Текст книги "Ребята Скобского дворца"

Автор книги: Василий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Часть вторая
1917 ГОД

В НОЧЬ ПОД НОВЫЙ ГОД

Прошло более года с тех пор, как, спасаясь от полиции, Типка Царь ушел от своих друзей.

Поздно вечером, в ночь под новый, 1917 год, в Скобской дворец снова явилась полиция. Городовые ходили по квартирам и проверяли документы. Говорили, что ищут дезертиров.

– Снова обход, – сообщил домашним Николай Петрович, возвращаясь из чайной.

– Зачастила в наш дом полиция, – удивлялась мать Ванюшки Анна Николаевна. – Ходят. А зачем? Обезмужичел Скобской дворец. Сколько людей в армию забрали! Куда ни глянь – одни солдатки да подростки.

– Неспокойно среди рабочих. Трудовой народ голодает, – мрачно пояснил дед. – Война к добру не приведет.

Не успел дед еще что-нибудь добавить, как в прихожей чуть брякнул звонок. Все прислушались.

Звонок снова брякнул, уже громче.

В полутемный коридор, служивший одновременно и кухней, вместе с матерью вышел Ванюшка, интересуясь, кого принесло в такую вьюжную погоду и в поздний час. На пороге он увидел бородатого смуглолицего солдата в рваной и грязной серой шинели, в обмотках и замасленной папахе.

– Вам кого? – испуганно спросила мать Ванюшки.

Солдат, ничего не отвечая, осторожно прикрыл за собой дверь.

– Николая Петровича, – хриплым, простуженным голосом сообщил он. – Вы не беспокойтесь, я свой...

В коридор вышел Ванюшкин дед, недоумевающе тараща глаза на заросшего густой черной бородой солдата.

– Петрович... не признаешь? – тихо пробормотал тот, поднимая на деда воспаленные глаза.

Приглядевшись, дед узнал в бородатом солдате отца Фроськи Егора Зубарева.

– Не выдавай, Петрович... Самовольно я домой заглянул, – успел только проговорить Егор Зубарев, как в прихожей снова, уже требовательно и громко, затрещал звонок.

Егор Зубарев испуганно метнулся в комнату. Дед, оглянувшись на занавеску, пошел отпирать дверь. Из-за спины деда Ванюшка увидел за дверью светло-серую шинель, ясные пуговицы – околоточный Грязнов. За ним стоял в черной шинели с башлыком за плечами городовой.

– Прошу извинения! – пробасил околоточный. – У вас случайно никого посторонних нет?

– Не-ет, – нахмурившись, нетвердо ответил дед и быстро добавил: – Поздравляю с наступающим! А вы все трудитесь?

– Служба наша такая, – вздохнул околоточный и прошел в прихожую, пытливо глядя по сторонам.

Николай Петрович стоял в дверях, загораживая проход в комнату.

– Принеси бутылку из буфета и стаканчики. Живо! – приказал он внуку.

Ванюшка быстро вернулся, держа в одной руке бутылку с разведенным спиртом, в другой – два граненых стаканчика. Взглянув на стоявший в углу у стены сундук, прикрытый красной дерюжкой, Ванюшка побледнел. На сундуке лежала измятая солдатская папаха Егора Зубарева. Неужели околоточный не заметил ее?

– Прошу покорнейше... – сказал Николай Петрович, наливая в стаканчики. – За наступающий! – Руки у него тряслись.

Околоточный выпил. Мать Ванюшки уже держала в руках тарелку с закуской. Вслед за околоточным выпил и довольно крякнул городовой.

– За благополучие в делах, – бормотал дед, намереваясь налить еще по стаканчику.

Но полицейские решительно отказались.

– Надеюсь, завтра ко мне заглянете? – почему-то строго предупредил Николая Петровича околоточный.

Полицейские ушли.

Николай Петрович запер за ними дверь.

– Пронесло! – выразительно прошептал он и перекрестился.

Егор Зубарев стоял в углу комнаты, сжавшись, опустив вниз давно не чесанную, черную как смоль бороду, и судорожно потирал тяжелые узловатые руки.

– Дезертиров ищут, – сообщил дед в комнате. – А у нас таковых нету. Понял? – Приподняв очки в оловянной оправе, он строго взглянул на Ванюшку.

Тот согласно кивнул головой.

– Садись. Чего стоишь? – пригласил дед Егора Зубарева, указывая на бутылку со спиртом. – Раз пришел, гостем будешь.

– Чувствительно благодарю. Спасибочко! – бормотал Егор Зубарев, тяжело опускаясь на стул. – Выручил, Петрович, фронтовичка... По гроб жизни не позабуду... А супружница где? – Он окинул глазами комнату.

– На том свете... – кратко пояснил дед, тяжело вздохнув.

Ванюшка понял, что разговор шел про бабушку.

Сидели за столом долго. Зубарев порывался уйти домой, но Николай Петрович его не отпускал.

– Пускай утихомирятся, – советовал он. – Не торопись, раз зашел. Бережливого и бог бережет.

– Так-то оно так... – бормотал Зубарев. – Беспокойство вам причиняю.

Выпив в честь наступившего Нового года по стаканчику разбавленного спирта, оба собеседника раскраснелись, особенно Егор Зубарев. Спирт на него сразу подействовал. Николай Петрович снова налил нежданному гостю.

– За благополучное окончание войны!

– Как кроты, зарывшись в землю, живем, – жаловался солдат. – Он по нас «чемоданами» шпарит. Это такие снаряды тяжелые, крупного калибра. Мы тоже отвечаем. Он десять раз, а мы – раз. Нехватка у нас снарядов. Всего нехватка. Иной раз по неделе на одних сухарях сидим. Даже махорка и та не вволю.

– В тылу тоже не сладко, – отвечал Николай Петрович, подкладывая своему гостю на тарелку закуску. – Тоже продовольствия не хватает. Видал, какие очереди за хлебом?

Анна Николаевна и Ванюшка сидели за столом напротив и молчали, не вмешиваясь в разговор.

– Ты того... с моей Фроськой дружи... – заплетающимся языком бормотал Зубарев, обращаясь уже к Ванюшке. – Девка она у меня хозяйственная... Вот кончится воина... Проси ты у меня чего хочешь. Все отдам. И Фроську тебе отдам. Знаю, ты дружишь... Егор Зубарев ничего не пожалеет... – Дед и мать улыбались, а покрасневший до корней волос Ванюшка молчал.

Наконец, шатаясь, Зубарев поднялся из-за стола.

– Выгляни, – приказал Николай Петрович Ванюшке.

Ванюшка, осторожно открыв дверь, неслышно вышел на разведку. На грязной, замусоренной лестнице ни души. Он спустился вниз, выглянул наружу на безлюдную улицу. Там по-прежнему крутилась метель и со свистом завывал ветер, наметая возле подъезда огромный сугроб снега. Одним махом, без передышки, Ванюшка взлетел на пятый этаж и на полутемной площадке, слабо озаренной тусклой лампочкой, увидел... Фроську. С наброшенной на голову шалью, она стояла, прижавшись к стене в углу, и напряженно глядела на него. Очевидно, ждала отца.

– Он у нас, сейчас вернется, – шепотом сообщил Ванюшка и быстро исчез.

– Пусто, – сообщил он, задыхаясь от быстрого бега. – И на улице, и на лестнице...

Егор Зубарев, поблагодарив, пошатываясь, ушел домой.

В квартире скоро все затихло.

Ванюшка неподвижно лежал под одеялом и думал про... Фроську.

Своими неосторожными словами Егор Зубарев снова потревожил установившийся было на душе Ванюшки покой. Он по-прежнему любил Фроську, но за прошедший год ни одним намеком не показал ей своего расположения.

После злосчастной истории с трехрублевкой, так опозорившей Ванюшку перед домашними, она на третий или четвертый день нанесла ему новое, неслыханное оскорбление. Подошла к нему, смерила гневным взглядом и бросила в лицо: «Из-за тебя, треклятого, Типка страдает!»

Тогда Ванюшка промолчал, но несправедливые слова больно резанули его по сердцу и оставили долго не заживавший след. Первые дни буйствовала она не только с Ванюшкой. Увидав на улице городового Жигу, залезала на забор и кричала:

«Зачем Царя забрали? Верните Царя!»

Жига растерянно останавливался, озирался по сторонам и, заметив Фроську, сипло грозил:

«За такие слова сволоку в участок! Посидишь у меня в холодной!»

Но даже угроза городового не действовала на упрямую Фроську. Сидя верхом на заборе, как казак на коне, она пела свою излюбленную «Марусю», грустно посматривая по сторонам.

«Это она по Типке скучает, ждет», – догадывались ребята.

По Типке скучал и Ванюшка. Без Типки не стало у ребят прежней спайки. Ребята даже стали враждовать между собой, то и дело сходились на кулаки, чего раньше не было.

Но сколько ни ждала Фроська, Типка не вернулся. Даже крестовый брат Царя Серега Копейка не знал, какая судьба постигла Типку. Жив ли? Или уже зарыт в сырую могилу?

Тикали на стене старинные часы с кукушкой. За окном у забора слабо отсвечивал уличный фонарь. А Ванюшка все не спал – ворошил прошлое.

ПОДАРКИ

Первый день Нового года появился на свет в солнечной белоснежной рубашке. Снегопад и вьюга утихли, прикрыв пушистым ковром двор. А окрепший к утру мороз застеклил узорами окна, хрустальными звонкими сосульками разукрасил крыши подъездов, развесил бахрому на телеграфных проводах. Одевшись потеплее, Ванюшка отправился на двор. На лестнице он встретился с Фроськой. В стареньком пальто нараспашку, она поднималась навстречу, волоча за собой по ступенькам громко ревевшего братика Кольку. На голове у нее ради воскресного дня, несмотря на мороз, белел легкий полушалочек.

– Ванечка! – ласково сказала Фроська, загораживая дорогу Ванюшке и приближая к его лицу нарумяненные морозом щеки и сияющие синеватые глаза. – Ванечка! Спасибочко вам за моего батьку. – И она, не задумываясь, притянула Ванюшкину голову, крепко поцеловала и, подхватив Кольку, поволокла его вверх по лестнице, грохоча замерзшими ботинками.

Ванюшка же стремглав помчался вниз, перепрыгивая с двух ступенек на третью. Он и сам не понимал, чего испугался. Ванюшка был так ошеломлен, что, выскочив на улицу, побежал в противоположную от чайной сторону. Впервые в жизни его поцеловала девочка. И кто... Фроська!

На дворе, как и обычно, шумела и галдела многочисленная ребятня. Над Финским заливом скупо сияло зимнее солнце. В седой хрупкой изморози по-праздничному белел Скобской дворец. Даже валивший из соседних фабричных труб дым не казался мрачным. Мороз побелил и фабричные трубы, легко уносил вверх серые завитки дыма. «Хорошо», – думал Ванюшка, полной грудью вдыхая свежий морозный воздух и ощущая необыкновенный подъем духа.

– Ты что ходишь как очумелый? – удивлялись ребята на дворе, глядя на беспричинно улыбавшегося Ванюшку.

А Цветок по своей привычке вежливо осведомился:

– Ты, Чайничек, чего зубы-то ощерил? Хочешь, я тебе прикрою их?

«Ладно, ладно», – добродушно думал Ванюшка, продолжая улыбаться. Как величайшую тайну, хранил он про себя то, что говорил ему Егор Зубарев, и то, как отблагодарила его Фроська.

Вернувшись обратно на кухню, устроившись поудобнее за столом, Ванюшка погладил кота Ваську.

– Дремлешь и ничего не знаешь, – упрекнул он своего любимца.

Фроська не выходила у него из головы.

От приятных размышлений вернул Ванюшку к жизни дед.

– Пойдешь, что ли, со мной к околоточному? – спросил он, любивший ходить с внуком. – Пойдем с тобою, Якунькин-Ванькин, в гости, глодать чужие кости. – Дед чем-то был озабочен.

Ванюшка сразу же согласился. Вообще в этот день он соглашался со всеми и на все.

– Ничего не поделаешь, – тяжело вздыхая, говорил по дороге дед. – Нужно нести подарок. Сам намекнул мне вчера.

Ванюшка понял, что речь шла об обычном новогоднем подношении околоточному Грязнову.

– Вот и живи на белом свете, – продолжал жаловаться дед, крупно шагая. – Городовому Жиге красненьку! Меньше нельзя... Дворнику зелененьку! Тоже меньше трешки нельзя. А самому господину околоточному четвертной...

– А если не давать? – нерешительно возразил Ванюшка.

Дед усмехнулся, блеснули стекла очков из-под ватного картуза.

– Потом хуже будет. Разными штрафами разорят. Вся власть только на взятках и держится. Таков уж порядок, не нами заведенный.

На Гаванской улице звенели трамваи. Зазывали к себе выставленные в витринах магазинов товары. Проезжали извозчики. По панели шла чистая публика. Как не похожа была эта улица на ту, на которой находился Скобской дворец.

В угловом доме, где жил околоточный Грязнов, Николай Петрович и Ванюшка не спеша поднялись на второй этаж, позвонили. Дверь открыла миловидная белокурая женщина – жена околоточного.

– Пожалуйста, – небрежно пригласила она, ничего не спрашивая.

Из двери соседней комнаты выглянул сын околоточного – рыжеволосый круглолицый Ромка, с которым Ванюшка учился в одном классе городского училища. Увидав Ванюшку, он заговорщически подмигнул и показал язык. О чем говорил дед с околоточным, Ванюшка не слышал: за полуоткрытыми дверями комнаты продолжал гримасничать Ромка, а Ванюшка отвечал ему тем же. Но после того как Николай Петрович вручил околоточному новогоднее подношение, Грязнов заговорил другим тоном, уже менее любезным, и Ванюшка навострил уши.

– Пожалел я вас вчера, почтеннейший. Беглого солдата нужно не укрывать, а по закону передавать властям.

– К-как? – заикнулся Николай Петрович, побледнев.

– Точно так, – сурово и осуждающе ответил околоточный. – Вчера бы он был в наших руках и понес заслуженное наказание. А сегодня ищи его. Никак я не ожидал, почтеннейший, от вас...

Ванюшка вспомнил про солдатскую папаху Егора Зубарева, лежавшую в углу прихожей на сундуке. Николай Петрович, тяжело вздохнув, вынул из бумажника еще несколько кредитных билетов и, низко кланяясь, передал околоточному.

– За науку, – бормотал он. – Век живи, век учись.

Грязнов спокойно принял новое подношение.

– Только вас, почтеннейший, жалеючи, – подчеркнул он уже более ласково, провожая Николая Петровича и Ванюшку до двери в прихожей. – Служба службой, а дружба дружбой.

– Чтоб тебе пусто было... – пробормотал дед, когда дверь захлопнулась.

Обратный путь в Скобской дворец дед и внук шли молча. Николай Петрович удрученно смотрел вниз. Ванюшка, искоса поглядывая на него, думал: согласился бы дед выручить отца Фроськи, если бы знал, что придется платить околоточному?

«Укрыл бы», – упрямо думал Ванюшка, снова с душевным трепетом вспоминая про благодарность Фроськи.

СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ

Первые дни после Нового года, встречаясь с Фроськой, Ванюшка чувствовал себя не совсем уверенно, боясь прямо взглянуть ей в глаза. Но Фроська осталась прежней Фроськой. Словно ничего между ними и не произошло. С Ванюшкой она обращалась запросто, но очень ласково. У нее все более укоренялась привычка называть своих подруг и друзей на дворе ласкательными именами.

Катюшку и Дуню Пузину она неизменно величала Катюнечкой и Дусенькой, Цветка – Цветочком и Петечкой, а Копейку – Сереженькой. Никто из скобарей не удивлялся, что Чайник стал Ванечкой. Но при этом ничто не мешало Фроське, чуть рассердившись, отчитывать своих подружек и друзей первыми попавшимися на язык словами. Церемониться с ними она не любила.

Ванюшке тоже очень хотелось называть своего задушевного друга не Фроськой и не Фросей, а Фро-сень-кой. Но что-то мешало, да и опасался он злых языков на дворе.

Ребята уже и так замечали, что стал он снова лакеем у Фроськи. Правда, она больше не совала ему, как прежде, своего братика Кольку. Да и Колька уже не лежал в пеленках, а самостоятельно ковылял по двору, держась за подол Фроськи. Но все равно всем бросалась в глаза покорность Ванюшки.

– Чего это она тобой командует? – спрашивал Серега Копейка, любивший всегда быть самостоятельным и независимым.

– Смотри, опять ей не поддайся, – дружески советовал Ванюшке Левка Купчик, недолюбливавший Фроську.

Черномазый, как цыган, Жучок выражался еще короче, помня нанесенные ему Фроськой обиды.

– Кулачница! – намекал он на воинственный характер Фроськи.

Ванюшка молча соглашался со своими друзьями, но чувствовал, что отстоять свою независимость у него не хватает сил, словно приколдовали его. Он следовал за Фроськой всегда, даже когда его не звали.

Дело дошло до того, что даже девчонки стали говорить Фроське.

– Смотри, твой хвостик стоит, – намокали они на Ванюшку.

Фроська сначала терпела это, а потом, видно, ей надоело. Как-то встретив Ванюшку, она окинула его ледяным взглядом и, отведя в сторону, сказала:

– Я тебе только одно словечко скажу. Одно-единственное.

– Говори. – Сердце у него радостно затрепетало.

Фроська заколебалась:

– Я тебя спрошу одним словом... А ты мне отвечай тоже одним словом. Понял?

– Как это одним словом? – не понял он. – А если я тебе захочу десять слов сказать?

– Ладно, – милостиво разрешила она, вдруг смягчившись, – я скажу тебе потом, – и отошла.

Сердце у Ванюшки тревожно билось весь день. Какое слово собиралась сказать Фроська? Предчувствовал он что-то большое, радостное... Иначе зачем такая секретность? Он то и дело подходил к Фроське и смотрел на нее с ожиданием. И Фроська, не вытерпев, снова отвела его в сторону.

– Слушай! – приказала она.

Ванюшка от усердия вытаращил глаза.

– Ты только не сердись, – снова предупредила она и по своей привычке погладила его по щеке. – Ванечка! Ну что ты ходишь за мной, как валет за кралей? Куда я, туда и ты?

Покраснев и сконфузившись, Ванюшка молча отошел от Фроськи с твердым желанием больше с ней никогда не встречаться. И сразу же столкнулся со своим давнишним недругом Цветком. Тот с подчеркнутой любезностью расшаркался, поднял голову с нахлобученным лисьим треухом и осведомился:

– Где же вы, Чайничек, свою крышечку потеряли?

Имел он в виду Фроську. Ванюшка взорвался.

– Ты вот что, Рыжий... – Ванюшка, сжимая кулаки, решительно шагнул к Цветку. – Ты получишь от меня крышку... гробовую! – хотел он разделать Цветка под орех.

Но присутствовавший при этой словесной стычке Серега Копейка развел противников.

– Ты, хмырь, не петушись! – осадил он Ванюшку, хлопая его по плечу, чтоб тот не очень обижался. – А ты, Цвет, тоже не ерепенься, – предупредил он и другую сторону.

После ухода Царя из Скобского дворца Копейка, как первый силач среди скобарей, считал своим долгом изредка наводить порядок на дворе. Верховодить же мешали дела – по-прежнему он торговал газетами.

Возвращаясь домой, Ванюшка думал: «Тоже... краля! Головешка черная». Удивлялся он нахальству Фроськи и ничего хорошего в ней теперь уже не видел. Разыскав колоду карт дома, он долго исследовал каждого валета. Брешет, решил Ванюшка. Ни на одного из них он не похож. На этом он и успокоился.

ЖИТЕЙСКИЕ ДЕЛА

В феврале стояли злые, трескучие морозы. Ванюшка ждал весны, тепла, а с каждым днем становилось все холоднее. Мороз лютовал. «Не хочет зима сдаваться», – огорчался Ванюшка, заглядывая в белое, забронированное толстой коркой изморози окно.

– Одевайся теплее, – еще с вечера советовала Ванюшке мать; то же самое говорил и дед.

Когда Ванюшка бежал в школу, неизменно у кооперативной лавки «Вперед» по панели змеилась большая очередь за хлебом. Закутанные по самые глаза, люди ожесточенно топали ногами, другие махали руками и бегали, пытаясь согреться. И пока Ванюшка мелкой рысцой бежал мимо очереди, его несколько раз звонко окликали дружелюбные голоса скобарей. Но Ванюшка торопился, не останавливался. До школы на Гаванской улице путь предстоял еще дальний.

На этот раз, когда Ванюшка с желтым тюленьим ранцем за плечами выскочил из подъезда, седой туман как стена неподвижно стоял над Невой. Приятно и звонко похрустывал под ногами выпавший ночью снежок, дышалось легко.

– Ванечка! – послышался знакомый голос.

Он остановился. В очереди стояла закутанная, толстая как бочка – столько на ней было надето разных одежек – Фроська. Из-под длинной шали светились знакомые Ванюшке глаза.

– В школу идешь? – спросила она, дуя в замерзшие кулаки.

– Да. А ты за хлебом стоишь? – Ванюшка опять забыл, что решил больше не подходить к ней.

– За хлебом, – подтвердила Фроська, с трудом передвигаясь в огромных, подшитых войлоком валенках. – Вчерась дотемна стояла, да мне не досталось. – И по-взрослому добавила: – С голоду подыхать будем.

– Ну зачем же... – возразил Ванюшка, не желая, чтобы Фроська подыхала с голоду. В эту минуту он согласился бы носить из дому по куску хлеба, только бы Фроська жила.

Еще более посиневшие от мороза Фроськины глаза смотрели на Ванюшку очень ласково.

– Замерзнешь. Беги скорее, – заботливо предупредила она и поправила у него на шее шерстяной шарф.

– Ничего-о! – Ванюшка даже выпрямился. Он не возражал бы простоять возле Фроськи еще час и даже не попасть в этот день в школу.

Глядя на нее, он вспомнил, как недавно, шатаясь с Фроськой и группой ребят по улицам Васильевского острова, от нечего делать они читали вывески. Читали по очереди вслух. Тогда Фроська неправильно прочла какое-то слово, не там поставила ударение. Ванюшка сразу же поправил ее, но Фроська обиделась. «Я не такая ученая, как ты, – отозвалась она. – Я только два класса кончила».

Ванюшка, как «ученый человек», решил снова блеснуть знаниями.

– Мы теперь моря и океаны изучаем, – сообщил он Фроське. – Знаешь, как интересно!

Фроська молчала, и Ванюшка умолк, поняв, что его похвальба совершенно неуместна.

– Ванечка! – вдруг снова оживилась она после долгой паузы. – Пошли сегодня вечером в заводскую столовую. Там туманные картинки будут показывать!

– Сходим. – Ванюшка сразу же согласился.

Остальной путь до школы он бежал бодрой рысью. Трехклассное городское училище, которое в этом году заканчивал Ванюшка, находилось далеко, по мнению Ванюшки, очень далеко. Нужно было пройти всю длинную Кожевенную линию, пересечь людный Большой проспект, пройти всю Гаванскую улицу, и там, на углу Наличной, находилась школа. Ближе городских школ не было. Только на Большом проспекте, возле Андреевского собора, было Благовещенское реальное училище. Но там учились только дети богатых родителей. Все же в школу он успел, только что прозвенел звонок.

Когда возвращался обратно (а шел он с Петькой Цветком и еще с двумя скобарями), длинная очередь по-прежнему топталась на месте. Хлеб в лавку еще не привозили.

– Издеваются над людьми! Морят голодом! – громко ругались женщины.

Кончилась утренняя смена на заводе. По булыжной мостовой, громко шаркая ногами, текла толпа рабочих. Крик, шум, гам висел над извилистой улицей.

– Ты кого, хмырь, ищешь? – поинтересовался стоявший в очереди рядом с Кузькой Жучком Серега Копейка. – Фроську, что ли? – Он отчаянно тер кулаками уши.

– Не-ет, – сразу же слукавил Ванюшка. – Нужна она мне!

Вечером Фроська сама зашла за Ванюшкой, чего никогда еще раньше не было. Пришла она без чайника, одетая по-человечески, в свое ватное пальтишко, только обвязанная по пояс коричневым платком. Смело вызвала Ванюшку, нисколько не стесняясь и не робея.

– Ягодка! – вздохнул какой-то посетитель за столом при виде раскрасневшихся от мороза щек Фроськи.

– Эге-е! – многозначительно крякнул и Ванюшкин дед Николай Петрович, приподнимая на лоб свои очки.

«Чего эгекают...» – недовольно думал Ванюшка, убегая вслед за Фроськой. Такого внимания со стороны Фроськи он давно уже не испытывал, и это очень обрадовало его.

Ванюшка не знал еще о злодейском заговоре девчонок. Накануне в сугубо секретном своем разговоре девчонки полюбовно поделили мальчишек на дворе. Фроська, не раздумывая, взяла себе Ванюшку, но при этом оговорилась: «Он хотя и дурашливый, но умный». Если бы только Ванюшка знал! Катюшка скрепя сердце уступила Ванюшку и согласилась закрепить за собой Цветка. Дунечка Пузина почему-то выбрала Серегу Копейку, хотя он и не очень дружил с девчонками.

– Серега образованный, – похвалилась она, – газетами торгует.

Мальчишки не подозревали, что они уже поделены и навечно закрепощены. Даже Левка Купчик, даже маленький шустрый Жучок лишились свободы и были определены кому-то из скобарих в собственность.

Договорились не пускать своих мальчишек в соседний Моторный дом к гужеедихам. И не давать им воли, если заартачатся.

– Маринка их выманит, – сомневалась сообразительная Дунечка Пузина, зная, что не только Копейка, но и другие скобари уделяют рыжей толстушке Маринке из соседнего дома, неизвестно за какие качества прозванной у себя Королевой, много внимания.

– А мы Королеве глаза выцарапаем и косы выдерем, – грозно пообещала своим подружкам Фроська.

Никто из девчонок не усомнился, что Фроська сможет выполнить свое обещание.

ВОЛНУЮЩАЯ ВЕСТЬ

Выбежав вслед за Фроськой на двор, Ванюшка удивился. Так много скобарей и скобарих собралось у ворот, и все почему-то парочками. Точно сговорились! И когда все направились в столовую судостроительного завода смотреть туманные картинки, наблюдательный глаз (только не мальчишеский) мог бы заметить, что девчонки вопреки своим привычкам не обособились друг от друга. Фроська шла рядом с Ванюшкой и почему-то, все время оглядываясь по сторонам, покрикивала на девчонок. Дунечка Пузина была рядом с молчаливым Серегой Копейкой и болтала как сорока, пытаясь вызвать его на задушевную беседу, а Серега только морщился и великодушно терпел. За Цветком неотступно следовала Катюшка.

На улице трещал мороз. Ярко светила луна. Белый иней висел на деревьях в саду богадельни фабрикантов Брусницыных. Ребята бодрились, но Фроська и Катюшка уже дрожали от мороза. Обе они были легко одеты: Катюшка – в парусиновых башмаках и в каком-то рваном длинном бурнусе, Фроська – в короткой ватной жакетке и в стоптанных ботиках.

В столовую пришли гужееды. Подходили и взрослые. Шумно рассаживались по лавкам. Ванюшка сел рядом с Фроськой в одном ряду с Серегой Копейкой и Дунечкой Пузиной.

– Чайничек, брысь под лавку, – шипел сзади Цветок, не пожелавший сесть рядом с Катюшкой.

Ванюшка даже не обернулся. Выходки Цветка теперь совершенно не задевали его.

Ребята толкали друг друга, дергали впереди сидящих, все время шептались. Насколько можно, Ванюшка оберегал Фроську, хотя она и сама сумела бы постоять за себя. Мешал смотреть впереди деревянный столб, и Фроська потому тянулась к Ванюшке. Он чувствовал ее дыхание на своей щеке.

– Видно? – спрашивал он.

– Угу... – Фроська не спускала глаз с полотняного экрана, на котором, сменяя друг друга, возникали туманные картинки из «Жизни преподобного старца Ефрема Сирина».

Вот старец кормит медведя... один пилит дрова... ловит рыбу... Перед экраном стоял рассказчик с длинной палкой в руке и дополнял картинки, поясняя, что на них нарисовано.

Внезапно позади, где было особенно темно и людно, кто-то звонко, заглушив голос лектора, крикнул:

– Товарищи! На Путиловском забастовка... долой войну!

С противоположной стороны призыв подхватил басовитый голос:

– Кончай войну! Долой самодержавие!..

Оглянувшись, Ванюшка уловил, как к потолку взметнулась пачка листовок и веером рассыпалась по рядам.

Началась суматоха. Все повскакали со своих мест. Загорелся свет. По проходу уже пробирался городовой с башлыком за плечами, приказывая всем разойтись.

– Господа! Представления больше не будет, – взывал он, размахивая руками.

В ответ кричали, шумели, свистели. Народ неохотно расходился, выпроваживаемый полицией из заводской столовой.

Подгоняемые лютым морозом, ребята, не задерживаясь, пошли домой, в то же время то и дело оглядываясь и слыша позади тревожные свистки городовых.

– Знаешь, кто кричал? – шептала на ухо Ванюшке Фроська. – Он в нашем доме живет, в шестом подъезде. Я его приметила. Он к моему бате в прошлом году приходил. – И тут же она строго-настрого предупредила Ванюшку: – А ты об этом молчок! – Она покосилась на вихлявшего впереди в своем меховом, сшитом из овчин тулупчике Петьку Цветка. – Цветку, смотри, ни гугу! Я тебе по секрету.

Сзади продолжали свистеть.

Ванюшка согласно кивнул головой. Он тоже Цветку не очень доверял.

– Держи! Держи! – доносились голоса.

– Кого-то ловят, – переговаривались ребята.

– Нашего Типа так же ловили, – вдруг совершенно некстати вспомнила Фроська и тяжело вздохнула. – Где-то теперь наш Типушка?

Ванюшка чуть-чуть отодвинулся от Фроськи, но промолчал.

– Наверное, сгиб, – предположил Серега Копейка. Одетый легко, в какой-то ощипанный, с клочками ваты на спине, бурый малахай, едва доходивший ему до колен, он не шел, а плясал, прихлопывая руками.

– Не-ет, Царь не сгиб, – отозвался Цветок, громко шмыгая носом. – Знаю я его... Видел на прошлой неделе...

Ребята, невольно замедлив шаги, повернулись к Цветку, который, воспользовавшись замешательством, ловко вклинился между Ванюшкой и Фроськой.

– Вернулся Царь из Казани, – торжественно добавил Цветок, польщенный, что все слушают его. – Шлет всем вам поклон.

– Где же он теперь? – вздрогнула Фроська.

Сразу же послышались нетерпеливые голоса остальных.

– Кхе... хм!.. – многозначительно хмыкнул Цветок, усмехаясь. – Сказать, что ли, вам?

– Ну-у! – умоляюще просила Фроська, смотря ему прямо в рот, словно там мог находиться Царь.

Цветок не спешил. Он снова многозначительно и загадочно усмехнулся в кулак.

– «Где, где»! Жульничает наш Царь на Апраксином рынке!

Все были ошеломлены.

– Врешь! – строго прикрикнул Копейка.

«Врет», – подумал и Ванюшка.

Цветок перекрестился:

– Своими глазами видел.

Упиваясь вниманием Фроськи, Цветок с мельчайшими подробностями рисовал живописную картину своей встречи с Царем. Ребята слушали, раскрыв рты и затаив дыхание, позабыв даже про лютый мороз. И Ванюшка, утратив недоверие к словам Цветка, старался не пропустить ни одного слова.

Цветок, ухмыляясь, рассказывал, как при нем Царь молниеносно выудил из кармана какого-то зазевавшегося барина кошелек с деньгами.

– Хотел Царь со мной поделиться. «Бери, говорит, Петушок, красненькую». Но я... – Цветок, нахмурившись, покрутил головой в лисьем треухе, подчеркивая свою неподкупную честность, – я отказался. Думаю, ну тебя к ляху! Еще с твоими деньгами, пожалуй, в участок заберут.

Вплоть до Скобского дворца Цветок продолжал рассказывать, вспоминая все новые подробности своей встречи с Царем. Даже Ванюшка теперь ему полностью верил.

Вечером весть о том, что Царь вернулся в столицу и жульничает на Апраксином рынке, распространилась по всему Скобскому дворцу.

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С ЦАРЕМ

Ванюшка вернулся на кухню чанной «Огонек» с огромным желанием поделиться услышанной новостью.

– Что скажешь, Ивашка? – спросил его хромоногий маркер Терентий, когда Ванюшка появился в бильярдной.

– Ничего, – отозвался Ванюшка и тут же сообщил: – Знаешь нашего Типку? Помнишь, жил у нас на дворе? Жульничает на Апраксином рынке.

– Да ну? – машинально ответил Терентий, вынимая из лузы забитый шар.

Внимательно взглянув на партнера Терентия, Ванюшка насторожился. Он узнал того самого четырехпалого дядю Акима, поручение которого полтора года назад так и не смог выполнить.

Ванюшка прислушался к их разговору.

Играли они как-то по-чудному, каждый удар сопровождая присказкой, вкладывая в нее какой-то только им самим понятный смысл.

– Я вот сейчас в Протопопова, – бормотал дядя Аким, прицеливаясь в стоявший у борта шар. – Никакой поддержки в думе он теперь не имеет.

– А я в Тренева, – сообщил Терентий, нацеливаясь в шар с номером девять. – Недолго он продержится у власти.

Ванюшка понял, что шел у них разговор про министров и что самый главный по номеру шар не кто иной, как государь император. Несомненно, дядя Аким имел какое-то отношение к случаю в заводской столовой. Об этом он тоже иносказательно сообщил Терентию.

– Прицел в Николашку, – пробормотал Терентий, прилаживаясь удобнее ударить.