Текст книги "Прикосновение космоса"

Автор книги: Валерий Кубасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Погас транспарант "Захват",– сообщает Берталан.

Мы видим на нашем телеэкране, как станция дрогнула в кадре и величаво, словно отваливающий от стенки океанский лайнер, отошла, стала уменьшаться в размерах и наконец скрылась в черноте космоса.

Комментирую:

– Светится транспарант, свидетельствующий о работе двигателей причаливания и ориентации. Все нормально. Ребята, Валера, Леня, мы отстыковались. Всего вам доброго, успешного выполнения программы! До встречи на Земле, ребята!

Это была моя первая космическая расстыковка. Хотя нет, не первая! Первая расстыковка с орбитальной станцией, это верно. А до этого были еще две: обе по программе "Союз" – "Аполлон". Тогда мы дважды стыковались и расстыковывались, чтобы с гарантией проверить работу стыковочных устройств. А ведь сумели тогда найти общий язык, сумели протянуть друг другу руки не только в космосе, но и на Земле! Жаль, что есть там, за океаном, желающие перечеркнуть сделанное, повернуть все вспять. Но нет, теперь уж не получится! Был полет, была первая международная станция, было крепкое мужское рукопожатие людей, понимающих цену космическому братству...

За иллюминатором корабля – солнце. Внизу советская земля! Сейчас мы пролетаем над нашей Родиной. Мы верим и знаем, придет время – и космическое братство человечества станет продолжением земного. Содружество в изучении и освоении космического пространства – достойный пример для всех государств и народов. И к этому советско-венгерскому полету мы шли рука об руку, на равных: общие цели, общие задачи, общие стремления к их решению...

Передают данные на спуск:

– Включение ИКВ (датчика инфракрасной вертикали. – В. К.) в 16 часов 00 минут.

– Включение программы спуска в 16.14.33. Включение двигателя в 17.16.23. Продолжительность работы двигателя на спуске – 179 секунд. Время разделения – 17.37.50. Режим спуска – с качеством. Это значит – будет управление подъемной силой.

До включения ИКВ остается около часа. Можем пообедать. Сюда, в спускаемый аппарат, мы прихватили с собой по нескольку туб с соком и мясо в консервных баночках. Разложили провиант по карманам скафандров, сунули в небольшой контейнер в ногах. Откровенно говоря, есть что-то не хочется. Берталан говорит, что съел бы фруктовые палочки и чернослив. Кстати, от чернослива и я не отказался бы. Пожалуй, можно еще выпить кофе. На такой обед у нас уходит минут десять, не больше. Потом смотрим в иллюминатор, в визир космонавта. Хочется поторопить события: хуже всего ждать и догонять. Нам остается ждать. На тренировках всегда проходим этот участок в ускоренном режиме, в масштабе времени один к четырем – в четыре раза быстрее, чем здесь. Бездействие сейчас утомительно. Правда, можно наблюдать Землю, но в скафандрах и это не слишком удобно.

В 16 часов 00 минут включаем режим ориентации с помощью датчика ИКВ. В поле зрения этого прибора сразу попадает Земля. Видим, как замигал транспарант, извещающий о работе маленьких реактивных двигателей. Слышим этакие характерные щелчки за бортом. Корабль медленно разворачивается так, чтобы в конце разворота одна из его осей была направлена строго по вертикали на Землю. Темп разворота примерно полградуса в секунду. Это небольшая скорость, но все равно очень хорошо заметно наше движение относительно Земли, неба. Длится оно около трех-четырех минут. Теперь и мы можем проконтролировать по визиру, насколько правильно произошла ориентация по инфракрасной вертикали.

В конце разворота с помощью этих же двигателей система управления ликвидирует угловую скорость, точно ориентируя корабль на Землю. Теперь нужно уже вручную развернуть корабль вокруг вертикальной оси, чтобы по бегу Земли на оптическом экране точно выставить двигатель для торможения.

Отклоняя ручку в правую сторону, набираю угловую скорость – около полуградуса в секунду – корабль начал разворачиваться. Едва заметно вращается Земля. Спустя 10-20 секунд видно, как изменился бег предметов на экране,– значит, разворот продолжается. Через несколько минут бросаю ручку в нейтральное положение: происходит гашение угловой скорости, разворот корабля прекращается. Сейчас нужно окончательно "убрать" остаточные скорости и небольшие отклонения по углу.

16 часов 10 минут. Осталось проверить скафандры на герметичность. Надеваем перчатки. Опускаем стекла шлемов. Открываю кран подачи воздуха в скафандры. Глядя на манометры, ждем, когда увеличится давление. Проходит 10 секунд, 20, 40... У меня избыточное давление – 0,2 атмосферы, у Берци ноль. И не меняется. Что-то не то: скафандр не герметичен? Разрыв оболочки? Вряд ли, скорее что-то плохо закрыто.

– Берци, проверь закрытие стекла шлема! – кричу ему по внутренней телефонной связи.

– Проверил: все нормально!

– Тогда проверь закрытие замков перчаток!

– Есть! Правая перчатка плохо закрыта.

Ну вот, теперь Берци убедился, что мелочей в нашем деле нет. Он закрывает замок, слышен щелчок. Ждем еще 20 секунд, 30. Берталан сообщает, что давление в его скафандре растет. Проходит полторы минуты, и оно достигает отметки 0,35 атмосферы. Все в порядке!

17. 10. Начинается сеанс связи:

– Ориентация по ИКВ выполнена, скафандры на герметичность проверены, к спуску готовы,– сообщаю я на Землю, стараясь говорить спокойно.

– Принято,– отвечает Земля. – Примите данные по метеообстановке в месте посадки: облачность – восемь баллов, нижняя кромка – выше шести тысяч метров, видимость – более двадцати километров, ветер западный, скорость ветра – семь метров в секунду, давление – 735 миллиметров ртутного столба. Местность полупустынная, преимущественно ровная с незначительными холмами, имеющими пологие, до пяти градусов, склоны. Средняя высота над уровнем моря – 350 метров, редкие заросли кустарника, населенных пунктов нет...

Потом сообщают время по программе спуска:

– Отстрел крышки люка основного парашюта в 17.52.40. Ввод основного парашюта в 17.52.56.

– Вы так точно подсчитали?! – спрашиваю я, зная цену этим точным цифрам.

– Да, для вас точно, самый точный расчет! – не уловив моей иронии, рапортует оператор.

Я-то спросил так потому, что это данные, вычисленные на компьютерах Центра. Реальные же параметры могут отличаться от сообщенных оператором ведь парашют раскрывается по сигналам датчиков давления атмосферы, этот момент будет зависеть от давления окружающего воздуха. Так что лучше уж перед вводом парашюта не контролировать все так точно по часам. А то бывает так, что по часам пора бы уже и на стропах качаться, а рывка все нет и нет...

На связь выходит руководитель полета:

– "Орионы"! Условия в месте посадки хорошие, Вас будут наблюдать. Температура – 22 градуса.

– Такая же, как здесь у нас,– отвечаю я.

– Да, перепада не будет. У нас просьба: на всем участке спуска ведите подробный репортаж обо всем, что происходит на борту. После ввода парашютов вступайте в связь с вертолетами. Ретрансляция будет. Ну а то время, которое вам дали... Вы же понимаете, что это для номинальной траектории.

– Я только беспокоился о тех, кто их считал.

– Атмосфера может вводить свои поправки, так что вы особо строго не относитесь, все будет зависеть от реальной траектории.

– Понятно,– отвечаю.

– Все силы и средства поисковой службы находятся на месте,– старается успокоить он нас. Потом обращается к "Днепрам":

– Все, что будете слышать, сообщайте нам – основная связь будет через вас.

Валерий Рюмин отвечает:

– Поняли!

– Ну спасибо, "Орионы", вопросы есть?

– Сейчас входим в тень,– сообщаю я. – Вопросов нет.

– У вас построение курсового угла в 17. 08,– комментирует дальнейшую программу оператор связи.

– А мы его уже построили! – отвечаю я сверху. В самом деле, мы примерно пять минут назад построили курсовой угол так, чтобы корабль своим двигателем смотрел вперед по ходу полета, тогда он сможет погасить орбитальную скорость. Я тщательно выбрал остаточные скорости, точно сориентировал корабль. Посмотрим, что будет к выходу из тени.

– Ну молодцы! – довольна Земля.

Входим в тень. Сначала как бы гаснут антенны, появляются тени и на самом корабле. С одной стороны корабль еще освещен, и это хорошо видно. На Земле уже тень. Вход в нее длится несколько секунд. Вот сейчас и корабль постепенно будет все слабее и слабее светиться и наконец совсем окунется в ночь. Уже поблескивают только антенна, головки самонаведения, затем наступила темнота. Полет в тени длится около 25 минут.

Безмолвие нарушает сирена. Загорается слово "Программа" на нашем табло. Вот и пошла автоматическая программа спуска.

Контролируем прохождение основных операций: включение гироскопов, различных приборов. Сейчас нужно следить за показаниями всех приборов в спускаемом аппарате, ничего нельзя упустить.

Выходим из тени. Ориентация как была, так и осталась. Корабль никуда не ушел по курсу. До начала работы основного тормозного двигателя можно в последний раз посмотреть с высоты на Землю, на те места, над которыми пролетаем...

– Когда еще раз попадем сюда, Берци? Неизвестно... Может быть, уже и никогда. Сложен путь в космос!.. Через твой иллюминатор сейчас все очень хорошо видно, так что, Берци, гляди, пока есть свободная минутка, на нашу планету...

Начинается один из самых ответственных участков космического полета участок спуска и возвращения на Землю. Это, на мой взгляд, и один из самых эмоционально насыщенных участков.

На этом этапе нашему кораблю предстоит потерять огромную кинетическую и потенциальную энергию, приобретенную им при выводе на орбиту, тормозясь с помощью атмосферы. Чтобы приблизиться к ней, кораблю надо сообщить импульс на торможение строго определенной величины– около 120-140 метров в секунду. Иначе спуск с высоты орбитального полета порядка 350 километров происходил бы "сам собой" месяцами. Перед плотными слоями атмосферы спускаемый аппарат с экипажем отделяется от бытового и приборно-агрегатного отсеков, те сгорают в воздушной мантии Земли.

Скорость аппарата уже ниже космической. Теперь он неудержимо устремляется к поверхности планеты,– разумеется, не круто вниз, а по пологой баллистической траектории. До места посадки тысячи километров, и большую часть этого пути аппарат проходит словно бескрылый самолет, использующий для полета аэродинамические силы. И если в плотные слои атмосферы он входит со скоростью примерно 7600 метров в секунду, то в конце процесса торможения, до ввода парашюта, она падает до 200-250 метров в секунду. Потеря скорости изрядная, но для мягкой посадки недостаточная. Чтобы приземлиться со скоростью 3-4 метра в секунду, над спускаемым аппаратом раскрывается парашютный купол, а непосредственно перед Землей срабатывают двигатели мягкой посадки.

На высоте около 11 километров, где по команде барометрического прибора вводится в действие парашютная система, на белый свет появляются сначала вытяжные парашюты. Их задача извлечь из контейнера тормозной парашют площадью всего 14 квадратных метров. Размеры его таковы, что он еще может выдержать воздушный напор и затормозить аппарат до скорости, приемлемой для ввода основного парашюта.

При скорости около 90 метров в секунду из контейнера извлекается основной парашют площадью тысячу квадратных метров. Но ему несдобровать при этой скорости, если купол наполнится сразу. Сначала парашют появляется в зарифованном состоянии, и только через 4 секунды, когда скорость падает до 35 метров в секунду, формируется полноценный купол.

В результате тормозной и основной парашюты снижают скорость аппарата до 6 метров в секунду, не подвергая космонавтов чрезмерным перегрузкам.

Есть в системе и запасной парашют. Случись так, что на заданной высоте не отделилась крышка контейнера основного парашюта, автоматика отстрелит крышу контейнера для запасного купола.

У самой земли вступают двигатели мягкой посадки. Но даже если они не сработают, скорость приземления не превысит 6 метров в секунду при самых неблагоприятных нисходящих потоках. Удар, конечно, был бы достаточно жестким, но ведь мы сидим в ложементах, а под ними установлены амортизаторы. Ложементы точно, без малейшего зазора огибают наши фигуры.

Нажимаем кнопки выдачи команд, загорается транспарант: "Гироскопы разарретированы". Корабль закачался: сейчас он уже выдерживает направление, которое ему задают в абсолютном пространстве гироскопы.

– Так, Берци, внимание! Скоро запуск двигателя, надо приготовиться. Спуск – это, считай, самый волнующий участок; скоро сам убедишься!

Кладу палец на кнопку запуска двигателя; если он не включится от автоматической программы, надо не позднее чем через пять секунд выдать команду на его включение с помощью вот этой красной клавиши у нас на пульте. Осталось пять секунд, четыре... три... две... одна... Есть! Слышу хлопок, есть толчок! Двигатель запустился... Одновременно пускаю секундомер бортовых часов: так, для контроля. Передаю на Землю и записываю на магнитофон:

– Двигатель работает тридцать секунд. Работа двигателя устойчивая, включение двигателя – в заданное время от программы. Двигатель работает шестьдесят секунд, работа двигателя устойчивая...

И так до 179-й секунды. Вот 177 секунд, 178, 179,5 секунды – выключение двигателя от интегратора. Это очень важно, чтобы именно автомат-интегратор вырубил наш маршевый двигатель: так надо для правильной работы всех систем на участке возвращения на Землю, для управляемого спуска. Поэтому за прохождением этой команды мы внимательно следим.

Несколько раз по всем каналам докладываем о работе двигателя, о его включении и продолжительности работы, о выключении... Но нас никто не слышит, вернее, нам никто не отвечает. На Земле хотят знать, что у нас происходит. И несмотря на то что мы далеко от территории нашей страны, специально находящийся в океане плавучий измерительный пункт (морской корабль) должен обеспечить связь Центра управления с нами в этот ответственный момент. Вот сейчас какой-то голос с этого судна сообщает, что наш доклад принят.

Ждем теперь момента разделения. Должно пройти более 10 минут, прежде чем корабль разделится на отсеки. Это время у экипажа ничем не занято: мы просто находимся в креслах, закрепленные привязной системой, посматриваем за приборами...

Вдруг "ба-бах!". Со всех сторон как будто застреляли пушки – это сработала пиротехника: произошло отделение спускаемого аппарата от других отсеков корабля. Спускаемый аппарат медленно покачнулся, и прямо перед нами появилась огромнейшая амбразура. Отстрелялся визир космонавта, и на месте прибора осталось лишь чистое стекло, там, где наши ноги, теперь появился дополнительный иллюминатор.

– Вот сейчас, Берци, контролируй, как пойдут развороты по крену, по тангажу...

Входим в атмосферу.

– Разделение произошло по программе,– докладываю на Землю.

Корабль чуть-чуть задрожал. Теперь начнут постепенно расти перегрузки. Всего этот участок длится около 9 минут. Вижу через правый иллюминатор пока еще не закоптел – под нами Африка.

– Вот, Берци, сейчас смотри, появится пламя!

Сначала маленькие стремительные искры, потом короткие, а затем длинные языки пламени лижут весь иллюминатор.

– Командир,– говорит Берци,– мы сейчас с тобой в аду!

– В каком еще аду? А, ну конечно, это же раньше говорили, что только в аду возможен такой огонь. А мы с тобой в этой вот скорлупе летим сквозь него. Температура снаружи около двух тысяч градусов. А внутри отсека, смотри: какая была температура, такая и осталась. Потом поднимется все-таки немножко – на несколько градусов. А перегрузки растут! Действительно, правильно ты, Берци, заметил, мы с тобой как бы в аду. Только нас в этой "сковородке" от огромнейшей температуры защищает специальный теплоизолирующий слой...

Все сильнее прижимает к креслам. Продолжаем вести репортаж,– но нас сейчас не слышат: мы проходим ионизированный слой. Вокруг корабля плазма она экранирует сигналы наших передатчиков. Скоро вновь восстановится связь.

Сильнее и сильнее нас вжимает в кресла. Руки лучше сейчас не поднимать, пусть бортовой журнал полежит между коленями. Вот как будто становится легче дышать. Наверное, прошли максимум перегрузки, начинается спад. Докладываю на Землю:

– Перегрузки уменьшаются. Максимум позади!

Сейчас нас должны уже слышать. Да, в самом деле отвечают:

– Принимаем вас.

– Самочувствие хорошее,– докладывает Берталан,– перегрузка падает!

– Перегрузка около двух единиц, возможно, около двух с половиной,сообщаю я на Землю.

– Посмотри-ка в иллюминатор,– показывает Берталан.

– Совсем черный! Начинается шум, тряска.

– Берци, мы сейчас будто катимся с тобой по булыжной мостовой!

– Усиливается тряска,– говорит Берци,– перегрузка небольшая.

Такая тряска бывает всегда перед вводом основного парашюта. Длится она около минуты.

– Вот сейчас внимание, Берци! Будет хлопок, отстрел парашютного люка, а после этого – ввод парашюта.

Есть! Сильный хлопок, почти одновременно рывок. Наш корабль на чем-то повисает боком, его раскачивает из стороны в сторону.

– Так и должно быть, Берци. Это мы с тобой висим на парашюте. Потом еще перецепка будет: перейдем на симметричную подвеску. Все нормально. Самое главное, что парашют введен!

– Высота – пять с половиной километров,– сообщает радостно Берталан,давление в кабине – пятьсот пятьдесят миллиметров ртутного столба, температура – двадцать четыре градуса.

Да, давление у нас тут, внутри, уменьшилось, потому что вскрылись дыхательные отверстия: кабина сообщается с наружной атмосферой, давление в ней чуть-чуть упало.

– "Орион"! Я – вертолет! Вижу вас, высота три тысячи метров. Иду за вами, затянитесь привязными ремнями.

– Берталан, подтяни ремни! Прими необходимую позу,– напоминаю я.

Ждем несколько секунд. Берталан все еще крутит головой, старается заглянуть в иллюминатор, который образовался на месте визира космонавта перед входом корабля в атмосферу.

И тут удар! Кувырок через голову... Нажимаю кнопку отстрела стренги парашюта, она находится у меня на ручке управления. Корабль куда-то летит... Еще удар! И мы лежим на правом боку, иллюминатором в сторону земли. Я вишу на ремнях над Берталаном. Он – подо мной. Отстреливаю крышку радиоантенны, докладываю:

– "Заря", я – "Орион"! Наш спускаемый аппарат произвел посадку. Самочувствие нормальное.

Земная тяжесть тянет вниз. Если я расстегну ремни, то упаду прямо на Берталана. А не отстегнувшись, не откроешь люк. Поэтому говорю:

– Берталан! Отстегивай свою привязную систему и открывай люк!

– Что? – переспрашивает он, по-видимому еще не придя в себя от радости. Я повторяю:

– Надо, чтобы ты открыл выходной люк. Я не должен пока отстегиваться, иначе могу просто упасть на тебя.

– Понял,– отвечает Берталан.

Начинает медленно отстегиваться от привязной системы. И тут вижу: завращался штурвал люка. По-видимому, подошла группа поиска и начинает открывать люк. Они стучат по обшивке, и я их слышу. Говорю:

– Берталан, не надо отстегиваться! Не надо пока...

– Ну вот,– ворчит Берталан,– то тебе открывай люк, то не открывай люк...

ГЛАВА XII

ПОЛЕТ ОКОНЧЕН

Весь мир в казахстанской степи! – Сауна по-байконурски. – Митька собирает чемодан. – Здравствуй, Венгрия! – Новые гости "Салюта". – Где предел у предела? – Космос принадлежит всем!

Мы стоим возле черной, опаленной машины, в белых скафандрах, улыбаемся, довольные. Я пишу мелом на обшивке корабля: "Спасибо!" Берталан пишет то же самое по-венгерски. Расписываемся.

– Так интересно было работать и так жаль, что все это уже позади! говорю корреспондентам.

– Не хотелось расставаться с "Салютом",– признается Берталан Фаркаш,мы очень подружились с ребятами. И к невесомости я привык.

И для Берталана, выросшего среди яблоневых садов Венгрии, и для меня, привыкшего к весенним разливам Клязьмы, к вишневым садам Вязников, эта степь сейчас – самое дорогое место на нашей планете. Это то, с чем мы связывали в полете понятие "родная земля". С волнением мы вглядывались там, в космосе, вниз, зная, что где-то в джезказганской степи нас ждут объятия друзей. А отсюда люди смотрели в небо, ждали оранжевой вспышки нашего парашюта.

Солнце багровым диском медленно погружается за горизонт. Вечереет. Очень немного светлого времени остается сегодня на нашу долю! А так хочется все рассмотреть! Окрестности гостеприимного Джезказгана окрашены в самые разнообразные цвета первых дней лета – от оранжевых и серых оттенков пустынной почвы до нежно-зеленых там, где пробилась такая желанная и недолговечная здесь трава.

Здешние места мне знакомы по предыдущим посадкам. В первый раз меня и моего командира Георгия Шонина встречали 16 октября 1969 года на вспаханном, чуть припорошенном первым снегом поле в 180 километрах северо-западнее Караганды. Потом здесь же нас с Алексеем Леоновым приветствовали после первого в истории международного полета с американским "Аполлоном". Это было 21 июля 1975 года в ковыльной, знойной, выжженной солнцем степи в 54 километрах северо-восточнее Аркалыка.

Вот и теперь радушно встречает нас казахстанская земля! Жадно вдыхаем воздух. С удовольствием принимаем поздравления друзей, руководителей партийно-правительственной делегации Венгерской Народной Республики. Отвечаем на первые вопросы советских журналистов и их коллег из братских стран. Конечно, после невесомости, пусть и не такой уж длительной, нас покачивает... Да и накопившаяся за дни полета усталость сказывается.

...Поздний теплый вечер. В Москве только-только кончают работу, а здесь уже готовятся ко сну. Тем не менее в Джезказганском аэропорту очень много народу. Несмотря на поздний час, сотни тысяч людей с цветами, транспарантами ждут наш экипаж, прилетающий с точки посадки. Краткий, взволнованный, яркий митинг, искренние поздравления. Еще один международный полет завершен, впереди новые старты, новые радостные встречи!

Как я узнал потом, в это самое время в моих родных Вязниках, что во Владимирской области, тоже состоялась праздничная демонстрация. Многие жители этого небольшого городка собрались на центральной площади. Там с заочным приветствием к нам обратились знатные люди города, друзья, знакомые. Были мои отец и мать, сестра Галина и ее муж Володя Тарасевич – они всегда приезжают к родителям в дни моего возвращения из космоса: для поддержки.

По традиции на космодроме нас встретили хлебом-солью. Берталан отломил кусочек, обмакнул в соль и счастливо улыбнулся. Нас окружили девушки с букетами бархатных роз, а в парке, возле гостиницы, запели соловьи...

Вот и снова дома, на Земле!

– Хорошо бы сегодня вообще не проводили никаких медицинских обследований,– сказал я. – Мы же чувствуем себя нормально, во всяком случае, самочувствие соответствует перенесенным нагрузкам.

Увы, порядок один для всех. А потому сразу же после короткого ритуала встречи мы попали в руки врачей, затем – пробная тренировка на тренажере по сближению. Надо сказать, что, хотя все операции мы провели в состоянии усталости, результат оказался даже лучше, чем до полета. "Второе дыхание" пришло – от чувства удовлетворения только что закончившимся полетом.

На космодроме час ночи. Звоню по телефону домой, в Москву. Первый вопрос, конечно, как дела, как дети?

– Дети в пионерском лагере, но встречать на аэродром они приедут,говорит Людмила. – Дома все в порядке, полно гостей.

Из разговора узнаю, что там Алексей Елисеев, Николай Рукавишников, Александр Иванченков, а также много товарищей по работе, среди них те, кто еще не летал. Но и им предстоит в недалеком будущем отправиться в космос.

Чувствуется, веселье в разгаре!.. Ну что же, молодцы! Это ведь их праздник, они много сделали, чтобы настал этот день. Обмениваемся впечатлениями: хочется хотя бы несколькими фразами перекинуться со всеми. Давно все-таки не разговаривали вот так, на Земле, пусть даже по телефону.

Поздно ночью по местному времени закончились медицинские обследования, и врач Иван Резников великодушно отпустил нас в баню – в гостиничную сауну с бассейном. После восьмидневного перерыва это редкостное наслаждение! На полках Олег Макаров, Володя Аксенов, Леонид Кизим – они прилетели на космодром для подготовки к предстоящему космическому полету. Мы и здесь не можем сдержать восторга: рассказываем им о станции, о своих впечатлениях, но вскоре полностью отдаемся парилке, и потом прохладной воде бассейна!.. Вот когда действительно ощущаешь прелести жизни, радость от таких простых, естественных вещей, как вода, свежий воздух, земля...

На следующий день нам предстояла первая после приземления пресс-конференция.

– Как вам спалось в первую ночь на Земле?

– Прекрасно,– отвечаю. – Проспал семь часов и ни разу не проснулся. Даже космос не снился! И Берталан подтверждает:

– Я тоже отлично спал. Правда, утром удивился, что сплю не на потолке...

– Берталан, когда мы наблюдали за вашей работой, нам показалось, что вы легко освоились с невесомостью. Так ли это?

– Я бы не сказал, что в первые часы чувствовал себя хорошо. Прилив крови к голове ощущался. Спрашивал Валерия, контролировал свои впечатления... Командир меня подбадривал, уверял, что все будет нормально. Я успокоился и в общем-то действительно быстро адаптировался.

– Ваши впечатления от космических пейзажей?

– Все прекрасно! Горы, облака, океаны... А как красива космическая ночь! Звезды!.. Но самое незабываемое – то, что я видел Венгрию из космоса!

– Над родиной Берталана,– добавляю я,– мы должны были пролетать ночью. По плану был сон. Но Берталан не лег: сидел у иллюминатора и был вознагражден...

– Я видел созвездия городов, пунктиры огоньков на дорогах,рассказывает Берталан,– а в последний день удалось полюбоваться родиной и днем.

– Как вы расстались с "Днепрами"? Как чувствуют себя Попов, Рюмин?

– Мы за это время очень привыкли к ним,– отвечаю я,– сработались. Конечно, расставаться было грустно. Они соскучились по Земле, дому, родным. Но чувствуют себя хорошо, адаптировались отлично. Работают, продолжают программу. Мы легко вписались в распорядок дня и рабочий ритм. Работали дружно, слаженно. Сказались и тщательная подготовка, и настрой хотя и на короткую, но напряженную программу.

...В память о новом полете аллея космонавтов на космодроме, начатая с деревца, посаженного Юрием Гагариным, пополнилась еще одним – деревом Берталана Фаркаша. На космодроме жара, сильно печет солнце, но около аллеи день и ночь журчит ручей. Деревья дружбы, словно памятники, скромные, но трогательные памятники космических полетов, украшают площадку около гостиницы "Космонавт", на первом этаже которой живем теперь мы с Берталаном.

У каждого небольшой, но уютный двухкомнатный номер. В прихожей стоит холодильник, рядом – ящик с соками, с фруктовой водой. На столе в холле стопка газет. Сегодня везде на первых страницах сообщение ТАСС о возвращении нашего экипажа. Далее – Указы Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза Берталану Фаркашу и награждении меня орденом Ленина...

9 июня. Девять часов вечера. Только что сообщили, что рано утром завтра мы вылетаем в Москву. В девять утра по московскому времени митинг в Звездном городке, а в одиннадцать нам уже надо быть в Кремле. Времени на сборы не остается, а стол еще завален конвертами, открытками, фотографиями – их целые сотни, и все нужно подписать! Правда, с автографами у меня случалось куда тяжелее. После полета "Союз" – "Аполлон" мне надо было подписать пять тысяч конвертов! Я это сделал в несколько приемов. Длительная и очень утомительная работа!

10 июня. Нас торжественно встречает аэродром под Москвой. Приехали члены Государственной комиссии, разработчики космической техники. Все тут! Много друзей, товарищей, знакомых по работе. Здесь же Людмила, Катя, Митя, Анико и маленькая Аида.

Докладываем председателю Государственной комиссии о выполнении задания, обнимаемся со всеми, потом нас отпускают к семьям. Митька очень доволен: прыгает все время, понимает, что теперь я смогу проводить с ним больше времени. А раз ему уже полных девять лет, надеется, наверное, поехать с нами в Венгрию. Помнит ведь, как после полета "Союз" – "Аполлон" в 1975 году его, четырехлетнего, мы не взяли с собой в поездку по Соединенным Штатам Америки, а Катя, которая на пять лет старше, с нами тогда ездила. Обиделся, все спрашивал: "Почему вы меня не брали в Америку?" Минуло пять лет, и теперь ему столько же, сколько было Кате, и он уже всерьез готовится в Венгрию. Представляю, какая для него это огромная радость!

16 июня. Спецрейсом вылетаем в Будапешт. На борту Ту-154 наша небольшая делегация во главе с Алексеем Елисеевым. Кроме нас и наших семей в ее состав входит представитель "Интеркосмоса" Валентин Козырев.

В венгерской столице отличная погода. Яркое летнее солнце придает еще большую праздничность аэропорту Ферихедь, где собрались тысячи будапештцев и приехавшие нас встретить родственники Берталана, его друзья из города Папа. Здание аэропорта украшено венгерскими и советскими государственными флагами, приветственными транспарантами на обоих языках. Множество цветов принесли сюда встречающие. Лишь малую толику этих щедрых даров Венгрии преподнесли пионеры в красных галстуках.

У трапа нас приветствует член Политбюро ЦК ВСРП, секретарь ЦК ВСРП Михай Кором, провожавший нас в полет па Байконуре, министр обороны ВНР Лайогд Цинеге, председатель совета "Интеркосмоса" Венгерской Академии наук Ференц Марта, другие венгерские товарищи.

Из аэропорта кортеж машин устремляется к площади Лайоша Кошута, где на берегу Дуная раскинулось прекрасное здание Парламента.

И здесь, на будапештских улицах, десятки тысяч людей приветствуют нас радостными улыбками, зажатыми в руках советскими и венгерскими флажками, букетами цветов. Нас не покидает чувство приподнятости, глубокого удовлетворения от причастности к этому светлому празднику советского и венгерского народов. В такие минуты, видя бесчисленное множество рук, протянутых к тебе для искреннего рукопожатия, особенно остро ощущаешь благодарность к тем, кто переживал за полет, кто ждал каждой весточки с орбитальных высот.

Тысячи телеграмм, писем продолжают поступать в адрес венгерского совета "Интеркосмоса", посольства СССР, в редакции газет и журналов, на радио и телевидение Венгрии от тружеников заводов и сельскохозяйственных кооперативов, строителей, студентов, школьников. В этих посланиях гордость за достижения науки и промышленности стран социализма, пожелания дальнейших успехов на пути братского сотрудничества. Вот одна из таких телеграмм от работников кооператива в Бойе:

"Результаты космических исследований свидетельствуют о том, что страны социалистического содружества, объединив свои усилия, способны решать самые сложные задачи. Эти задачи успешно решаются сегодня в венгерском городе, где с участием советских специалистов возводится первая в стране атомная электростанция, и еще на многих рубежах братского взаимодействия в труде, науке, культуре".