Текст книги "Савелий Крамаров. Сын врага народа"

Автор книги: Варлен Стронгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Я – последний Крамаров, – тихо произнес Савелий и всю дорогу до дома, посадив жену в метро, прошагал пешком.

Маша потом сожалела о сказанных словах. У нее в душе накопились на Савелия обиды и внезапно выплеснулись наружу. Она подумала, что Савелий скромен, почитает родителей, боготворит Евстигнеева. За спиной Савелия не было ни МХАТа, ни «Современника»… Все, чего он достиг, пусть очень малого, он достиг своим трудолюбием и талантом. И пусть живет как можно дольше…

Прощай, Маша. На пути к Богу

Когда Савелий узнал, что ему присвоили звание заслуженного артиста СССР, то лицо его засветилось радостью. Ночью он плакал, вспоминая маму, не дожившую до триумфа сына. Они вместе растили в горшке на подоконнике лимонное дерево, надеясь на чудо, на то, что дерево даст в северных условиях плоды, но этого не произошло. Случилась беда – в один день погибли и мама, и дерево. Вспомнил трагическую судьбу отца.

В один из приездов Савелия в Москву из Америки я сказал ему, что можно получить дело отца в приемной КГБ на Кузнецком Мосту. Савелий обрадовался и обещал этим заняться в ближайший прилет в столицу.

– Не может быть! – сказал он. – Но я обязательно зайду на Кузнецкий.

– Лучше сделать запрос заранее, – предупредил я. – На розыск дела может уйти больше месяца.

– Хорошо, – поблагодарил он меня, но особенного желания я в его словах не почувствовал.

– А кто тебе рассказал о моем отце? – вдруг удивился Савелий.

– Оскар Волин.

Савелий утвердительно, кивнул, мол, Оскар знал о жизни его родителей. И больше к разговору об отце Савелий не возвращался.

Итак, Савелий Крамаров – заслуженный артист СССР. Многие люди, не знающие подоплеки присвоения и прохождения любого звания в те годы, не удивились этому факту. Яркий комик, сыгравший в десятках фильмов, давно заслужил это почетное звание.

Я верю в судьбу, а не в случай. Благоприятный случай может только помочь предначертанной судьбе человека. Вероятно, таким счастливым случаем был для Савелия фильм Якова Сегеля «Прощайте, голуби!», пусть с маленькой, не слишком выразительной ролью, но позволившей запечатлеть в памяти других режиссеров до смеха простодушное лицо юного героя. И уже второй показ Савелия, в кинокартине «Друг мой, Колька!», вылился в большой успех, и фильм стал одним из любимейших его фильмов, о котором он всегда, до конца жизни, вспоминал с искренней теплотой.

В зарубежной прессе указывается, что до отъезда в Америку Савелий Крамаров сыграл в СССР в 45 фильмах. Мне он называл иную цифру – 34 кинокартины. На мой взгляд, не менее впечатляющая цифра, чем предыдущая. Перечислю хотя бы ряд его фильмов: «Прощайте, голуби!», «Друг мой, Колька!», «Двенадцать стульев», «Неуловимые мстители», «Джентльмены удачи», «Афоня», «Не может быть!», «Соло для слона с оркестром», «Большая перемена», «Без страха и упрека», «На завтрашней улице», «Город мастеров», «Приключения капитана Врунгеля»… К тому же он успел пройти репетиции спектаклей в таких театрах, как Ленком, «Современник», имени Моссовета. Ему было трудно сразу войти в замечательную плеяду драматических актеров этих театров. Не сомневаюсь, что при огромном желании и свойственном ему трудолюбии, умении схватывать налету мысль режиссера, при дружелюбном отношении к коллегам, при своем уникальном таланте юмористического актера он мог постепенно занять достойное положение в этих театрах, но не желал играть средне и уходил сам из театров, попасть в труппы которых было заветною мечтою многих актеров. Это – официальная версия его театральных поступков. Существует и другая, которую, возможно, он доверил только мне. «Мне не хватает актерского мастерства, – однажды признался он мне, – я специально поступаю в театры, где репетирую с величайшими мастерами своего дела, учусь у них, у великолепных театральных режиссеров, именно театральных, и, понабравшись там умения, возвращаюсь в кино». – «Но ты подводишь театры, – заметил я ему, – они вводят тебя в спектакли, рассчитывают на тебя, а ты вдруг уходишь».

Савелий не ожидал от меня такого упрека и покраснел.

– Ты прав, – сказал он, – обещаю тебе, что больше не буду пускаться в подобные театральные эксперименты.

И он сдержал свое слово. Я спросил у Савелия после присвоения ему звания заслуженного артиста:

– Каковы твои дальнейшие творческие планы?

– Буду копить на народного, – с тонкой иронией ответил он. И сказал правду. Продвижение документов на присвоение званий артистам, за которым стояли крупные министерские чиновники, проистекало чрезвычайно медленно и с одной целью – выудить взятку у претендента. И редко у кого выдерживали нервы. Один периферийный и весьма одаренный эстрадник удрученно признался мне, что за присвоение звания народного артиста РСФСР отвалил министерскому чиновнику дорогой мебельный гарнитур. Почти уверен, что не обошелся без «благодарности» и Савелий, но это не было ударом по его престижу. Он бросил «кость» алчным чиновникам, глядящим на него жадными собачьими взглядами. Он давно уже был любимым в народе артистом.

– А Володя Высоцкий… такой артист… – однажды сказал он Маше, – мне кажется, что он никогда не станет заслуженным. Он просто не доживет до этого времени…

– Ты плачешь или мне это показалось? – заметила Маша.

– Слезы сами льются из глаз, – опустил голову Савелий.

– Ведь ты дружил с Володей. Мне рассказывали, – сказала Маша.

– Было прекрасное время! – оживился Савелий. – Общаясь с Володей, еще совсем молодым, я чувствовал, что попал в иное измерение, поднялся на орбиту выше, чем находился. Мы служили в Театре миниатюр. Видя мой успех, он смотрел на меня как на Бога, сотворяющего чудо со зрителями. Он вообще боготворил многих артистов, бывших популярными.

– Вы разошлись с Володей? – удивилась Маша.

– С чего ты это взяла? – усмехнулся Савелий. – Как бы тебе объяснить… Лучше… Мы разминулись. У нас не складывались вечера. Он писал даже ночью. Отменялись его концерты. Он заглушал тоску встречами с друзьями, застольями… Смеялся над тем, что я слишком много времени уделяю своему здоровью.

– По-моему – тоже, – сказала Маша. Савелий замер в темноте, потом взял руку Маши в свою.

– Не смейся. Мама умерла от рака. Очень рано. Ее несчастная жизнь стимулировала болезнь. У меня тоже были нелады с нервами и со здоровьем.

– Я знаю, – сказала Маша и сжала руку Савелия в своей. – Я могу тебе чем-нибудь помочь еще?

– Ты любишь меня, Маша, а для меня это очень много и важно, – искренне произнес Савелий. – Наша разминка с Володей Высоцким должна была случиться рано или поздно. Я остался на своей прежней актерской и творческой орбите, а он поднялся на несколько орбит выше. Он – ближе к Богу! Но боюсь, и путь его на небеса будет короче… Он безумно тратит себя. Как святой… Раздает свою душу людям очень щедро. Иначе не может.

– Разве ты веришь в Бога? – удивилась Маша.

– Верю! В путь Высоцкого верю! Он – посланник Бога на земле! В грехах кается. Но истинные Божьи мысли несет людям! И я уверен, что даже не думает, есть ли у него актерское звание или отсутствует. Он актер от Бога. На эстраде был известный артист и честнейший человек – Михаил Наумович Гаркави.

– Конферансье?

– Артист. Его тринадцать раз представлял к званию Москонцерт, и каждый раз чья-то злая рука вычеркивала его фамилию. Поговаривали, что он не понравился самому Сталину, когда вел концерт в Большом театре. Умер Сталин – его дело продолжил серый кардинал нашей идеологии Суслов. А ведь Михаил Наумович прошел с нашими войсками всю войну, вел концерты Лидии Андреевны Руслановой. Его любили солдаты и генералы, любовно называли «Гаркавием». И с ним случилось чудо, его, даже без звания заслуженного артиста, похоронили на Новодевичьем кладбище. Я знаю, что этому помогло Политуправление армии. Тем не менее, в этом факте есть что-то божественное. Человек посвятил свою жизнь, свое творчество людям, и Бог заметил это. Может, я ошибаюсь, Маша?

Маша ничего не ответила ему.

– Почему ты молчишь? – удивился Савелий.

– Потому что ты все реже обращаешься ко мне за советами. Мне кажется, что мы разлетаемся по разным орбитам. Не уходи от меня, Савелий. Лучше меня ты не найдешь…

Савелий не понял серьезности ее слов и улыбнулся:

– Есть Клаудиа Кардинале! Софи Лорен!

– Есть. Но где они? Рядом с тобою? – обидчиво заметила Маша.

– Летают на других орбитах! – выспренно произнес Савелий.

– Бот именно, – тихо произнесла Маша.

Ушли прошлые переживания, и грусть Маши показалась Савелию сегодня несвоевременной. Он – заслуженный артист СССР, его искренне любят зрители. Чего еще надо популярному артисту в расцвете сил?! Он поймет это вскоре. Как любому человеку, ему станет необходимой как воздух любящая верная подруга, особенно в трудные времена, о возможности которых он тогда даже не подозревал. И немудрено. Вокруг улыбки, веселые глаза, поздравления, чьи-то руки обнимают его, среди них – те, которые прежде даже не пожимали его руки, а теперь свойски бьют по плечу, прижимают к себе. И не ведал тогда Савелий, сколько зависти вызовет у коллег присвоение ему звания. Позднее одна из лучших артисток советского кино назовет время, когда часто снимался Савелий, эпохой киноартистов с физическими недостатками и как пример приведет Савелия Крамарова, забыв о том, как он уважал и ценил ее мастерство, брал в гастрольные поездки, где он был ведущим артистом. Быстро промелькнут дни радостной эйфории, вызванной официальным успехом. Стихнет хор поздравлений. Улыбки при встрече станут такими же, как и прежде, дежурными, формальными. И самое странное – большинство девушек, с которыми он попытается познакомиться, сначала улыбнутся ему, как известному актеру, но потом всячески попытаются прервать с ним разговоры, извиняясь, что они очень заняты и не ходят на свидания.

Савелия видят у нового модного магазина «Лейпциг», куда любят заезжать московские красотки, стоящего у своего белого «фольксвагена» и для видимости безмятежно перебирающего ключи от машины. Путь от «Лейпцига» до центра неблизкий, и Савелий надеется, что кто-нибудь из красоток, улыбаясь и изнывая от усталости, попросит довезти ее до центра. Он это сделает с удовольствием, ради знакомства. Он ни в коей мере не ловелас, но желание познакомиться с красивой и умной девушкой не покидает его. Он не знает вывода знаменитого врача и психолога Зигмунда Фрейда о том, что дети, не испытавшие в детстве ласки, нежности и теплоты, со временем, став взрослыми, стараются доказать, что достойны этого, что их эгоцентрическое «я» делает их людьми заметными, порою знаменитыми, но их тяга к женской теплоте, семейному уюту не только не ослабевает, а, наоборот, только усиливается. Но не знает Зигмунд Фрейд, что возникнет на планете странное государство, в котором многие понятия будут поставлены с ног на голову, и самые яркие, даже эрудированные женщины станут отождествлять популярных артистов с героями, которых они играют в кино. У кроватей киноманок на стенах появятся фотографии романтичного артиста Коренева – главного героя фильма «Человек-амфибия», позднее – более зрелого, романтичного и мужественного киногероя Олега Видова, кстати, которого судьба сведет с Савелием Крамаровым еще в фильме «Джентльмены удачи». Отождествление девушками его хулиганистых и растяпистых героев с ним самим сначала поразит Савелия, а потом доведет до растерянности. Вот тогда он вспомнит слова Маши: «Не уходи от меня, Савелий. Лучше меня ты не найдешь».

Однажды днем мне домой позвонил заведующий «Клубом 12 стульев» «Литературной газеты» журналист Виктор Веселовский. «Слушай, Варлен, мне сейчас звонил Савелий Крамаров. Ты знаешь его лучше меня. Не рехнулся ли он?» – «А что случилось?» – поинтересовался я. «Савелий попросил меня познакомить его с интеллигентной девушкой!» – насмешливо-издевательским тоном произнес Веселовский. «Ну и что? – спокойно изрек я. – Если можешь, то помоги ему. Умную и симпатичную девушку сейчас найти нелегко. Сам знаешь». – «Ничего такого я не знаю, – усмехнулся Веселовский. – У меня в жизни были две жены – законная и все остальные!» – улыбнулся он своей шутке и перевел разговор в другое русло, но я опять вернул его к просьбе Савелия: «Человеку трудно, и очень, если он обратился за помощью к тебе. Неужели не понимаешь? Он думает, что ты вращаешься в высшем свете, где можно встретить именно такую девушку, умную, красивую и верную, которая сможет стать ему женой». – «Он спятил окончательно! – резюмировал Веселовский. – Вокруг меня одни авторши, которые ради того, чтобы их произведение появилось на моей полосе, готовы на все. Одна вдруг заерепенилась ни с того ни с сего. Поэтому на гастролях в Омске я ее оставил на рынке, куда мы поехали за зимними шапками. Рынок находился километрах в тридцати от города. Пусть знает свое место. Потом она, конечно иносказательно, изобразила меня в своем рассказе в виде палача. Я очень смеялся. Чем я могу помочь Савелию Крамарову?» – «Ничем, – согласился я, – но как отреагировали другие авторы, когда ты оставлял молодую женщину, кстати их весьма способную коллегу, на рынке? Вдали от города? Там были Иванов, Арканов, Измайлов, Владин, Бахнов…» – «Я сказал водителю автобуса: «Трогай!», и мы поехали. Они даже не пикнули! А ты что, поддерживаешь просьбу Крамарова?» – «Нет, – сказал я, – он просто обратился не по адресу. Он представлял тебя, читая твою полосу, на редкость добрым и гуманным человеком, считал, что ты поможешь ему, но ты не в состоянии сделать то, о чем он тебя просил. Видимо, позвонил тебе от безысходности. Ты прости его». – «Ладно, – снисходительно согласился Веселовский. – От любви можно потерять голову Мне однажды на выступлении настолько понравилась девушка, что я прямо со сцены продиктовал ей номер своего телефона в гостинице и просил прийти ко мне!»

Я с сожалением наблюдал, как под коварными лучами славы теряет нить жизни Веселовский, особенно при помощи вечно пишущего вместе с соавторами пробивного человечка, поставляющего ему, и отнюдь небескорыстно, спиртное и покорных девиц. В конце концов Веселовского уволили с работы, но я помог ему остаться на сцене, несмотря на то, что его тут же выбросили из организованной им телепередачи «Вокруг смеха». Я старался помнить только хорошее, что было между нами, а бойкот, созданный им вокруг меня в печати, простил ему, простил четыре мучительных года замалчивания.

Наверное, такова судьба очень многих творцов. В конце концов не выдержал удара судьбы, в большей части им заслуженного, Виктор Веселовский. А Савелий Крамаров, как говорят боксеры, держал удар. Все реже звонил телефон в его квартире, все реже звучали по нему творческие разговоры. Зато эстрадные администраторы не отставали от Савелия. Крамаров – это по-прежнему гарантированные аншлаги, большие сборы… Мне кажется, что Савелий не любил выступать на сцене, делал это во многом из-за заработка, но это тоже была работа. Зашумели завистники. В кинокулуарах и даже на собраниях. Они считали, что комический успех артиста заключен в асимметричном расположении его зрачков, говорили глупость. Это все равно что объяснять успех Чарли Чаплина его нелепой походкой, комизм Юрия Никулина – его простоватым видом и выражающим вечное удивление лицом, успех Евгения Моргунова – его толщиной… У каждого выдающегося комического актера есть своя маска. У Георгия Вицина – маска труса, на первый взгляд, человека вяловатого, безразличного ко всему, а на поверку – трусоватого и жадного, стремящегося поживиться за чужой счет. Была своя, и яркая, комическая маска у Савелия Крамарова – маска жизнерадостного неунывающего совидиота, в результате своей ограниченности и наивности попадающего в смешные положения и ситуации. Она осталась и тогда, когда ему выправили зрение, уже в Штатах, и там он имел успех, потому что жизнерадостный, но нелепый по сути человек всегда смешон, это явление общечеловеческое.

Савелий завоевал неимоверную популярность у зрителей, но как истинно творческого артиста со временем его стало мучить отсутствие в его кинорепертуаре ролей значительных по характеру и мысли. Ведь, повторяю, юмор и сатира – обратная сторона трагедии. Душа Савелия Крамарова, сумевшего наперекор судьбе стать любимым в народе артистом, подготовила его к серьезным ролям в кино и поступкам в жизни, что ему пришлось вскоре доказывать. Кто-то с киноверхов спустил вниз негласное указание прекратить снимать Савелия Крамарова, поскольку он играет недоумков и кретинов, что не соответствует составу нашего общества, а вызывая своей игрой смех, он оглупляет его, самое передовое в мире. А ведь в его фильмах «Друг мой, Колька!» и особенно в телесериале «Большая перемена», где любовь к девушке пересиливала, казалось, укоренившиеся в нем отрицательные качества, даже жадность, именно пересиливала, органично, через внутреннее борение, проступали сквозь смех, сквозь слезы именно его, крамаровские жалость и сочувствие к несчастным и оступившимся людям.

Я не уверен, что выступление двух завистливых артистов на собрании Кинокомитета решило творческую судьбу Савелия. Одного из них действительно снимали мало. У него была интеллигентная внешность и он, даже при умелом гриме, не мог играть передовиков производства и тружеников полей, не было для него тогда подходящих ролей. Второй «завистник» – вернее, «завистница», была задействована в фильмах много и успешно. Вне всякого сомнения, что их антикрамаровское выступление было инициировано верхами и послужило приказным сигналом всем киностудиям страны: не снимать больше этого артиста. Верхи поначалу не обращали особого внимания на его маленькие эпизодические роли, посмеиваясь над ним вместе со всей страной. Но когда увидели, что эти, на первый взгляд крошечные, появления Крамарова на экране запоминались зрителями и создавали один большой и глубокий образ оболваненного тоталитарным режимом человека, при этом наивного, проявляющего доброту, оптимизм и не показные, а идущие от души, да еще в комической и гротескной форме, делающих их яркими, к тому же узнаваемыми. Зрители видели в ролях Савелия самих себя, по сути, таких же униженных и нелепых людей, как и его герои. Там, где полагалось, открыли его досье, именуемое делом, и легко обнаружили, что он является сыном врага народа, хотя и реабилитированного, но убитого лагерной системой, и расценили смелое поведение сына как своего рода месть за погубленного отца. Пожурили друг друга за легковерность и остановили кинокарьеру Крамарова, к тому же своей религиозностью подающего дурной пример людям.

Поклонников у Савелия было – целая страна, знакомых – множество, друзей – немало, истинных друзей, которым бы он доверял беспредельно свои мысли и чувства, – единицы, но, вероятно, он считал, что есть в жизни дела, которые надо решать самостоятельно.

Очень известный мастер сцены однажды признался мне, что в галерее сыгранных им героев не хватает секретаря партийной организации. Тогда ему простили бы и резкие сатирические высказывания в адрес других актеров и дали бы звание народного артиста.

Великий писатель, а в двадцатых годах еще молодой литератор Михаил Булгаков участвовал во Всесоюзном литературном конкурсе на лучшую пьесу о Парижской коммуне. Живя во Владикавказе, в полной бедности и неизвестности, он захотел заявить о себе как драматурге, поддавшись общему восхвалению Французской революции, а уже через несколько лет просил свою сестру Надежду уничтожить хранящийся у нее оригинал пьесы, как слабой, не отвечающей его замыслам и пониманию жизни. В конце своих дней он все же согласился написать пьесу «Батум» о молодом Сталине, надеясь, что после этого издадут «Мастера и Маргариту», «Собачье сердце»… Надеясь, что откроется для читателей кладезь его классических произведений.

Великий юморист Михаил Михайлович Зощенко, изгнанный из Союза писателей, вынужден был писать рассказы о Ленине – добром и искреннем, любящем народ партийном старичке. Нечто схожее есть в судьбах Михаила Зощенко и Савелия Крамарова – писателя и артиста, людей разных жанров и талантов. Зощенко поначалу много печатали, играли на сцене, передавали по радио. Не понимали, о ком он пишет. Помните, в рассказе «О чем поют соловьи» один обыватель спрашивает у другого: «А чего это соловушка поет, заливается?», на что получает ответ: «Жрать хочет – вот заливается». Зощенко писал об обывателе, пришедшем к власти, и был обвинен в очернении действительности. Савелия Крамарова обвинили в оглуплении образа советского человека. Савелию пойти бы в Союз кинематографистов, предложить себя на роль паренька, перековавшегося из тунеядца в передовики производства где-нибудь на БАМе, Талнахе или Уренгое, и, того гляди, простили бы, сняли табу, допустили бы до съемок, как и прежде, во многих фильмах. Только враг мог посоветовать ему это. А врагов он обходил стороной. И «друга» с таким советом он не послушался бы. Социалистическое тоталитарное общество отвергло талантливого артиста. Я уверен, что у Савелия, лишенного, по существу, любимой работы, были дни и месяцы отчаяния, раздумий о дальнейшей своей судьбе, и он сам, самостоятельно пришел к выбору опоры, надежды на лучшее, к выбору веры, Бога, который поможет ему в трудные времена, которых он испытал уже немало.

Режиссер и друг Савелия, Марк Григорьевич Розовский, один из немногих людей, чьему творческому направлению и художественному вкусу по мере сил следовал артист, поначалу был поражен, узнав, что Савелий стал верующим человеком. Действительно, среди нас, так или иначе соприкасающихся с сатирой, это был первый случай ухода человека в религию иудаизма, всячески поносимую прессой и общественным мнением. «Он не был Иванушкой, не помнящим родства, в данном случае – еврейского, – вспоминает Марк Розовский. – Я был поначалу шокирован его поступком, поскольку чересчур неожиданным он был для меня, а потом даже восхищен». Ну а я узнал об этом совершенно случайно, когда Савелий был у меня в гостях. «Извини, мне пора ехать домой, – сказал Савелий, – двадцать минут пятого. Скоро начнется заход солнца. Я должен молиться». Сказал убедительно, уверенно, так, как это и должно было быть, и его спокойствие передалось мне. Он уехал, а я подумал, что Савелий уже такой человек, который может общаться с Богом. И пусть Бог даст ему удачи, убережет от навязываемых ему киноштампов.

В Штатах Савелий женился дважды. Первая его жена Марина (Фаина) Крамарова дает свое истолкование его религиозности, на мой взгляд, чересчур мистическое, но я обязан привести его. Марина пишет, что как-то с советской делегацией он попал в Египет. Гуляя по Каиру, заблудился. На одной из глухих заброшенных улочек набрел на лавку старьевщика. Среди хлама увидел необыкновенный медальон, на котором была изображена голова святого, купил. Вернувшись в Москву, показал медальон антиквару и специалистам в музеях, те признали в святом Моисея. Савелий истолковал это событие по-своему: Бог не зря послал его в Египет, не зря достался ему этот амулет, мол, Бог решил напомнить ему, что он – еврей и должен посещать синагогу.

В этой истории есть странная нелогичность. Неясно, почему Савелий лишь через несколько лет после поездки в Египет стал верующим. Может быть, скрывал это от властей, зная их негативное отношение к верующим и боясь потерять работу? Многих даже смутила его «внезапная» религиозность. Может быть, он перестал скрывать ее, когда его перестали снимать? Но с другой стороны, он отменял по субботам свои выступления в грандиозном шоу «Товарищ кино», вызывая гнев начальства, поскольку публика валом валила именно на Савелия Крамарова.

Не могу точно определить день и даже год, когда Савелий принял иудаизм, но могу без сомнения утверждать, что его вера была искренней, и не она одна послужила предлогом войти в конфликт с начальством и покинуть страну.

Зато помогла, кому требовалось, нанести еще один удар по Савелию, которого он никак не ожидал, не зная, что все религиозные конфессии в стране подчиняются Комитету по делам церкви, курируемому КГБ или просто-напросто являющемуся его подразделением. Савелий регулярно молился в синагоге, и, как более или менее состоятельный прихожанин, делал денежные взносы, необходимые синагоге для хозяйственных и других нужд. Был своего рода почетным прихожанином и имел личное постоянное место в молельном зале. Каково же было его удивление и возмущение, когда синагогальный староста объявил ему, что его место занято.

– Почему?! – изумился Савелий.

– Потому, что вы лишены этого места, – пробубнил староста.

– Этого? Дайте мне другое. Мне личное место предоставил сам раввин! – объяснил Савелий.

– Сам предоставил, сам лишил, – безапелляционно, как приговор, произнес староста, – не шумите, вы мешаете богослужению.

Позднее Савелий узнал, что последний не завербованный властями раввин служил в хасидской синагоге на Малой Бронной в 1936 году На следующий год его там не стало.