Текст книги "Савелий Крамаров. Сын врага народа"

Автор книги: Варлен Стронгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Юмор – обратная сторона трагедии

Юношеские годы – самые беззаботные в жизни человека, наверное, даже в насквозь идеологизированном обществе, где уничтожались миллионы людей, разбивались семьи, искажались чувства и характеры, и даже любовь оформлялась в виде семейной ячейки.

Младший брат мамы, Павел Соломонович Волчек, был человеком степенным и считал, что Савелию, молодому одинокому парню, пора создавать такую ячейку. Чем мог, он помогал Савелию, и прежде всего упорно лечил его от туберкулеза, заставляя ложкой есть сливочное масло. Савелий особенно не сопротивлялся такому методу лечения, хотя ел масло через силу. Наградой дяде и племяннику было сообщение о том, что племянник снят с учета в районном тубдиспансере.

– Теперь ты должен жениться, – твердо сказал Павел Соломонович, – это будет следующая ступенька в твоей жизни. За тобой должна ухаживать добрая и хозяйственная девушка.

– Где найти такую? – простодушно заметил Савелий. – Кто пойдет за меня, студента?

– Умная девушка – пойдет, – уверенно произнес дядя, видевший его выступление в ЦДДРИ, – у тебя есть хорошая перспектива как у актера. Мы с твоей тетей почти ничего не имели, когда поженились. Достаток приходил постепенно. Мы и сейчас живем далеко не богато, но счастливо.

– Вы любили друг друга, – сказал Савелий.

– И сейчас любим, – подтвердил Павел Соломонович, надо уметь любить, для этого тоже требуется талант и немножко везения, удачи. Среди твоих родственников никогда не было ни гуляк, ни вертопрахов. Оглянись вокруг внимательно и обязательно найдешь интересную девушку.

– Но надо, чтобы она еще проявила ко мне внимание. Что я могу предложить ей? Студенческую стипендию, комнату в коммуналке, обещание стать хорошим артистом?

– Не много, – согласился Павел Соломонович, – но не это будет главным, если вы полюбите друг друга.

– Постараюсь, дядя, – сказал Савелий, веря в успешную встречу с любимой и одновременно любящей его девушкой. Он осмотрел свои доспехи – полинявшие брюки, пиджак с блестящими от заношенности рукавами, к тому же мешковато висящий на нем. Савелий грустно улыбнулся и подумал: «Я больше похож на пугало для ворон, чем на жениха». Но такое счастливое время – юность, что даже в трудное время может в жизни человека произойти невероятное, резко меняющее, и в лучшую сторону, его настроение и состояние души.

После очередного спектакля «Первые шаги» к Савелию подошел симпатичный юноша с умными веселыми глазами.

– Я режиссер Юрий Чулюкин, – улыбнулся он, – снимаю фильм «Парни с нашего двора». В сценарии для вас есть подходящая роль. Сыграете?

– Повторите, – попросил режиссера оторопевший Савелий, не верящий своим ушам.

– Чего повторять? – удивился режиссер. – Я вас беру на роль Васьки Ржавого. Согласны?

– Ага, – еле вымолвил Савелий, у которого от радости перехватило дыхание.

Режиссер оставил ему свой телефон и попросил позвонить через месяц, поближе к началу съемок. В тот же день об этом узнали все родные Савелия, они радовались за него, и тетя Маша, жена дяди Лео, особенно, сначала радостно закричала: «Мама верила в то, что ты станешь артистом!» – а потом всплакнула: «Очень жаль, Савелий, что она не дожила до этого счастливого дня. Она радовалась бы больше всех!»

Чулюкин успел сказать ему, что Васька Ржавый, по сценарию, хулиганистый, но смешной парень. И именно оттого, что его хулиганство не идет от характера, от души, а объясняется тем, что он старается ни в чем не уступать своим сверстникам, быть таким же, как они, и возникает его нелепость, а неуклюжие попытки подражать им должны вызывать смех.

«Это я умею», – хвастливо подумал про себя Савелий. Он стал смелее, увереннее и однажды, когда выходил после спектакля из ЦДРИ, почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. На него с улыбкой и любопытством глядела девушка, возможно, именно та, которая, но мнению дяди Павла Соломоновича, могла стать ему верной и любящей женой.

Савелий без раздумий подошел к ней:

– Здравствуйте!

– Привет! – зарделась девушка. – Мне очень понравилось, как вы передвигали рояль! Смеялась до упаду!

Савелий смутился от похвалы.

– Это еще что! – гордо произнес он. – Я скоро буду сниматься в кино!

– Не может быть?! – искренне удивилась девушка, поскольку в те годы фильмы выпускались редко, хотя значительно чаще, чем при Сталине, но каждая новая кинокартина, сам выход ее на экраны еще становился целым событием. – А кто режиссер?

– Юрий Чулюкин! – с гордостью вымолвил Савелий.

– Не слышала о таком, – наморщив лоб, заметила девушка.

– Еще услышите! – уверенно произнес Савелий. – Выпускник ВГИКа, а я заканчиваю ГИТИС, актерский факультет.

– Здорово! – воскликнула девушка. – А меня зову Людой. Я – рядовой инженер. Из КБ Туполева. Работаю первый год. Вот и все, – грустно закончила она краткий монолог о себе.

– У вас еще вся жизнь впереди! – старался приободрить ее Савелий, хотя был на два года моложе ее.

Они начали встречаться, а после того как Савелий снялся в фильме Юрия Чулюкина, оказавшегося действительно талантливым режиссером и умным, интеллигентным человеком, они поженились. Дяди поднатужились и собрали Савелию деньги на выходной костюм. В белой рубашке, с ярким галстуком, он выглядел красивым, каким бывает любой парень в молодости. Заглядывая вперед, замечу интересную деталь в жизни Савелия. С годами, приобретая опыт, работая над собой духовно, переосмысливая прошедшее и постоянно совершенствуя себя, Савелий Крамаров выглядел намного интереснее, чем в молодости.

Чулюкин сказал Савелию, что идея его фильма не столь сложная, но актуальная. Он хочет показать парней из московского двора, которых в столице тысячи, парней, которых война лишила отцов, а матерям, занятым тяжелым трудом и добыванием денег, не хватало времени и сил на то, чтобы серьезно заняться их воспитанием. И в результате вырастали хулиганистые парни, считавшие свои игры в двенадцать палочек, в казаки-разбойники, в пристеночку настоящей жизнью, а приставание к девушкам, хамство в отношении людей в шляпах – едва ли не подвигом. Васька Ржавый – по натуре добрый. И внешне хлипкий парень старается во всем подражать дворовым ребятам, но делает это неуклюже и поэтому смешно.

Во время съемок Савелий с вызовом в лице, но со страхом в душе, подходил к турнику и старался подтянуться на нем, дико напрягал хилые мускулы, искажая от напряжения физиономию, но удача отворачивалась от него. Он повторял попытку с еще большими усилиями, крепко сжимая губы, от натуги лезли на лоб глаза, голова достигала уровня турника, но тут силы окончательно покидали его, и он падал на землю под хохот ребят, под смех зрителей, переполнивших маленький просмотровый зал ВГИКа. Этот фильм был дипломной работой Юрия Чулюкина и состоял из одной части, то есть считался короткометражным. За участие в нем актерам не платили денег, но это мало смутило Савелия. Он увидел себя на экране, крупным планом, зрители не остались равнодушными к его игре, и это было для него настоящим счастьем. По-иному отреагировала на просмотр Люда.

– И все? – спросила она, когда в зале зажегся свет и раздались аплодисменты сотоварищей Чулюкина по институту.

– Ведь здорово! – не заметил Савелий неудовлетворенности в ее словах.

– Неплохо, – согласилась она, – но очень мало. Фильм, видимо, не выйдет на экраны.

– Это дипломная работа режиссера, но очень удачная! – находясь в эйфории от увиденного, воскликнул Савелий, но Люда не разделяла его радости. Они молча возвращались домой. Люда с грустью, как бы заново, оценила его убогую комнатку в коммуналке, нехитрую мебель.

– Люда! – сказал Савелий. – Сегодня у меня праздник! Первый художественный фильм с моим участием!

– Короткометражка, ее даже не выпустят на экраны, – уныло произнесла Люда, видевшая Савелия в окружении девиц, его сияющее лицо, и теперь своей холодностью мстила ему за измены, в существовании которых не сомневалась.

– Почему? – удивился Савелий. – Он может войти в сборники короткометражных фильмов. Их показывают в самых больших кинотеатрах!

– Но тебе даже не заплатили деньги за роль, – заметила Люда.

– Ну и что? – не понял ее Савелий. – Мама мечтала, чтобы я стал артистом. Ее мечта сбывается, и я бесконечно рад этому! Понимаешь?

– Конечно, – вздохнула Люда, и с этого дня что-то надломилось в ее отношении к нему. Она приходила с работы усталая, а он только собирался в ЦДРИ.

– Пойдем со мной! – предлагал он жене.

– Ты будешь снова передвигать рояль? Я это уже видела. Много раз. Я устала и останусь дома, – разочарованно говорила она, хотя готова была смотреть его номер бесконечно, но не могла спокойно относиться к его заигрыванию с другими девушками.

– Я сегодня попробую исполнить пародию на Афанасия Белова! – старался заинтересовать ее Савелий. – И другие ребята покажут новые номера! Пойдем, Людочка!

– Будешь показывать новый номер, но в старом костюме, – впервые нервно заметила она, и Савелий почувствовал, что ее былое восхищение его игрой куда-то и почему-то улетучилось.

– Я мало приношу денег, – догадался Савелий, – но пока помогают дяди. Плюс стипендия. Конечно, маловато, но сразу все не получается. Поверь мне, я стану хорошим артистом. Мною доволен педагог в институте. Хочет показать меня в одном из популярных театров.

– Поздравляю, – вяло произнесла Люда. – Иди на свой концерт, а я отдохну дома или пойду к подруге. Она живет в двухкомнатной квартире. Сменю обстановку. Поболтаем. К концу твоего спектакля я вернусь.

Савелий ждал Люду до полуночи. Потом позвонил подруге, к которой она пошла в гости. Сквозь трубку прорывались звук патефона, громкие голоса.

– Здесь очень весело! – перекрывая шумы, громко сказала Савелию Люда. – Я задержусь!

– Надолго? – встревожился Савелий.

– Не знаю. Если задержусь допоздна, то останусь здесь ночевать.

– А как же работа? – спросил Савелий.

– Прямо отсюда пойду на работу, – просто объяснила ему Люда. – В этом нет ничего страшного!

Вскоре фильм Чулюкина с участием Савелия Крамарова вышел на экраны больших кинотеатров, его имя красовалось в титрах, но отношения с Людой разлаживались. Савелия съедала ревность, он похудел, появилась резкость в движениях, стал путаным разговор, но стоило ему подумать о маме, о ее мечте увидеть его актером, и он ушел в работу, в репетиции, заглушавшие тоску и грусть от неудачной любви.

Савелий искал рассказ, с которым он мог бы показаться в театре. Читал Зощенко. Смеялся. Но не представлял себя в его героях. Один рассказ все-таки выучил, но увидел, как его исполняет непревзойденный мастер юмора артист Театра сатиры Хенкин, и отложил в сторону. Савелию хотелось во что бы то ни стало найти нового автора с таким произведением, которое бы органично ложилось на его фактуру, соответствовало бы его возрасту и могло поднять его пока еще не окрепшее актерское мастерство.

– Почитай Шукшина, – посоветовал ему Марк Розовский, – он народен, в хорошем смысле слова, его герои бывают нелепы и причудливы, выделяются своими характерами на фоне нашей серой и однообразной жизни.

Савелий стал занятым деловым человеком, много времени проводил в библиотеке, а вечерами выступал на сцене в ЦДРИ и не заметил, что Люда не приходит домой уже несколько дней. А когда понял, что произошло, сжалось до болей сердце, но вскоре они прекратились. «Наверное, у нас была не глубокая, а поверхностная любовь, – подумал Савелий, – и я виноват, что не предоставил Люде такую жизнь, на которую она рассчитывала со мной. Прости, Люда, и прощай!» – мысленно расстался он с ней. Они развелись и больше не виделись. Однажды ему показалось, что она сидит в зале на премьере нового фильма с его участием, но, возможно, он ошибся, и не в этом было дело. Люда навек ушла из его сердца, и о возврате к прошлому он даже не подумал. Когда он прочитал рассказ Василия Шукшина «Ванька, ты как здесь?», то почувствовал себя рыбаком, выудившим золотую рыбку, которая исполнит все его желания, по крайней мере, главное – выведет его на сцену Театра миниатюр, где его пытался показать педагог ГИТИСа Михаил Иосифович Рапоппорт. В рассказе был понятный Савелию герой, шли съемки фильма, и разворачивалась неудачная любовь, то есть то, что знал и даже пережил сам его будущий исполнитель. Рассказ понравился Рапоппорту, и он предложил Савелию написать заявку, а еще лучше – сделать его инсценировку, которую он покажет завлиту Театра миниатюр.

– Это как? – спросил Савелий. – Я не драматург.

Он сразу решил обратиться за помощью к Марку Розовскому, но передумал, считая, что слишком часто пользуется его советами, Можно было позвонить Виктору Славкину, но он сам писал сейчас пьесу, окунулся в работу с головой.

– Перепиши рассказ так, как будешь с ним выступать. Оставь только те места, с которыми выйдешь на сцену, но связанные между собой действием и мыслью. Понимаешь? – назидательно произнес Рапоппорт.

– Вроде, – смутился Савелий, – попробую положить его на себя.

Театр миниатюр, куда привел Савелия режиссер, переживал труднейший момент в своей короткой жизни. Создал его и возглавил писатель Владимир Соломонович Поляков, известный как автор сценария фильма «Карнавальная ночь» (совместно с Борисом Ласкиным) и множества эстрадных программ для Аркадия Райкина. На афишах его фамилия значилась маленькими буквами в правом верхнем углу. Видимо, это ущемляло амбиции автора, но таково свойство эстрады: автор умирает в актере. Не может, к примеру, конферансье объявлять автора каждой репризы или связки к номеру. Зритель должен думать, что остроумный и веселый человек обязательно тот, кто выходит на сцену. Лавры успеха от исполненного текста должны доставаться актеру. Так было испокон веков. Но в последнее время авторы эстрады решили порушить эту традицию, громко заявить о себе, начали сами выступать на эстраде, в громадном количестве просочились на телевидение и, по существу, стали артистами. На мой взгляд, это вполне допустимо, если авторы не продают артистам те же тексты, что исполняют с эстрады. Владимир Соломонович Поляков, написавший для Райкина свыше десяти программ, поступил честнее, чем иные современные авторы эстрады. Он создал театр миниатюр под своим художественным руководством, набрал в него способных артистов: Вадима Деранкова, ставшего ведущим артистом, Зиновия Высоковского, Эрика Арзуманяна, Марка Захарова, кстати, игравшего там роль Остапа Бендера, Рудольфа Рудина и даже совсем еще молодого Владимира Высоцкого. Владимир Соломонович писал для своего театра отличные злободневные программы, собиравшие в залах аншлаги, но, тем не менее, гений Аркадия Райкина все же превосходил успех театра Полякова. Впрочем, у двух ярчайших звезд эстрады – артиста и автора – сохранились добрые отношения, и Аркадий Исаакович на шестидесятилетии Полякова в Центральном доме литераторов исполнил две его лучшие интермедии и сказал: «Нашему театру тридцать лет. За пятнадцать – спасибо тебе, Володя!»

Здоровая конкуренция не мешала работе двух театров миниатюр, но брал свое возраст Полякова, к тому же безумно пожалевшего о многих годах, потраченных на эстраду; он успел написать две прекрасные прозаические книжки, вышедшие в лучшем тогда издательстве страны – «Советский писатель» – и покинул свое эстрадное детище. Режиссер Михаил Рапоппорт ставил там программу «Скрытой камерой» по рассказам авторов «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты», куда, кстати, вошел и мой рассказ, инсценированный и исполненный Рудольфом Рудиным и его партнершей. Органично вливался в эту программу смешной рассказ Василия Шукшина, выбранный Савелием, на инсценировку его он потратил массу сил и времени, поскольку работа была для него новой. Опыт, полученный им от нее, я ощутил, когда писал для Савелия его телебенефис. Он боролся против каждого лишнего слова, нарушающего органичность интермедии, требовал от меня краткости и точности в выражении каждой мысли.

Рассказ Шукшина, если мне не изменяет память, в исполнении Савелия Крамарова выглядел приблизительно так: «У меня, у Проньки Лагутина, в городе училась сестра. Раз в месяц я привозил ей харчи, платил за квартиру, покупал ей и ее подругам пару бутылок красного вина и учил:

– Тут народ разный. Если он к тебе: «Вы, мол, мне глянетесь, то-се, разрешите вас под ручку», – вы его по руке: «Не лезь! Мне, мол, сперва выучиться надо, а потом уже разные там дела. У меня, мол, пока одна учеба на уме».

Однажды сижу я в парке, жду поезда, и вдруг подходит ко мне красивая молодая женщина с портфелем и присаживается на скамейку.

– Разрешите, я займу минутку вашего времени?

– Зачем?

– Мы в этом городе находимся в киноэкспедиции.

– Кино фотографируете?

– Да. И нам для эпизода нужен человек. Вот такого типа… вашего.

– А какой у меня тип?

– Ну, простой. Нам нужен простой сельский парень, который первый раз приезжает в город. У вас есть сейчас минут двадцать времени?

– Есть.

– Тогда пошли. Я покажу вас режиссеру.

– А этот тип, что вроде меня, зачем приезжает в город? – интересуюсь я.

– Он из тех, кто гонится за длинным рублем, – говорит женщина.

– Интересно, – говорю я, – мне длинный рубль тоже сейчас не помешал бы: домишко к осени хочу перебрать. Жениться надо, а в избе тесно. Пойдут детишки – повернуться негде будет. У вас хорошо платят?

Женщина засмеялась и повела меня в гостиницу к режиссеру. Тот усадил меня в кресло:

– Есть у нас в фильме эпизод: в город из деревни приезжает парень. Находит знакомых. Они летом отдыхали в деревне, в его доме. Это понятно?

– Ага.

– Пойдем дальше.

– Куда?

– В город. Городская семья недовольна приездом парня – лишняя волокита, неудобства…

– А как же так, – говорю я, – сами жили – ничего, а как к ним приехали – не нравится!

– Ну, бывает, – говорит мне режиссер, – они не так уж явно показывают, что недовольны.

– Значит, темнят.

– Да, – говорит режиссер, – попробуйте. Слова на ходу придумаем. Перед вами буду не я, те ваши городские знакомые, И вы не Пронька, а как по сценарию – Иван. Давайте!

Я выхожу из номера и снова вхожу.

– Здравствуйте.

– А постучаться? – говорит мне режиссер. – Еще раз входите.

Я выхожу, стучу в дверь.

– Да! – говорит режиссер.

Я вхожу. Мы долго смотрим друг на друга. Режиссер качает головой.

– А где «здравствуйте»?

– Я же здоровался.

– Мы же снова начали.

– Снова, да?

Я вышел и постучался.

– Да!

– Здравствуйте!

– Иван! Входите, входите, – радуется режиссер. – Проходите! Каким ветром?

– Умеренным, – подхожу я к режиссеру, обнимаю хлопаю по спине. – Как житуха?

– А ты чего радуешься? – спрашивает режиссер.

– Тебя увидел… ведь ты тоже обрадовался.

– Я – притворно. Доходит?

– А чего тебе притворяться-то? Я еще не сказал, что буду жить у вас. Может, я только на часок.

Режиссер наморщил лоб:

– Я поторопился, верно. Давай еще раз.

Все повторилось.

– Ну, как житуха? – спрашиваю я, улыбаясь.

– Да так себе… А ты что, по делам в город?

– Нет, насовсем. Хочу стать артистом.

– Чего? – выпучивает глаза режиссер.

– Не артистом, – поправляюсь я, – а на трикотажную фабрику.

– А где жить будешь?

– У тебя. Вы же у меня жили, теперь я у вас поживу.

Режиссер в раздумье заходил по номеру.

– Тоньше надо. Хитрее. Давай оба притворяться: я недоволен, что ты приехал, но как будто обрадован; ты заметил, что я недоволен, но не показываешь виду; тоже радуешься. Попробуем?

– Попробуем, – говорю я. – Если меня увидят в кино в нашей деревне, это будет огромный удар по клубу, его просто разнесут по бревнышку. От удивления. Меня же на руках вынесут! Ну давайте еще пробовать!

Я вышел в коридор, постучался, вошел, поздоровался.

– Ваня! Ты как здесь? – кричит режиссер.

– А тебя как зовут?

– Ну, допустим, Николай Петрович.

– Давай снова, – командую я.

– Ваня, ты как здесь? – удивляется режиссер.

– Хочу перебраться в город.

– Совсем?

– Ага. Хочу на фабрику устроиться…

– А жить-то где будешь?

– У тебя, Николай Петрович, будем вместе смотреть телевизор.

– Да, но у меня тесновато, Иван…

– Проживем! В тесноте – не в обиде…

– Но я уже недоволен, Иван… то есть Проня. А ты все улыбаешься.

– Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не случится, если я проживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на работу, потом переберусь в общагу.

– Но тогда надо другой фильм делать.

– Давай другой! Вот приезжаю я из Колунды.

– Откуда?

– Из Колунды, я оттуда родом. Так?

– Нет, – говорит режиссер, – у нас другой парень написан. Почитай сценарий, пока я выйду покурю. Подумай, может, останешься? Не ехать же обратно в деревню?

Он вышел, а мне стало тоскливо. Представилось, что приеду я завтра к станции в битком набитом поезде, как побегут все бегом на площадь, занимать места в автобусе, а меня не будет там, не заору я весело на бегу: «Давай, бабка, кочегарь, а то на буфере поедешь!» И не мелькнут потом среди деревьев первые избы моей деревни, не пахнёт кизячным дымом… Не увижу я на крыльце маму с немым вопросом в глазах: как дела?

Я положил сценарий на стол, взял толстый цветной карандаш и на чистом листке бумаги крупно написал: «Не выйдет у нас. Лагутин Прокопий.И ушел».

Савелий показал инсценировку самому молодому актеру театра и мало занятому на сцене – Высоцкому. Тот читал инсценировку с интересом, при этом у него лукаво смеялись глаза.

– Мне особенно концовка понравилась, заметил он: «Не увижу я на крыльце маму с немым вопросом в глазах: как дела?» Читал и свою маму представши И смешно стало, и грустно… Мама… А твоя жива?

– Нет, – вздохнул Савелий.

– Небось, сирота, – заметил Высоцкий, – а отца когда забрали? Наверное, по 58-й?

– А ты почему так думаешь? – удивился и покраснел Савелий.

– Загадка простая. У каждого второго нашего ровесника отцы – «враги народа». Разве я не нрав?

– Похоже, – смущенно вымолвил Савелий.

– И ведешь ты себя скромно, доброжелательно, словом, честный парены А такой мог родиться только в приличной семье, в семье «врагов народа». Я тебя не обижаю?

– Нисколько. Забавно рассуждаешь, – заметил Савелий.

– А как у тебя личная жизнь? Сложилась? – неожиданно спросил Высоцкий. – Тут у тебя тоже могут возникнуть сложности. Таких, как мы с тобою, начинающих артистов могут полюбить только добрые бабы. У меня есть… Всем хороша… Но стихи не любит. Пастернака не понимает. Как Сталин!

– При чем здесь Сталин? – удивился Савелий.

– Спрашиваешь? Значит, не читал Мандельштама: о горце, не понимавшем Пастернака.

– Наверное, у тебя очень молодая девушка? – поинтересовался Савелий.

– Молодая. Ладная. Красивая. Но беда моя в другом. Не женюсь я на ней. Стремления в жизни разные. И поговорить не о чем. Мне перед ее отцом стыдно. Он понимает, что я не женюсь на его дочери. Но знает, что я ей солидно помогаю. А он не может. Выпивает. Хороший мужик. В результате мы друг друга стесняемся, боимся объясниться. Одно успокаивает. Она – броская баба, одна не останется. Тебе, наверное, это все неинтересно?

– Почему? О жизни необычной всегда интересно. Как в рассказе Шукшина.

– Хороший рассказ. И читаешь его нормально. И актеры в театре хорошие. Но я с ними мало монтируюсь. Они больше по смеху, а я – по иронии. Бог не наделил смешной рожей. Чересчур серьезная. И еще жалею, что Поляков разошелся с Райкиным. Погибло доброе, талантливое дело. Жаль… – искренно произнес Высоцкий.

– Мне тоже, – сказал Савелий, – и еще я переживаю, когда уходит любовь. Моя, чужая… Любая… Куда девается?

– Еще не открытый закон природы! – улыбнулся Высоцкий. – Куда уходит? Откуда приходит? Знает только сердце. И еще оно очень многое знает. Все значительное проходит через сердце. Оно и любит, и негодует. Твой рассказ почему понравился? Мое сердце приняло. Расчувствовалось.

– Спасибо, – поблагодарил Савелий.

– Кому? Мне или моему сердцу? Иди на сцену, Савелий, твой выход, а я тебя еще раз послушаю.

Юмористическая ситуация инсценировки внезапно переходила в лирическую, с грустинкой, задушевную исповедь, что искренне передавал Савелий, и рассказ в его исполнении имел оглушительный успех. Номер Савелия заканчивал программу Театра миниатюр. Он быстро подружился с коллегами, и когда администраторы приглашали его в свои концерты, он требовал, чтобы они взяли с ним других артистов театра. Администраторы хмурились, жались, но, как правило, уступали его просьбе. Успех не вскружил Савелию голову, но сделал его намного жизнерадостнее, чем прежде. Еще не ушли, но постепенно затуманивались в памяти невзгоды прошлых лет. И он понял, что боли, нанесенные ему злыми людьми, могут покинуть его лишь на время. Тепло зрительских сердец согревает, радует душу, но никогда не заменит ему тепла материнского. Об этом он думал, оставаясь один, в старой коммунальной комнате. Но стоило ему оказаться среди друзей-артистов, как он преображался. Он даже веселел. Артист Эрик Арзуманян однажды показал Савелию пародию на него. «Он так смеялся, так свободно и раскованно, что рассмеялся даже я», – рассказывал мне Эрик. Однажды Савелий поехал с артистами театра на шефский концерт в Сокольническую туберкулезную больницу, где работала главврачом Нина Самуиловна Горячко. Отличный доктор и человек. В свое время она вылечила Савелия от туберкулеза на опасной стадии. Потом она уехала в Израиль, в Хайфу. И там, через много лет, открылась дверь ее дома, на пороге стоял Савелий с букетом роз и бутылкой коньяка в руках.

– А где же традиционные конфеты? – спросила она после радостных объятий.

– Я запомнил ваши слова, – сказал Савелий, – слова о том, что больные специально дарят конфеты врачам, чтобы они захворали диабетом.

Савелий помнил доброту и внимание к себе, как никто другой. Мы договорились с ним о совместных гастролях в Липецке, но через несколько дней он позвонил мне и сказал, что ему предлагают сниматься в кино.

– Снимайся, – без раздумий ответил я.

– Извини, но я обещал поехать с тобой в Липецк. Ты мне делал в жизни только хорошее. Как ты скажешь, так я поступлю.

Я настоял на киносъемках, зная, что сниматься в кино – мечта его жизни.

– Ладно, – согласился он, – но запомни, что теперь я твой должник. Навсегда. Что бы ты ни попросил, я исполню. Даже будет нужно – выступлю в ЖЭКе или на телефонной станции.

Сам познавший нужду и нищету, Савелий не мог не сопереживать людям, находившимся в бедственном положении, и вообще старался хоть чем-нибудь отблагодарить любого человека за добро, которое тот проявил к нему.

И в театре артисты любили Савелия за его отзывчивость. Он никому не завидовал. Был не способен ни на ложь, ни даже на плохие слова о своих коллегах. Но в душе и по своей природе он был артистом кино. В этом плане он напоминал артиста Леонида Куравлева. И тот и другой имели большой успех на сцене, но в кино, в своем жанре, им не было равных, на сцене они играли, а в кино творили искусство. И ни для кого из коллег по Театру миниатюр не стало удивительным известие о том, что Савелий Крамаров ушел в кино.

В Театре миниатюр его номер стал исполнять Михаил Кокшенов – тоже хороший артист, но он не имел того громового успеха, что был у Савелия, и, наверное, потому, что Савелий этот номер «вынянчил» и действительно прочувствовал глубоко, до мельчайших деталей и нюансов. Ему было жаль расставаться с друзьями по театру, где он стал актером, творчески рос, внимательно наблюдая и изучая их игру. «Давайте махнемся рубашками. Не глядя!» – предложил он Эрику Арзуманяну. Разговор происходил в электричке, в один из последних совместных выездов Савелия с театром. «У него была рубашка намного моднее, чем моя, – вспоминает Эрик, – но, видимо, ему хотелось сделать добро, своеобразный подарок кому-нибудь из нас. Он увидел, что я бросаю взгляд на его рубашку, и выбрал меня для своего поступка. Конечно, моя безрукавка затерялась в потоке его странствий, а его рубашку я храню по сей день как память о добром искреннем человеке, тонко чувствующем души людей».