Текст книги "Прикосновение космоса"

Автор книги: Валерий Кубасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Тем не менее в полном соответствии с физическим законом о том, что при нагреве тела увеличиваются, а при охлаждении сжимаются, станция и корабли деформируются, изгибаются и даже скручиваются относительно продольной оси. Кроме того, нарушение идеальной, исходной формы комплекса сказывается и на точности измерений с помощью разных бортовых оптических приборов. А раз так, то вполне возможны погрешности в ориентации, при навигационных измерениях.

Но как заметить изнутри деформацию комплекса? Даже если выйти за его пределы, за что зацепиться в этом безопорном пространстве, чтобы из какого-то постоянного положения по отношению к станции измерить величину изгиба и скручивания? Нет, и выход в открытый космос никак не поможет эксперименту. Единственный ориентир, который в данном случае можно считать неподвижным,– Солнце. Его мы и фотографируем из разных точек комплекса, по-разному ориентируя "Салют" и "Союзы" по отношению к солнечным лучам. Контур светила фиксируется на оптическом приборе, снабженном специальной сеткой.

Заняв позиции в обоих "Союзах" и в орбитальной станции, фотографируем Солнце через пять минут после конца ориентации, через час, через два. На Земле специалисты проанализируют, как изображение светила "гуляет" по сеткам оптических приборов в разных концах комплекса, подсчитают величины изгиба и скручивания, дадут поправки, которые из-за деформации станции нужно учесть при ее ориентации.

Еще один очень важный оптический эксперимент проделали мы с "Днепрами". Первые экспедиции на станции "Салют-6" установили: в зависимости от высоты над земным горизонтом Солнце представляется наблюдателю меняющейся формы от привычного круга до ярко выраженного овала. Сориентировав комплекс на светило, мы спроецировали его изображение на специальный экран. В начале эксперимента, который назывался "Рефракция", на полотне высветился яркий круг диаметром около полуметра. Когда Солнце погрузилось в атмосферу и стало изменять свою видимую форму, мы фотографировали его изображение на экране.

Столь явные метаморфозы светила прекрасно характеризуют плотность и температуру воздуха на разных высотах. Успех эксперимента "Рефракция" сулит большие удобства в оперативном и простом измерении этих важнейших параметров атмосферы. Ведь фотографировать из космоса можно сколь угодно часто, а для таких измерений с Земли приходится запускать метеорологические зонды или ракеты.

Вообще-то на "Салюте-6" сделано немало новых работ, очень высоко оцениваемых специалистами. Одна из них – эксперименты с кристаллами кадмий-ртуть-теллур, имеющими сегодня огромное "земное" значение.

Все знают теперь об инфракрасной технике, позволяющей видеть в полной темноте, когда слеп любой оптический прибор. "Освещением" служат тепловые лучи, испускаемые предметами. А так как температура в разных местах объекта разная, лучи по-разному рисуют на инфракрасном "фотоматериале".

Весьма перспективна такая техника, например, в медицине. Ведь любой воспалительный процесс всегда сопровождается "местным" повышением температуры. Медицинский прибор – тепловизор поможет врачу на ранней стадии болезни разглядеть ее очаг. Нужно ли говорить, как важно располагать столь всевидящей диагностической аппаратурой.

Один из лучших материалов, способных превращать инфракрасные лучи в видимое изображение,– кристаллы кадмий-ртуть-теллур. Но вырастить их на Земле очень сложно: компоненты настолько отличаются друг от друга по плотности, что и в расплаве смешиваются плохо. Попробуйте, например, смешать воду и подсолнечное масло: стоит вам зазеваться, и легкое масло тут же всплывет, смесь расслоится... То же самое в земных условиях происходит и с кадмием, ртутью и теллуром. Чтобы получить качественные кристаллы, приходится слитки выдерживать в печи по полгода.

Иное дело – приготовить раствор и дать ему кристаллизоваться в невесомости. Так как разница в удельном весе здесь не имеет значения, смесь получается равномерной, срок выдерживания слитков сокращается в космосе до 130 часов: именно за такое время на установке "Сплав" получены отличные, по оценке специалистов, кристаллы...

...Еще в пору полета на "Салюте-6" грузовой "Прогресс" доставил на орбиту посылку с установкой "Испаритель". Для ее рабочего блока Рюмин и Ляхов высвободили шлюзовую камеру, где находилась установка "Сплав", и приступили к исследованиям; предстояло, в частности, нанести на титановые пластинки серебряные покрытия разной толщины.

Но первое включение и тестовые проверки разочаровали специалистов и экипаж: оказалось, что настроенная в лабораторных условиях установка требует при работе сложной дополнительной регулировки. Это было неожиданностью, ведь подобного рода операцию экипажу не приходилось выполнять во время наземных тренировок. И тем не менее после консультаций специалистов, обмена мнениями с Центром управления космонавты сумели успешно справиться с доводкой, "Испаритель" заработал.

Установка действует так: электронно-лучевая пушка создает поток электронов, который устремляется на тигель с серебром. Температура при "обстреле" порядка 1400 градусов, серебро еще не кипит, но, интенсивно испаряясь, оседает на титановую пластинку.

Замечу, что все это происходит в вакууме, в невесомости, где расплавленный металл так и норовит "выпрыгнуть" из тигля. Разработчикам "Испарителя", специалистам киевского Института электросварки имени Е. О. Патона, пришлось немало потрудиться, чтобы решить эту головоломку. Прежде чем послать установку на орбиту, они испытали ее важнейшие элементы даже на самолете-лаборатории, где создавалась кратковременная невесомость.

Рюмин и Ляхов получили около 20 образцов с таким покрытием и выяснили самое главное: металл не выплескивается из открытых тиглей, покрытие получается зеркальным и не уступает лабораторному. Анализируя те эксперименты, на одной из пресс-конференций руководитель лаборатории Института электросварки В. Лапчинский сказал: "Сейчас проводились опыты по нанесению металлических покрытий, но в принципе с помощью нашей установки можно наносить и другие материалы, используемые в космической технике для оптических, защитных и терморегулирующих покрытий. Вся установка "Испаритель" весит 24 килограмма, а электронно-лучевая пушка, являющаяся ее "сердцевиной", всего полтора. Причем этот вес можно снизить и создать портативный ручной испаритель, которым могут пользоваться космонавты для ремонтных работ в открытом космосе. На летающей лаборатории мы проводили такого рода опыты. Испытатель в скафандре успешно наносил покрытия ручной установкой. В будущем, когда развернутся монтажные работы на орбите, установки типа "Испаритель", как ручные, так и автоматические, найдут широкое применение".

Будущее, которое помогут приблизить потомки нынешнего "Испарителя",это, например, сооружение в космосе гигантских антенн радиотелескопов. Но зачем они, если сегодняшние сдвоенные телескопы, отстоящие друг от друга на расстояние в тысячи километров, могут фиксировать положение космических объектов с высокой точностью? Увы, земная техника пасует, если в иных галактиках надо нащупать не так давно открытые компактные источники радиоизлучения – квазары, пульсары, космические мазеры, активные ядра галактик с весьма малыми угловыми размерами. Скажем, пульсары, отдаленные от нас на сотни, а то и тысячи световых лет, столь невелики, что даже на территории Москвы могло бы разместиться около десятка таких сверхплотных шаров! Никакая земная установка не найдет в дальних мирах эти и другие объекты, возможно посылающие нам периодически информационные сигналы.

Выход – в переносе "космических глаз" (или "ушей?") в мир, где гравитация не накладывает ограничений на размеры сооружений. Там они могут быть как угодно большими, их можно последовательно, по мере доставки с Земли конструкционных материалов, наращивать практически до какой угодно величины. Тысячи, десятки тысяч сверкающих металлических пленок понадобятся для этих антенн, и их сделают здесь, на орбите, с помощью установок, подобных "Испарителю". Ведь на "Салюте" Рюмин и Попов уже получили, осадив пары меди, золотистую фольгу, причем не только гладкую, но и профилированную, гофрированную...

Конечно, "эфирные поселения" с обитателями – людьми многих научных профессий, в том числе космическими монтажниками, сооружающими циклопические радиотелескопы, и астрофизиками, которым работать на этих приборах,– еще неблизкое будущее практической космонавтики. Чтобы приблизить его, научиться выполнять в чуждом человеку мире созидательную работу, нам надо победить невесомость, космический вакуум, сверхнизкие температуры... Вот почему "Днепры" изо дня в день изнуряют себя велоэргометром и бегущей дорожкой, а мы, недолгие гости орбитальной станции, проделываем все новые и новые медицинские эксперименты.

Сегодня нам предстоит примерить новые пневматические костюмы, которые, по мнению врачей, уменьшают прилив крови к голове. Задуманы они так: накладные манжеты на ногах, создавая некоторое избыточное давление на мягкие ткани, а значит, и сосуды, станут препятствовать оттоку крови. "Примерка" состоится во время очередного сеанса связи – телеметрия покажет, сбудется ли эта надежда врачей?

На мой взгляд, космонавтам-профессионалам, людям тренированным, это ухищрение медиков вряд ли поможет. Другое дело – люди не богатырского здоровья, которые, я верю в это, когда-нибудь тоже будут работать в орбитальных лабораториях. Им костюм может быть и поможет. Не исключаю, правда, что я необъективен: не слишком люблю медицинские эксперименты...

– Берци, начинай ты! Лучше все-таки, если подопытный хотя бы нейтрален к такой новинке, а не предубежден, как я... И потом, ты с удовольствием выполнял медицинские эксперименты... А я в другом сеансе связи. Ладно?

Помогаю добровольцу надеть доспехи, закачиваю в манжеты воздух.

– Какое давление?

– Сорок миллиметров.

Опять подключаю всю медицинскую аппаратуру к пульту. Так, теперь ждем связи.

– Берци, не крути головой! – слышим вдруг мелодичный голос Тамары, проводящей с нами эти эксперименты.

– Что это за "не крути головой"! – вступаюсь я за Берталана. Совершенно спокойно стоит человек, никому не мешает! Ты лучше скажи, какие у него данные...

– Данные как данные, нормальные. Значит, и самочувствие нормальное... как всегда загадочно отвечает Земля. – Сразу не видно. Врачи посмотрят, скажут, что к чему.

Пусть смотрят, нам не жалко. Долго еще Берци "не крутить головой"? Пять минут.

– Ну, Берци, что ты чувствуешь? Отливает кровь от головы? С виду что-то не заметно...

Сеанс связи закончился, а с ним и наше подтрунивание над медиками. Шутки шутками, но каждый понимает, какое важное, пусть и хлопотное, для нас дело делают врачи, специалисты по космической медицине. Они удивительно заботятся о нашем хорошем самочувствии, думают о будущих экипажах орбитальных станций, которые благодаря стараниям медиков смогут гораздо дольше работать на орбите...

Вдруг – такие звуки всегда вдруг! – снова надрывный вой сирены. И снова на табло тревожный транспарант: "Негерметичен рабочий отсек". На этот раз, похоже, что-то серьезное, ведь в шлюзовой камере – я твердо это знаю – никто не работал...

– Никто, ни сейчас, ни раньше,– подтверждает Попов, тоже подплывший сюда, к пульту люминесцентной сигнализации.

– Леня, надо поступить по инструкции, быстро измерить давление мановакуумметром!

Прибор в течение минуты определяет, падает ли давление воздуха в рабочем отсеке. Если да, значит, утечка, и тут уже самое время разбегаться по своим кораблям... Засекаем. Семьсот шестьдесят девять миллиметров. Пускаем секундомер. Тридцать секунд... Стрелка прибора стоит. Сорок пять секунд – стоит. Девяносто секунд – нет изменений!

– Уф-ф! Уже легче... Если и есть утечка, то небольшая.

– Наверное, ложное срабатывание датчика!

– Ложное? А может, он просто пошутил?!.

– Ну и шуточки! Давай все-таки еще измерим... В томительном ожидании проходит еще пять минут. Стрелка мановакуумметра стоит не шелохнувшись.

– Прямо какой-то фокус, да и только,– уже облегченно недоумеваем мы. Будем считать, что техника просто захотела нас немного потренировать. Чтоб не теряли бдительность...

...Скоро очередной сеанс связи. И хотя страсти и волнения еще не улеглись до конца, надо готовиться мне к медицинскому эксперименту. Как ни хитрил, но никуда не деться. Берталан с каким-то особым усердием помогает надевать пневмокостюм, подключает аппаратуру. Наверное, радуется в душе, что сейчас его черед командовать: "Не верти головой, стой спокойно!"

– Ладно, Берци, и это вытерпим. "Нет проблем!" Как любим мы повторять эту фразу, родившуюся еще в период подготовки к советско-американскому полету.

Стараюсь делать вид, что невозмутим и в жизни нет занятия приятнее, чем испытывать эти резиновые манжеты. Берталан хлопочет над датчиками, а с Земли просят то передвинуть их с затылка на шею, то со спины на грудь.

– Теперь закройте, пожалуйста, глаза и задержите дыхание секунд на десять! "Орион-2", поддуйте давление до сорока!

– Есть сорок! – тотчас же отзывается исполнительный Фаркаш.

– Поделитесь впечатлениями! Какой у него цвет лица?

– Цвет лица загорелый! – встревает Рюмин, очень довольный, что не он на этот раз попал в заботливые, но такие жесткие руки врачей.

– А вы не шутите, вам всем пример надо брать с Берталана!

У Берци довольная физиономия: что, мол, съели!..

ГЛАВА VIII

ЗА ТЕХ, КТО НА ЗЕМЛЕ!

Тяжкий крест дублерства. – Пресс-конференция "Космос – Земля". – Бела Мадьяри – космонавт. – Проблема с усами. – Космические почтмейстеры. Парикмахерская экзекуция.

Сегодня в Центр управления приехали дублеры, и мы, узнав об этом, в один голос попросили Землю:

– Давайте их на связь!

Единодушие наше попятно, ибо не бывает космонавта без дублера, и редкий космонавт не был в свою очередь дублером. Но кто-то, пройдя полный курс весьма нелегкой подготовки, должен остаться на Земле. Кто-то, успешно сдав государственные экзамены – без этого экипаж просто не утвердят,– не прошагает по знойной равнине космодрома последние 500 метров пути к ракете, которая унесет на этот раз его счастливого товарища.

Я помню, как на пресс-конференции незадолго перед стартом наши дублеры Бела Мадьяри и Владимир Джанибеков рассказывали об атмосфере, в которой проходила их жизнь и подготовка к полету. "Взаимоотношения наши как-то сразу сложились,– сказал Володя о своем напарнике. – И честно скажу, после отъезда наших венгерских друзей на родину нам их будет не хватать, так мы к ним привязались. Привлекает меня у Белы искренность и обостренное любопытство".

А вот что вспоминал Бела: "По приезде нас встретили Береговой, Климук, Николаев. Они подхватили мою дочку и принялись ее буквально чуть ли не вырывать друг у друга из рук. Этим, как говорят у вас, они купили меня на корню. Потом Леонов дает нашим женам два ключа и говорит: "Мужья будут работать, а вам – жить. Поэтому вы и выбирайте квартиру". Вошли в квартиру, а там еще пусто. Зато все, чтобы отметить новоселье, уже стояло...

К экзаменам мы готовились каждый день, до самого позднего вечера. У людей, которые с нами работали, и семьи есть, и отдохнуть хочется. Но никто домой не торопился, ни малейшего раздражения на лицах мы не видели, лишь готовность помочь.

За два года мы сдружились с Володей. Особенно подкупало меня в нем доверие, с которым он относился ко мне, поручая проводить самые сложные работы".

Как правило, основной и дублирующий экипажи предварительно определяются с самого начала подготовки. Дублер постепенно вживается в свою роль и привыкает к ней. Конечно, лучше всего, когда дублирующий экипаж становится помощником основного, но роль у дублера трудная. Ведь тот, кто летит, получает все: это и радость полета, успешно выполненного дела, и сознание, что годы подготовки не потрачены зря. К тому же это и известность... Остающемуся на земле – ничего, почти ничего...

Обидно? Да, конечно. Если ты затратил столько же усилий и времени на подготовку, если ты уверен, что можешь выполнить задание не хуже своего товарища, трудно смириться с мыслью, что лететь не тебе, а другому...

Прошел через эти испытания и я. Первый раз был дублером Алексея Елисеева, когда мы готовились к полету, в ходе которого был выполнен переход из одного корабля "Союз" в другой. Я назначался дублером и еще несколько раз, в частности при полете советско-польского экипажа по программе "Интеркосмос". Признаюсь, в начале своего пребывания в отряде я считал, что дублер нужен тогда, когда что-то случится с основным экипажем; кто-то, например, серьезно заболел или просто признан негодным по состоянию здоровья. Такие случаи бывали, и вместо основного экипажа летели дублеры.

Возможно иной читатель скажет: а почему бы не решить "проблему" таким образом, чтобы летел тот, кто лучше подготовлен, кого выберут по объективным оценкам инженеры-инструкторы, занимающиеся нашей подготовкой.

На первый взгляд все логично – в полет пойдут лучшие из лучших. Но, согласитесь, в таком случае между экипажами сразу неизбежно возникает далеко не безобидное соперничество. Это может отразиться и на взаимоотношениях людей, создает неспокойную обстановку, психологически изматывает экипажи еще до старта. Так что, я думаю, все же правильнее, когда уже в самом начале подготовки назначаются основной и дублирующий экипажи. Вот и у нас сразу были определены дублеры – Володя Джанибеков и Бела Мадьяри. Хотя и они не теряли надежды полететь – такое чувство всегда теплится в душе у дублера,– я видел, как был удручен Бела Мадьяри после заключительного заседания комиссии. Когда объявили, что наш экипаж по-прежнему рекомендуется в качестве основного, Бела от расстройства даже изменился в лице: до последнего момента надеялся, а вдруг...

И эти чувства оправданы: ведь точно заранее не предскажешь, всегда может что-то произойти и порой происходит. Готовился же Валентин Лебедев полететь в паре с Леонидом Поповым, но в последний момент его заменили Валерием Рюминым...

Бела Мадьяри с большим чувством ответственности нес ношу дублера: он не прекратил свою работу – хотя и мог бы – уже после выхода нашего экипажа на орбиту. Настоящие дублеры, а они у нас именно такие, считают, что должны, оставаясь на земле, быть рядом с теми, кто в полете, помогать им, несмотря на разделяющие их тысячи километров. И не случайно, наверное, Бела и Берци относятся друг к другу с большим уважением.

Еще в 1967 году одна венгерская газета писала о восемнадцатилетнем планеристе Беле Мадьяри: "Кто знает, может быть, он станет космонавтом?" Что ж, журналисты как в воду смотрели: вместе с Фаркашем Бела отлично подготовился к полету, и если космонавт – это человек, обладающий совокупностью необходимых для полета качеств и знаний, то Белу можно с полным правом считать космонавтом.

На пресс-конференции перед стартом журналисты спросили:

– Будь на корабле третье место, кого бы вы хотели видеть рядом с собой?

Вот уж поистине легкий вопрос! Берци тогда отреагировал мгновенно:

– Конечно, Белу Мадьяри!

– Разумеется, Мадьяри! – без раздумий поддержал я напарника,– кто же лучше его готов к этому полету?

...На связи – наши дублеры, советские и иностранные журналисты, аккредитованные при Центре управления полетом.

Нам, советским космонавтам, вопросы зачитывает Володя Джанибеков, а вопросы, предназначенные Берци, передает Бела Мадьяри.

– Каково ваше мнение о венгерском космонавте?

– Я думаю, из него получился хороший космонавт. С самого нашего старта он работал отлично. Быстро освоился в невесомости. Фаркаш умело справляется с экспериментами. Словом, если бы мне еще раз предложили полететь с ним в космос, я бы с удовольствием согласился.

А вот вопрос самому космонавту-исследователю:

– Отличаются ли впечатления о полете по сравнению с тем, как вы его представляли на Земле?

– Да, отличаются! Все оказалось не так страшно. В период тренировок Валерий Кубасов много рассказывал мне о космосе. Честно говоря, я с тревогой ждал встречи с невесомостью. Но все прошло отлично, и мне кажется, что давным-давно живу на орбите.

– Неплохо говорите по-русски,– сделали комплимент Берталану корреспонденты. – Ну а своего командира научили хоть нескольким венгерским словам?

– Чоколом! – отвечаю я приветствием по-венгерски.

– Как на борту сочетается работа с отдыхом? – спрашивают у меня.

– У нас очень мало свободного времени. В короткие минуты отдыха, что бывают в конце суток, делимся впечатлениями о проделанном, слушаем музыку. Кстати, музыку мы все любим слушать и во время работы: нисколько не мешает проведению операций!

– На борту имеется видеомагнитофон,– включается в разговор Берталан,– и очень много кассет к нему. Но "Днепры" показали нам пока только один фильм некогда, все время уходит на эксперименты, наблюдения.

Кстати, наконец-то сегодня Берталан сделал снимок Венгрии. И хотя это был лишь краешек территории, все равно космонавт-исследователь доволен: ведь трасса орбитального комплекса проходит так, что съемка эта первоначально не планировалась. И вообще Берталан в полном восторге.

– Это чудесно! – отвечает он на вопрос оператора Центра управления полетом о том, как выглядит из космоса Земля. – Глаз не оторвешь. Краски нашей планеты!.. У меня не хватает слов, чтобы описать все по-русски...

– Говори по-венгерски! – под общий хохот замечает Валерий Рюмин.

– Последний раз вы были в космосе пять лет назад. Изменился ли за это время вид Земли из космоса? – задают мне вопрос.

– Сразу трудно заметить что-то вполне конкретное,– отвечаю я, глядя в объектив телекамеры,– но одно определенно можно сказать: загрязнение природной среды усилилось.

– Вы уже второй раз летаете на "Салюте-6",– спрашивают журналисты Рюмина,– помогает ли прежний опыт?

– Опыт – незаменимая штука,– отвечает Рюмин,– я лично чувствую, чем больше летаешь, тем легче работается!

Когда остается несколько минут до конца отведенного для пресс-конференции первого сеанса связи, Владимир Джанибеков неожиданно предлагает нам задать и свою очередь вопросы журналистам.

– Как в Венгрии встретили полет своего первого космонавта? – сразу принимаю я эстафету.

– С огромным энтузиазмом,– отвечает за корреспондентов Бела Мадьяри. В газетах фотографии, репортажи, статьи. Венгрия следит за вашим полетом.

Бела, как видно, не растерялся и выручил всех журналистов. После этого я задал нашим журналистам еще два вопроса:

– О чем бы говорили, рассказывали журналисты, если бы оказались в космосе? Кого бы они взяли с собой, если бы в корабле было три места, а на борту уже находились два их коллеги?

Журналисты запросили тайм-аут, заявив, что на эти вопросы они смогут ответить только завтра. Мы согласились.

В ожидании следующего сеанса связи раскладываем на борту орбитального комплекса предметы-символы. Рядом с флагами – гербы СССР и ВНР, миниатюрные издания "Интернационала", "Декрета о мире", "Конституции ВНР", вымпелы и значки, памятные медали в честь полета; маятник Этвеша – гравитационный вариометр,– служащий для разведки полезных ископаемых, пачку конвертов и штемпели специального гашения.

Во втором сеансе связи наш международный экипаж рассказал о тех символах, которые мы взяли с собой в космос. Берталан Фаркаш показал флаги и гербы наших стран, макет монумента "Освобождение", воздвигнутого на горе Геллерт в Будапеште. Фигурка солдата на этом макете выполнена из золота. Показали мы и макет Чепельского телеграфа, который принял в 1919 году приветствие Владимира Ильича Ленина революционной Венгерской республике. Филателистов, наверное, очень заинтересовало сообщение о том, что некоторое количество конвертов мы погасим на борту венгерскими и советскими штемпелями.

Перед телекамерой появляется забавный медвежонок в скафандре. Мы видим его и на своем мониторе.

– Это герой наших детских телепередач! – поясняет Берталан,– он очень хорошо подружился с невесомостью. Видите, как весело кувыркается!

Вместе с ним на борту и олимпийский мишка.

– Ты своего плохо кормишь,– журит Берталана Джанибеков,– он меньше нашего!

– Просто он еще молодой,– смеется Берци,– и не такой опытный космонавт, как ваш медвежонок.

Продолжаются вопросы. Мы подробно рассказываем о приборах.

Еще в начале пресс-конференции журналисты спросили меня:

– В чем преемственность научных экспериментов, подготовленных учеными социалистических стран?

– Преемственность эта заключается в том,– поясняю я,– что сейчас мы выполняем не только советско-венгерские эксперименты, но и продолжаем те, что проводили международные экипажи до нас. Это, например, чехословацкий эксперимент "Оксиметр", эксперимент ГДР "Аудио", болгарский – "Спектр", польские эксперименты... Каждый международный экипаж, побывав на борту орбитальной станции, оставил здесь приборы, с которыми работал. Те, кто полетит позже, продолжат исследования с помощью этой же аппаратуры.

Болгарское телевидение просит подробнее рассказать, как экипаж работает с прибором "Спектр".

– Очень хороший прибор,– говорит Берталан Фаркаш,– с ним удобно работать, функционирует он надежнo. Спасибо создателям "Спектра"! Мы надеемся, что полученные результаты будут интересными. Надо отметить, что с помощью прибора "Спектр" международный экипаж проводит весьма обширную программу исследований. В эксперименте "Заря", например, изучались спектральные характеристики атмосферы на восходе и заходе Солнца, когда оно просвечивает большую толщу воздушной оболочки нашей планеты.

– Как видите,– говорим мы,– хотя с нами и нет болгарского космонавта, идут эксперименты, подготовленные учеными Болгарии, других стран. Эстафета братства продолжается!

– Теперь весьма деликатный вопрос,– предупреждает Центр. – Ходят слухи, будто Валерий Рюмин уговаривает Берталана сбрить усы. Женская общественность Венгрии встревожена. Поступают телеграммы протеста. Внесено встречное предложение – Рюмину отпустить усы! Просим внести ясность.

– Это я напутал! – выкручивается Рюмин. – Оказывается, между "Орионами" был такой уговор: Фаркаш сбривает усы, если Кубасов их отращивает. А Валерий еще пока не собирается, так что успокойте женщин!..

На станции веселое оживление.

– А вообще-то мы подумаем,– добавляю я на правах одной из участвовавших в заключении "договора" сторон.

Еще перед стартом я заметил Берталану в разговоре:

– Тебя не смущает, что Георгий Иванов был первым космонавтом с усами, и вот, как видишь, случилась неудача. Боюсь, может, и в самом деле усы плохая примета?!

Берци нехотя, но все-таки пообещал сбрить усы на станции.

И вдруг такое ходатайство в защиту, да от кого – от женщин. Надо что-то решать.

– А это земля – земля моей родины: немного, всего крошечный пакетик,– с гордостью показывает телезрителям Берталан.

Пожалуй, это действительно первая земля, побывавшая в космосе.

– Какая она, Берталан? – спрашивают из Центра управления полетом.

– Дорогая, очень дорогая и любимая земля! – по голосу Фаркаша нетрудно догадаться, какие трогательные чувства испытывает он в этот момент.

Плывет над планетой космический дом. Наша беседа подходит к концу.

– А если бы вам встретились представители какой-нибудь внеземной цивилизации, как бы вы с ними объяснились? – задают вопрос Леониду Попову.

– Есть только один язык, доступный пониманию другой цивилизации,– язык мира и дружбы.

Наверное, это действительно так!

Вот и закончилась пресс-конференция. Собираем флаги, гербы, фигурки, миниатюрные книги на венгерском языке.

Сегодня мы выступаем не только в роли интервьюируемых, но и как орбитальные почтмейстеры: нам предстоит проштемпелевать конверты космической почты и, кроме того, оставить на них свои автографы. Установить на штемпелях дату гашения – минутное дело. Теперь надо приготовить подушечку, с помощью которой наносится красящий состав. Но где она? Что-то не видно.

– Ребята, не попадалась вам новенькая подушечка, ее должны были прислать?

– Вроде не было ее в посылках,– отвечает Попов,– надо спросить Землю.

– Посылали, это точно,– следует подтверждение. – Если не найдете, не знаем, чем ее и заменить... Почтовики говорят, что красящий состав в подушечке разбавляют керосином, но где вам его взять? А еще они советуют использовать материал из авторучек...

– Из авторучек? – в каком-то озарении переспрашивает Берци. И тут же:

– А пасту, пасту из шариковых ручек или фломастеров можно?

– Из шариковых, наверное, можно, из фломастеров нe стоит – жидковато получится.

– Сложная проблема,– резюмируем мы.

– И в самом деле непростой вопрос,– соглашаются в Центре. – Может быть, сами что-нибудь придумаете, а?

– Шариковые ручки-то у нас под давлением,– не знаю только, для кого поясняю я. – Если распилить стержень, паста разбрызгается...

– А вы попробуйте водить стержнем по штемпелю,– советуют в ЦУПе.

– И получится просто капля...

– Ваша правда. Распиливать нельзя, а то выкраситесь с ног до головы...

– Ничего, у нас через недельку банный день,– отвечает "Днепр-1".

– Вопрос оказался серьезнее, чем мы думали. Почему-то считалось, что подушечка у вас есть.

– А кто нам ее дал?

– Да вот выяснилось, что никто.

Видно, Земля посчитала проблему исчерпанной и немного погодя справилась у Лени, готов ли автомат "Строка" принять телеграмму. Отвечаем утвердительно и принимаем следующий текст:

"Космонавтам Кубасову и Фаркашу. Коллектив ЦНИИ физики Венгерской Академии наук поздравляет вас, желает вам дальнейшей успешной работы. Надеемся, что "Пилле" работает хорошо".

– Спасибо, "Пилле" работает действительно хорошо,– отвечаем мы физикам, создавшим для замеров на борту доз космического излучения легкий, помещающийся на ладони прибор. Он в полной мере оправдывает свое название: "пилле" – по-венгерски "бабочка".

– Наша смена заканчивает с вами работу. Напоминаем: в следующий сеанс связи у вас телерепортаж о символической деятельности...

Следующая смена, еще "свеженькая", начинает сеанс с шутки:

– "Днепры", тут ваши жены в один голос предлагают сделать все наоборот: "Орионов" оставить на станции, а вас вернуть на Землю, отдохнете в профилактории недельку, потом снова на борт...

– Да ведь "Орионы" не согласятся, да и нам тяжеловато будет на Земле так и проведем недельку в реадаптации.

– Начинаем символическую деятельность,– сообщаю в Центр. – Взяли штемпели... Вот, гасим конверты...

– А чем? – уже узнав о наших затруднениях, интересуется новая смена.

– Выкрутились,– уклончиво отвечает Попов. – Валера придумал... Вы нам лучше музыку дайте...

– Через десять секунд будет вам музыка. Из "Белоснежки и семи гномов" годится?

Покончив с конвертами, подписываем свидетельства о полете международного экипажа на борту орбитального комплекса. Оно гласит: