружали их солдаты – пьяные, мордастые, в касках, с автоматами в руках.
Скрипача всю дорогу поддерживали под руки двое стариков, потому что знали все: если упадет парнишка – пристрелят его.
За станицей фашисты поставили людей на краю оврага, сами отошли немного и стали переговариваться между собой да курить сигареты.
А люди стояли, молчали и смотрели, как на востоке от выстрелов вздрагивает и пламенеет небо, как кружатся и падают на сырую землю мокрые снежинки. И каждый думал о том, что в последний раз видит он эти снежинки и дышит холодным -степным воздухом. И даже угрюмая зимняя земля казалась им в этот час ласковой и теплой.
Медленно бледнел синий морозный рассвет. Фашистский офицер, остроносый, круглоглазый, как филин, в высокой черной фуражке, перевязанной поперек шерстяным женским платком, не торопясь шел мимо молчавших людей, холодно вглядываясь в их лица. И вдруг он заметил черный ящичек, который бережно прижимал к груди худой, истомленный парнишка.
– Что? – спросил офицер, ударив тонкой тросточкой по ящику.
– Скрипка, – тихо, сдерживая дрожь, прошептал
молодой скрипач.
– О! – удивился фашист. – Ты скрипач? Я тоже музыкант… Хороший музыкант…
Он кивнул головой и приказал:
– Играй! Будешь хорошо играть – отпущу тебя! Слово немецкого офицера.
Трясущимися пальцами скрипач открыл футляр, вытащил скрипку и ласково погладил тонкую шейку инструмента. Потом он обернулся и посмотрел на товарищей. Фашистские солдаты подошли поближе.
Парнишка поднял скрипку и, пробуя смычок, скользнул им по струнам. Ласково, задумчиво, призывно заплакала скрипка, и странно прозвучал ее голос в пустой холодной степи, вздрагивающей от артиллерийского гула.
Люди, стоявшие на краю оврага, шевельнулись и вздохнули общим коротким вздохом. Нежный голос скрипки одним напомнил голос ребенка, которого они никогда не увидят. Другие вспомнили, как до прихода врагов, вечерами, в уютном колхозном клубе слушали они волшебное пение скрипки. Сердца людей сжались, как тугая пружина, готовая распрямиться в могучем порыве. Только фашисты смотрели на скрипача с тупым любопытством.
Темный огонь блеснул в глазах юноши. Пальцы вдруг стали снова подвижными и послушными, смычок уверенно заскользил по струнам.
Величавые звуки «Интернационала» разнеслись над пустынной синей степью. Эти звуки будили гнев и жажду борьбы, звали на битву и сопротивление, они были сродни грозному артиллерийскому гулу.
Качнулись люди, стоящие на краю оврага. Тугими клубками напряглись мускулы, сами собой сжались кулаки.
Закричал от ярости фашистский офицер, рванул пистолет и с размаху разрядил его в грудь скрипача.
Захлебнулась, умолкла скрипка. – Бей их! – яростно крикнул кто-то.
И люди рванулись вперед, навстречу ярким вспышкам выстрелов. Передние упали, но остальные уже выкручивали из рук врагов оружие, душили, били, валили на землю фашистов.
А когда шум борьбы смолк, неподвижно, точно груды смятого тряпья, лежали на земле трупы врагов.
Седобородый старик с немецким автоматом в руках: широким шагом подошел к краю оврага, где, прижав руки к окровавленной груди, неподвижно лежал скрипач.
Старик смахнул с его темных волос белые пушинки снега, осторожно подобрал и положил на грудь юноши разбитую, изломанную скрипку и поцеловал мертвого» в высокий лоб.
– Спи, сынку! – ласково и сурово сказал старик. – Билось в твоей груди сердце воина, сердце героя! Спи! Мы не забудем тебя!
Он поднялся и, сжимая оружие, пошел в степь.
За ним таким же широким шагом шли женщины и старики с винтовками и автоматами, отнятыми у врага.
И каждый на мгновение останавливался возле неизвестного скрипача, вглядываясь в его лицо, которому смерть дала спокойную, гордую суровость мрамора.
О неизвестном скрипаче поют по станицам хорошие песни. Никогда не умрет он в памяти народной. И скоро, очень скоро, он, как живой, встанет вырубленный из мрамора на степном кургане. И руки его, как боевое оружие, будут держать скрипку, что спасла от смерти многих людей!
Командир пчелиного войска
На всей Кубани, пожалуй, не найти места лучше, чем то, на котором наш хутор стоит. Примостился он на теплом южном склоне, а крутом, куда ни глянь, все леса да горы, горы да леса. Деревья в лесах – вековые, в четыре обхвата, узкие долинки заросли буйными травами, а далеко внизу синеет змейка реки и рядом серая ленточка дороги вьется.
Когда зацветут кругом наши заповедные леса и травы, голова кружится от их хмельных ароматов. То робкий, нежный запах диких яблонь доносится, то сладкой истомой липы цветущие повеют, то, заглушая все, принесет ветерок из горных долин крепкий густой аромат медуницы.
Чудесный цветок эта медуница. На высоком прямом стебле тянутся к солнцу крупные белые цветы с таким сладким запахом, что никогда нюхать не устанешь. С этих цветов получается особенный мед – белый, чистый, пахнущий лесной свежестью.
Из-за этой самой медуницы и был построен хутор. За три года до войны решил наш колхоз создать свою пчеловодческую ферму, потому что рядом с артельными землями начинаются заповедные леса, где медуницы сколько хочешь. Взял колхоз разрешение, поставил в заповеднике на полянке десяток хороших хат, под каждой хатой сухой и теплый погреб выкопали для зимовки пчел, кругом садочки насадили, электричество провели – вот и появился новый хутор, прозванный Медовым.
Хозяйствовали здесь несколько стариков-пчеловодов, а старшим над ними назначили деда Андрея. Он и сей – час на нашей колхозной пасеке бригадиром.
Когда фашисты приближались к Кубани, предложил председатель колхоза деду Андрею бросить пасеку и уходить со всеми. А характер у деда, как кремень. Очень уж настойчивый старик. Заладил он одно:
– Как же я пасеку колхозную покину? Как я богатство такое врагу отдам? Останусь, постараюсь сохранить артельных пчелок…
Сказал – и остался.
Неделю целую хлопотал дед, перетаскивая ульи на далекие лесные полянки, цепляя их на деревья и пристраивая в дуплах. Половину колхозной пасеки так запрятал, что сам потом с трудом разыскал.
Возвращается он раз из лесу, а в хате у него сидят трое советских солдат с радиостанцией.
– Ты что тут, дед, делаешь? – спросил старика молоденький сержант.
– Пасекой колхозной управляю…
– Какая тут пасека, когда оказался ты за линией фронта, в окружении, значит…
Нахмурился дед, погладил бороду и спрашивает:
– То есть, как это за линией фронта, когда вы здесь?
– Да и мы тоже здесь за линией фронта! Выполняем специальное задание командования…
– Ну и я специальное задание выполняю, пчел колхозных берегу! А насчет окружения – так это ты глупость говоришь, сынок! Я на своей земле! Фашисты, так они действительно здесь в окружении. А я у себя дома!
Два дня вели бойцы наблюдение за дорогой, а сержант передавал сведения по рации советским батареям.
На третий день в обед прибежал старик в хату, запыхался и говорит:
– Беда, сынки! Немцы кругом хутор окружили, сюда идут! – Схватились тут бойцы за оружие, бросились к дверям, но дед Андрей остановил их:
– Куда вы, сынки? Вас трое, а врагов, почитай, сотня. Ховайтесь в погреб, я вас сберегу!
Собрали солдаты все свое имущество и поскорее в погреб спустились. А дед Андрей схватил лом, понатужился и выворотил весь бок у печки, завалил лаз в погреб.
Вошли фашисты в хату, глядят, а в ней всего-навсего старикан один копошится, кирпичи отбирает, вроде печку перекладывает. Увидел старик солдат с автоматами, бросил кирпичи и глядит на вошедших этак удивленно и как бы испуганно.
Офицер фашистский, по-русски говорить умел.
– Кто ты есть такой? Сколько русских солдат на хуторе? Где пулеметы?
А дед спокойно пожал плечами и отвечает:
– Я есть пчеловод, за пчелами ухаживаю, значит… Солдат русских на хуторе нет и не бывало… А пулеметы мне без надобности – я самоваром обхожусь.
Нахмурился офицер, но тут явились солдаты и доложили ему, что нет на хуторе русских. Тогда офицер улыбаться начал и сказал старику:
– О, ты есть веселый русский дед! Неси нам меду. Будешь нам услуживать: кормить-поить немецкое войско. Хорошо услужишь – жить будешь, плохо услужишь – вешать тебя будем…
Принес дед фашистам три ведра меду, и они его за полчаса убрали, прямо ложками, без хлеба ели. Потом оставили они на хуторе пятнадцать солдат, а остальные вместе с офицером обратно ушли.
Глядит дед Андрей, а фашисты совсем по-домашнему на хуторе расположились и уходить не собираются. По очереди наблюдение за горами ведут, передают что-то по радио своим командирам. Деда вроде и не замечают, но с хутора ему никуда уходить не разрешают.
«Вот тебе и на! – подумал старик. – Это я вроде как помощником у фашистов оказался, а хлопцы наши в погребе сидят. Не могу я этого терпеть!»
Долго раздумывал он, как бы фашистов с хутора выгнать. Запалить хутор? Так это и наши солдаты погибнуть могут. Побить врагов? Сил не хватит.
Уже солнце заходить стало, когда вдруг улыбнулся старик, зашел в свою кладовку, где всякий хлам валялся, достал оттуда пол-литровую бутылку с какой-то желтой жидкостью и вышел в свой садочек.
Там осмотрелся он по сторонам, запрятал бутылку в карман широких шаровар и тихонько, точно гуляя, пошел за хату, куда выходило из погреба маленькое окошечко.
Сел дед возле окошечка на землю, сам на горы смотрит и говорит вполголоса:
– Вы, хлопцы, сидите и не двигайтесь! Я на фашистов такую армию напущу, что завтра же сбегут они с хутора, обязательно сбегут!
Только проговорил он эти слова – вдруг видит: выходит из-за кустов немецкий ефрейтор, насупил рыжие брови и подозрительно так смотрит на него.
«Не знает ли этот дьявол по-нашему?» – забеспокоился дед и для проверки еще громче заговорил, вроде сам с собой, и даже руками стал размахивать.
– Ишь, вечер какой хороший, а тут эти собаки шатаются, всю картину портят… Ну, ничего, завтра по-другому будет…
Посмотрел на него фашист, пожал плечами и пальцем поманил к себе. Послушался дед. Повел его тогда ефрейтор в хату и заставил воду греть. Вымылись немцы, стали на сене на ночлег устраиваться. Взял ефрейтор старика за плечо, ткнул в угол и говорит:
– Шляфен, шляфен – спи, значит.
Двое солдат автоматы взяли, на пост пошли, а остальные сложили в кучи свое обмундирование и захрапели вскоре. Дед притворился, что спит, похрапывать начал. Потом осторожно выбрался из своего угла, достал из кармана бутылку с муравьиным спиртом, что употребляется стариками, зимой от ревматизма, и обрызгал этим спиртом и мундиры солдатские и самих солдат.
В полночь сменились часовые, пришли в хату спать – так он и их муравьиным спиртом обработал.
Утром, пока не взошло солнце, гуляли фашисты по хутору и ничего с ними не случалось.
Но как только вместе с теплыми лучами утреннего солнца вылетели пчелы из своих ульев да почуяли ненавистный им запах муравьиного спирта, тут и начался чистый цирк. Целыми тучами набросились пчелы на фашистов и давай их жалить. Немцы бьют их и табачным дымом отгоняют, а пчелы так и вьются над ними, жужжат, как бешеные, и все норовят жала в ход пустить.
Часов до десяти утра терпели фашисты, хотя и лица их и руки, и шеи стали, как у добрых слонов. А потом подхватили они свое оружие да ранцы – и бегом с хутора пустились. В лес вбежали – и там не легче: каждая пчела старается ужалить, а вьются их тысячи.
Замотали тогда солдаты головы мундирами и побежали. Рыжий ефрейтор бежит, стонет и приговаривает по-своему:
– Ой, ой! Ой, пчелы-коммунисты! Ой, пчелы-коммунисты!
А дед смотрит им вслед и усмехается.
– А мы и пчелок воевать заставим… Сознательные у нас пчелки! Не любят фашистских трутней! Дюже сознательные!
Выпустил старик бойцов из погреба, а сам давай хлопотать – остальные ульи пристраивать.
К вечеру внизу на дороге большой немецкий обоз показался – автомобили с бензином, танки, орудия. Засекли их наши разведчики, сообщили по радио, куда следует, и загрохотала за горой советская артиллерия. Точно огненные цветы на дороге выросли и уничтожили фашистский обоз.
Три дня еще разведчики на хуторе пробыли. И все время за дорогой наблюдение вели. На дороге тихо – и артиллерия советская молчит. Только-только фашисты на дороге закопошатся – начинают грохотать советские пушки. К вечеру третьего дня от взрывов обрушилась скала и совсем дорогу завалила.
– Ну, теперь нам тут делать нечего, – сказал сержант. – Надо к своим выбираться. Не знаю только, пройдем ли через фронт. Идем с нами, дедушка. Ты, небось, все тропки знаешь…
Подумал дед Андрей, расчесал бороду и ответил:
– Конечно, мне с поста моего вроде уходить не полагается, но так как моя пчелиная армия сейчас вся надежно расквартирована, а вы без меня, того и гляди, на фашистов нарветесь, то решил я идти с вами, сынки… Но вы погодите меня чуток, хочу я фашистам гостинцы оставить.
Пошел старик по хатам, отыскал еще несколько бутылочек муравьиного спирта – каждый дед запасец этого снадобья на зиму держал от своих стариковских болезней, Этим спиртом дед Андрей все хаты внутри окропил, а дух от него крепкий, едучий, целыми неделями держится.
Потом повел старик бойцов через горы по ему только известной тропинке. Хорошо дошли они до наших – ни одного фашиста не встретили.
Доложили бойцы полковнику о выполнении боевого задания и про деда рассказали. Позвал полковник старика, поблагодарил, чай с собой пить посадил и говорит:
– Ну, командир пчелиной армии, большое ты дело сделал, крепко нам помог. Сейчас машина подойдет – отправляйся ты на ней в тыл!
А дед покрутил бородой и возражает:
– Как же это возможно, сынок, чтобы командир от своего войска уходил? Разве ты свою часть бросить можешь? Оставляй-ка меня у себя, я все тропки знаю, проведу твоих разведчиков, куда захочешь, хоть за пазуху фашистскому генералу, и обратно выведу невредимыми. А заодно буду я за своим пчелиным войском присматривать…
– Задумался полковник и решил:
– Ладно, оставайся у нас, отец! Большую пользу можешь ты нам принести.
Так и остался дед Андрей за проводника при разведке. Много раз водил наших бойцов за линию фронта. Там они своими боевыми делами занимались, а старик со своим пчелиным хозяйством управлялся. Осенью командование наградило деда медалью «За боевые заслуги».
А фашисты еще несколько раз на хутор наведывались. Придут туда, переночуют в хатах, пропитаются муравьиным запахом, а днем как допечет их пчела, так они галопом из хутора эвакуируются. В конце концов разозлились они и весь хутор спалили.
Когда начал падать первый снег и зашумели в горах холодные ветры, забеспокоился дед Андрей:
– Пропадает мое войско, померзнет! Пойду я к нему!
А полковник его успокаивает:
– Не беспокойся, отец, выручим твое войско! Не должны пчелы померзнуть, взяток в этом году хороший был, питания у твоей армии достаточно! А при холоде питание – это главное.
Вскоре пошли наши войска в наступление и погнали фашистов. Выпросил дед Андрей у полковника несколько слабых лошадей, не годных для армии, собрал своих стариков и давай ульи из леса на хутор возить. Хоть и сожгли враги хаты, но погреба уцелели. Туда и ставили пчеловоды ульи и сами там вместе с пчелами перезимовали в, тот год.
Сберегли старики всех пчел и весной еще много крепких роев получили. А сейчас в нашем колхозе пасека вдвое больше, чем до войны. И командует пасекой по-прежнему дед Андрей. Зовут его теперь: «Командир пчелиного войска» – и он не обижается.
Сказ о заповедном кладе
Щедра и богата наша кубанская земля. Родит она и пшеницу, и рис, и подсолнух, и плоды разные. Что ни посеешь – всего богатый урожай получишь.
И в горах прикубанских большие богатства скрыты. Есть там и железо, и уголь, и золото. А особенно много нефти. И нефть особенная, такая, что хоть сразу бери и заправляй ею тракторы да автомашины.
А распоряжается всеми этими богатствами старик Горовик, из себя маленький, сгорбленный, седые брови на глаза нависли, а взгляд зоркий, строгий. Взглянешь на него, подумаешь – самый обыкновенный дед, что баштан караулит.
Но старик Горовик совсем особенный. Живет он на земле уже многие сотни лет, а все такой же, ничуть не меняется. И владеет он великой силой: захочет-даст людям земные богатства, захочет – не даст. Но не по капризу он это делает, а по справедливости.
Еще в стародавние времена рыли казаки глубокие колодцы и черпали из них ведрами легкую золотистую нефть. Шла она и в каганцы, и на распалку печей, и на смазку ходов тележных, чтоб не скрипели.
Начнут, бывало, казаки нефтяной колодец рыть, а к ним вдруг подходит какой-то седой старик – собой неприметный, одет в чекменчик старенький, на ногах сапоги яловые, на голове кубанка черного курпея. Подойдет старичок к казакам и спрашивает:
– К чему колодец роете, станичники?
– Да вот, дедушка, хотим до нефти докопаться…
– А зачем она вам?
– Как зачем? И на топливо, и на каганцы, и колеса смазывать нужно…
– Добре, добре, станичники, – скупо улыбнется старичок в седые вислые усы. – Только, сдается мне, что не здесь вам копать надо…
И указывал другое место. Укажет и пойдет дальше, опираясь на ореховый батожок. Послушают казаки старика, начнут копать в указанном месте – и точно, обязательно на богатую жилу нападут…
Услыхали заграничные буржуи про кубанскую нефть и целыми толпами на Кубань нагрянули. Стали земли покупать, спорить начали, кому какой участок забирать. Но всех перехитрил американский Мистер. Сунул Мистер пачку денег кубанскому атаману, тот и передал ему те земли, где казаки нефть доставали. И даже в Петербург самому Николашке-царю отписал, что-де прибыл из-за моря-океана добрый Мистер, хочет нам, бедным, помочь нефть из земли доставать. А Мистер вслед подарочек в Петербург послал. Вот и вышло решение отобрать у казаков нефтеносные земли и отдать их этому самому Мистеру.
Стал Мистер дело разворачивать – инженеров своих доставил, машины кое-какие привез, за гроши рабочих русских нанял и давай нефтяные вышки ставить. И такая жадность охватила Мистера, что всех рабочих замучил, по целым суткам работать заставлял.
И вот идет раз этот самый Мистер по своему промыслу, за ним инженеры, подрядчики всякие вышагивают. И вдруг подходит старичок – сгорбленный неприметный, только глаза строгие из-под бровей поблескивают. Подошел и спрашивает Мистера:
– Зачем тебе нефти столько? Куда ее девать будешь? – Удивился Мистер, выкатил свои рачьи буркалы, новее же ответил:
– Ты есть очень глупый! Я эту нефть продавать буду, большие деньги себе наживу…
Насупил старик косматые брови и говорит:
– Ничего у тебя не выйдет! Не достать тебе нефти из нашей земли.
Разозлился Мистер, хотел упрятать старика в каталажку, но тут шепнул кто-то из приказчиков русских, что, мол, этот дед все места знает, где много нефти. И сразу Мистер стал добрым и обходительным. Подхватил деда под руку, стал рассказывать, как он любит русский народ, деньги американские стал предлагать старику, чтобы тот ему показал заповедные места.
А старик пощупал деньги, покачал головой, вытер руку о полу чекменя и отвечает:
– Не к чему мне твои бумажки! Печку разжигать древесной корой способнее… А любовь твою к русским я вижу – сколько людей ты уже в гроб вогнал непосильной работой. И говорю я тебе по-хорошему: уходи с нашей земли, не даст она тебе своего богатства…
Сказал – и пошел себе к лесочку. Мистер даже задохнулся от злости. А потом как закричит своим охранникам:
– Взять этого деда! Он есть самый главный русский бунтовщик! Я его в Сибирь загоню.
А старичок как раз в лесочек вошел. Кинулись за ним охранники, сам полицейский пристав помчался. И только вбежали они в лесочек – вдруг навстречу им здоровенный медведище прет. Идет – кусты ломает, ревет сердито, в открытой пасти клыки сверкают. И пристав, и охранники наутек пустились. Прибежали в караулку, ружья схватили – и опять в лесок. Ходили, ходили – ни старика, ни медведя не нашли…
С того дня стали оскудевать нефтяные богатства. Исчезла нефть из колодцев. А буровые вышки начали больше воды давать, чем нефти…
В революцию прогнали Мистера ко всем чертям за море-океан. Стали хозяиновать на кубанских нефтяных промыслах наши, русские, советские люди. Трудно было вначале – ни машин, ни труб, ни разных там долотьев не было.
Как-то ставили рабочие оборудование на одной буровой. И вдруг подходит к ним старичок в старом коричневом чекмене, с палочкой в руках. Блеснул строгими глазами и спрашивает:
– Что делаете, хлопцы?
– Вот буровую будем пускать, дедушка! – ответил один из рабочих. – Нефть нужна нашему народу, нефти требуют заводы и фабрики наши советские. Чем больше нефти добудем, тем сильнее наша страна станет.
– Добре! – повеселевшим голосом ответил старик. – Будет вам удача! Ройте амбары побольше, трубы тяните! Много нефти тут достанете!
Так оно и вышло. Ударил из этой буровой могучий фонтан, много нефти дал он Родине.
С тех пор то в одном, то в другом месте встречали нефтяники старика Горовика, И каждый раз указывал он им места, богатые нефтью.
Когда ворвались на Кубань фашистские орды, нефтяники ушли в леса партизанить. А промыслы свои, чтоб не достались врагу, взорвали. Горькими слезами плакали, а взрывали, потому что был на это приказ.
А фашистам нефть больше хлеба была нужна – без нефти и танк не пойдет, и самолет не полетит. Начали они стараться достать из земли кубанскую нефть. Привезли своих инженеров и мастеров, а наших, русских, силой работать заставляли.
И вот потеют фашисты над одной скважиной – вышку уже поставили, инструмент налаживают… Вдруг оказался рядом неприметный старичок в рыжем чекменчике и старой кубанке. Разгладил старичок вислые седые усы и спрашивает:
– Что это вы делаете, господа хорошие?
Вздрогнул фашистский инженер, который всеми работами командовал, оглянулся по сторонам. Кругом охрана расставлена – и вдруг старик какой-то возле буровой очутился. Не партизан ли?
Вгляделся фашист в старичка, а тот вроде совсем старенький, чуть на ногах стоит. Успокоился тогда инженер и говорит:
– Мы, глупый русский дед, достаем нефть для великой Германии!
– А зачем вам наша русская нефть? – тихо спрашивает старичок.
– Ты есть совсем дурак! – рассердился фашист. – Нефть нужна нам, чтобы наши танки дошли до Урала.
– Ого, – блеснул глазами старик. – Далеко шагнуть собираетесь, господа хорошие! Не видать вам Урала, как свинье солнца полуденного! Не достать вам нашей нефти!
Совсем разозлился фашист.
– Ты есть русский партизан! – закричал он. – Ты есть коммунист! Взять его! Запереть в подвал! Караулить крепко. Завтра мы его будем вешать!
Схватили фашисты старика, заперли его в подземный каменный подвал, часовых приставили. А подвал тот без окон, стены метровой толщины, двери железные.
Рано утром приказал фашистский офицер вывести старика из подвала. Один из солдат уже веревку приготовил, через сук ее перекинул, петлю-удавку наладил.
Открыли железные двери подвала, а старичка и след простыл. Спустились в подвал солдаты с фонарями, видят: и стены целы, и подкопа нет, а старик исчез. А в углу сидит здоровенная жаба, пялит круглые глаза на фашистов и бока ее колышутся, словно от смеха.
В тот же день ударил из скважины, которую ремонтировали фашисты, мощный фонтан. Да только не нефтяной, а из жидкой синей грязи. Все инструменты фонтан на сотню метров раскидал. Кого из фашистов насмерть убил, кого покалечил, кого грязью с ног до головы обдал…
Вскоре после этого наши советские войска погнали фашистов с Кубани. Стали нефтяники восстанавливать промыслы. И сразу же у них дело пошло на лад, С каждым днем стала расти добыча нашей кубанской нефти. Но, конечно, нефтяники не только старые скважины ремонтировали, а и новые нефтеносные места стали искать.
И вот один раз шел молодой парень, геолог, по горам, притомился и решил отдохнуть у горного родника. Сел на камень и горами любуется. Вдруг хрустнула ветка под чьей-то ногой. Оглянулся геолог и видит: идет к нему древний старичок. Чекмень коричневый, кубанка черного курпея, усы седые повисли. Очень удивился геолог: кругом километров на тридцать ни станиц, ни хуторов нет, а старичок идет себе неторопливо, словно гуляет. И никакого припаса с ним нет, только батожок ореховый. Подошел старик, поздоровался, геолог его папиросой угостил и спрашивает:
– Кто вы будете, дедушка? Как вы оказались в таких глухих местах? Может, заблудились – так я вас на дорогу выведу…
Усмехнулся старик в густые усы и ответил:
– Не беспокойся, сынок! Места мне здесь все знакомые… Не один десяток лет здесь прожит, не одна тропка исхожена. Ты вот скажи мне лучше, чего сам в горы забрел? На охотника ты вроде не похож…
Рассказал геолог, что ищет он новые нефтеносные места.
– А что, или нефти стране мало? – спросил старичок. – Вроде много нефти дают наши кубанские промысла…
– Много, дедушка! А требуется еще больше. Ведь с каждым днем на заводах наших, на колхозных полях все больше и больше машин работает. А сейчас на кубанской земле все тяжелые работы в колхозах за людей машины будут исполнять. Значит, много горючего потребуется… Вот и послали меня искать нефть…
Выслушал хлопца старичок, блеснул глазами из-под косматых седых бровей и говорит:
– Доброе дело задумали! Вижу, помочь тебе требуется. Знаю я одно заповедное место, где нефти сколько хочешь. Идем, укажу…
Очень удивился геолог, откуда такой неприметный старичок про нефтеносные места может знать. Удивился, но пошел за стариком, потому что видел – серьезный дед, такой даром слово не скажет.
Несколько часов шли. Старичок с виду хлипким казался, а как зашагал, так за ним еле угонишься. Даже в. пот вогнал молодого геолога.
Дошли они до одной горной долины.
– Вот здесь, – говорит старик, – нефти, сколько ни черпай, вовек не вычерпаешь… Самое мое заповедное место… Передаю я его Советской власти на доброе дело… Хватит теперь нефти и тракторам, и комбайнам, и другим машинам…
Сказал так старик, шагнул в кусты орешника – и был таков.
– Дедушка, погодите! – окликнул его геолог и побежал за ним. – Как звать-то вас?
А старика словно и не бывало – ни ветка под ногой не хрустнула, ни кусты не шевельнулись…
Стали в этой долине разведку производить – и точно, нашли запасы самой лучшей нефти. Теперь там промысла выросли – не меньше сотни вышек нефтяных стоит, поселок целый построен…
А старик Горовик, говорят, и теперь в наших горах появляется. То залежи железа нашим советским людям укажет, то скажет, где медная руда хранится.
Много у него по горам разных заповедных кладов для добрых хозяев спрятано…