Текст книги "Румо и чудеса в темноте. Книга I"

Автор книги: Вальтер Моэрс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Дневник

Одна лестница вела вверх, в помещение, где раньше должен был гореть огонь маяка. Там было светлее: большое панорамное окно, покрытое снаружи белым туманом. Место для ночёвки – на полу пара одеял и одна подушка. Очень скромно. Вокруг разбросаны книги. Смайк поднял одну из них: Дневник путешествий сентиментального динозавра Хильдегунста Мифореза. Так-так. Смайк отбросил книгу в сторону и поднял другую. Моносиментизация полисемии в гралсундской шахтовой поэзии. Чем только не интересуются учёные! Смайк отбросил и эту книгу и взял следующую. Без названия? Он открыл первую страницу. Там аккуратным почерком чёрными чернилами было написано:

Туманогородский маячный дневник доктора Оцтафана Колибрила

Смайк уронил книгу, будто это была ядовитая змея. Дневник! Как же это невежливо совать свой нос в такие вещи. Вероятно там были очень личные записи.

По-крайней мере теперь он был на сто процентов уверен, что доктор тут. Это лишь вопрос времени, когда они встретятся. Чудесно. Смайк пошёл вниз.

Поздно ночью Смайк начал по-настоящему волноваться. Сколько часов он уже ждёт? Чем можно было так долго заниматься в этой пустынной местности. На улице было абсолютно темно и дул резкий ледяной солёный ветер. Смайк беспокойно ходил по лаборатории. И почему такой беспорядок? Это странное маленькое тельце в бутылке. Может быть что-то всё же произошло? Смайк снова поднялся наверх, чтобы почитать для отвлечения какую-нибудь книгу

Его взгляд опять упал на дневник.

Может ему стоит рискнуть? Ни-за-что!

А если там есть подсказка о месте пребывания доктора? Подсказка, возможно жизненно важная! Смайк поднял дневник и начал читать.

День первый

Туманный город, наконец! Путешествие было просто наполнено неудачами! Два месяца в лапах лесных пиратов. Уже об одном этом я мог бы написать книгу, если бы её основной темой не был каннибализм. Только благодаря их чудовищной тупости я смог освободиться. И теперь очень рад, что четыре моих мозга не болтаются высушенными у одного из пиратов на поясе рядом с прочими фетишами.

Ещё один месяц я потерял в глухой дыре под названием Нижний Пакун, сваленный в постель демоническим гриппом. Сенсационные сны были у меня во время болезни – целую неделю я представлял себя алмазом.

И ещё как минимум пол дюжины мелких задержек удвоили время моего путешествия. Но не будем больше об этом!

Сегодня я вселился в отслуживший свой срок маяк. Он не очень большой, огонь давно погашен, но есть несколько отличных уловок сделать его уютнее. Видимость в Туманном городе приятно пониженная, вечная водяная пыль великолепно фильтрует солнечный свет. Здесь отлично работается и думается. Как только попал в туман этого города, мой интеллект заметно повысился, ориентировочно на пятьдесят процентов.

Научные приборы уже прибыли на место. Интересно, как они перенесли длительное путешествие? Завтра – инвентаризация.

Сейчас только всё быстро распакую.

День второй

После того, как я почти две недели на спал, в эту ночь я проспал целых восемь часов подряд. Вот это роскошь! Чувствую себя, будто заново родился. Потоки энергии омывают мои мозги. Этот климат подходит мне идеально. Сперва позавтракаю остатками походного пайка, потом начну расставлять оборудование.

Здесь две комнаты. Одна большая внизу, прямо за входной дверью, камин с плитой, стол и два стула. Без окон, великолепно! Это будет лабораторией. Винтовая лестница ведёт вверх в помещение, где ранее горел огонь маяка. Большая круглая комната, но полностью застеклённая, поэтому не подходит для рабочего помещения. Туман, как вата, прижимается к окнам. Очень живописно! Здесь я буду читать и отдыхать.

Распаковываю ящики. К моему удивлению приборы хорошо перенесли транспортировку. Потери можно пережить. Инвентарная опись:

1. Лабиринтовая колба Гейслера и стеклянная двойная спираль. Вообще невероятно, как эти хрупкие произведения стеклодувного искусства дошли невредимыми.

2. Электрическое яйцо с вакуумным насосом.

3. Линденхупский теодолит.

4. Серебряный закупориватель Фюссли (с полным набором пробок).

5. Спектроскоп, покрытый хамелеоновой кожей.

6. Пневматический вакуумный насос.

7. Свечной гелиостат.

8. Маятник – тригонометр.

9. Оцтаскоп (одна линза разбилась, но у меня есть запасная).

10. Анероидный барометр.

11. Муслиновый гигрометр.

12. Спираль Фибоначчи со свечным приводом и принадлежащие к нему призмы Индиго.

13. Аурoграф.

Далее медные, свинцовые и серебряные гирьки для настройки аурографа, три дюжины аурографических пластинок (вместе с эмульсией), цинковый порошок, отвес, ауроволокно (шесть метров), один литр ртути, порошок радия в свинцовой оболочке, шестиязычковая логарифмическая линейка, раствор камфары, бутылка с неанимированным лейденским человечком в питательной жидкости. Алхимическая батарейка. Рабочая одежда: свинцовый фартук, свинцовый шлем, свинцовые перчатки. Ящик с мелочами (бюксы и чашки, фильтры, химикалии, алхимические эссенции, ступки и т.д.). Пять бочонков с вяленой треской и сито Ходлера для опреснения морской воды (это сделает меня совершенно независимым от местной гастрономии).

Книги дошли все полностью: секретные работы Цигмана Келли о симпатических вибрациях, «Морфология молекулы» Фойнзина и его незаменимые таблицы субатомных дислокаций. И все другие научные книги были здесь (слишком много, чтобы их по отдельности здесь записать). А также пара томов Мифореза, для отдыха.

Отсутствовали ретромагнитный хвататель и рефлекторный гониометр в медной курице. Оба прибора заменимы, но механическую курицу жаль. Украдены? Или я вообще не упаковал в ящики? Астатический орлоскоп фирмы Шаркнадель amp;Шремп развалился на три части. Какой же я идиот, отправлять такой дорогостоящий инструмент в такое путешествие!

Смайк пролистнул пару страниц, где Колибрил описывал химические субстанции и мелкие инструменты своей лаборатории. Для чего ему всё это барахло?

После обеда анимировал лейденского человечка.

Да, признаюсь, я принадлежу к учёным, одобряющим использование этих искусственных подопытных кроликов! Поэтому пишу краткую речь, в защиту использования лейденских человечков:

По моему мнению они являются надёжным материалом для испытания химикалий и медикаментов, когда нет желания испытывать их на живых существах. Лейденский человечек более чем на половину состоит из торфа из Кладбищенских болот Дулла и смеси унбисканского песка, а также жира, глицерина и жидкой смолы. Из этих составляющих вылепливается человечек и анимируется алхимической батарейкой.

В бутылке с питательной жидкостью при хорошем уходе он работает около одного месяца. Он проявляет все приметы настоящей жизни, реагирует на холод, жару и всевозможные химические вещества. Суеверные теории о том, что лейденские человечки имеют душу и чувствуют боль, я радикально отвергаю, поскольку как можно испытывать боль не имея нервной системы? Я считаю варварством мучить лягушек и пытать мышей, если можно воспользоваться таким средством. Защитная речь окончена.

Человечек получился отличного качества. Как и всегда, когда я анимирую лейденского человечка, я придумал для него имя. В этот раз я называю его Хельмхольмом. Хельмхольм из Туманного города. В течение следующего месяца Хельмхольм будет моим важнейшим коллегой. Да, учёный одинок, и познание – его невеста!

Туман прижимается к окнам, как любопытный шпион.

День третий

С утра ходил за покупками в Туманный город. Жители города похожи на призраков, особенно когда они неожиданно появляются из тумана и пронзительно смотрят на тебя, своими водянистыми глазами.

Сколько же слухов летает об этом взгляде! Он должен быть злобным, гипнотизирующим, проклинающим. Но для такого взгляда (как и вообще для всего) существует научное объяснение: местные жители должны так таращить глаза, потому что свет в городе очень рассеянный. Это «Туманогородский взгляд», не имеющий ничего общего с невежливостью. И ещё один миф развенчан!

Туман становится плотнее. Я искал магазин колониальных товаров, но постепенно перестал видеть дома. Вокруг был лишь серый колышущийся туман. И вдруг передо мной появляется пара глаз, больше и проницательнее, чем все глаза, встреченные мною до этого. Я испугался и остановился. Только глаза и ничего больше, а вокруг шевелящийся туман. Жуткий вид! Я смело шагнул вперёд, как и существо напротив меня. Теперь мы стояли на расстоянии лишь нескольких сантиметров друг напротив друга. Но тут подул ветер и туман исчез. Я увидел, что всё это время пялился в витрину: это были мои собственные светящиеся глаза, отражённые в витринном стекле! И, кстати, витрина принадлежала магазину колониальных товаров.

Даже в магазине было туманно, водный пар лежал на полу, доставая колен. Я купил всё, что мне было необходимо. Продавец был вежлив, но не особо разговорчив. Его голос был глухим и слегка булькающим.

В конце он посоветовал мне для развлечения посетить концерт духовой музыки, регулярно устраиваемый в парке. И пусть кто-то скажет, что жители Туманного города недружелюбны!

После обеда взял около маяка первую пробу тумана: закачал её ретромагнитным насосом в лабиринтную колбу Гейслера. Оказалось на удивление сложно вкачать в насос часть туманной субстанции, мне пришлось мобилизировать всю свою энергию. Когда проба отделилась от тумана, раздался звонкий чмокающий звук. Затем я закрыл колбу закупоривателем Фюссли.

Проба тумана двигалась по лабиринтам колбы как змея. Я не верю, что это вода! Ладно, аурография всё покажет.

Вечернее чтение: «Говорящая печь» Хильдегунста Мифореза. Боже мой! Что за романтические бредни и отвратительнейший китч идиотской школы замонийской мёртво-материальной прозы, лишённый какой-либо научной базы. Название следует понимать дословно, это никакая не метафора. Тут Мифорез по-настоящему раздражал! Но для чтения сойдёт. Посвятить пятьдесят страниц описанию тиканья напольных часов – очень смело!

День четвёртый

Туман. Конечно туман, я же в Туманном городе. Но сегодня он выглядит ещё гуще, чем прежде.

Я придумал прибор для измерения плотности тумана и назвал его Оцтафанским туманометром. Где-то на расстоянии десяти метров от маяка я установил таблицу с буквами, как у окулиста (сделал сам). Это одна часть моего прибора. Другая часть – линия на полу спальни, начерченная мелом, прямо напротив большого окна. Теперь каждое утро я буду становиться у этой линии и смотреть на таблицу с буквами. Чем меньше рядов букв я вижу, тем плотнее туман. Я бы мог придумать для этого единицу измерения, один к нечитаемому буквенному ряду, например, или что-то подобное. Как же назвать тогда эту единицу измерения? Колибрил? Отличная идея!

Согласно оцтафанскому туманометру сегодня два колибрила.

Продолжительная прогулка по городу, во время которой, как ни странно, я не встретил ни одного местного жителя. Такая архитектура, как в Туманном городе, не встречается больше нигде в Замонии. Если бы мне пришлось описать её одним прилагательным, оно бы звучало «сгорбившаяся». Дома похожи на обнесённые каменной кладкой холмики кротов, всё выглядит так, будто наштамповано одной формой, всё состоит из круглых крыш, торчащих из земли. Почему-то у меня такое впечатление, что большая часть города находится под землей.

Теперь каждый раз, когда я возвращаюсь домой, Хельмхольм приветствует меня. Забавный человечек! Он стучит крошечными кулачками по стеклу и топает ножками в питательной жидкости. Жаль, что он не может разговаривать.

День пятый

На оцтафанском туманометре четыре колибрила.

Сегодня заражаю лейденского человечка туманной пробой, чему быть, того не миновать.

Я взял небольшой кусочек от пробы в лабиринтной колбе (и снова этот чмокающий звук) и впрыснул в бутылку Хельмхольма. Кажется это сильно развеселило человечка. Туман, который в этих условиях проявлял почти органическое поведение, скользил как червь по внутренней поверхности бутылки, пока Хельмхольм тщетно пытался его схватить. Как загипнотизированный наблюдал я за этой нелепой игрой, пока другие обязанности не вывели меня из оцепенения.

Установка аурографа. Что за беда – все настройки сбились во время транспортировки. Придётся пару дней настраивать с помощью свечного гелиостата. Настроить аурограф это как настроить все инструменты целого оркестра. Остаток дня занимался только этим.

Вечером перед сном читал «Дневник путешествий сентиментального динозавра» Мифореза. Удивительно сильная вещь для его ранних работ. Возможно мне понравилось, поскольку это скорее голое изложение фактов, чем роман. Я прочитал только первую главу, где Мифорез описывает Книгогород, но эта глава является уже сама по себе отдельной книгой. Интересно, что же там выдумка, а что правда? В любом случае я поражён скрупулёзным описанием катакомб города и их редких и опасных обитателей. Этот мир я бы с удовольствием изучил. Там так темно!

Смайк быстро просмотрел несколько следующих дней и страниц, где Колибрил обстоятельно описывал проблемы настройки аурографа. Потом зевнул, потёр глаза и посмотрел в окно. Внизу стояла таблица с буквами, большую часть букв он видел. Может быть пять колибрил по оцтафанскому туманометру? Смайк ухмыльнулся. Эти странные учёные были счастливы только тогда, когда делили всё на единицы измерения! Он продолжил чтение.

День девятый

На туманометре семь колибрил. О прогулке нечего и думать. Всё ещё ковыряюсь с аурографом. Начинаю измерение сульфидной плотности тумана. Снова с помощью насоса беру крошечный кусочек от пробы тумана и переношу его в двойную спираль. Подключаю линденхупский теодолит и… конечно, опять забыл перед этим мёбизировать контакты. В результате дополнительные два часа чистки микропинцетом и пургеновой кисточкой, сопровождаемые проклятиями самого себя, которые Хельмхольм в своей стеклянной бутылке, к моему удивлению, внимательно слушает. Его рот беззвучно повторяет все мои проклятия.

Наконец, измерения. Результаты поразительны! Нет, этого не может быть. Водяной пар не может иметь такой сульфидной плотности! Новые измерения – такой же результат. Безобразие! Не надо было начинать измерения до мёбизирования. Чистка кисточкой не гарантирует стопроцентного результата. Может быть я измерил каких-нибудь микробов или бактерии вместо молекул тумана. Завтра повторю всё заново. Соловейчик был прав, когда сказал, что когда-нибудь я начну одевать носки на ботинки. Во время экспериментов я слишком неистов.

День закончился. Написал небольшую докладную записку для Гралзундерского университета о разрушительном воздействии сверхпопуляции Демонического жучка (Leptinotarsa daemonlineata) на сельское хозяйство нижнего Корнхайма.

В конце отправился на рекомендованный продавцом магазина колониальных товаров концерт духовой музыки в курортном парке. Присутствовало лишь несколько постоянно кашляющих курортников (больные астмой полугномы из Хутценских гор).

Оркестр из двенадцати музыкантов, все без исключения жители Туманного города, начал концерт. Эта музыка напоминала нежное бульканье и подействовала на меня успокаивающе. Казалось глиссандо выплывало из инструментов как пузырьки воздуха и исчезало вверху в тумане. Создавалось такое впечатление, будто туман реагирует на музыку – он то уплотнялся над оркестром, то кружился, то безумно трепетал. Но причиной этого был, конечно же, ветер. Музыканты обладают чрезвычайным профессионализмом. Каждый из них сыграл короткое соло-импровизацию, показав какие нежные звуки можно извлечь из этих инструментов лишь объединив сокращение и удлинение звуковых дорожек с натренированным положением рук на четырёх клапанах. Воодушевлённый направился домой и из-за плохой видимости споткнулся о ведро полное дохлых медуз.

День десятый

На оцтафанском туманометре как минимум 10 колибрил – таблица еле видна. Густой водяной пар по-настоящему угрожающе колышется вокруг маяка. Местами он на столько плотный, что как мокрая губка скользит по стёклам. Впервые за всё время пребывания здесь у меня возникло чувство дискомфорта.

Беру себя в руки и выхожу на улицу в туман. Такое ощущение, будто идёшь под водой, для каждого шага требуется серьёзная работа мышц. Тяжело дышать, на нёбе очень быстро появляется солёный, неприятный налёт. Подавленность охватывает меня, как телесно, так и душевно. И сюда приезжает кто-то лечиться? Как же ужасны должны быть их болезни! Решил вернуться назад. Но я заблудился. Минимум час я как дурак болтался вокруг, пока наконец по чистой случайности не врезался в свою собственную входную дверь. Ощутил огромное облегчение закрыв входную дверь.

Приступил к работе.

Вечером тщательно обследовал лейденского человечка. Туманный червь приклеился как паук к пробке бутылки, недосягаем для Хельмхольма или забывшего о его присутствии, или игнорирующего его. Я постучал по стеклу и Хельмхольм постучал мне в ответ. Забавно!

В кровати читал дальше дневник путешественника Мифореза. Так увлекательно, что читал пол ночи.

День одиннадцатый

Девять колибрил.

Всё ещё сильный туман. Повторяю сульфидные измерения, на этот раз по всем правилам с предварительным мёбизированием контактов. Результат такой же, как и вчера. Невероятно! Сульфидная плотность тумана соответствует плотности живого существа.

И никакого сомнения – это измерение верное. Нет, я конечно предполагал что-то подобное, – физическое поведение тумана бросается в глаза. Но всё-таки результаты поразительны. Такой же сульфидной плотностью обладает, к примеру, медуза.

Настройки почти закончены.

Вечер: пытаюсь отвлечься чтением. «Моносиментизация полисемии в гралсундской шахтовой поэзии». Так захватывающе, как дохлая мышь. Представлял себе науку о литературе абсолютно неточной дисциплиной.

Странно: туман, про который я сперва думал, что он повышает работоспособность, начинает угнетать. Меня злит, как он окутывает маяк и пытается проникнуть в каждую щель.

День двенадцатый

На туманометре всего шесть колибрил. Облегчение.

Продолжительная утренняя прогулка по курортному парку. Местные жители проскальзывают мимо меня, будто движутся по линиям, скрытым в тумане. Никто не отвечает на мои приветствия. Серьёзно, не понимаю, почему некоторые ездят сюда в отпуск? Ну да, это дёшево.

Полдень: наконец-то! Аурограф готов к работе. До обеда проводил последние настройки, затем заполнил аурографическую пластинку радиевым порошком, с огромной осторожностью, это очень опасная вещь. Перед этим одел защитную маску, свинцовые перчатки и фартук! А теперь – всё просто. Устанавливаю лабиринтную колбу перед аурографом и делаю точную подстройку. Затем съёмка. Щёлк! Лаборатория освещается ярким аурографическим светом. Хельмхольм от испуга падает на спину в питательную жидкость. Просто волшебство, не смотря на абсолютно научные характеристики. Теперь ожидание, несколько дней, пока аурография не проявится. Можно расслабиться.

Смайк пролистал дальше. Колибрил наполнил свой дневник всевозможными научными умозрительными заключениями. Кажется, его четыре мозга воспользовались временем ожидания для необузданного обдумывания всех существующих тем. Иногда встречалось несколько страниц подряд, покрытых математическими или химическими формулами. Наконец он дошёл до обычных записей.

День четырнадцатый

Уже две недели в Туманном городе. Пошёл в город за покупками. На дороге между дюнами встретил трёх тумангородцев, направлявшихся к морю. Это необычно, поскольку местные скорее избегали моря. А почему? Я, на некотором отдалении, последовал за ними. На берегу их окутал густой туман. Когда он рассеялся, эти трое уже исчезли.

Пока шёл в город, возникло идиотское чувство, будто туман преследует меня. Он шевелился и окутывал меня, как никогда ранее, и впервые мне показалось, что я слышу внутри него звуки: постоянно повторяющийся скользкий звук и тихое дыхание. Так должны звучать последние секунды жизни рыбы, выброшенной на берег. Вероятно, это просто ветер, он же является и причиной необычного движения тумана. Тем не менее: чувство дискомфорта растёт с каждым шагом, так же как и назойливость тумана. Тонкие ватные руки ощупывают мою голову и пытаются попасть в мои ушные проходы. Я слышу чёткий шёпот и влажное шипение. Пытаюсь разогнать туман руками, как разгоняют назойливых насекомых. Безуспешно.

Когда, наконец, добрался до магазина колониальных товаров, он оказался закрыт. Очень неприятно, поскольку у меня мгновенно возникло необъяснимое желание купить ведро серы, сульфат меди, семь метров проволоки и гроб.

День пятнадцатый

Пять колибрил.

Осматриваю аурографию. Съёмка, кажется, получилась, не засвечена, эмульсия без пузырьков. Но пока ещё ничего нельзя сказать. Процесс проявки мучительно долгий.

Ночью наблюдал курьёзный погодный феномен: над городом несколько часов подряд висела гроза – гремел гром, сверкали молнии, превращаемые туманом в рассеянные вспышки света, – но странно, не упало ни одной дождевой капли, не было ни одного дуновения ветра.

Единственное логическое объяснение: туман покрывает город, как защитное покрывало, поглощая дождь и ветер.

День шестнадцатый

Гроза не могла быть причиной, но всё же – всего два колибрила на туманометре! Даже солнце слегка просвечивается.

Осмотр аурографии – что-то уже получается. Чёткое проявление ауры, эмульсия равномерно подсыхает. Скоро можно будет увидеть результаты.

Пользуюсь низкой туманностью для продолжительной прогулки. Бородавкоподобные свойства туманогородской архитектуры сейчас ещё более очевидны. Все строения зловещие, будто болезнь на коже земли. Только несколько официальных зданий, гостиниц, магазинов с колониальными товарами и тому подобное построены традиционным образом – с прямыми стенами и окнами. Впечатление, что эти строения существуют только для гостей города, не покидает меня. Туман вновь появился так же неожиданно, как ранее пропал. С моря подул сильный ветер, плотные туманный змеи поползли по улицам и проглотили дома и прохожих. Опять почувствовал всепроникающую назойливость тумана и поспешил домой.

Не знаю почему, но был очень раздражён, когда наконец захлопнул за собой дверь.

Мой взгляд упал на Хельмхольма, буянившего, как обычно, когда я возвращался домой. Я подошёл к лейденскому человечку и постучал по его стеклянному домику. Кажется Хельмхольм обрадовался, из-за того, что кто-то обратил на него внимание. Он начал подпрыгивать. Я наклонил бутылку так, что он упал на спину в питательную жидкость. Это меня рассмешило. Когда он с трудом поднялся, я наклонил бутылку в другую сторону так, что он упал на живот. Это рассмешило меня ещё больше. Затем я поднял бутылку и начал её трясти. Хельмхольм беспомощно шатался, жидкость плескалась во все стороны и обливала человечка. Я в бешеном танце крутился по лаборатории, тряся бутылку над головой и смеясь, как злобный ребёнок. А Хельмхольм, бедняга, ударялся о стены. Затем я наконец пришёл в себя. Почти без чувств плавал Хельмхольм в жидкости, пытаясь удержать голову над водой. Мне стало ужасно стыдно и до настоящего момента я не нашёл объяснений моему поведению.

Человечек пришёл вечером в себя и сидел безмолвно в своей жидкости, будто ничего и не произошло. Проба тумана исчезла. Вероятно я смешал её, тряся бутылкой, с питательной жидкостью. Учёные не ведут себя так, так ведут себя сумасшедшие! Стыдно, хоть плач.

За чтением Смайку становилось постепенно не по себе. Это всё было достаточно личным. Он чувствовал себя похожим на этот вездесущий туман, прижимающийся к окнам маяка, чтобы проследить за Колибрилом. Но сейчас Смайк уже не мог остановиться, чтение затягивало его.

День семнадцатый

Шесть колибрил.

Пол дня находился в замешательстве из-за вчерашнего поведения. Мне нужно опять в люди. Это одиночество в маяке разрушает мой мозг. Решаю устроить сегодня выходной, пусть аурография проявляется, а я пойду на прогулку.

Послеобеденное чтение: Мифорез «Сборник стихов». Боюсь, для поэзии я безнадёжно потерян. Моё мышление не может отойти так далеко от науки. Всё время эти неясности, загадки, глупые метафоры. Почему «водный чулок», если можно и «водосточная труба» сказать?

Вечером первый выход в общество за всё время пребывания в Туманном городе. Ужинал в единственной таверне «У туманной сирены». Четыре туманогородца сидели за другими столами и молча ели. Официант с привычным застывшим взглядом скользит по скрытому в тумане полу. У стены стояли напольные часы из чугуна, чьё громкое тиканье будто вдалбливало мне в голову мысли о непостоянстве всего живого. Было всего одно блюдо дня: неизвестная мне тушёная рыба (в меню обозначенная как «туманная рыба»), абсолютно прозрачная. Её органы, слегка светящиеся, были хорошо видны – вероятно она была ещё жива. На гарнир – крохотные угри, задохнувшиеся в дыме. М-да, хорошо, что я неприхотлив. Но на вкус, несмотря на мои подозрения, оказалось весьма прилично. Гораздо неприятнее был взгляд официанта, который во время еды так внимательно за мной следил, будто хотел прожечь дыру в моём черепе.

По пути домой встретил в тумане продавца магазина колониальных товаров. Вежливо поприветствовал его, но он молча проскользнул мимо меня. Или это был не он? Они тут все так похожи.

День восемнадцатый

Пять колибрил.

Ещё одно наблюдение, сделанное в Туманном городе: когда туман приближается к предмету, например, к дереву, то сначала на мгновение дерево озаряется, его контуры становятся мягче, округлённее и бесцветнее. А затем будто растворяется в тумане, листок за листком, ветка за веткой, пока не исчезнет полностью. Или: пока дерево не станет туманом.

Конечно это детское и абсолютно ненаучное наблюдение. Дерево остаётся на своём месте, оно просто исчезает с наших глаз. Но почему тогда я это записываю? Без понятия.

Лейденский человечек тоже ведёт себя странно. Вся его неповоротливость исчезла и теперь он находится в постоянном движении. Он шлёпает по кругу в питательной жидкости и что-то беззвучно бормочет, или плещется в воде, как ребёнок. Иногда он часами бьётся головой в стеклянную стену, производя монотонный раздражающий звук.

Аурография будет готова завтра, по крайней мере всё на это указывает.

День девятнадцатый

Невероятно! Обидно до слёз!

Когда я утром полный надежд спустился вниз, чтобы проверить аурографию, то к великому ужасу обнаружил, что эмульсия смазалась!

Это вообщем-то невозможно, но должно быть кто-то пробрался в дом ночью и нарочно её размазал. Вся работа насмарку. Я должен или уехать без результатов, или ещё раз начать всё с начала.

Нет настроения дальше писать.

День двадцатый

Всё утро занимался настройкой аурографа для новой съёмки. Уезжать! Как же! Я сделаю всё, чтобы добиться своего!

После обеда – новая съёмка.

И снова ожидание.

День двадцать первый

Пять колибрил на туманометре. Занимаюсь ничегонеделанием. Совершенно новая для меня черта, как и многое другое в последнее время. Долго рассматривал себя в огромное зеркало, посылавшее ранее огонь маяка вдаль. Оно выпуклое, из-за чего моё отражение смешно растянулось в стороны. Я смеялся над этим почти три часа, пока снова не пришёл в себя.

Что меняется. Такое ощущение, будто я прохожу через очень мелкое сито, через которое просеиваются только мои лучше качества. В конце получится новая, улучшенная личность.

День двадцать второй

Четыре колибрила. Лейденский человечек ведёт себя всё более странно: теперь он пытается построить что-то из туманной жидкости. Вода постоянно проливается сквозь его пальцы, но это не останавливает Хельмхольма и он продолжает строительство дальше.

«Одиночество – лучший друг безумия» – кажется это сказал Хуццек Фано. Или это был Трипель Штайфок?

День двадцать третий

После долгих раздумий подозреваемым в размазывании эмульсии остаётся только Хельмхольм. Он участвует в заговоре против меня? Но с кем? И кто выпустил его из бутылки?

Может я?

День двадцать четвёртый

Если бы плоское было смешным, то все бы смеялись над тарелками.

Пытаюсь вспомнить кого-то незнакомого.

День двадцать пятый

Почти всё утро занимался тем, что пытался выйти из маяка через замочную скважину. Это невозможно.

Должен убить Хельмхольма.

Но как?

Смайк опустил дневник. Последние записи были очень странными. Может Колибрил шутил? Может ему надоело вести дневник и он занимался только работой? Смайк оглянулся. Ему показалось, что пока он читал, доктор стоял у него за спиной.

День двадцать шестой

Не знаю, нужно ли об этом упоминать: вчера вечером я встретил своего отца. Сначала я подумал, что это моё отражение в старом зеркале, но я только начал подниматься наверх. Он спускался мне навстречу. Он не удостоил меня даже взглядом. Всё это ещё более странно потому, что мой отец умер пятьдесят лет назад.

За последнее время накопилось много таких труднообъяснимых вещей. Должно это внушать опасения? Вообще-то нет. Как ни странно, но чем больше таких вещей происходит, тем безразличнее они мне становятся.

Сколько колибрил на туманометре? Не важно!

День двадцать седьмой

Это я сделал последние записи? Должно быть, поскольку это мой почерк. Но что это за бред? Я схожу с ума?

Последние четыре дня совершенно не помню. Боюсь, я заболел. Рецидив демонического гриппа?

Чувствую себя плохо, раздражён, рассеян, бросает в жар. Прекратил бы работу прямо сейчас, но аурография уже почти готова.

День двадцать восьмой

Что за ерунда написана вчера? Конечно, это я сделал четыре предыдущих записи. Но кто сделал вчерашнюю? Странно, это мой почерк. Может это тот парень, которого я встретил на лестнице? Шатается здесь как мой двойник? Устроил заговор с лейденским человечком?

Должен быть более бдительным! Теперь я не могу доверять даже самому себе.

Хотел пойти в город за покупками, но не получилось, так как опять пытался выйти из маяка через замочную скважину.

Нужно похудеть.

День двадцать девятый

Похудел, как и хотел. За день потерял весь мой вес. Из-за этого возникла новая проблема – теперь я невидим, собственно я теперь даже и не существую.

С другой стороны, теперь я легко пролажу через замочную скважину.

Ночью из-под земли раздавалась странная музыка. В её звуках я обнаружил тайное послание, которое нужно расшифровать.

День тридцатый

Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе! Я щвлюумер Хольмхельма! Я щвлюумер брилалико! Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе!

Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе! Я щвлюумер Хольмхельма! Я щвлюумер брилалико! Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе!

Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе! Я щвлюумер Хольмхельма! Я щвлюумер брилалико! Да, набгау хвсе набовгау, я юсьвинупо тебе!

Смайк пролистнул несколько страниц, так как безумный текст всё время повторялся. Что это значит? Колибрил сошёл на самом деле с ума? Или он стал писателем, а этот роман он написал для развлечения? Но тут опять появились понятные предложения.