Текст книги "Тамплиеры-2. След варана"

Автор книги: Варвара Болондаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава двенадцатая. Последний бой. Крах Аль-Афдала

Танкред лениво поигрывал подаренным кинжалом. Рукоять черненого серебра, с крупным рубином, а по клинку расходился вороненый узор. Оружие из дамасской стали, которое ковали сирийские и персидские кузнецы, быстро пришлось по вкусу крестоносцам.

– И как Вам, сеньор Танкред, титул короля Наблуса? – граф Евстафий Бульонский, родной брат Готфрида Бульонского, пригубил вина. – Местные христиане любят нас и во всем нам доверяют.

– Сеньор Евстафий, поживем – увидим… Действительно – великолепный клинок. – Танкред прищурился, разглядывая лезвие. – А ваш брат – хорош! Удивил тогда сарацинов! А как был удивлен верблюд!

Граф Евстафий улыбнулся. Речь шла о случае, когда сарацинские послы решили испытать силу Готфрида – действительно ли он дружен с мечом. Граф Готфрид, улыбнувшись, повелел привести верблюда – и – ух! Отсек ему голову одним взмахом меча. Словно срубил тростинку.

– Мессир Танкред, мессир Евстафий! – в дверь шатра просунулся шлем шевалье Жерара. – Разрешите доложить, господа! К вам гонец сеньора Готфрида, защитника Гроба Господня.

– Зовите его сюда.

В шатер вошел рыцарь в короткой легкой кольчуге. Судя по изможденному виду, он проделал нелегкий путь. Рыцарь бросил жадный взгляд на кубок, вероятно, его мучила жажда, но пересилил себя. Сглотнув пересохшим ртом, он отрапортовал баронам:

– Шевалье Гюи де Монтерлан, прибыл со срочной депешей от сеньора Готфрида, защитника Гроба Господня.

Шевалье Гюи поклонился и протянул Танкреду свернутый пергамент. Танкред посмотрел на графа Евстафия, кивнул и сорвал печать. Он успел перехватить голодный взгляд рыцаря и крикнул вассалу:

– Сеньор Жерар, накормите это достойного рыцаря и дайте ему выпить! – Танкред развернул свиток, быстро пробежал глазами и передал Евстафию Булонскому.

– Ваш брат просит о помощи.

– О, Небеса! Случилось что-то плохое?

Евстафий выхватил пергамент, прочитал и облегченно вздохнул:

– Это предсказуемо. Разведчики подтвердили приближение фатимидского войска. Готфрид просит узнать, насколько все серьезно.

– Да будет так. Выезжаем на рассвете утром.

– Они движутся с юго-запада. Думаю, как и мы, они должны идти по берегу моря. Так кораблями можно доставлять провиант и дорога там абсолютно прямая.

– Мы не знаем, насколько они далеко. Проедем до Цезарии, пополним запасы провизии и возьмем путь на закат вдоль моря.

– Объявите своим рыцарям, пусть готовят лошадей и слуг. Каждому иметь воды и еды на пару дней перехода.

На исходе ночи, когда солнце еще не показалось из-за холмов, а роса столь обильна, что её можно собирать плащом, отряды обоих баронов, как перелетные птицы сорвались по извилистой дороге, ведущей через горы к морю. По пути им несколько раз встречались вооруженные сарацины – из незахваченных крестоносцами крепостей или разбойники, рыскавшие, как волки, но не они были целью.

К вечеру оба отряда добрались почти до Цезари – Кесари Палестинской, что строил еще царь Ирод. Неприступная мусульманская крепость, из тех, что охраняли побережье. Каменные стены, высокая смотровая башня, купола мечетей и церквей, вонь гниющих водорослей и дохлой рыбы. Лодки и галеры в порту.

Объехав грозный бастион стороной, встретили рыбацкую деревушку. Взъерошенные финиковые пальмы и жесткая серебристая трава на берегу. Злобные настороженные лица. Босоногие ребятишки, черные от загара как чертенята, бросились врассыпную. Запирались двери и ставни. Никто не хотел говорить. Даже за предложенные монеты.

Допросили сперва двух рыбаков, потом погонщика мула. Ираклий, знатный христианин и отличный воин из Наблуса, с которым Танкред познакомился еще до осады Иерусалима, снова вызвался быть переводчиком и проводником. Но его усилия ничего не дали. Возможно, что-то слышали – но не знают что. Тревожное сейчас время.

Доверять местным не стали и разбили лагерь на берегу, выставив повсюду дозорных.

Близ Арсуфа, когда-то славившегося производством стекла, а ныне схожего с Цезарией крепости-городка, дела пошли лучше. Местные христиане рассказали, что рыбаки на своих лодках с моря видели вооруженные группы людей – пеших и на конях. В Яффе хорошо различались египетские корабли, до сих пор сторожившие гавань.

Танкред придержал разыгравшегося коня – жара на берегу была не такой сильной, легкий бриз придавал силы.

– Думаю, к Готфриду стоит послать гонца, мы же без промедления поедем дальше.

Такой желанный, тихий, сытый Иерусалим остался позади слева. Подняв копытами пыль, гонец умчался с депешей по накатанной всем знакомой дороге от Яффы до Яффских ворот.

После Яффы решили разделиться – Ефстафий со своими людьми направились к городку Рамле, а Танкред продолжил путь вдоль берега моря.

Морские волны дробно накатывали на камни, бело-желтые шапки пены чавкали тут и там. Кое-где по кромке прибоя алели мягкие цветки актиний. Стайки рыб прятались в морской траве. С испуганным криком срывались чайки. Танкред взял флягу и сделал глоток нагревшейся воды. Его внимание привлекло движение за рощицей диких маслин.

– Сарацины! Слева!

Человек десять верхом ринулись наперерез. Пятеро пеших людей заметались как зайцы. Будь они земледельцами или рыбаками – с чего бы им бежать? Танкред пришпорил коня и помчался за одним из людей. Мусульманин в белых штанах и рубахе и в таком же намотанном на голову тюрбане-платке, сначала попытался увернуться, ныряя между деревьев. Жесткие ветки с серебристыми листьями хлестанули Танкреда по лицу. Понимая, что бежать некуда, сарацин остановился и выхватил из ножен узкий короткий меч. Это его и погубило. Приученный охранять всадника конь тут же сбил араба грудью. Опасаясь, что сарацин ранит любимую боевую лошадь, Танкред молниеносно взмахнул мечом. После этого допрашивать лазутчика было бесполезно.

Двое других сарацинов бросились бежать по крутому склону вверх, и их пришлось снимать из лука. Зато оставшихся двоих легко удалось захватить.

Пытали пленных недолго. Сначала топили в море, окуная в воду с головой, но потом, когда вырезали одному глаз, сразу сдались и наперебой все рассказали. И тот и другой были крестьянами из Каира, мобилизованными Аль-Афдалом для священной войны. Упрашивать не приходилось и пленные выдали все, что на данный момент знали: кто, где, численность и состав войск, и когда планируют нападение.

Оказалось, что визирь Аль-Афдал почти дошел до крепости Ашкелон и оттуда планировал нанести удар по захваченному крестоносцами Иерусалиму. При этом сарацины постоянно твердили: «Джихад, джихад…» Ираклий из Наблуса разъяснил, что это у них вроде мести.

Проехав еще немного вперед, крестоносцы опять наткнулись на разведывательный отряд. Все повторилось снова, как в закольцованном сне, и новые пленные подтвердили слова первых. Еще один встреченный отряд фатимидов оказался конным, и им удалось уйти, оставив лишь дымку пыли. Ждать дальше не имело смысла.

Танкред приказал рыцарю Жерару скакать в Иерусалим во весь опор, взяв запасную лошадь. Готфрид должен был созвать баронов со своими войсками и опередить нападение.

Жерар управился в срок. Почти одновременно с ним на взмыленном коне прискакал гонец от графа Евстафия.

Близилась новая битва.

В этот раз Гуго давал обед у себя. Кроме графа Этьена де Блуа присутствовали еще несколько рыцарей из числа графских вассалов, в том числе Годфруа из Сент-Омера. Все были взволнованы и возбуждены.

В честь прихода гостей Гуго де Пейен распорядился купить и зарезать ягненка, испечь и подать белый хлеб, соленые оливки, вино, сыр и вареные бобы на гарнир. Так много людей было в его доме впервые, и шевалье переживал за свой стол не меньше, чем за грядущую битву.

Говорил почти один граф Этьен.

– Оба барона подтвердили, что к нам движется несметное войско. Их глава – Аль-Афдал разбил лагерь под Ашкелоном. Каждый день армия его растет за счет сирийских отрядов.

– Нужно атаковать? Или укреплять город?

– Наш государь Готфрид решил, что будем атаковать. И, как можно, скорее.

– Доблестное решение.

– Государь призывает собраться нас в Рамле. Как только соберутся все войска, мы ударим по Ашкелону.

– А как же «князь Жинчиль»?

Под «князем Жинчилем» имелся в виду граф Раймунд, так его называли армяне и сарацины.

– Раймунд Тулузский все еще в Иорданской долине. Провансальцы пока отказываются поддержать нас. Государь с патриархом ведут переговоры.

– Раймунд обижен на весь мир. Все из-за башни Давида.

– Его отказ может всех погубить. Лотарингцев не достаточно для решающей битвы.

– Фламандцы поддерживают нас? А Короткие Штаны? Тоже?

– Граф Роберт Фламандский, как истинный рыцарь и христианин, сразу же согласился.

– А нормандец?

– А Короткие Штаны опять чудит понемногу. С важным видом сказал, что дождется своей разведки.

Ох, как это было похоже на Роберта, герцога Нормандии. Решительный в сомнительных авантюрах, он мог упрямиться в очевидном. Но, так или иначе, положение Готфрида выглядело плачевно. Если за Гроб Господень была готова воевать все Европа, то за интересы лотарингского графа проливать кровь никто не хотел.

– Если мы проиграем, христианский мир вновь потеряет святыни Иерусалима.

Повисла печальная тишина. Было слышно лишь, как челюсти пережевывают жесткое мясо.

– Нет, Господь не оставит нас. Не посрамим память погибших.

– Это всего лишь очередное испытание!

– Господа! – граф Этьен поднялся, серьезный, как никогда. – Призываю вас выступить под моим штандартом с войском нашего государя. Выезжаем послезавтра. У вас полтора дня подготовить еду, слуг и доспехи.

Опять пыль, опять жара, опять цоканье подков по каменистой дороге. Если бы не повозки, можно добраться за пару часов – путь до Рамлы километров тридцать. Гуго пришлось прикупить еще несколько ездовых лошадей. В повозку запрягли мула. Сильвен кивал носом в такт скрипу колес, засыпая и рискуя выпасть. Роже и Этьен покачивались в седлах следом. Знойная сонная тишина, обманчиво кажущаяся безопасной. Серые ящерки стремглав бросались из-под копыт, из придорожных кустов высунул и спрятал нос любопытный молодой шакаленок. На минуту обдало прогорклой вонью от застарелого трупа на обочине, и снова – аромат трав.

Пустыня.

До Рамлы добрались во второй половине дня. Конечная крепость, форпост крестоносцев. Рамла по-арабски значит «пески». Правильное название. Высокие стены, белоснежный пик минарета. Редкие деревья почти не давали тень.

В крепости уже было не протолкнуться, и походные шатры разбивали вокруг. К вечеру прискакали гонцы от нормандцев – Роберт Короткие Штаны тоже двинулся в путь.

Готфрид кругами ходил по небольшому залу и нервно потирал подбородок. В общем, Рамла была готова держать оборону. В подземельях был целый бассейн пресной воды – такой большой, что можно было кататься на лодке. Но станут ли фатимиды их атаковать или бросятся на Иерусалим мимо?

– Необходимо отослать часть людей, чтобы мобилизовать оборону Иерусалима. Если мы потеряем Святой Град, то покроемся навеки позором. Что с Раймундом?

Роберт Фландрский приподнял бровь:

– Нет ответа, но он готов согласиться.

– Разумеется, не просто так.

Роберт кивнул. Раймунд набивал себе цену.

Войско графа Тулузского подтянулось на следующий день, почти одновременно с нормандцем.

Оба барона: коротышка Роберт Нормандский и громила граф Раймунд явились к Готфриду – Защитнику Гроба Господня и отрапортовали о готовности вступить в бой. Забрезжила надежда.

Смешно, но с походным шатром графа Тулузского неотлучно сопровождала молодая жена.

Как только войска были в сборе, бароны вновь собрали совет. Но на правах главенства, решающее слово было за Готфридом и подъехавшим патриархом.

– Десятого августа выдвинем свои войска к крепости Ибна. Оттуда к вечеру подходим к крепости Ашкелон. Действовать осторожно и тихо. Тогда ночь и быстрота снова помогут нам. Всех сарацинских лазутчиков уничтожайте. Мы должны застать Аль-Афдала врасплох.

– Нужно удержать наших людей от захвата добычи до тех пор, пока не справимся с Аль-Афдалом. Никто не должен расслабляться и опускать меч.

Два дня, проведенные под Рамлой, стали отдыхом для Гуго. Почти все время он пролежал на походной кровати, глядя в потолок шатра. Просто ел, пил, и думал. И, конечно, набирался сил.

Десятого августа с вечера бароны произнесли напутственные речи, а патриарх Арнульф разослал послание всем войскам:

– Войско Христово! Назавтра рано утром все должны быть готовы к битве, и тот, кто попытается захватить добычу до окончания сражения, будет отлучен! Как только мы одержим победу, каждый сможет возвратиться на поле боя и в лагерь врага, чтобы взять все то, что принадлежит вам по праву!

И вот, день решающей битвы настал. Рано утром, еще в темноте, крестоносцы заняли боевую позицию напротив фатимидского войска. Насколько хватало глаз, повсюду раскинулись арабские палатки. Множество пеших воинов и лошадей спешно выводились к атаке. Как не хотелось Готфриду нанести внезапно удар, фатимиды к отпору уже были готовы.

Справа вздымал свои стены неприступный Ашкелон, за ним далеко внизу шумело Средиземное море.

Визирь Аль-Афдал приказал подвести боевого коня. Сухой, но очень сильный невысокий арабский жеребец прядал ушами и закусывал повод. Блеснув стальными пластинами, укреплявшими легкую кольчугу, визирь легко запрыгнул на лошадь, погладил эфес меча и расправил полы шелкового халата. Впереди чернели шеренги франков. Силы были равны, пеших же у Аль-Афдала было гораздо больше. Так же, как у латинян за Христа, каждый был готов до смерти стоять за дело джихада. Каждый, но не сам Аль-Афдал. То, что творилось сейчас в сердце визиря, было загадкой для всех. Аль-Афдал по происхождению был христианином-армянином, но перешел в ислам. Сейчас же, в невесть откуда взявшемся войске крестоносцев, он видел гнев Божий, за то, что отверг Христа. Визирь тянул время, бледнел и не решался дать команду к атаке.

Гуго с Годфруа и другими рыцарями графа Этьена де Блуа находились в это время на левом фланге. Центральную позицию заняли нормандцы и уроженцы Фландрии, а вместе с ними – Танкред, рвавшийся в бой, как застоявшийся жеребец. Правый фланг принадлежал целиком провансальцу графу Раймунду с войском, по численности превосходившим всех остальных. Протрубили к атаке. Гуго пришпорил Мистраля. Соскучившийся по бегу жеребец, с места пошел в карьер. Бок о бок рядом скакал гнедой конь Годфруа де Сент-Омера, позади – верные оруженосцы.

Почти одновременно, как спички, хрустнули древки копий в руках, оставляя обломки с наконечниками в телах фатимидов. Вонзившись в строй неприятеля, рыцарские кони начинали плясать, словно бешеные волчки-игрушки. Кусаясь направо и налево, сбивая грудью, отбивая копытами, брыкаясь и лягаясь, подминая людей под себя, они были гораздо страшнее хозяев. Иногда главным для всадников-рыцарей было просто удержаться в седле.

Молниеносный удар тяжелой конницы крестоносцев смял первые ряды арабов и не дал возможности коннице неприятеля разогнаться. Завязалась рукопашная битва. Множество пеших фатимидов не имели доспехов вообще. В считанные минуты бой перешел в избиение. Крики. Лязг мечей. Кровь.

Визирь Аль-Афдал поднял измученные глаза к небу. Где-то там был отвернувшийся от него христианский Бог. Нет, это визирь отвернулся от Бога своего рода и теперь пожинал плоды. Аль-Афдал нерешительно развернул коня и дал приказ к отступлению.

От того, что на стороне франков за освобождение христианских святынь сражается сам святой Георгий-Джирджис, дух сарацин падал. Многие не решались даже нападать и проливать кровь крестоносцев. Вскоре все фатимидское войско обратилось в бегство, побросав свои вещи и лагерь.

Боясь угрозы Арнульфа, крестоносцы усердствовали вовсю и не обращали внимания на дорогих лошадей, оружие и палатки. Тысячи мертвых тел мусульман усеяли поле вокруг крепости Ашкелона. Граф Раймунд теснил множество арабов к краю скалы, откуда они срывались или сами бросались в море. Пытавшиеся сдаться не находили милости и сострадания. Опустивших мечи, безоружных, склонивших головы мусульман расстреливали в упор из арбалетов и луков, как в мишени метали дротики и топоры. Со смехом, словно птиц, засыпали стрелами тех, кто искал укрытия на деревьях. Соревновались на меткость.

Фатимидский халифат отступил. Иерусалимское королевство в этот раз устояло. Напоследок разгорелся скандал – Готфрид и Раймунд схлестнулись за готовый сдаться Ашкелон. Не уступив друг другу, бароны оставили нетронутой крепость к величайшему изумлению жителей-мусульман.

Брошенный лагерь фатимидов был в момент прибран к рукам. Нагрузили полные повозки мечей и доспехов, шатров, седел, упряжи лошадей. На телах побежденных нашли немало монет – от золотых динаров до медных грошей. Кому-то достался мул, кому-то арабская лошадь.

Разругавшиеся из-за Ашкелона бароны ехали в Иерусалим домой.

Первый Крестовый поход был завершен. К италийским и византийским берегам потянулись корабли из портовой Яффы. Франки возвращались домой. Одиннадцатое столетие от Рождества Христова завершало свой бег.

Первыми со святой земли увели свои войска принцы Роберты: Нормандский и Фландрский. К северной Сирии, чтобы беспрепятственно сесть на корабли.

Взбешенный Раймунд Тулузский тоже собрал своих людей и повел их на Триполи и Тортосу. Напоследок он передал в окружавшие Иерусалим мусульманские крепости, что гарнизон Готфрида слаб и сам может стать легкой добычей. Недостойный поступок для рыцаря и христианина.

Засобирались домой и те, кто прошел этот путь под знаменами Готфрида и его братьев. Граф Этьен де Блуа объявил своим вассалам о намерении возвратиться в Шампань. Как не долгожданен был этот момент, Гуго и Годфруа встретили его с печалью.

Улицы Иерусалима пустели на глазах. На птичьем рынке ветер гонял пух по пустым прилавкам. На монетном осталась пара менял и те работали неохотно. Бани закрылись. Гулко отдавались шаги по залам Соломонова Храма, ныне – дворца короля. Жара начинала спадать, и редкие дожди орошали землю. Вновь загудел Кедрон непокорным бурлящим потоком.

Гуго ходил кругами по первому этажу и собирал вещи. Как ни перекладывай, ни крути, получалось довольно много. Походив по комнате, он замирал и подолгу невидящим взглядом смотрел куда-то. Все три года пути и боев пробегали перед ним расплывчатым сновидением. Дороги, крепости, города, пустыня, редкие рощи. Погибшие товарищи и убитые им люди. Нескончаемая вереница лиц, искаженных мучительной болью.

Заскочил на минуту Годфруа де Сент-Омер, сказав, что граф Этьен снова собирает всех в гости. Ужин на этот раз, был, должно быть, прощальным.

Удивительным было то, что оруженосец Роже в самый последний момент уезжать отказался.

– Во Франции у меня ничего нет. Жена умерла, – впервые за год оруженосец посвятил Гуго в личную жизнь, – а дочери почти десять лет. Её воспитывает моя сестра. Вряд ли я что-то смогу дать ребенку, если заберу к себе. А Готфриду, нашему господину, верные люди нужны.

Слова сквайра, как нож, вонзились в сердце Гуго. Он возвращался во Францию, в сытый, довольный Пейен, а Гроб Господень, за который погибли сотни тысяч крестоносцев, оставался незащищен.

– В Иерусалиме остается не более трехсот рыцарей. Главное, конечно, Танкред. – печально подытожил Этьен де Блуа.

Прощальный вечер был невеселым.

– Еще немного в Рамле, Яффе и Наблусе. Иерусалимское королевство как дом на песке.

– Вокруг полно мусульманских крепостей.

– Мой оруженосец решил остаться, – задумчиво вставил Гуго.

– Сеньор Гуго, каждый из нас оставит здесь кусок сердца, но мы должны возвращаться к семьям домой.

– Готфрид раздает земли и деревни каждому, кто захочет остаться. Можно забрать свои семьи и перевезти сюда.

– Вряд ли моя жена променяет столицу на палестинский хлев.

Гуго кивнул. И его собственная жена вряд ли согласилась бы оставить замок Пейен и переселиться в безводную, кишащую скорпионами и сарацинами пустыню. Сердце разрывалось на части.

Дома он еще долго сидел, разглядывая трещинки в стене и забежавшего розового геккона. Потом подошел к фреске, долго смотрел на Соломона и Суламифь. На глаза навернулись слезы.

Через неделю с веселым графом Этьеном де Блуа, героем крестового похода, Гуго де Пейен отправился в порт. С оруженосцем Эктором, Сильвеном-слугой, повозкой и несколькими лошадями. Роже проводил их в порт и, не стесняясь, плакал.

– Роже, мон даумазо, живи в моем доме. Оставляю под твой надзор, только береги книги. Молись за нас, друг Роже, и тебя мы не забудем в молитвах.

Где-то в дождливой, влажной Шампани поспевал виноград. Молодые дикие утки и гуси по берегам Сены поднимались на крыло. Фазаны и перепелки кормились на скошенном жнивье. Где-то у окошка сидела жена, а вытянувшийся вдвое Тибо корпел над книгой с латынью.

Шевалье Гуго де Пейен возвращался домой.