Текст книги "Реаниматор"

Автор книги: Валерий Горшков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Глава 26

Комната для допросов питерского СИЗО была такой, как ее не раз показывали в фильмах про эпоху сталинского террора. Квадратная, площадью метров двенадцать, комната с высоким потолком, облупившаяся синяя краска на щербатых стенах, крохотное, все в паутине, зарешеченное окошко, до которого не дотянуться при всем желании, казенный и безликий письменный стол у стены, настольная лампа с металлическим отражателем, чей свет очень удобно направлять прямо в лицо подследственному, стул для следователя и стоящая чуть поодаль от стола привинченная к полу табуретка.

За столом сидел и курил тот самый майор в штатском, группа которого брала Леху возле дома Лобастого. Кажется, его фамилия Томанцев, вспомнил Реаниматор. Жестом отпустив конвоира, майор кивнул на табуретку. Когда бывший бригадир сел, Томанцев протянул ему открытую пачку «Петра Первого».

– Курите, Гольцов.

– Спасибо, гражданин начальник. – Леха, давно страдавший от никотинового голода, не стал отказываться, с удовольствием взял сигарету и прикурил от протянутой Томанцевым зажигалки. Жадно затянулся, на миг блаженно прикрыл веки.

Некоторое время – где-то около минуты – оба молча попыхивали огоньками, а потом майор сказал:

– Ну что, Леша, я и так все про тебя знаю…

В РУБОПе досье заведено подробное, что называется от «а» до «я». Поэтому не будем тратить время на стандартную процедуру, обойдемся пока без протокола и перейдем сразу к главному. – Томанцев пристально посмотрел на Реаниматора, нахмурился и сообщил: – На тебе, как минимум, один труп. Как максимум – четыре. Чуешь разницу?.. И только от меня зависит, пойдешь ты топтать зону или наденешь робу смертника и отправишься медленно гнить на остров Каменный. Вот и думай сам, куда тебе больше хочется.

– Не понимаю, начальник, о каких четырех трупах вы говорите, – пожал плечами Реаниматор. – На мне только Лобастый… то есть Антонов. Я не отказываюсь. Бессмысленно. Что есть, то есть.

– Значит, не догадываешься, о каких трупах идет речь? – сузились глаза Томанцева.

– Нет, – покачал головой Леха, наклонившись вперед и аккуратно стряхнув серый столбик с кончика сигареты в жестяную банку из-под пива.

– Тогда смотри и вспоминай. – Томанцев выдвинул ящик, достал оттуда несколько цветных фотографий и бросил на стол перед Реаниматором. А сам, не вынимая сигареты изо рта, уперся локтями в столешницу, опустил подбородок на кулаки и молча смотрел, как подозреваемый изучает снимки. Точнее, наблюдал за реакцией.

Как ни странно, волевое лицо бандита при виде окровавленных, вповалку лежащих друг на друге трупов осталось непроницаемым. Такое бывает только в двух случаях: либо человек действительно видит этих жмуриков впервые, либо он заранее готов к тому, что2 именно увидит. Глаза, неуловимые перемены их выражения почти всегда выдавали подозреваемых, но, чтобы научиться безошибочно читать по глазам, требовался опыт многолетней работы с преступниками. У Томанцева опыта хватало с избытком.

Проглядев снимки, сделанные милицейским экспертом в Русско-Высоцком, Леха вернул их майору и, как ни в чем не бывало продолжая курить, выжидательно посмотрел на него, тем самым давая Томанцеву возможность первым выложить все свои козыри.

Реаниматор не особенно волновался, почти уверенный, что менту не удастся прижать его к стенке.

О том, что он с братвой был в поселке и расстрелял похитивших Алену ублюдков, взяв приличную сумму в валюте, точно знали только двое – он сам и Лобастый. Но этот вахлак, по понятным причинам, уже ничего сказать не сможет. Впрочем, так же, как и сами барыги. Третий, Верзила, непосредственно в момент казни в доме не присутствовал – ждал их в джипе, охраняя Алену. Его слова ничего не значат, от основанных только на косвенных уликах обвинений можно легко отвертеться. Отпечатки пальцев они с Лобастым предусмотрительно стерли. Да и шанс, что ментам удалось выйти на Верзилу или тем более Алену и допросить их по всей форме, получить правдивые показания, на практике был равен нулю в двадцать четвертой степени.

Одним словом, шанс выкрутиться, избежав высшей меры, у Лехи был не такой уж маленький. Поэтому Реаниматор терпеливо ждал, когда майор раскроется и сообщит, что на самом деле успела накопать милиция и как смогла связать именно их троицу с разгромом студии.

– Так вам знакомы эти люди, Гольцов? – уже зная, какой последует ответ, спросил Томанцев, смахивая фотоснимки в ящик и задвигая его в стол.

– Впервые вижу, – ответил Леха и раздавил сгоревший до фильтра окурок. – Можно еще сигаретку, гражданин начальник? Не накурился.

– Бери. – Майор снова щелкнул зажигалкой. Вздохнул. – Давай поговорим начистоту.

– Это можно. Я их не убивал.

– Теоретически – вероятно, – согласился, помедлив секунду, Томанцев, тем самым осторожно подталкивая бригадира к откровенности. – Но это теоретически. А практически… знаешь, мне, при желании, не составит труда доказать обратное, – сухо заверил Томанцев. Не дождавшись реакции на эти слова, майор решил выложить основные аргументы: – Я знаю, что вы – ты, Антонов и толстяк – были в Русско-Высоцком. Я знаю, что вы разыграли целый спектакль, чтобы проникнуть в дом к порнодельцам. Я знаю, что уехали вы из поселка не одни – с вами была девушка, совсем молоденькая, лет пятнадцати – семнадцати. И я знаю, что толстяк не принимал участия в убийствах. Он и девушка покинули дом значительно раньше вас двоих. Порнушников застрелили вы – ты и Антонов. И у меня есть свидетель, который может письменно подтвердить, что видел вас обоих выходящими из дома. Вы, Гольцов, несли в руке полиэтиленовый пакет. Свидетель готов опознать вас. Мое личное предположение, что в пакете находились найденные вами в доме деньги. И причем немалые…

По спине Лехи пробежал холодок. Пальцы непроизвольно несколько раз подряд стряхнули с сигареты пепел. Майор не мог этого не заметить.

– Только это еще не все, Алексей, – чуть убавив натиск, глухо произнес Томанцев. – Возможно, тебе неизвестно, что буквально через час после вашего отъезда Антонов, уже один, вернулся в поселок. Не знаю, что заставило его пойти на такой рискованный шаг, и не знаю, нашел ли он то, ради чего вернулся… Но вот кого Антонов точно не ожидал увидеть, так это незнакомого парня рядом с окровавленными трупами! Недолго думая, он выстрелил из пистолета, практически в упор, и попал точно в голову. Но только и это еще не все! Догадываешься, в чем вся соль, Гольцов, или подсказать?

Леха, на потемневшем лице которого яростно перекатывались желваки, отрицательно покачал головой и чуть слышно прошептал, словно разговаривал с самим собой:

– Он выжил… Парень, продавец из киоска. Только он мог нас выследить…

– А ты явно не дурак… Выжил, да. Невероятно, но факт! Причем не только выжил, но минувшим вечером пришел в себя после сложнейшей операции и дал предварительные показания!.. Значит, тебе все известно про возвращение Антонова? – откинувшись на спинку стула, спросил Томанцев.

– Нет, я ничего не знал. Просто догадался…

– Вот сейчас верю. И, как видишь, я оказался прав насчет того, что у меня достаточно оснований повесить на тебя еще три трупа. Может быть… теперь действительно поговорим без пурги, а, Алексей? – По голосу майора можно было сразу понять – теперь он не сомневается, что Реаниматор пойдет на сотрудничество.

– Что вы хотите от меня услышать? – опустив глаза, отсутствующим тоном поинтересовался Леха.

– Правду, – посерьезнел майор. – От начала и до конца. И если я буду совершенно уверен, что ты рассказал все, что знал, тогда… Я, мент, пойду тебе, бандиту, навстречу. А знаешь, почему я готов помочь тебе, Гольцов? Это уже между нами, мужиками… – Томанцев медленно, глубоко вздохнул и сказал, понизив голос почти до шепота: – Каждый из тех, в кого ты стрелял, включая подельника по бригаде Антонова, уже перешел границу, отделяющую человека от бешеной собаки. И выпади мне возможность привести приговор в исполнение, рука не дрогнула бы ни на миллиметр!

Выпустив облачко дыма, Томанцев с минуту глядел на Реаниматора, а затем заговорил снова:

– Если ты не знал о том, что Лобастый вернулся в поселок, значит, ты не знаешь, что там его тачкой заинтересовался живущий в Русско-Высоцком сотрудник ГИБДД. Подошел, спросил документы, возможно, предложил проследовать на пост, расположенный в восьми километрах оттуда. А этот отморозок вдруг сбил сержанта с ног и на глазах жены, наблюдавшей за всем этим из окна дома, словно походя свернул ему шею. После чего спокойно сел в машину и уехал назад в Питер!

– Т-твою мать… – чуть слышно слетело с губ Реаниматора, едва Томанцев замолчал.

– Вот поэтому, Алексей, я чисто по-человечески не хочу, чтобы ты попал в тюрьму особого назначения. Хотя совсем спустить на тормозах четыре трупа, увы, невозможно. Сидеть тебе однозначно придется. Вопрос лишь в том – сколько. Семь – десять лет или всю оставшуюся жизнь. Вот такой у тебя нехитрый расклад… братан.

В комнате для допросов СИЗО повисла гнетущая тишина. На сей раз первым ее нарушил Леха:

– Хорошо, майор… Раз ты со мной по-людски, я расскажу тебе, как все было. Но с одним условием… – Реаниматор поднял на Томанцева тяжелый взгляд: – Имен девушки и толстяка ты не узнаешь. Толстяк никого не убивал и даже не бил. Обычный облом, каких много… А девушка…

– Ты ее знаешь?! – понимающе кивнув, с ходу предположил Томанцев.

– Да, – признался Леха. – И я не хочу, чтобы о ее пребывании в этом проклятом доме знала еще хоть одна живая душа. Остальное я тебе расскажу.

– Говоря по правде, установить личность и девушки, и толстяка не такая уж трудная задача, – сдержанно ухмыльнулся майор. – В компьютере РУБОПа помимо сухих досье есть огромное количество фотографий бандюг. И с большой долей вероятности среди них отыщется и толстяк. Мы вычислим толстомясого, рано или поздно возьмем, и, будь уверен, он сообщит нам имя освобожденной вами девушки. – Заметив, как недобро напряглись скулы Реаниматора, Томанцев поскреб гладко выбритый подбородок и продолжил: – Но если ты действительно не хочешь…

– Я не хочу, – жестко подтвердил Леха. – Не трогай их, майор. Не как мента – как нормального мужика тебя прошу. Толку вам ни от толстяка, ни тем более от девчонки никакого. А сломать людям жизнь – дело нехитрое… Ну что, мы с тобой договорились?

– Предварительно, – помедлив, осторожно сказал Томанцев, рукой разгоняя повисший над столом сигаретный дым. – Остальное зависит только от тебя, Алексей. Итак, погнали. – Майор шумно вздохнул и хлопнул ладонями по обшарпанной крышке стола. – Откуда вы узнали про порностудию?

– Барыга один на рынке «Юнона» по пьянке сболтнул. Это толстяка тема, я точно не могу сказать. Была лишь информация, что коттедж из белого кирпича, двухэтажный, расположен на окраине поселка. Утром мы приехали на место, я подошел к киоску, прикинулся красноперым, дал парню пятихатку и сказал, что, мол, ищу кореша. Малец оказался ушлым, пришлось дать еще столько же. Короче, выложил пацан, что живет по соседству с коттеджем и однажды видел, как оттуда ночью пыталась сбежать почти голая девица. Потом рассказал про минивэн, который время от времени ездит в сторону леса… Даже круглый дурак бы понял: мы нашли то, что искали. В общем, если бы не парень, все могло быть совсем иначе… А так… Нашли дом, я придумал эту мулю с переодеванием в пьяных работяг. Разыграли как по нотам, ворвались, связали, допросили козлов, узнали про девчонку… Потом кончили всех троих, из их же стволов. Я и Лобастый… Нашли в гараже, в тайнике, немного денег и кучку золотых цацек. Их эти уроды снимали с убитых шлюх. Мне было противно брать это золото, и я настоял, чтобы бросить его прямо там, на столе…

– Что ж, теперь понятно, ради чего Антонов рискнул вернуться, – задумчиво констатировал майор. – А девушку, надо полагать, вы отвезли домой?

– Я отвез. Высадил Лобастого в Красном, потом, по дороге, толстяка…

– Ладно, со студией в общих чертах расклад понятен, – кивнул Томанцев. – Тогда скажи мне, Алексей, без протокола… За что ты замочил Антонова? Ведь вы три года были с ним практически в одной связке? Корешковались, так сказать.

– Это дело личное, – глухо сказал Реаниматор, зло прищурив глаза. – Он сдал меня в одной серьезной разборке.

– Негусто, прямо скажем. А ведь мы с тобой договаривались общаться открыто.

– Про Антонова мне нечего больше сказать.

– Ну, дело твое, – мельком взглянув на наручные часы, задумчиво пробормотал майор. – Тогда ответь мне еще на один вопрос, и будем считать, что на сегодня мы с тобой задачу выполнили.

Мент долго держал паузу, словно обдумывая, как лучше сформулировать свой вопрос, а затем поднял глаза на Леху и, сверкнув карими глазами, бросил прямо в лоб:

– Эту девушку, которую вы освободили, зовут Алена Белова. Дочь авторитета Тихого. И ты отвез ее на виллу старика, в Озерки, где в лесополосе тебя уже поджидала засада – пацаны Новгородского Быка. Лобастый предупредил твоего шефа, что ты собираешься освободить случайно попавшую вам в руки дочь старика, и на тебя объявили охоту. Так, Леша?!

Реаниматору показалось, что табурет, на котором он сидел, а вместе с ним и ободранные стены комнаты для допросов покачнулись.

– Откуда… вам все известно? – поняв, что отпираться бессмысленно, выдавил Реаниматор.

– Я долго работаю в милиции, Гольцов, – нажав спрятанную под крышкой стола кнопку вызова контролера и глядя прямо в глаза Лехе, сухо ответил старший оперуполномоченный из ГУВД. – До разговора с тобой – и это сущая правда – я о многом даже не догадывался… А теперь просто сопоставил уже известные ранее факты с твоими показаниями и сделал выводы… – это часть моей работы. Вот так, Алексей…

Металлическая дверь комнаты для допросов открылась, и на пороге возник высокий, крепко сбитый контролер в камуфляжной форме. Реаниматор медленно поднялся и направился к выходу.

– Да, кстати, Гольцов! – Бывший бригадир обернулся. – Совсем забыл тебе сказать… Сегодня утром погиб известный в городе политик – Александр Петрович Мальцев. Кто-то передал ему крохотную посылочку, и господин помощник депутата ее неосмотрительно вскрыл прямо в салоне своего бронированного «мерседеса». Я подумал, что тебе, как одному из доверенных лиц господина Мальцева, будет небезынтересно узнать эту печальную для всех нас новость…

Леха не ответил. Для него Мальцев и братва были уже в прошлом.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – произнес Томанцев, глядя поверх плеча Реаниматора. – Не волнуйся. Я всегда держу свое слово. Ты меня понял?!

Вот теперь в потухших, пустых глазах Реаниматора вспыхнул явственный блеск.

Леха молча опустил веки, развернулся и в сопровождении контролера отправился в камеру.

Глава 27

Судебный процесс над «одним из лидеров питерской криминальной группировки, правой рукой бандитского авторитета Мальцева» власти вдруг решили сделать открытым. Леха, в котором еще теплилась надежда избежать непоправимого, узнав о таком развитии событий, с холодной обреченностью осознал – это конец! Первое же заседание только утвердило его в мысли, что исход громкого уголовного дела уже предрешен, несмотря на все усилия регулярно навещавшего его в «Крестах» постаревшего, ставшего очень нервным майора Томанцева выполнить данное им Реаниматору обещание. Увы, состав на полной скорости катился под откос, и помочь Лехе Гольцову, стараниями прессы превратившемуся для многих простых питерцев в олицетворение абсолютного зла, могло разве что чудо…

И вот настал день вынесения приговора. Все было как во сне – обвинительная речь адвоката, холодные лица заседателей, ленивое торжество журналистов, красные огоньки нескольких бесшумно работающих видеокамер и лютая, всепоглощающая ненависть, застывшая на бледных лицах родственников Лобастого – бабки Степаниды и недавно откинувшегося с зоны отца.

Когда судья потребовал встать для оглашения приговора, Леха лишь презрительно ухмыльнулся, сплюнул себе под ноги и так и остался сидеть. Не моргая, смотрел он через прутья решетки на колышущиеся за окном зала заседаний ветви тополей и мысленно прощался с этим хмурым небом и этими облезлыми крышами, с бесконечной слякотью лабиринта улиц и бездушным величием возведенного великими зодчими старого города.

Увидев неожиданно опустившегося на карниз, с внешней стороны грязного зарешеченного окна, серо-черного облезлого голубя, Реаниматор вдруг ощутил, как по его щеке торопливо сбежала и обожгла уголок рта одинокая соленая слеза. Больше он не увидит даже голубей. Откуда им взяться в глуши вологодских лесов, на острове?..

А голос председателя суда тем времением гремел, эхом разносясь по битком набитому залу, где от спертого донельзя воздуха трудно было дышать. До сознания Реаниматора доходили лишь обрывки уже ничего не значащих фраз:

– Именем Российской Федерации… признать Гольцова Алексея Борисовича виновным… в качестве наказания высшую меру – смертную казнь!

По затихшему, словно обезлюдевшему залу волной прокатился вздох облегчения. Кто-то особо эмоциональный даже захлопал и закричал «браво», но его, к счастью, вовремя остановили и заставили заткнуться. Оглашение приговора было еще не окончено.

– В связи с принятием России в Совет Европы… учитывая… подписанный Президентом Российской Федерации мораторий… суд считает возможным заменить смертную казнь на пожизненное заключение… с правом обжалования приговора через двадцать пять лет… без права на переписку и права на свидания…

Как ни старался Реаниматор сохранять видимость хладнокровия, ничего не получалось. В животе и под ребрами образовалась пустота, словно невидимая рука вырвала все внутренности, кроме медленно и натужно бьющегося метрономом сердца.

– Повезло тебе, сука! – отчетливо донеслись до Лехи слова отца Лобастого. – На зоне, бля буду, ты не прожил бы и месяца!

…Четверо вооруженных солдат открыли клетку и вывели Реаниматора из зала суда по служебной лестнице, но лишь после того, как зал покинули все до единого зрители и участники процесса. Пребывающего в трансе, безразличного ко всему окружающему, кроме крохотного клочка неба в окошке «воронка», Леху снова отвезли в «Кресты». Там парикмахер обрил его наголо, контролеры заставили скинуть провонявшую потом и тяжелым камерным духом гражданскую одежду, принять душ и облачиться в новенькую черную робу. Затем Реаниматора в наручниках и соединенных цепью кандалах на ногах провели по длинным гулким переходам и лестницам СИЗО в блок смертников. Контролер, как-то странно взглянув на Леху, распахнул дверь и втолкнул его в камеру-одиночку. Закуток три на два метра, без окон, с вмурованными в стену узкими металлическими нарами без матраца и дыркой-парашей в левом ближнем углу.

Часа через полтора тюремные баландеры принесли и подали в кормушку ужин – тарелку с серого цвета варевом, ломоть черного хлеба и подкрашенную пресную водичку, называемую компотом. Реаниматор неподвижно лежал на нарах и глядел в потолок. Есть ему совершенно не хотелось. Но, подчиняясь громкому рыку контролера, он все-таки встал, подошел к окошку в двери и молча принял пайку. Кормушка захлопнулась, шаги в коридоре стихли. Леха вернулся назад на нары, от нечего делать поковырял ложкой накиданную в шлемку грубую перловую кашу и вдруг оторопел, заметив в ней слегка присыпанную крупой скользкую, с зелеными разводами, тягучую харчу. Своего рода пламенный привет, видимо – от кого-то из крестовских контролеров…

Скрипнув зубами, вмиг вышедший из состояния аффекта Реаниматор размахнулся и что есть силы, с диким, отчаянным криком запустил миской в металлическую дверь. Сволочи! Сявки гнусные! Знают, что останутся безнаказанными, вот и глумятся!

«А каково мне будет чалиться там, на Каменном?!» – впервые с момента оглашения приговора с содроганием подумал Леха. Как тамошние охранные псы, на которых есть лишь одна управа – начальник тюрьмы, обращаются с осужденными на пожизненное заключение узниками?! Жутко даже представить…

Наверное, именно в эту самую секунду Леха осознал, какой именно беспросветный кошмар, длиной во всю оставшуюся жизнь, ждет его впереди. Склеп, куда тебя замуровали навсегда! И больше в его жизни не будет ничего, кроме изученной буквально до миллиметра крохотной камеры, двух получасовых ежедневных прогулок в тюремном дворе, безвкусной баланды и, если очень повезет, собеседника, такого же, как и он сам, душегуба, с опостылевшей до икоты тусклой рожей прирожденного мокрушника и изверга. И никаких радио и телевидения, никакой музыки и никаких писем. Только книги из скудной, специально подобранной ГУИНом библиотеки. И… вера в Бога, которую невозможно отнять вместе со свободой. Только есть ли она в его душе, вера?! Вряд ли…

Однажды Леха читал статью в питерском еженедельнике «Невский репортер» о священнике отце Павле, настоятеле церкви на острове Каменном. Статья, написанная известным журналистом Дмитрием Нагайцевым, рассказывала о полной драматизма судьбе человека, много лет назад сменившего погоны офицера ВДВ на рясу священнослужителя…

Он просто сидел, обхватив бритую налысо голову руками, и медленно раскачивался взад-вперед, а перед его глазами кадр за кадром прокручивалась вся его не такая уж долгая жизнь. Жизнь, в которой, как в голливудском триллере, было все – и кровь, и деньги, и настоящая, обретенная совсем недавно любовь. Теперь эта жизнь кончилась. Навсегда. Впереди у Лехи Гольцова был только кромешный ад…

Даже если произойдет невозможное, если он протянет на острове положенные до подачи прошения о помиловании двадцать пять лет и его прошение удовлетворят, то каким он выйдет на волю? Дряхлый, больной старик, без дома, без родных, без средств к существованию. Лучшее, на что можно рассчитывать, – это быстрое угасание в вонючей богадельне для неимущих в компании спившихся завшивленных бомжей. Так лучше уж сдохнуть там, на Каменном…

Вдруг Реаниматор со щемящей тоской вспомнил, что у него сегодня день рождения. Ему, человеку без будущего, исполнилось всего тридцать пять…

«…Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» – сказал классик совковой литературы. Если бы все было так просто! Увы, понять, какими они были, эти безвозвратно умчавшиеся в бесконечность годы, можно только остановившись у самой черты, у края, за которым нет уже ничего.