Текст книги "В клетке (СИ)"
Автор книги: Ванесса Жукова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Я молчу. Не знаю, как отреагировать на их слова. С виду они не кажутся опасными, во взгляде ни одного намека на угрозу. Дэна – высокая, с темно рыжими-волосами. На ее лице совсем немного проглядываются веснушки. Оссом пониже. И хотя он кажется старше ее, в целом они полная копия друг друга.
– Смотрители?
Близнецы переглядываются, и затем, все так же улыбаясь, отвечают в унисон:
– Присматривающие, – Дэна подмигивает мне и добавляет, – так будет понятнее?
– Но зачем за мной «присматривать»? – удивленно поднимаю бровь. – Разве в этом есть необходимость? Я попал в приют?
– Это место называют академией, – Оссом раскачивается из стороны в сторону, оглядывая холл. Кажется, ему нравится здесь.
Только вот я не знаю, должно ли нравиться мне это место. Все это. Вспоминаю о швах на руке и снова смотрю на близнецов. То есть, как их здесь называют, смотрителей.
– Что с моей рукой?
На секунду в их взгляде появляется тень, как будто мои слова обидели или оскорбили их. Но, секунду поколебавшись, лицо Оссома расслабляется, и он отвечает так же обычно, как и прежде:
– Несколько недель назад, твое тело нашли в полуживом состоянии. Ты умирал, Джейсон. Страшная болезнь распространялась в твоем организме все больше и больше, и единственным способом спасти тебя было внедрение одного лекарства, которое смогли изобрести наши врачи, – ни разу не запнувшись, говорит он.
– Всех, кого мы могли спасти – мы спасли, – уверенно добавляет Дэна. Создается ощущение, что она знает, о чем говорит. И на сей раз мне хочется верить ее словам.
– А как же другие? Наверняка со мной кто-то был, – воспоминания для меня – ничего не означающая пустота, но я все равно должен спросить.
– Твоя семья погибла и другие тоже, Джейсон, – тихо говорит Дэна и умолкает. Наверное, она думает, что это как-то поможет мне справиться с приступом боли, которого, впрочем, и не следует.
Ведь я ничего не чувствую. Слово семья для меня больше ничего не значит. То есть, я знаю, что она была у меня, и люди, из которых она состояла, были мне дороги. Но ни их, ни того, что я когда-либо чувствовал к ним – больше не существует. Теперь прошлое и все, что может быть связано с ним – для меня пустой звук.
– И сколько выживших здесь? Сколько вы смогли спасти?
– Триста двадцать два выживших и около пятисот спавшихся заранее.
– Что значит «спавшихся заранее»?
Я ничего не понимаю. И на самом деле не хочу понимать. Меня во что-то впутали. Смотрю по сторонам, но Брайана нигде нет. И никого знакомого я тоже не нахожу. Придется держаться ближе к смотрителям, пока я ничего не придумаю.
– Завтра на официальном собрании тебе все объяснят, – привлекает мое внимание Оссом.
– Потом и поговорим о том, что тебе будет непонятно, – хихикает Дэна, и от этого мне становится легче. Обычный человеческий смех все разряжает. Я чувствую себя живым. Люди вокруг меня, возможно, не настолько ужасны, как я думаю.
– Пойдем. Ты, наверное, просто умираешь с голоду, – зовет меня Дэна.
Но я не двигаюсь с места.
–А как же Брайан? Марвл? Те, с кем я был, где они?
Парни и девушки, непрерывно выходящие из лифтов, проходят мимо меня. Я смотрю на всех них, ища знакомые голубые, словно океан, глаза.
– Не волнуйся. Им уже предоставили смотрителей. Пойдем.
И мне приходится идти за ними. Надеюсь, все, что сказано смотрителями – правда. Да даже если и нет, сил на какие-то другие действия у меня просто не осталось. Я слишком устал. Жар до сих пор не покидает мое тело. А мысли – уже далеко от этого места, где люди, словно в одном большом живущем своей жизнью муравейнике, прогуливаются из одного холла в другой. И, похоже, я тоже стал еще одной маленькой частичкой этого самого муравейника. Кто знает, когда я снова смогу покинуть это место и быть сам по себе. Только теперь меня мучает другое: куда я пойду?
***
– Теперь это твое личное место, – надевая на мою руку тонкий серебряный браслет, говорит Дэна, – подъем каждый день ровно в шесть.
Моя кровать стоит в отдаленной части комнаты, там, куда практически не попадает свет из коридора. Здесь несколько рядов трехъярусных кроватей, точь-в-точь одинаковых, большинство которых к моему прибытию уже заняты.
– Это обязательно? – спрашиваю я, смотря на браслет, загадочно мерцающий на руке, и Дэна кивает.
– Главенство академии приняло несколько новых правил, одно из которых – эти браслеты. По нему мы сможем определить, где ты находишься.
Пара любопытных глаз смотрит на нас с Дэной со стороны. Я чувствую себя глупо, хотя и не должен.
– Но зачем вам знать, где я? Разве я не могу уйти отсюда? – говорю я намного тише, чтобы другие не могли подслушать.
Первые секунды Дэна смотрит на меня непонимающим взглядом. Потом присаживается рядом и кладет руку на мое плечо, тем самым успокаивая.
– Джейсон, тебе не нужно будет никуда уходить. То, что происходит снаружи, то есть, за территорией академии – нельзя пожелать и врагу, – на слове враг она делает акцент. Дэна смотрит на меня, как на своего ребенка, хотя я прекрасно знаю, что она не намного старше меня.
– Смотритель, на выход, – строгий голос, идущий откуда-то из коридора, доходит до наших ушей, и Дэна мгновенно встает, убирая свою руку с моего плеча.
– До завтра, Джейсон, – впопыхах говорит смотритель и уходит прочь.
– До завтра, Дэна, – не успеваю сказать я, как ее тонкая фигура скрывается в коридоре, и мои слова остаются брошенными в неизвестность.
Я знаю: здесь я чужак. Оглядываюсь по сторонам. Как сказали смотрители, в каждом секторе приблизительно по пятьдесят человек. Присматриваюсь к браслету на руке, в сердцевине которого – самые обыкновение часы. Сейчас около девяти вечера, а все сорок девять присутствующих уже спят.
Одна кровать пустая. Та, что слева от меня, самая нижняя, у стены.
Ложусь на подушку и громко выдыхаю. Нужно что-то придумать. Куда мне идти? Если все так, как сказала Дэна – бежать бессмысленно. Что-то ужасное происходит снаружи. А если нет… Мне все равно не вспомнить, где я жил, не найти тех, с кем я проводил эти семнадцать лет. А может быть, их и не было совсем?
Через какое-то время снова смотрю на часы. Пол-одиннадцатого. Переворачиваюсь с бока на бок, но сон не приходит.
И когда мои глаза все-таки начинают слипаться, я слышу тихий шорох рядом с собой. С трудом приоткрываю глаза и вижу, как мужчина – наверняка, чей-то смотритель – укладывает на пустую кровать недостающего, пятидесятого человека в этом секторе.
Это девушка. Лицо ее – замученное, бледное. Даже в этой части помещения, куда еле-еле поступает свет, я вижу это. И еще… она красива. Маленький аккуратный носик, длинные ресницы, острый овал лица. Сначала она мечется: дергает одеяло, словно хочет разорвать его на куски. Крупные серые глаза смотрят куда-то вдаль, но я больше чем уверен, что она ничего не видит. Когда я тихо зову ее, она не отвечает. Отворачивается к стене, и через некоторое время ее глаза закрываются, а лицо расслабляется.
И я тоже закрываю глаза. Заставляю себя отпустить все мысли, что непрерывным потоком проносятся у меня в голове, и вскоре сон поглощает меня.
Мэлори
6:00.
Рядом с моим ухом тихо пищит будильник, встроенный в мерцающий серебряный браслет. После десяти продолжительных писков он отключается. Приоткрываю глаза и вижу: дюжина голов поднимается с подушек, кто-то сонно потирает глаза.
Я в академии.
Табличка над выходом загорается и, словно по команде, все встают, направляясь к выходу. Приподнимаюсь и вижу, что на краешке кровати лежат ключи с номерком 722. Отсек для хранения нужных вещей. В прошлые годы, когда в академиях не было столько выпускников, камеры хранения находились прямо в спальных отсеках. На этот раз нас больше в десятки раз, отчего у меня появляется странное ощущение. Но я моментально проглатываю его и заставляю себя думать, что все происходящее в академии – не мое дело.
Легкое головокружение после вчерашнего до сих пор чувствуется в области висков и затылка. Поднявшись, я ощущаю слабость, но сразу же уверяю себя, что это лишь побочный эффект после излучения. Теперь они знают, что все идет верно: я справлюсь с процессом изменения и стану как все. Облегченно выдыхаю и следую за другими к выходу, замечая, что парень, кровать которого в метре от моей, не хочет вставать. Его темные локоны торчат во все стороны. Лицо осунувшееся, хотя и не выглядит слишком усталым. Сразу видно – он недавно прибывший. Смотритель отсека появляется в поле зрения, и я понимаю, что если задержусь еще немного, то попадусь вместе с ним. Так что ускоряю темп и выхожу в холл, а дальше в отсек раздевалки. Здесь полным-полно девушек, таких же, как я. Оглядываюсь вокруг, но не вижу ни одной, кого могла бы знать с прошлых лет. Все они – высокие, стройные, одного телосложения, со схожими лицами и характерами.
У меня никогда не было подруг, как они – люди – называют близких людей, кому могут довериться. Но для нас – расы, у которой хотя и есть свои далеко спрятанные от чужих глаз сокровища, – доверие никогда не играло решающей роли. Каждый старается следовать своему пути, не оглядываясь на планы и взгляды других.
Нахожу контейнер под нужным номером, беру чистые вещи, приготовленные заранее по моему размеру, и захожу в ближайшую кабинку.
В раздевалке тишина. Все девушки молчат. В людских школах было совсем по-иному: казалось, тысячи девчачьих голосов разносились по коридорам, громкий хохот парней наполнял спортивные залы. Каждому нужно было что-то обсудить, рассказать другим. В этом и заключается вся их сущность: ты можешь годами тратить свое время, рассказывая страшилки в коридорах. А спустя много лет осознать, что песок в часах закончился, а путного ты нечего и не сделал. Таковы они – люди. В этом их главная ошибка.
В нашем мире – мире, где сверхъестественное имеет свое определенное место среди обычного – существует определенная черта, зайдя за которую, ты можешь лишиться всего, за что боролись другие. Эта черта – молчание, книга, открыть которую суждено не каждому. Люди не должны узнать о нас – могущественной расе, способной противостоять вечности. Ведь мы в меньшинстве. Лишь число отобранных опекунов знает о нашем существовании и те, кто помогает правительству скрывать нас, надеясь на то, что однажды все мы станем едины.
Стук обуви девушек доносится за дверью, когда ровный голос из громкоговорителя разносится на всю раздевалку:
«Зал 14. Официальное собрание. Начало в 6:15».
6:15. У меня еще есть пять минут. Беру грязные вещи, засовываю обратно в контейнер, и выхожу вместе с остальными в коридор, который полностью забит потоком выходящих из других секторов девушек и парней, направляющихся к месту проведения собрания. Коридоры не выдерживают такого напора, и нам приходится тесниться. Вскоре табличка с цифрой 14 появляется перед глазами, и я выдыхаю. Никогда не любила находиться в толпе. Даже если на тебя никто и не смотрит.
– Мэлори!
Кто-то выкрикивает мое имя, но я не понимаю, откуда идет голос. К тому же, я его совсем не узнаю. Оборачиваюсь, но несколько нервных взглядов уже смотрит на меня с немым укором.
«Не создавай проблем, не оказывайся в центре внимания».
Я продолжаю идти вперед, протискиваясь внутрь зала, как вскоре кто-то снова зовет меня, и наконец-то я разглядываю ее. Женщина с темно-бордовыми волосами. Маленькие темные глазки исподлобья осматривают меня с ног до головы, и вдруг мне ужасно хочется убежать, скрыться, лишь бы ее взгляд не прожигал меня своим ядом. Но мне приходится подойти ближе. Отстаю от потока и неуверенно смотрю на незнакомку. Ее окружают мужчины в униформах. Охрана.
– Мэлори, дорогая, – говорит она властным голосом, и я сразу же вспоминаю ее, – рада видеть тебя здесь.
Я знаю ее. Видела в одной из процедурных, когда та осматривала руку низенькой голубоглазой девушки. Марвл.
– Вы знаете меня? – спрашиваю я, чувствуя напряжение от того, как она смотрит на меня.
– Конечно же знаю, – смеется женщина, и все внутренности мои вмиг переворачиваются, – ты была такой крохой, когда я впервые увидела тебя.
За секунду взвешиваю сказанные ею слова, и чувство, что я так старательно пыталась скрыть все эти годы, уберечь в потаенных местах моей каменной, но все же пробиваемой души, выплескивается наружу:
– Вы знали моих родителей? – слишком резко спрашиваю я.
Маленькие глазки ссужаются. Губы вытягиваются в хитрой улыбке. Похоже, она довольна моей реакцией. Кем бы она ни была, я попалась. Нельзя было показывать, что тема родителей до сих пор витает в моих мыслях, нельзя было произносить это слово вслух. Для нас оно потеряно, утрачено. В конец концов оно – запретное.
– Ну что ты, – все так же улыбаясь, драматично вскрикивает она, —разумеется, я их помню. Таких, как они, не забывают.
На последней фразе она придвигается ближе. Удивленно смотрю на ее не по возрасту молодое лицо. Похоже, она действительно что-то знает. Туплю взгляд в пол и замечаю блестящий бейджик на ее груди. Да это же сама директор!
– Ааа.. – мямлю я, пытаясь придумать, что бы ответить, – таких, как они, директор?
На последнем слове я запинаюсь. Прикусываю нижнюю губу, в надежде, что она не рассвирепеет у всех на глазах за мой прекрасный промах.
– Ты можешь звать меня просто Элоуз, – корчит лицо директор, и на какую-то долю секунды мне кажется, что в ее темных глазах зажигается алый огонь.
– Все готово, мисс, – сзади подходят несколько слуг и почтительно кивают директору. Охрана обступает ее, закрывая Элоуз непробиваемой стеной из широких мускулистых плеч.
– Мы еще увидимся, мисс Хауэлл, – с ярко выраженной долей презрения говорит она, и уходит прочь, оставляя меня одну в практически пустеющем коридоре.
Хотелось бы верить, что нет.
На входе в зал несколько парней и девушек смотрят в мою сторону. Их взгляды, полные недоверия и отчаянной решимости, мне не нравятся. Директор узнала меня и, наверняка, прославит на всю академию. Но я не хочу выделяться, становиться мишенью, в которую каждый захочет попасть.
«Таких, как они, не забывают» – шепчу я про себя. Надеюсь, я не из таких. Все, что у меня есть от родителей – их сила и право принадлежать великой нации, чем я всегда и гордилась. Но не больше. Здесь каждый сам по себе.
В зале полным-полно подростков. Повсюду работники академии, на каждом шагу смотрители. Многие из них кивают при встрече со мной. В области живота начинает зудеть.
«Не выделяться. Не выделяться»
Под звуки фанфар, наконец-то, нахожу Лорин и Хэвена. Издалека они машут мне руками, торопливо подзывая к себе.
– Где ты пропадаешь? – нервно бросает смотритель.
– Затерялась в лабиринте коридоров, – равнодушно кидаю я, пожимая плечами.
Лорин озадаченно смотрит на меня, затем на Хэвена, приказывая вести себя потише. Ее длинные блондинистые волосы сегодня подкручены еще больше. Смотритель похожа на забавного щенка, подскакивающего на месте.
– Все хорошо, Мэл, – тихо шепчет она, – просто постарайся в следующий раз не опоздать, ладно?
Лорин смущенно поглядывает в мою сторону, пытаясь сдержать улыбку.
– Не «постарайся», а не опоздай, – добавляет Хэвен, но когда я смотрю на него, лицо смотрителя расслабляется, и весь вид его становится таким же доброжелательным, как и у его напарницы.
Снизу пара смотрителей оглядывает нас в ожидании того, что мы замолчим. Охрана у входа сверлит взглядом то место, где я сижу.
– Добро пожаловать, вновь прибывшие в нашу академию! – раздается женский голос в зале размером со стадион. – Мы рады приветствовать вас в нашем убежище – месте, где всем вам всегда будут рады!
Элоуз. Конечно, кто же еще.
– Большинство из вас впервые сталкивается с жизнью, где новое и старое сливается в одно, где все, что ранее не было известно, теперь имеет место быть и в вашем мире. Мы приветствуем спасшихся, попавших в наш скромный приют, который готов принять каждого!
«Спасшихся? Принять каждого?»
Оглядываю зал.
– Забудьте прошлое и окунитесь в настоящее. Теперь вы сильнее, могущественнее, теперь вы с нами!
Стены вокруг начинают сужаться. О чем она говорит? Каждый из нас знает, зачем он здесь, не так ли?
Ко всему, чему нас готовили – жизни, не знающей преград, – я была готова с ранних лет, когда Грейс год за годом внушала мне, как правильно, что нужно, а что не нужно делать. Это было ее работой – воспитывать меня так, как того требовало правительство. Еще в пять, когда обычные людские дети повсюду следовали за мной, я знала, что все они не достойны даже рядом со мной стоять. И все же, когда мое детское сердце гордо рвалось показать тому или иному его место, я молчала. Не могла выдавать секреты других, которые так трепетно скрывали все наши предки. Секреты, во благо которых верили мои отец и мать.
– Наша академия станет вашим домом! Наши преимущества станут вашим достоинством! Наша сила станет вашей властью!
Что задумала Элоуз? Не верю своим ушам. Что-то здесь не так. Наверняка все это – какая-то глупая ошибка.
«Новые правила» – слова Лорин проносятся у меня в голове, и я немедленно поворачиваюсь к ней, одним лишь взглядом спрашивая «какого черта?».
– Слушай дальше, – шепчет она, скалясь своими ровными белоснежными зубами.
И следующие пять минут я пытаюсь вслушаться в то, что на весь зал сообщает нам Элоуз. Она говорит медленно, но эмоционально и властно, так, что мурашки бегут по телу. Она обращается ко всем, и в тот же момент, к каждому из нас. Слова директора проникают вглубь, до самого сердца, пока не задевают те живые ростки, что с годами упорных тренировок над собой угасали внутри каждого из нас. Тех, кто так же, как и я, сидит в этом зале и ничего не понимает. Тех, кто боролся за право быть избранным.
– Сотни душ, до которых не успела добраться зараза, и сотни спасенных, кто практически висел на одном волоске от смерти! Все вы спасены от неумолимой гибели. Наши медики смогли изобрести лекарство, позволяющее обеззаразить ваши тела, тем самым превращая в подобных нам. И теперь мы едины: одна кровь течет по нашим венам. Сила, объединяющая всех нас, присутствует в каждом сидящем в этом зале! – заходится Элоуз, и весь зал с трепетом оживает.
Я из всего сказанного директором я понимаю лишь одно: правительство что-то задумало. Из истории происхождения было сказано, что первопоявившиеся произошли в страшные времена человечества, когда людские судьбы решались одним щелчком. Число смертей от болезней, охвативших все районы земного шара, перетекало из сотни тысяч в миллионы невинных жертв. Люди пытались спастись от временного, как им казалось, нашествия болезни на их детей, родственников, друзей, но все попытки были неудачными: зараза охватывала их дома и убивала десяток за раз. Тогда и появилась другая, невосприимчивая ни к чему людскому раса, особь которой была случайно создана в лаборатории. Опыт показал, что выжившие имели необыкновенную силу: они не чувствовали ни жара, ни холода, могли сутками не спать, а кожа их, как будто большой граненный алмаз, переливалась изнутри прекрасным зеленовато-голубым сиянием.
И теперь нас убеждают, что на Земле вновь творится хаос, что люди сотнями тысяч погибают каждый день. А нас всех спасли. Точнее, их спасли. Выходит, всем им дали шанс.
– Впервые всему человечеству предоставляется такая возможность – стать лучше, сильнее, необыкновеннее. И, наконец, вступить в ряды тех, кто знает цену будущему, не оглядываясь на смутное прошлое. Прошлое, убивавшее ваших родных и близких, прошлое, приносящее боль каждому из вас, – директор продолжает свою речь, не смотря на гомон окружающих, – за территорию академии выход запрещен. Любой шаг влево или вправо – обречение на смерть.
И хотя слова ее, кажется, напитаны тревогой и страхом, я знаю, что все это совсем не так. В мире людей, в паутине которого я так сильно старалась не запутаться, нет никаких болезней, хаоса, жертв. По крайней мере за последние десятки лет такого не наблюдалось.
Когда все заканчивается, звук фанфар, словно удар по голове, заставляет очнуться. Встречаю взгляды смотрителей, но слова, что быстрым потоком проносятся в моей голове, не хотят вырваться наружу. Лорин трясет мое плечо, заглядывает в глаза, а потом заставляет встать. Я говорю, что все в порядке, повторяя эти слова про себя несколько раз, словно это даст мне почувствовать, что так оно и есть на самом деле. Затем встаю и направляюсь к выходу.
– Вы с ума сошли!
Резко оборачиваюсь. Задние ряды пустые, но одно место до сих пор занято. Там девушка внешностью похожая на меня. Высокая, с темными волнистыми волосами. Внезапно она встает со своего места и кричит на весь зал:
– Что вы задумали?! Нельзя просто так вовлечь их во все это!
В зале повисает тишина. Все останавливаются. Лорин и Хэвен поднимают головы. На их лбах появляется лишняя морщинка.
– Мы делаем все возможное для вашей же безопасности, – микрофон директора шипит, издавая неприятные писклявые звуки.
– Это неправда! – продолжает она, – все это ужасная ложь!
Не в силах шевельнутся, я смотрю на девушку, стоящую на задних рядах. Я и не заметила, что она сидела рядом со мной. Все ее тело трясет, бешеная ярость плещется в глазах.
«Что она делает?!»
Из коридора кто-то выбегает. Сначала я думаю, что это смотритель, но потом приглядываюсь и замечаю, что это парень, такой же, как и здешние подростки, с золотистыми, словно песок, волосами. С виду он кажется старше нас. Вот почему я приняла его за смотрителя. Подбежавши, он дергает ее за руку, и когда она не слушается, встает перед девушкой, умоляя остыть.
– Йена, пожалуйста, – взволновано говорит он, стараясь успокоить ее, – пойдем, пойдем со мной.
Весь зал смотрит на них. Парень сконфуженно оглядывается по сторонам, но ей все равно. Такие, как она, не останавливаются. Протестующие. Она вырывается из его объятий и снова кричит в толпу:
– Всем вам врут!
«Не делай этого. Не здесь, не сейчас».
– Йена, успокойтесь, вы и другие в безопасности, – настаивает Элоуз, стараясь привести ситуацию в контроль. Правда, после нескольких неудачных попыток пошутить, она умолкает и молча уходит, не поднимая глаз.
– Они сделали с вами что-то ужасное!
«Замолчи. Просто спокойно уйди».
Но, конечно же, она не уходит.
– Йена, прошу тебя, прекрати, – настойчиво говорит парень, удерживая девушку, – успокойся!
Поздно. Из коридоров выбегает охрана. Смотрители протискиваются вперед. Я тоже стараюсь выйти ближе к тому сектору, где бунтарка упорно пытается всем доказать что-то важное, но толпа отбрасывает меня назад. Встаю на носочки, чтобы хоть что-то увидеть.
Но лучше этого бы никогда не происходило. Руки девушки заводят за спину и с силой пинают, подталкивая идти вперед. Она брыкается и снова начинает кричать.
– Они всех вас хотят использо… – сильные руки охраны закрывают ее рот, не давая возможности говорить. Йена вырывается, кусается, но все бесполезно. Бунтуя, она ничего не добьется.
Пару секунд – и протестующий удален. Йена и охрана, удерживающая ее, скрываются в темном коридоре, оставляя нас в оглушительной гробовой тишине. Зал оцепенел. Вокруг сплошь одни ничего не понимающие глаза.
– Все в порядке, – неожиданно встревоженный голос Элоуз звучит на весь четырнадцатый зал, – Мы обязательно предпримем необходимые меры. Вы можете вернуться к обычному режиму. Пожалуйста, пройдите обратно в свои корпуса.
Она говорит это, словно ничего не произошло. Ее шутливый тон проходит мимо ушей. Я и не замечаю, как Хэвен подлетает ко мне.
– Пошли отсюда, – говорит он и подталкивает к выходу.
И я не сопротивляюсь. А разве я могу? Я знаю, что сделают с Йеной. Знаю, что бывает с бунтовщиками. Их запирают в отдельных секторах и обрабатывают, пока протестующие не вступят на «путь истинный». И хотя я всегда была против восстаний, революций и всего прочего, что могло бы сравнить нас с людьми, я понимала: Йена права. Это ошеломляло меня и в тот же момент огорчало. Всем нам врут. Но вряд ли кто-то понимает это кроме нее и меня. Кроме двух из тысячи остальных.
Всех нас окружают чужаки – те, от кого мы отгораживались все это время, десятилетия за десятилетиями, скрываясь и думая, что о нас никто не узнает. Но теперь все стало совсем по-другому. Петляя между коридорами, я смотрю в лицо каждого проходящего, пытаясь распознать, кто есть кто.
Ведь каждый второй, что окружает меня, – мой враг. Соперник. Человек
Джейсон
«Главное, запомни: здесь не место, где можно делать все, что вздумается».
На следующий день то плохое предчувствие, что чаще всего называют интуицией, никуда не уходит. Я все так же задаюсь вопросами, ответы на которые не получаю уже несколько дней. Мысленно соединяю все по кусочкам: пробуждение, хаос снаружи, затерявшаяся по неизвестным причинам память – темнота, что обволакивает изнутри, превращая воспоминания в пустоту – провал с четырьмя бетонными стенами вокруг. Неизвестность, что таится в ней, окутывает, словно большое толстое одеяло, из которого не так просто выбраться.
Нас будят ровно в шесть, как и предупреждала Дэна: часы внутри серебряного браслета монотонно пищат несколько раз и только потом умолкают. Я силюсь встать, но сон, витающий в мыслях, не хочет выпускать из цепких объятий, так что, часто моргая, я переворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза.
– Вставай, – через некоторое время до моих ушей доносится резкий голос, и я с усилием приподнимаю голову, – ты пойдешь со всеми.
Совсем рядом, уставившись на меня, стоит мужчина в бело-серебряной униформе. На его груди блестящий узор в виде двух скрещенных орудий. Судя по всему, он один из представителей охраны, кто присматривает за нашим сектором. Суровый взгляд мужчины не отрывается от меня несколько мгновений, брови тяжело нахмуренны. И хотя лицо его не из самых дружелюбных, я все-таки осмеливаюсь спросить:
– Я могу остаться? – мой голос хриплый, усталый. Не чувствую того прилива сил, что должен был появиться после продолжительных часов отдыха.
– Нет, – отрезает он и уходит прочь, протискиваясь в коридор, где толпа схожих друг с другом подростков беспорядочно снует из одного сектора в другой.
Академия – так они называют это место. Приют для спасшихся. Здесь все равны и вынуждены делать то, что написано в правилах. Тысяча прибывших и еще несколько сотен тех, кому представится возможность попасть сюда. А что будет с другими, кого спасти не смогут? Мы будем спокойно сидеть здесь и делать вид, что все нормально, в то время как другие будут погибать снаружи?
«Не высовывайся. Следуй за другими. Это не так сложно, как ты думаешь».
Смотрители рассказали историю моего появления здесь. Я мог усомниться в том, что они говорили, а мог и поверить на слово. Была ли у них причина лгать? Была ли нужда скрывать что-то от нас, от всех собранных и запертых здесь, словно в клетке? Одно я уже успел понять точно: это сооружение было оборудовано по полной программе. Оно было подготовлено к тому, чтобы содержать тысячи и тысячи. За все время нахождения в академии я не видел ни одного взрослого или, может быть, старого спасшегося. Все окружающие были словно из одной большой секции: в одних похожих формах, одного роста и комплекции. И большинство тех, кого я успел увидеть, были подростками. Самыми обычными подростками. Должно быть, разные по природе, все они здесь, в том числе и я, были унифицированы, обезличены, лишены того единственного якоря под названием «память», который бы помог понять, что здесь происходит. Думаю, нас превращают в каких-то дрессированных крыс, живущих строго по режиму. В пчел с предсказуемой системой поведения. А эта ловушка – не что иное, как улей или муравейник.
Все наши дни были похожи один на другой и проносились перед глазами, словно пустые белые листы. Переходя из одного нескончаемого коридора в другой, как по муравьиной тропе, я только и успевал замечать большие поднимающиеся лифты, из которых десятками выходили парни и девушки, такие же, как и я. Все они, осматриваясь вокруг, не понимали, куда попали.
Кровать подо мной немного скрипит. Когда я встаю, воздух тяжело вырывается из груди. Горячие от пульсирующей крови ступни касаются ледяной плитки, и я вновь вспоминаю про жар, что не покидает меня с самого пробуждения. Возможно, все это лишь последствия того, что несколько дней назад я чуть было не умер от инфекции, поражавшей все мои внутренности. Заразы, испепелявшей на своем пути каждого.
– Все в порядке, он тут!
Я и не замечаю, как смотрители оказываются в спальном секторе. Быстрыми шагами они приближаются ко мне, всем своим видом давая понять, что сейчас у меня будут проблемы. Подойдя совсем близко, Дэна оглядывает меня с головы до ног, сверкая полными неодобрения глазами.
– Почему ты до сих пор здесь? Ты должен был выйти вместе со всеми!
Сегодня она в серой форме с блестящими черными полосками вдоль тела. Темные с рыжим отливом волосы забраны в тугой конский хвост. Дэна кажется взволнованной, хотя лицо ее спокойное и серьезное. Она сосредоточенно оглядывает меня со стороны, будто оценивая, выискивая недостатки. Наверное думает, что я здесь чужой или же лишний, как любят говорить про тех, кто не подходит под кем-то установленные рамки.
Униформа второго смотрителя такая же, как у его напарницы, только темно-серого цвета с белыми полосками, спускающимися от плеча прямо к сердцу. Отличительный знак мужчин. Наверное, в этом есть какой-то скрытый смысл, но вдаваться в подробности мне некогда.
– Пойдем, – уже мягче говорит Дэна.
Следуя за смотрителями к выходу, я смотрю под ноги, стараясь не задумываться, зачем этот кто-то загоняет всех нас в непонятные рамки.
– Налево, – Оссом останавливается в паре метров от меня, протягивая сжатую в кулак руку, в которой лежит ключ. Забираю его и вижу перед собой огромный отсек с длинными рядами кабинок. – Это номер твоего контейнера. Там одежда и прочие нужные вещи. Переоденься и выходи. У тебя пять минут. Я буду ждать тебя здесь.
Не замедляясь ни на секунду, прохожу в помещение и оглядываюсь, ища контейнер под номером семьсот сорок пять. Нахожу его глазами в дальнем верхнем углу. Чтобы открыть отсек, приходится немного вытянуть руки вверх. Достаю темные штаны, примерно такие же, как на мне сейчас, и обычную черную футболку. У всех парней в отсеке одежда однотипная. У девушек же она немного отличается, но чем именно, я не успеваю заметить. Времени у меня мало. Закрываю контейнер и захожу в кабинку, дверь которой сама захлопывается за моей спиной.
Стягиваю футболку. Мышцы на животе сокращаются, когда я опускаю взгляд вниз. Кажется, кожа стала упругой и непробиваемой, словно камень. А цвет ее – бледный, отдающий чем-то зеленоватым. Оглядываю кабинку, но зеркала нигде не видно. Может быть, все это эффект ярких люминесцентных ламп, и мне лишь кажется, что что-то изменилось. Но ощущение, что в моем теле происходят какие-то странные изменения, не покидает меня, когда я вновь оглядываю подтянутую кожу на бедрах и ребрах, которые теперь слегка выпирают вперед. Что-то определенно меняется, я чувствую это.
