Текст книги "Упражнения в третьем способе"

Автор книги: Василь Земляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

С другой стороны сейчас, в финале, просто так под клиента лечь – тоже неприлично как-то. Не так воспитан. Что бы на это тренер мой,

Виталий Федорович, сказал?

Парня, что со мной в финале бороться должен был, я еще в первый день засек. Потому что выигрывал он с помощью тех же приемов классической борьбы. Той, которую сейчас греко-римской называют.

Куртка, там, на тебе или трико, это ерунда. Опытный борец такие штучки сразу отмечает. Хотя бы по наклону корпуса в стойке. Соперник был хороший, надо сразу сказать. Еще неизвестно, кто бы из нас выиграл, если бы честно за дело взялись. Но решился я на договорную встречу. Единственную во всей своей борцовской карьере. Подошел, поговорили. Солдатик второго года службы из Череповецкой бригады.

Родом из Молдавии, тренировался по классике с тринадцати лет. На сборы поедет с удовольствием – где бы ни служить, лишь бы не служить. Договорились сделать показуху. Два приема он, два я. По очереди и как можно больше. Кто какие умеет, из всех видов борьбы. В конце я проиграю ему по баллам от двух до четырех очков, если на классику оценки пересчитывать. Мы оба в самбистской системе учета слабо разбирались.

Да-а, устроили мы цирк без репетиции. Ох и накувыркались! Наш начфиз, все оргвопросы, паразит, на меня сбросивший, а в последний день приехавший, чтобы отметиться и в своей военно-физкультурной тусовке водки попить, говорил, что на двух других коврах даже следующие встречи не начинали – все на нас смотрели. Но без очков я этого не видел. Да и не до того было. Мы делали всю классику, из вольной подсечки и мельницу, из дзюдо бросок падением с упором стопой в живот… Причем все это в очень высоком темпе, насколько хватало дыхания. Соперник, а точнее сказать, теперь партнер, работал классно. Во время своего броска через спину с захватом одной руки он делал поддержку, я взлетал факелом и приземлялся на ноги, как кошка.

Кино. К концу встречи ни он, ни я не контролировали счета. Сбились.

Армия – судьи ничего не объявляли. Ни счет, ни начало последней минуты. Шепчу ему, в захвате сойдясь:

– Кто из нас ведет-то?

– Не знаю.

– Ну бросай подряд раза четыре.

Едва он это успел, как все и закончилось. Его победой, как и предполагалось. Руки пожали как положено, а сверх того я ему еще удачи пожелал. Это была моя последняя в жизни встреча в соревнованиях по борьбе. Разве я тогда мог знать? Сто семьдесят шестая по счету. Не честная, зато красивая. Так получилось.

И еще. Под эту поездку в Вологду я мотоцикл упустил, "Урал". Тогда в стране на них очередь была, да еще так не просто было в нее и влезть, а в полку возможность появилась. Военторг для плана получил перед Новым годом, как раз мой черед подошел. На "Планшет" позвонили, чтобы выкупал срочно – ан нет Профессора, ковер борцовский на выезде топчет. Так и отдали другому. Очень тогда было жалко. Однако "ИЖ-Ю3К", через месяц после дембеля вместо "Урала" купленный, до сих пор жив и бегает. Сейчас мой младший на него претендует.

Насыщенным случился тот декабрь. Наверное потому, что без станции мы оказались. Пока Вовка, Юраш и Володя-"минчанин" в Ковылкино за ее доработкой бдили, у меня в декабре еще одна поездочка случилась, чуть пораньше вологодской. Еще в ноябре отец ко мне на денек приезжал. Срочно надо было мой реферат шефуле в универ переправить, чтобы глянул. Отец мужик компанейский, посмотреть службу теперешнюю ему интересно, как ни как сам в связистах отползал-отбегал с октября

41-го по апрель 47-го… С аншефом ля-ля, выяснилось, что в войну папа как раз в тех местах Германии бывал, где дядя Коля потом службу нес. Ну, тут вообще – лучшие друзья. Дальше – больше. На Анискина в те времена как раз очередной бзик наехал. Кроликов развести. На этот раз у себя, рядом с закрепленным за ним в ДОС сараем. Поголовье на развод закупил, бойцы ему крольчатни выстроили. Заодно скажу. Это был единственный на моих глазах случай использования офицером или прапором солдат для личных нужд. Все остальные ограничивались лишь помощью в погрузке-разгрузке скарба при неизбежных для военных людей переездах. К действиям аншефа, нарушающим дивизионные традиции

(которые, как известно, в России сильнее законов) отнеслись осуждающе. Особенно женщины – те субординацией не ограничены. Вот в самый разгар дяди Колиного кроличьего зуда и заявился мой папа, знатный кроликовод-любитель. Грамота ВДНХ за производителя породы

"белый великан". Клетки осмотрел, советов надавал, самца породистого пообещал подарить. Под отсутствие боевой готовности аншеф про обещание и вспомнил.

– Ты у меня домой давно просился. Давай, езжай!

– Спасибо, товарищ подполковник! – не признАюсь же я ему, что совсем недавно не у госпитальных медсестренок, а там – уже побывал. Куй железо, пока горячо.

– Привезешь строчник для замены сгоревшего в телевизоре, который в казарме. В городе искали, нет их. В Москве найдешь.

И еще кролЯ, которого твой отец обещал.

– Ничего себе, спектр заявочек! – это я про себя. А вслух, -

Это надо на буднях. В воскресенье трансформатор не купишь, магазины закрыты.

– Ну, езжай на буднях. В четверг вечером исчезай, но чтобы в понедельник был.

Отлично получилось. В пятницу я хоть и не выспавшийся, но не привыкать, сразу на факультет сгонял. Формальности всякие провентилировал, с лабораторией пообщался. (Близкие люди – на физфаке так система руководства дипломниками была поставлена.

Приходишь третьекурсником, к четвертому уже ключи свои, на пятом дверь пинком открываешь, шестом праздники со всеми отмечаешь…) На

Комсомольском проспекте, в большом, но не бойком магазине искомый строчник купил. В один день управился. Да еще целых два дня дома.

– Что-то ты к нам зачастил! – сказал папа. – Не был-не был, а тут второй раз за две недели.

Самца он выделил отменного. Чуток староватого, лет полутора, но живым весом килограммов на семь. Впечатляющего самца. Видать, отец хотел аншефу нос утереть – вот какие бывают, не то что твои недоноски. Я в кроликах с детства разбираюсь, в иные годы у нас их до сотни штук было. Уже тогда и забивать их умел и шкуры выделывать.

Больше двух лет подряд одну и ту же шапку не носил. Даже для балансировки выводков слепых крольчат уже умел подкладывать от одной самки к другой так, чтобы та приняла. И нет, по моему убеждению, среди домашних четверногих животины более тупой и более хлипкой.

Сдохнуть может в течение получаса без всякой видимой причины.

Потому, когда вез, слегка волновался. Посадил его в дерматиновую торбу, с какой на тренировки хаживал, молнию до конца не застегнул.

Место специально нижнее боковое взял, где рундука нет. Всю ночь не спал, только подремывал. Полежу, руку опущу, пощупаю. Жив ли и как дышит? Если пореже моего пульса, то все нормально. А у самого дембельский нож наготове. Будет подыхать, вынесу в тамбур и прирежу.

Всего-то на три секунды визга. Не пропадать же такому мясу. Но ничего, добрались благополучно. Впечатленный шеф для отца бутылку коньяка просил передать. Вот ее не случилось довезти, пришлось потом от себя купить.

Новый год встречал в соседней деревне в семье Танечки, медсестры.

Она с Фединой женой вместе работала. Хорошая была девушка – еще бы полгода послужить и точно бы меня дивизионные тетки на ней женили. С дядей Саней, ее отцом, егерем охотничьего хозяйства очень мы друг другу понравились. А с первого на второе дежурным пошел. Как раз, чтобы в компании бойцов посмотреть премьеру показа "Иронии судьбы".

В январе началась круговерть дикая. По законам сохранения в компенсацию за декабрьский расслабон. В первых числах станция пришла, ребята приехали, разгрузка, транспортировка, развертывание.

В мой ДР едва пару часов выкроили, чтобы двадцатипятилетие ополоснуть. Морозы такие стояли, что водка, сдуру утром выставленная для охлаждения на веранду, к вечеру помутнела. Наутро все хрипели.

Потом технический облет был, спецсамолетом, отвечающим на запрос станции как ее родная ракета. Это чтобы синхронизацию в измерении дальностей съюстировать. Сделали все – сразу нас на первый срок.

Вперед, мальчики, за вас и так другие лишний месяц отдувались.

Быстро месяц пролетел, не успеешь "ой!" сказать.

Февраль уж близится, а дембеля все нет. Первая неделя к концу подходит, все готово, но в ответ тишина. Зам комполка по вооружению, подполковник Петров говорит, оставайся, служи дальше – ну разве у тебя на гражданке такая зарплата будет? Капитанскую должность сразу, майорскую чуть позже найдем, в службе вооружения. Аншеф туда же. ВВ то же самое повторяет, но более вяло, знает, что у меня другие планы. Я в ответ:

– Ну товарищ майор! Если бы я хотел стать военным, я бы в военное училище и пошел. Нет, не мое это дело. Вот представьте, сижу я на гражданке в выходной дома. Знаю, что никуда я не пойду и не поеду. Но чувство, что могу поехать куда угодно: захочу – на Волгу, захочу – на Иссык-Куль или даже в какое-то незнакомое место, греет это чувство меня как-то. А тут сиди на цепочке, как бобик. За грибами и то далеко не отойди. Нет, не хочу.

Бойцы в армии очень любят статистику. Помогает расцвечивать солдатскую жизнь. Сколько дней до приказа, сколько метров съедено и осталось съесть селедки, сколько килограммов сахара… Сколько до дома на большой ленкомнатной карте СССР подошв от сапог укладывается. Я тоже поддался. До дома-то своего я давно знал, даже карты не требовалось, достаточно было планшета воздушной обстановки: азимут 213, дальность 242. Наша не долетит, самоликвидируется.

Сколько на первом сроке простоял, тоже знал – 14 месяцев. Узнать бы, сколько раз я по готовности сбегал? Много, однако, но этого никак не подсчитаешь. Потому открыл книгу нарядов и посмотрел, сколько же раз я дежурным сходил. В сумме – оперативным и по дивизиону. Сколько на

"Певуне" точно сказать было уже нельзя, думаю, раз пятнадцать. Там все же штат практически полный был. На "Планшете" же по книге вышло

– девяносто девять. Мы люди не мелочные, за копейку не удавимся, но все же… Захожу к Герману.

– Товарищ майор! Поставьте меня в наряд!

– Ты что, Профессор!? Кто тут выступал, что с первого февраля его в наряд не ставить, потому что срок кончился? Я и не ставлю.

– Герман Владимирович, ровно сотое дежурство будет.

– А-аа… Ну тогда давай…

Развод проводил, обязанностей не опрашивая. Знал, что все они все знают. Я сам этих их обязанностей в уставах сроду не читал, но зато столько раз от них выслушал, что и до сих пор цитировать могу. А они чаще меня ходили. Выдал им последнеее наставление. Слова мои, творческая манера – Германа:

– Слушайте сюда, добры молодцы! У меня сегодня сотое и последнее дежурство. Если кто вздумает что учудить, пусть пеняет на себя. Я ему за обсрнный юбилей лично устрою козью жпу. Выбу, высушу и на плацу развешаю. Все поняли, глятеусы?

– Так точно, товарищ лейтенант! – весело ответили мне бойцы заступавшей в наряд родной первой батареи.

РС-ники: Миша Павловский, Коля Гонюков – лыжник-двоеборец из

Алма-Аты, его земляк Жалгас А-ев, через двадцать лет присевший в

Нью-Йорке за дела с наркотой, а пока лучший оператор корпуса, тоже с часами, к тому же исправными… Младший "дизелей сержант"

Огородников, землячок из Красногорска… Гюльгасан, Владимир

Васильевич… Сколько вместе набегались, сколько одинаковой перловки сожрали!

– Во-опросы? Вопросов нет. Караул, шты-ы-ык… откинуть! На рее-мень! Напра-а… ву! По караулам шаго-ом… марш!

К концу первой недели я начал раскаляться. Где приказ-то? На носу еще мутота со сдачей матчасти и обходным, а последний срок принятия заявлений в аспирантуру – девятнадцатое февраля. Звоню Борису, на нас с ним общий должен быть, но Боря в госпитале, то ли с воспалением, то ли еще с чем-то. Да ему и спешить некуда. На Вовку еще рано, у него срок по первое марта. Когда и в ожидаемый понедельник приказ не пришел, я сорвался. До девяти вечера протерпел, проразмышлял и рванул в столицу. Не впервой до города на попутках. Герману на столе в штабе оставил рапорт на имя аншефа с просьбой отпустить на два дня и к нему же на другом листе объясниловку, почему выехал не дожидаясь по рапорту решения. Первый срок все же у дивизиона, а по нарушениям правил боевого дежурства в

УК статья имеется.

К девяти часам утра я уже из метро "Добрынинская" выкатываюсь и к штабу округа движусь. Одежда гражданская, но чтоньть придумаем.

Главное, телефон окружных кадров раздобыть. Справочников, конечно, у внутренних телефонов возле проходных никаких нет. Крейсирую вдоль здания, вдруг глядь – редакция газеты "На боевом посту". Той самой, прозываемой "Стой, кто идет?". Вот это да – вход свободный. Вхожу в редакцию, вваливаюсь в первую попавшуюся дверь. Сидит какой-то подполковник, чай с утра пьет у стола бумагами заваленного.

Представляюсь, объясняю ситуацию. Тот как-то сразу в суть въезжает, звонит по одному телефону, другому… и соединяет меня прямо с нужным человеком! Кадровики – народ не простой, но и этот подполкан тоже сразу почему-то вник.

– Не вешай трубку! Сейчас найду. – и после паузы, – Есть приказ, есть! Ты уволен еще двадцать девятого января. С присвоением старшего лейтенанта. Поздравляю!

– Спасибо, товарищ подполковник! А номер приказа какой?

– 021 от двадцать девятого.

– Что же они его, на быках что ли везут?!!

– В корпусе попробуй узнать. Там у вас есть такой Вяликов…

Поблагодарил я горячо обоих подполковников еще раз и вылетел оттуда окрыленный. Теперь надо на факультет. Может они у меня хотя бы простое заявление примут? Ведь я все уже знаю! Надежно!

Но на этом пер мне закончился. Факультет окатил холодной водой. Ну и что, что ты наш, что ты отличник, что у тебя был тридцать седьмой рейтинг на курсе из почти пятисот человек, что у тебя рекомендация от кафедры?.. Мы же тебе не отказываем. Приноси все документы сразу, как положено, в установленном порядке. Тогда допустим к вступительным экзаменам…

Быстро заехал на Сходню, домой на пару часиков.

– Мама, дай поесть, с вечера в желудке только пара булочек, мне срочно обратно надо, дембель подталкивать!

В восемь утра уже представлялся аншефу.

– Товарищ подполковник! Старший лейтенант такой-то.

Представляюсь в связи с присвоения мне приказом?

021командующего округом ПВО очередного звания и увольнения меня в запас к помятой бабушке! Узнал в Москве, в округе.

– Поздравляю, Профессор! Ты вот что – не очень пока. Пока до нас приказ из полка не придет, служить должен. Давай, решай свои дела – я тебе зеленый свет даю, езди, куда тебе надо, разбирайся. Только не очень шуми пока. А рапорт твой я порвал, чего его светить…

В кадры корпуса не пробиться. Пропуск не выписывают. Вяликов болен, подчиненные его в телефон молчат, как рыбы. Как модно теперь выражаться "не подтверждают, но и не опровергают". На все вопросы: где приказ завис, хотя бы скажите, к вам-то он хоть поступал(?!), ответ один – жди в полку, все узнаешь. Тут гляжу – через проходную идет Ван Ваныч Петченко, главный по будкам в корпусе.

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

– Во! Ты чего это тут делаешь?

– Да вот такие дела, никак концов не найду…

– А я слыхал, тебя вроде задержать собираются. На три дивизиона у вас один П-шник остается, а ведь еще и на полигон в апреле ехать…

– А что, имеют право задержать?

– Имеют. Месяцев до трех, что ли… Да ты позвони в кадры, узнай!

– Я уже назвонился… Спасибо, товарищ подполковник!

И помчался в полк.

Так, ситуация проясняется. "Перебрал очков", как когда-то наш одногодичник ЛИАП-овец Юра. Не остановился вовремя, теперь получай.

На "слабо" таких дураков, как ты и ловят. "Сидишь в дерьме – не чирикай". По-разному я себя, пока в атобусе ехал, проклинал. Однако что-то делать надо. Напрямую тут переть нельзя, а то найдет коса на камень. Иду к замполиту полка. Хоть и гвнюк он, но больше не к кому. Да и пугать его легче.

– Товарищ майор! До меня тут докатилось, будто меня задержать с увольнением собираются. Я что – плохо служил?

– Откуда ты это узнал? Нет, служил ты хорошо. Но вот представь, вашему дивизиону без П-шника на полигон ехать нельзя? Если, скажем, Валера с "Планшетом" на полигон поедет, то кто здесь, на месте, будет боевое дежурство обеспечивать?

Ты же сознательный комсомолец, взрослый человек…

– Товарищ майор! Вы же сами подтвердили – служил я хорошо и технику знаю. Если дивизион поедет на полигон со мной, то он ведь запросто может и не попасть, хотя все боевые параметры в допуске останутся по всем проверкам. Я даже заранее сказать могу, какой промах будет, с точностью метров до тридцати…

– Неужели ты на это пойдешь? Это же подсудное дело!

– Вот и я говорю – зачем вам такие хлопоты, с шорохом на все войска? Может пойду, может не пойду, я же заводной, вы знаете… Вы думаете, что эта задержка – в моей судьбе так себе, зигзаг. А на самом деле она для меня – поворот.

Нет, конечно, я бы этого не сделал. Кого бы я в первую очередь подвел своим "бобиком"? ВВ, тезку, Германа, Андрея, аншефа, наконец… Тех, с кем рядом, у кого эта служба – дело жизни и карьеры. Но грозить можно только тем, что в состоянии осуществить. А способ, придуманный мной в свое время из любви к искусству и чтобы на дежурстве голову занять, был красивым. Много позже, по роду своей работы занимаясь программированием стендов предполетных испытаний и в нутре зенитных ракет уже хорошо разбираясь, я его критически проанализировал. Изъянов не нашел. Установить, что за "бобик" со станции портит полет, можно было бы только при стрельбе очередью из двух, причем на второй вместо боевой части должен размещаться телеметрический блок.

Репутация в части разных технических штучек у меня в полку была сильная. Неслабые номера за мной числились. Например, секретную рабочую частоту станции, значение которой известно в полку было только двоим – командиру и его заму по вооружению, сумел определить.

Хотя все измерительные волномеры у нас были с безразмерными шкалами.

Физфак "c, не лыком шиты. Хорошо учили и хорошо учился. Однажды прямо на нас, без параметра, вертолет шлепал. Спортивный, наверное.

Я и попросил тезку мне скорость его выдать, а метку его на экране с помощью СДЦ скомпенсировать. Сам в кабину "А" через Центр перебежал, частоту биений компенсации по Лиссажу на осциллографе кинул обычным низкочастотником. Все – дело сделано, осталось только пересчитать. Я замповора Петрова потом пытал – сильно ли ошибся? Не сдался. Но когда в Ковыли станцию сдавали, довелось самому в формуляре на эту частоту глянуть и "чувство глубокого удовлетворения" испытать.

Вечером в дивизионе комбат спросил:

– Ну что, Профессор, попугал начальство? Петров звонил, интересовался.

– А вы что сказали?

– Я сказал – все может быть. Ну, и что ты там придумал?

Задержку ДГО-ДГЛ свернул бы?

– Нет, не ее. Ее – слишком примитивно, хотя и надежно. А я мальчик с фантазией, вы же знаете. Мне ведь надо так, чтобы ее потом в станции не нашли. Я пока промолчу, товарищ майор…

На следующий день, часов около одиннадцати позвонили, сказали – есть приказ, приезжай за обходным. Вряд ли они испугались, скорее, просто решили со мной не связываться. Поскольку прямого ответа мне никто не дал, даже в отношении собирались ли меня вообще задержать, могу только догадки строить.

Потом была беготня. Сдача ЗИПов, доставка и сдача в службу вооружения всеми забытого в секретной части сдохшего когда-то магнетрона… Получение невыплаченых командировочных и подъемных в размере двух окладов… Раздача барахла в подарки на память. Шинель и шапку Юрашу, полевую форму и парадный желтый ремень для дембельского прикида Владимиру Васильевичу… Любимую венгерскую авторучку Scripto Гюльгасану…

Отвальная. Ящик водки, вылитый в ведро и разливаемый по стаканам с помощью ковшика… Доставаемые из стакана звездочки… Дивизионная баня, в которую вдруг все решили пойти среди процесса, благо суббота… Похметология на другой день…

Понедельник я еще проваландался с остатками обходного, а во вторник, наконец, отбыл. Без багажа, чтобы не тянуть – его Юра Д и

Вовка мне потом в догон выслали. ДОСы обежал, с тетками попрощался.

Уже в гражданской одежде. Ребята хлопнули по стопке коньяку и вышли меня было к шоссе провожать. Коля, прапорщик-начхим, загнанный шефулей в качестве профилактики пьянки на этот день в начкары, тоже вышел. Андрюха из своего кармана вдруг снаряженную обойму извлек и все к Колькиному пистолету рвался – хотел салют устроить. Но тут сирена завыла. СкОренько мы друг другу руки пожали и побежали ребята воевать. А меня Евгений на аншефовском газике к вокзалу повез.

Налегке, с одним портфельчиком.

Семнадцатое февраля, пятнадцать ноль шесть. Все. Отслужил, Cлава тебе, Господи!

В аспирантуру я так и не попал. Тот поворот, о котором я толковал замполиту, в момент нашей беседы уже имел место быть свершившимся.

В комплекте предъявляемых документов мне не хватило паспорта. Это сейчас он вроде как на всю жизнь, а в те времена был срочным. При призыве на службу изымался и уничтожался, после демобилизации выписывался новый. На основании документов о постановке на воинский учет. Вот тут и была заковыка. Это солдата ставят на учет сразу. А офицера – только по получении его "Личного дела" из части, в которой он служил. "Дело" доставляется спецпочтой.

– Ты позванивай! За недельку, наверное, придет. Или за две. – сказали мне в военкомате.

Новый заведующий кафедрой меня и знать-то не знал, но по просьбе шефа к декану пошел. Попросить, чтобы у меня документы без паспорта приняли, в виде исключения. До самих экзаменов еще десять дней, глядишь, успеет, получит.

– Я бы вашу просьбу удовлетворил, Сергей Александрович, – сказал жестких правил человек, декан Василий Степанович

Фурсов, – но двоим, с тем же вопросом, я уже отказал. Надо быть последовательным. Ну, раз уж вы за него так хлопочете, берите его сразу на работу. Может и защитится потом…

Учиться на физфаке одно удовольствие, а вот работать – дело очень даже на любителя. Я это уже тогда понимал и к таковым себя не относил. Тем не менее, мгновенно согласился. Набранная кинетическая энергия не дала времени на раздумья.

Старший лаборант с начальным окладом 83 руб. 50 коп. в Москве.

После двухсот пятнадцати лейтенантских и казенной одежды на "точке".

Так началась для меня полоса хронического, порой унизительного безденежья длиной почти в десять лет. Пора самой продуктивной научной работы. Научные интересы и тема, лежащая в области физики лазерного оружия совпадали с оборонными интересами государства.

Шагал в ногу, так сказать. Через три года была готова, а через четыре защищена диссертация. По одиннадцати научным публикациям, одна из которых, самая большая – аж в Грете Британии, в международном журнале. Нет, Университет далеко не самое плохое место на свете, но стало мне после защиты совсем паршиво. Однако это – уже другая история…

Вот я сейчас все, что тут накалякал, перечитал. Ишь ты, какой я у себя получился "белый и пушистый"! Конечно, память такая штука, что плохое в ней со временем как-то смазывается. И это хорошо, потому что если все плохое помнить, так и свихнуться можно. Но с другой стороны, замечаю в себе и иную особенность. Почему-то те жизненные эпизоды, где я терпел неожиданное фиаско, "садился в лужу", "наступал на грабли" вспоминаются более ярко и даже с каким-то мазохистским удовольствием. Действительно – ну, работал, пахал, вкалывал, добился, получил – чего тут вспоминать-то? Шел-шел и дошел. А вот когда вдруг булькнул – о-о-о! Это как в лотерею выиграл, только знак результата другой. Но все равно, есть что вспомнить.

Нет, в армии со мной особых провалов не случалось. Неприятных моментов, оставшихся "за кадром" было полно, да.

Холодрыга общежития на "Певуне" и дикое количество клопов, выползавших при нагреве комнаты калорифером.

Кровать, поставленная ножками в консервные банки с водой и кровососы, десантирующиеся на нее с потолка

…

Сажа, сажа, сажа… Расчистка сгоревшего в день ленинского субботника цеха сырой резины на Шинном, куда были брошены все возможные войска, в том числе и мы с расформируемого "Певуна"

…

Карданный вал, который на двадцатипятиградусном морозе пришлось снимать с КРАЗа прямо на дороге.

Солдат-водитель в валенках, ватной экипировке и я в шинели и хромовых сапогах, потому что обратно ехать одному общественным транспортом, да еще бы и заскочить в библиотеку неплохо. Обогрев кабины не работает, выбравшись из-под машины пытаюсь согреть ноги под выхлопом глушителя, а потом уже и прямо на дизеле

…

Разъем в пятьдесят контактов, к которому пришлось распаивать, прямо на таком же морозе, напрочь оторванный автомобилем кабель. Владимир Васильевич, мечущийся между кабинами для обеспечения "прозвона"

– громкая связь оборвалась с тем же жгутом.

Профессор на лафете будки с замерзающим в пальцах пинцетом и паялом в другой руке

…

Труба в учебном корпусе, размороженная в мое дежурство, хлещущая из нее вода. Я, сначала объясняющий бойцам-кочегарам, как наложить на нее пластырь, а потом и сам лезущий в это мокрое дело

…

Профессор, взлетающий хоть и вне зоны лучей, но все же на работающие в эфир антенны, чтобы стукнуть по заевшему "концевику" системы угла места – придурок, не сознающий, что здоровье надо беречь, а не испытывать на прочность…

Хватит. Много чего было.

Дала ли мне что-нибудь армия? А как же. Все в жизни оставляет след.

Сперва была смешная мелочевка. На второй или третий день ошиваюсь в коридоре физфака в ожидании приема у одного из поддеканников. Тут проходит мимо меня заведующий кафедрой теорфизики профессор

Соколов. Выдающийся ученый, выдающегося телосложения. Совершенно непроизвольно кидаю руки по швам и принимаю положение "смирно!". Потом вдруг осознаЮ – чего это я?

…

Или еще. Субботник через пару месяцев. Кафедра прибирает мусор на стройке будущего корпуса нелинейной оптики. Через площадку идет трактор

"Беларусь" с ножом, останавливается. Сотрудники бросают инструменты, недоуменно отходят в сторону.

Бардак, режущий глаз. Тут во мне, опять-таки спонтанно, прорезается командный рык:

– Ну-ка, быстро лопаты подобрали! Дорогу освободили!

Доценты и ассистенты, СНСы и МНСы засуетились, забегали… Никто и не спросил – чего это он тут разорался? А я про себя хватился, одернул и подумал – ну и дела, хорошо, что хоть матом свое указание не усилил.

Но это наносное быстро ушло. Ушло и обретенное, было, умение врать сходу, не задумываясь.

Остались большие навыки в методике поиска и устранения поломок в радиоаппаратуре. Очень мне это помогло, давало немного и на жизнь подработать ремонтом.

Осталась усвоенная способность воспринимать жизнь и людей такими, какие они есть. Лучше в этом деле разбираться и меньше строить иллюзий.

Остались нехорошие привычки. Орать в телефон. Ходить из угла в угол в замкнутом пространстве. И еще закурил я в этой самой армии.

Месяцев за пять до конца срока. Надо же, почти в двадцать пять лет!

Добрые люди в эту пору уже бросают…

Наверное и еще что-то осталось – скрытое, неявное…