Текст книги "ДеньГа. Человек в море людей. Часть 3. Истинник"

Автор книги: Валерий Семисалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

36 руб. 50 коп. Каминный зал – сердце замка, душа посёлка

…Прошли через тёмный директорский кабинет.

В нём было широкое цельного стекла окно

во всю стену, возвышавшееся над оврагом.

Из окна… открывался вид на далёкое заовражье.

(Борис Пастернак. «Доктор Живаго»)

… И вот я стоял в большом, метров пятьдесят, не меньше, зале, и с восторгом осваивался в его неожиданном пространстве. Прямо передо мной высились и ширились три большущих окна – от пола и почти до потолка. В архитектуре, кажется, их называют французскими. Но пейзаж они демонстрировали фантастически русский – триптихом глядела мне прямо в глаза заснеженная огромная даль, уходящая вниз зимним лесом, и вверх – бело-голубым небом. Дом оказался поставленным почти что на самом краю глубокого обширного оврага, дом Вернигоры будто парил над заснеженным простором, уходящим далеко-далеко, широко-широко…

Позднее, когда я возьмусь за эту книгу, и в один из нелучших своих часов примутся одолевать меня сомнения, что это кому-то надо, – в такой вот миг слабости Боги, видимо, сжалились надо мной и направили мою руку к полке с книгами, и вытащил я – как мне казалось, случайно – из плотно стоящего ряда роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Открыв наугад страницу, я с изумлением прочитал то, что тут же и выведу в качестве эпиграфа к этой главке. Не поленитесь, поднимите свой взгляд чуть выше по странице!

А вытащу «Живаго» я, между прочим, уже после написанных начальных строк о вернигорском заовражье! Ну и скажите мне: коли это был не Знак, то что же тогда вообще можно называть Знаками?

…Я не сразу оторвался от ошеломляюще земной и одновременно космической картины вернигорского заовражья с его ранне-зимней чёрно-белой графикой. А когда оторвался, справа от себя увидел монументальный, сложенный из грубо отёсанного камня, камин. Не знаю, как быка, но барана в нём при желании вполне можно зажарить. На вертеле. Перед камином стоял большой угловой диван – не диван, целый диванище. Слева от камина, в нише стены – висел гобелен с красавцем-петухом посредине, а вокруг петуха – стилизованные цветы, трава-мурава. Приглядевшись, я понял, что гобелен исполнял роль занавеса для большого плоского экрана телевизора.

Продолжив осмотр, я увидел, что половина зала устроена «в два света». Противоположная от очага стена возвышалась метров на шесть-семь, и если переместиться к ней и встать спиной, то вверху открывался вид на внутренний – от стены до стены – балкон. Его ограждала простая – в клетку – кованая решётка с деревянными перилами, а вдоль стены стояли открытые шкафы с книгами.

Внутренний балкон служил переходом к стеклянной двери с двумя окнами по сторонам, за которым виднелся балкон внешний, выходящий на овраг.

С высоченного, скошенного по-мансардному, потолка, на цепи, свисала грубо-ажурная люстра – опять же кованая, с лампами-свечками. Под люстрой стоял просторный (человек на двадцать, не меньше) стол, под белоснежной скатертью с рядами приборов. Невдалеке, у внутренней стены – мерцало чёрным лаком пианино. На стенах – картины. Мощные деревянные балки – потолочные и вертикальные – завершали явно замковый интерьер дома Вернигоры…

Я зачарованно перемещался из одной точки зала в другую, меняя ракурсы, угол зрения. Наконец, покачав головой, я обернулся в сторону прихожей и – сквозь большую арку увидел ведущую и вверх, и вниз лестницу. Я – обмер: она была очень похожа на ту, что сделал я сам для своего дома. Наличествовал тот же самый принцип – не губить живую линию дерева. Не кромить доски. И перила – всё та же причудливая линия, с извивами, впадинами, сучками. Общая конструкция лестницы, не зашитая снизу, чётко, графически смотрелась всеми своими деталями на фоне высокого арочного окна, сквозь витражи которого лился яркий солнечный свет…

– Слушай, Вовка, – растерянно обернулся я к Вернигоре, который всё это время молча стоял в сторонке и с нескрываемым удовольствием наблюдал за мной. – Лестница – прямо как у меня…Только пошире моей. И помассивней – доски у тебя потолще. У меня – шестидесятка, а у тебя… все семьдесят, похоже?

– Восемьдесят миллиметров. Сначала хотел девяносто сделать – ну, ты знаешь, как я к девятке отношусь. Но потом сообразил, что надо именно восемьдесят. Восьмёрка – знак безконечности. Как символ вечного движения Жизни. По реинкарнационной лестнице.

– Ты… тоже?.. – широко открытыми глазами я смотрел на своего друга детства, с которым не виделся больше четверти века. – Веришь в реинкарнации души?

– Что значит – тоже? Ага… это значит, что и ты – тоже?.. – в свою очередь изумился Вернигора, но тут же рассмеялся и радостно сгрёб меня в охапку. – Ну, кто из нас «тоже», а кто к правде пришёл первым – это мы разберёмся. Позже. А теперь давай в баню – с утра протоплена, баенник заждался… Пошли, провожу. Смоешь дорожную грязь, отдохнёшь чуток с дороги, а потом и за стол. Мои хозяюшки с раннего утра на кухне топчутся.

– Хозяюшки?.. Жена с дочкой, что ли? Или с невесткой?

– Нет, Гойда, хозяюшки – это мои лады.

– ?!

– Ну, жёны, по-вашему.

– По-нашему? – изумился я. – А у тебя тут что – как-то по-другому, «по-вашему»? Да уж не в секту ли я попал?

Я засмеялся, но смешок мой вышел каким-то деревянным, и по спине будто зубчатым массажёром пробежались. Не терплю сектантов.

– Скажешь тоже – секта! – рассмеялся теперь уже Вернигора. – Ха! давно в мой адрес таких… терминов не звучало. Во всей округе к нашему укладу жизни все уж давно привыкли, даже чиновники. Воспринимают как должное.

Он посмотрел на меня очень внимательно и потрепал по плечу.

– Успокойся, старина – просто под семьёй мы понимаем нечто другое, чем в том социуме, что наше село окружает и из которого ты только что телепортировался. Мы живём традиционной славянской семьёй, что существовала до охристианивания Руси. И ещё потом долго существовала, пока не прихлопнули окончательно.

Видя мою растерянность, Вернигора покрутил головой и посетовал:

– Экие вы дикие из городов своих приезжаете… Приходится на ваш пластиковый язык переходить. Ну, что такое шведская семья ты знаешь?

– Шведская? Не то чтобы знаю… Ну, слышал… читал…

– Ну а у нас – русская семья. Один муж и две жены. Можно и больше, но это уж как сложится. И как потянешь, у Виктора Третьякова насчёт этого песня хорошая есть. Слышал?

– Конечно. Подожди… – я напряг память и пропел: «Там все женщины – только честные, ну а жён может быть – сколько справишься». Кажется, «Экскурсия» называется. В рай. На который поглядишь – и удавишься.

– Ну да, концовка у него подкачала… Не туда экскурсию, видно, организовали. Лирический-то герой этой песни в ад собрался добровольцем, уж и удавочку сплёл, а ангел его раем решил отвлечь. А кто рождён для ада, тому рай – как в стакане родниковая вода вместо водки. Так о чём мы, запамятовал? А, что лады у меня – две.

– Так… – смущённо крякнул я. – Значит, говоришь, обе-две – твои. Живёте вместе… Ну, Вовка – ты даёшь! Каким ты был – таким остался. Не можешь жить, как все. С самого приезда как начал я удивляться, так и не перестаю. Чувствую, что это надолго. Да?

– Да, – как-то буднично, по-простому согласился он. – Как говорилось в нашем с тобой пионэрском детстве – «Будь готов!»

– А где они? – с опаской поинтересовался я (хотелось как-то привыкнуть к необычности положения). – Лады твои… И детишки…

– Они все на кухне сейчас, жарят-парят-кашеварят. Застолье готовят.

Вернигора смотрел на меня с понимающей улыбкой. Потом хлопнул меня по плечу – я чуть не присел – и резюмировал: – Ладно, не перенапрягай голову. Тем более с дороги устал, реакции заторможены. Потом расскажу обо всём подробно, как я до жизни такой дошёл. С семьёй тоже после бани буду знакомить… Я специально распорядился, чтоб без пышной встречи. Чтоб ты пообвык. А то некоторые тут до тебя дар речи теряли… И моих в смущение вводили. Да, попросить тебя хочу. Ты не зови меня, пожалуйста, Вовкой. Вовка-морковка… – Он засмеялся. – Я давно уж для всех, и для себя в первую голову, Ладимир.

– Владимир? – переспросил я.

– Нет, Ладимир. Без начального «в». Не владеющий миром, а – ладящий мир. Чтобы покороче – можешь Ладом называть. Договорились?

– О! Спрашиваешь! Ладимир… – я попробовал на язык это древнерусское, или, скорее, древнеславянское имя, до сих пор встречавшееся мне только в былинах да памятниках словесности. – Имена… Я по ним, знаешь, какой спец! Мы с тобой обязательно поговорим об этом, хорошо? Ладимир…

– Хорошо, брат. Обязательно. Ну, айда, Гойда, в баню?

36 руб. 60 коп. Перестройка-разломайка-растаскайка

Если разобраться, человеческая история

за последние десять тысяч лет есть не что

иное как непрерывный пересмотр результатов

приватизации.

(Виктор Пелевин. «Священная книга оборотня»)

…Гости, которых Вершигора позвал на праздничный ужин в честь моего приезда, уже разошлись. Собралось их человек десять, да домашних пятеро – две лады, сам Ладимир и двое ребятишек. По одному от каждой, если я правильно понял. Посидели хорошо – дружно, вкусно, весело, в меру шумно.

Среди гостей оказались ещё пятеро моих одноклассников – они все трудились в компаниях Вернигоры, и жили тут же, в раменье. Мне потом рассказали, что Ладимир, вообще-то, многим из их класса предлагал войти в общее дело, многие званые и попробовали, но в избранных удержались только эти пятеро, да Кондраков, отсутствовавший на вечеринке по случаю моего приезда. Кондраков! – завопил я радостно. – И Корней с вами! Здорово!

Ещё бы я не завопил – это ведь был ещё один мой друг, кстати, послуживший мне прототипом Олежки Одинцова. А где наш черноусый Найдёнов? То есть – Сиротин, конечно, Найдёновым он у меня в романе стал. Что? Погиб?! Как погиб? Когда? В девяностые, ответили мне. Когда страну дербанить стали, одним из первых под прихватизацию попал завод, где наш Сиротин из рабочих в председатели профкома вышел. Ну, ты же знаешь Сиротина – характер! Пытался всё по-справедливости сделать, ну, бандиты его и… С мотоцикла расстреляли. Убийц и заказчика так и не нашли…

Жену, то есть вдову его и двоих детей Вернигора в раменье поселил, дом им построили, жена – да вон она, справа, напротив самовара сидит! – в детсадике нашем трудится, воспитательницей. А деткам всем миром образование дали, теперь тоже в раменье трудятся, дочка – учительницей в вернигорской школе, сын – на врача выучился, теперь в нашем «Медовом спасе» отделением заведует. Что за «Медовый спас»? Да санаторий, где мёдом лечат. Ну, это тебе лучше у Ладимир-Родионыча спросить, лучше его никто о нём не расскажет…

Тут Вернигора со своими красавицами (хозяин дома возвышался, как полагается, во главе стола, лады его – одна одесную, другая ошую, то бишь справа-слева) – завели дружно песню. Признаться, я и не слышал такой:

Слава на небе Солнцу высокому. Слава!

А мы эту песню хлебу поём. Слава!

И пошло-поехало! Хозяев дома тут же поддержали гости, и такой слаженный ансамбль зазвучал! Русскую народную сменил романс, и опять русская народная, потом и до лучших шлягеров нашей юности дошло – вспомнились ВИА «Поющие» да «Голубые гитары», «Ариэль» с «Цветами», «Самоцветы» с «Пламенем». В общем, вечер воспоминаний перешёл в ностальгический интерактивный концерт. Подпевали почти все, даже я, которому, что называется, медведь одной ногой на ухо, а другой лапой – на горло наступил. А когда одна из лад запела «Я на горку шла, тяжело несла – утомилась, утомилась, утомилася!» – я чуть не прослезился. Хотел было попросить, чтобы спели «Вот кто-то с горочки спустился», да вовремя одумался – точно бы не удержал слезу…

Часам к одиннадцати, проводив гостей, мы с Ладимиром перебрались в цокольный этаж дома – в банную комнату отдыха (он её «кают-компанией» называет), просторную и затейливо убранную. Широкие лавки вдоль стен, стол под жёлтым абажуром, резной шкафчик и полки – всё исключительно ручной выделки. Сам Вернигора, кстати, и сладил. Прихватили с собой пузатую бутылку медовухи, большой поднос закусок – и-и-и… Пошли в ночь, как говорится.

– Знаешь… У Пастернака в его «Докторе Живаго» есть строки: «Он шёл быстро, словно поспешность его походки могла приблизить время, когда всё на свете будет разумно и стройно, как сейчас в его разгорячённой голове». Речь о революционере. Так вот когда началась Перестройка… Практически – революция сверху…

– Которая на поверку оказалась контрреволюцией.

– Да… Всё как-то очень быстро вышло из берегов. Думали – весенний паводок, обновление, орошение заливных лугов, а оказалось – разрушительная стихия. Катастрофа. А ведь поначалу я, как и многие, поверил в живительность этих вешних вод, а потом… Коммунистические функционеры вдруг обернулись «подсвечниками» в церквах и азартными апологетами капитализма, а потом и капиталистами, прихватизировавшими сначала всё, чем посчастливилось им в это время руководить «на ответственных постах», а потом – вообще всё, до чего могли дотянуться их загребущие руки…

Ладимир помолчал задумчиво. Лицо его помрачнело.

– Ты, наверное не в курсе, но в конце восьмидесятых я ведь вернулся в социум – бросил на деда с отцом ульи, всё хозяйство, что успел завести к тому времени… Возвратился в город, думал – вот она, новая жизнь. Вот он – шанс зажить по-другому, по-человечески. Организовать всё разумно, по-справедливости. Однако… Перестройка вскоре перешла в такую разломайку-растаскайку… И – о, Боже! какие типажи вдруг попёрли откуда-то из зазеркалья, повсплывали с самого дна. С такой… серой пеной приходилось иметь дело, с такими… всплывшими какашками. Чувствую – сам начинаю этой пеной пропитываться. Сам потихоньку стал превращаться в пену и какашками подванивать. М-р-р! Ну и… Уже через полгода стало так противно, а через год так мерзко, что опять я всё бросил и снова ушёл в лес.

Ага, подумал я, теперь понятно, откуда в лексиконе водителя Петра такие слова – «перестройка-разломайка-растаскайка»… А вслух сказал, с удовольствием глядя на своего друга детства:

– Ну ты настоящий партизан – «ушёл в лес»! Прямо как твой фамильный почти тёзка – Вершигора.

– Может – партизан, а может… Я ведь не просто ушёл в лес – я стал жить, как лес. Я ведь именно здесь, в лесу, на природе, понял, что «поспешность его походки» – это не про меня. Не про мою жизнь. Да и лес… Вот, послушай:

Деревья не похожи на людей

когда шумят деревья это красиво

когда шумят люди это некрасиво

когда деревья теряют листья это красиво

когда люди теряют листья это некрасиво

деревья сделали воздух

но человек забыл про воздух

деревья не похожи на животных

деревья не имеют президента

деревья не воруют листья

деревья не знают про деньги

деревья имеют корни

птицы любят деревья

деревья склоняются над водой

деревья тянутся к солнцу

деревья утром и вечером красивы

но почему дети и деревья красивы

но почему все деревья похожи

но почему дети и взрослые не похожи

– Неужели твои? – удивился я, ибо прекрасно помнил школьные нелады Вершигоры в области стихо– и прозосложения.

– Мои, – застенчиво улыбнулся Ладимир. – Да это, строго говоря, и не стихи – скорее, движение души, зафиксированное в словах. Деревья, лес… Видишь ли, блудный друг мой Гойда, здесь некуда торопиться. И даже вредно, пагубно – торопиться. С лесом, вообще с природой, с Землёй и с её жизненными циклами –нужно совпадать. Не обгоняя, но и не отставая. Ровно – в лад. Вот скажем, пчёлы… Разве они куда-то спешат? Они просто – живут. Трудятся. Размножаются. Жужжат себе и теплу радуются. Как писал Есенин в «Ключах Марии»– «исполняют свой долг жизни по Солнцу»*. Я, кстати говоря, вообще многому у них, у пчёлок моих, научился.

Они – просто невероятные! Ну, вот, к примеру, ты знаешь, что один килограмм мёду… чтобы получить его – надо пять миллионов цветков облететь. Представить можешь? И я не могу. Пять миллионов! – и всего один килограмм! Это ж какое терпение надо иметь. Какое трудолюбие. И – абсолютная вера, что в этом и есть твоя жизненная задача. А вот ещё… Хотя нет, если я сейчас начну перечислять – каюк. Отъезжай всё прочее куда подальше. Пчёлки – это моя религия…

– Да я уж понял… Вон какой рой вокруг себя собрал. Даже не будучи маткой.

– Да уж да! – заулыбался Ладимир. – Пожалуй, это единственное, что я не перенял у пчёлок. Матриархат – не по мне. У наших маток… другие права и обязанности. Человеческие.

36 руб. 70 коп. Ладимир – ладящий мир

Имена выражают природу вещей.

(Павел Флоренский)

– …Нет, Ладимир, но как же ты решился, а? Две жены в доме – это ж… Хотя… О чём я спрашиваю – ты всегда удивлял тем, что жил не как все. Захотел – ушёл в лес. Захотел – вернулся. Захотел – имя сменил… Для тебя что – социум вообще не указ? Как тебе удаётся жить не так, как положено, а так, как хочется?

– Ну, имя я не менял – я его только подправил слегка. Так сказать, привёл в соответствие со своей теперешней личностью. Со своим нынешним веком. Владимир – великовата оказалась кольчужка. Не по мне. Подрасти чуток надо, чтобы – владеть миром. И уж тем более – Ведая, ладить мир. У меня пока получается только ладить. Оттого и – Ладимир.

– Что – и паспорт поменял?

– Нет. А зачем? В официозе, для социума, я – Владимир. А в жизни, которую сам сладил – Ладимир. Логично? Хотя, знаешь, меня и чиновники, с которыми хочешь – не хочешь, а иметь дело приходится, давно уж тоже Ладимиром Родионовичем зовут. Привыкли… А как не привыкнуть? Лад – он всему стержень. Я и хозяюшек своих жёнами не называю – они для меня лады.

– Это чтобы в двоежёнстве не обвинили?

– Балбес ты, Гойда… Хотя… И это тоже. Нашим смотрящим от социума лучше не подставляться. Жена у меня была – первая и последняя. Людмила. Да ты должен помнить её, гостевал ведь у нас в лесу при ней…

– Помню, как не помнить – хорошей хозяйкой мне показалось. А что с ней случилось? Или у тебя – с ней?

– Случилось… Может, с ней, а вернее, ты прав, с нами обоими. Разошлись мы. Точнее – разъехались. Не выдержала она. Я ж не всегда так жил, как сейчас – да ты помнишь, в свой тогдашний приезд, как мы тогда жили. Лес да лес кругом. Избёнка старая… Волки зимой воют. Печь русская. Удобства на дворе. Но она держалась. Не нюнила. А потом мы в город вернулись. Бизнес-шмизнес… В политику ринулся. Мечты-надежды… А Людмила – она тоже коммерцией занялась, не шибко, но получалось. Для женщины – вполне. Кое-какие деньжата пошли. Корпоративы… Презентации… Наряды от кутюр… Поездки в Европу. На Канары. В общем, красивая жизнь настала. Как по телеку в рекламе: «Ты ведь этого достойна!»

Ну, а когда я решил опять всё бросить – она не смогла. Впрочем, не смогать, как говорят в нашем лесном краю, Люся начала ещё до моего решения. Ну, знаешь, как бывает – перестали понимать друг друга. Напрочь.

Всё, что меня в той наступившей жизни раздражало – её умиляло. А что меня бесило – её… ей – было «по барабану». «По барабану», чувствовал, становился всё больше и я сам. Мимо меня в квартире проходила, как мимо шкафа. То есть молча и никак не проявляя своего отношения. Однажды ненароком услышал, как она по телефону кому-то сказала: «А что муж? Муж – объелся груш…»

Так что когда я опять засобирался из опостылевшего социума валить, вопрос ребром ставить уж не потребовалось. «Ты со мной? Или как?» – спросил больше для проформы. «Или как», – ответила. Так и разъехались. Я – опять в лес, партизанить. Она – осталась в городе. Случайно видимся иногда…

– Парадокс… – покрутил я головой. – В лесу, в медвежьем углу – сдюжила, а в комфорте да в достатке – п-ф! Ну и как она там? Преуспевает? Замуж-то хоть вышла?

– Какое там… Бизнес её прогорел уж давным-давно. Мается в какой-то фирмёшке. Помом-замом. Говорит, для пенсии. Замуж тоже сходила. Аж два раза. Детьми в обоих случаях не обзавелась…

– А сын? У вас же, помню, кроха такая…? Забавный такой карапуз…

– Ха – карапуз! Видел бы ты его сейчас! На два сантиметра выше меня. В плечах пока пожиже, но, думаю, скоро догонит и перегонит. После института ко мне пришёл. Рядовым-необученным начинал, теперь вот самым крупным подразделением у меня рулит. Всё согласно Ведам – старший сын, моя правая рука. И опора матери – можно сказать, содержит её. В общем, справный у меня набольший вырос – и в разуме, и в совести. К братьям и сёстрам – не как к сводным, а как к родным относится. Ко всем шестерым. С ним же всего семеро у меня.

36 руб. 80 коп. Семеро смелых

Наследник – это тот, кто ступает в след предков.

(Павел Крусанов. «Укус ангела»)

– Се-е-ме-еро-о-о?! Подожди, Лад, у тебя что – семеро детей?! Ого! Нет, ну ты гигант! А я за столом только двоих видел – девчонку и мальца. А ещё где пятеро?

– Да, Гойда. Семеро смелых у меня. Пять парней и две девчонки. С ладами – девять. Девятка моя родовая. Я – десятый. Ну, Будимир в университете учится, в МГУ, между прочим. Радим уж третий год такое же хозяйство, как у нас, в Новосибирской области налаживает. Ставр с другом в командировку улетел – я их в разведку на Дальний Восток послал. О программе «Дальневосточный гектар» слышал? Ну вот, поехал разобраться на месте, что да как, а то уж больно по телевизору всё красиво.

– А для чего – в разведку-то? У тебя что – здесь ему дела не нашлось бы?

– Отчего ж не нашлось… Ставру я пять лет назад лесопилкой поручил заниматься, так он через лето развил её в деревообрабатывающий цех (уже и мебель делаем, и какую!), а ещё через год – прирастил компанию заводиком по производству пеллет*. Ставр у меня молоток… Представляешь, теперь все отходы у нас превращаются в бесплатное сырьё! Опилки, щепа. Всё, что раньше загрязняло, буквально душило лес – пошло в дело, стало приносить деньги. Или – их экономить. К тому же благодаря пеллетам мы, во-первых – лес вокруг почистили, в порядок привели, а во-вторых – впервые перешли на самообеспечение, и по электричеству, и по теплу. Это уже потом я на метановую энергетику набрёл…

Представляешь, ездил я в Германию, по приглашению одного своего тамошнего друга, так мне там целую инновационную деревню показали, которая собственное электричество и тепло из метанового газа вырабатывала. Откуда метан? А они свои сортиры и фермы с домашним скотом – в мини-электростанции превратили! Все отходы жизнедеятельности, и человеческой, и животных, закольцевали в безотходный комплекс. На выходе у которого и получается метан. А из него они уже и тепло, и электричество получают. Я как это увидел…

В общем, в позапрошлом году мы и провода, и газовые трубы – вжик! и обрезали! Убирать не стали – пусть пока будут, на всякий случай. Но, так думаю, что скоро вообще от централизованных сетей откажемся, даже в качестве резерва, поскольку параллельно с метановой энергетикой внедрили у себя ещё и солнечную. Обратил внимание на крыши наших домов? Это одновременно и кровля, и солнечные батареи. По сути, каждый дом в раменье – сам себе комплексная мини-электростанция. По отдельности-то ни метановых источников, ни солнечных на всё про всё не хватает, а в комплексе – нормально.

– А если с солнечной погодой напряг будет? – засомневался я. – Тогда как?

– Ну, во-первых , для того я и внедрял комплекс, то есть пеллеты, метан и солнце, а во-вторых – у нас солнечные батареи последнего поколения, они даже в пасмурные дни запитываются. Не так хорошо, конечно, как в солнечные дни, но… В общем, хватает. Лишь изредка пеллетные котельные приходиться запускать. Я имею в виду домашние. А на производствах пеллеты пока ещё первым номером остаются. Но ничего ! Я уже к БТГ стал присматриваться. Ты о безтопливных генераторах что-нибудь слышал? Нет? Балда! У тебя же дом! Разыщи в Интернете… Впрочем, нет, не ищи – там всякого мусора полным-полно. Дурят народ почём зря. Пока разберёшься – сто раз обманут. Напомни потом, чтобы я тебе адрес фирмы дал. Мы с ней как раз сейчас законтачили – в первый дом БТГ поставили. Испытания проводим. Наблюдаем. Пока вроде всё хорошо. И греет, и освещает. Из ничего, представляешь? Если так дело пойдёт, то всё раменье – и жильё, и хозяйство – на БТГ переведём. А это, знаешь ли… Это уже совсем другая цивилизация будет.

– Но разве у вас тут – не другая? По мне так… Вы и так уже не там, где все остальные, откуда я приехал… – сказал я, глядя на своего друга детства так, как будто впервые видел его. – Слушай, у меня голова уже кругом идёт… Вернигора, ну ты… Живёшь в лесу, а у меня ощущение, что это я из лесу вышел! Дикий-предикий! Ты что, как говорит молодёжь, – прикалываешься надо мной? Жён у него нет – лады по дому гуляют! Провода-трубы он обрезал. Инновации у него везде! Семеро детей у него, вишь ты! А я двумя своими гордился! Нет, ты скажи мне, только честно, как на духу – ты что, и вправду сына на Дальний Восток законопатишь? В тайгу?

– А что? Дальний Восток – это мы с ним вместе удумали. Он даже первый заикнулся. А я поддержал. Хватит уж там китайцам от щедрот русской природы кормиться – пора выручать свою землю, тайгу-матушку. Из чужих загребущих рук вызволять. Ты, когда ехал ко мне, видел в каком порядке наш лес? Вот и там должно так же стать. А то – горим каждый год… У меня уже вся душа этими пожарами обожжена. И вообще – чем больше таких хозяйств, как у нас, будет в стране, тем лучше. Не будь так мал мой младшенький, я б его на Кубань направил… Или на Дон… Ну вот ты, Гойда, ты же – казак! Тебе не стыдно, во что твой казачий край превратили? За Кущёвскую станицу – тебе не больно? За фермеров, которых там гнобят? В наглую гнобят! Те в Москву на тракторах поехали, президенту всея Руси жалиться – так не пустили!

– Эх, братка! Больно, как не больно… А что я могу? Оторвался я от корней прадедовских… Чужой я там теперь… Небось, и родственников-то не сыскать уж. Мечтаю всё в Новочеркасск поехать, в архиве посидеть, родню пошукать… Когда вот только соберусь? И соберусь ли?

– А! Вот поэтому я за свою малую родину – зубами держусь. Ты же знаешь, меня в Москву ещё когда сватали… Еще при Союзе. В центральный аппарат, как тогда говорили. А я – нет, господа-товарищи. Не желаю.

– Помню-помню… И правильно сделал. Вон как – развернулся. Размах у тебя, однако… Так, подожди. Мы не со всеми твоими сынами разобрались. А где ещё… какой по счёту-то… пятый, что ли?

– Четвёртый, пятый – малой, ты его видел. Ну а четвёртый, Ратмир, в армии. В ВДВ служит, между прочим. Лейтенант. С институтской военной кафедрой в десантуру не каждого пошлют. Агитируют остаться. Но он – домой, говорит. И никаких. Через полгода ждём… Чем займётся – поглядим-увидим. Он у меня с детства – боец. Рукопашным боем с пяти лет занимался. Медалей… Вся стена увешана. Я тебе покажу. Ну а вернётся… Для начала в службе безопасности можно попробовать – если захочет, конечно…

– Постой! В какой службе безопасности? В твоей собственной, что ли?

– А то в какой же! Хозяйство у нас большое. Только местное в радиусе пятидесяти километров разбросано. Всякое случается. Без своих бойцов – никак нельзя. Не-е, теперь-то у меня тихо… Но потому и тихо, что… Понимаешь? Ну, а на местном уровне освоится, можно будет и на межрегионалку двинуть. Там посложнее приходится – пришлые, как-никак. В Новосибирской области более-менее поставили себя, сняли напряжение – поначалу-то непросто пришлось. Ну а если на Дальнем Востоке заякоримся – там опять всё с нуля придётся налаживать, в том числе безопасность. Без СБ никак не обойтись. Там вокруг бесплатных гектаров такое начнётся… Если уже не началось…