Текст книги "Утренние прогулки"
Автор книги: Валерий Воскобойников
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– А весной мы его снова распеленаем, – сказал Федор Матвеевич, – покрасим голубой краской, проведем красную ватерлинию, утеплим каюту, приладим двигатель и отправимся в плавание.
***
Моих первоклассников приняли в октябрята. И теперь они носят звездочки. Те самые, которые мы с Галей Кругляк купили.
– Смотри, у них самые красивые звездочки в классе, – говорила мне Галя несколько раз.
А сегодня, когда я шел в школу, я увидел, что мои октябрята тащат огромную картонную коробку. Они еле-еле несли ее и громко пыхтели. Это были те самые, которые хотели стать главными и даже слегка подрались.
Всю неделю в нашей школе собирали макулатуру, и у моих октябрят коробка была полна газет и каких-то драных книг.
– Давайте я вам донесу, – сказал я и взял их коробку.
Они сразу обрадовались и побежали вприпрыжку рядом.
Мы обогнали других первоклассников, и мои октябрята хвастали:
– Видели, какой у нас вожатый? Он одной рукой тяжести таскает!
– Коля, а ты десять килограмм поднимешь? – спросил тощий октябренок.
– Да он сорок может поднять, – сказал рослый, у которого фамилия была Арьев.
И хотя я знал, что сорок и не поднять мне, но молчал и гордо шел с их макулатурой.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Я уже четыре дня ходил до школы вместе с Федором Матвеевичем.
– На утреннюю прогулку – шагом марш! – командовал он самому себе, брал у мамы бидон для молока, сетку, и мы вместе выходили из дома.
Он меня провожал, а потом отправлялся в магазин за продуктами. Всю неделю он работал во вторую смену.
– А в следующую неделю я вас буду провожать до автобуса, – сказал я ему.
– Если не проспишь, – ответил он и засмеялся. – Ух, как я любил в твоем возрасте поспать, только редко удавалось.
Мы с ним специально пораньше вышли, чтоб не торопиться и поразговаривать, и вдруг он остановился около высоких деревьев, задрал голову.
– Ты посмотри, Коля, чижики! На нашу улицу чижи прилетели!
Я раньше в городе никогда не обращал внимания на птиц. А если и смотрел, то думал, что все они или воробьи, или синицы, или вороны.
– Послушай, как они веселятся! – радовался Федор Матвеевич. – Самые дружные птички – это чижики. На старой моей улице я их никогда не видел, а к вам – прилетают.
Я посмотрел на птиц. Они прыгали по веткам и громко пели. И правда, песни у них были совсем не воробьиные.
– Чижика мы могли бы держать и дома, за ним просто ухаживать, – сказал Федор Матвеевич, когда мы пошли дальше.
– А давайте купим, – предложил я.
– Что ты, Коля, покупать я не буду. Это только канареек покупают, потому что они не водятся у нас в диком виде. А певчую птицу надо самому выбрать в лесу по песне, по характеру или по красоте. Хочешь, поедем в лес?
– Конечно, хочу! – сказал я.
– Давай съездим на воскресенье, если не будет мороза. Я знаю еловый лес, там в теплые зимы всегда живут чижики. А то я тебе сколько уж рассказывал, а так ни разу и не показал.
– И он у меня будет жить?
– Обязательно будет. А как он поет! Какой он веселый! Сам увидишь, – сказал Федор Матвеевич. – Только бы мама тебя отпустила.
***
Когда с человеком дружишь, встречаешь его каждый день. А уж раз-то в неделю – обязательно.
Сейчас мы со Светой поссорились, и я за месяц видел ее только два раза.
Мы шли по улице в разные стороны. Если бы она поздоровалась или бы сама ко мне подошла, я бы с ней сразу заговорил. Но она проходила, глядя в сторону, и я тоже на нее старался не смотреть.
И вдруг она к нам прибежала домой. Когда я открыл дверь и увидел ее, то удивился, даже не отошел от двери.
У нее было такое лицо, как будто она меня не видит и пришла совсем не ко мне.
– Федор Матвеевич дома? – спросила она.
Я опять удивился и ответил:
– Дома.
– Я к Федору Матвеевичу.
Федор Матвеевич в это время заряжал фотопленку в ванной.
– Света? – крикнул он оттуда. – Раздевайся, Светочка, давно я тебя не видел.
– Федор Матвеевич, у нас Барри заболел, – сказала Света.
Она пальто не снимала, только подошла к двери в ванную.
– Сейчас я выйду, – отозвался Федор Матвеевич.
– А чем заболел? – спросил я.
– Не знаю. Папа в Тюмени, а мама поехала на дачу, меня одну оставила.
– Нос у него горячий? – спросил Федор Матвеевич все еще из ванной.
– Очень горячий. И он не ест, лежит на подстилке и на улицу не хочет.
– Понимаешь, в птичьих болезнях я кое-что знаю, а собачьи – не очень. Сейчас я позвоню другу.
Федор Матвеевич вышел из ванной и сразу встал у телефона.
– Знаю, что они чумой болеют, а какие признаки у этой чумы – дело для меня темное. А может, он просто поел что-нибудь на улице.
– Он на улице никогда не ест, ему Светин отец запрещает. Это называется «отказ от корма», – сказал я.
– Ну конечно, он ведь – служебная собака, – поправился Федор Матвеевич.
– Может, «скорую помощь» вызвать, для животных? Папа оставлял телефон, только я не знаю, куда он делся.
– Сейчас все сделаем. Сначала позвоним другу – если он свободен, то можно не переживать. Он у меня тоже птичник, а сам работает ветеринарным доктором. Только бы застать его дома.
Федор Матвеевич набрал номер и сразу обрадовался:
– Застал!… Игорь, – начал говорить он другу, – Игорек, у тебя мотоцикл на ходу?… Ну, слава богу. Игорек, подъедь ко мне, Пожалуйста, у нас тут у друзей заболела собака… Да нет, не у меня, откуда у меня собака, у друзей, я говорю. – Он послушал, что ему говорил товарищ. – Редкой породы, сенбернарыч… И девочка дома одна, плачет.
Я посмотрел на Свету – она и в самом деле собиралась плакать.
– Ну, спасибо. Сейчас мы тебя встретим… Едет, – сказал Федор Матвеевич и положил трубку, – минут через двадцать пять встретим.
Мы оделись, оставили маме записку, где мы, и вышли на улицу.
Мимо проезжали разные машины, но мотоцикл не показывался.
– Он с коляской, – сказал Федор Матвеевич, – его сразу узнаешь.
Потом из– за поворота вывернул мотоцикл, с огромной скоростью понесся к нам и около нас громко затормозил.
– Ну ты и носишься, смотреть страшно, – сказал Федор Матвеевич пожилому человеку в мотоциклетном шлеме.
– Сам просил торопиться, – ответил человек.
Он снял шлем, вынул из коляски чемоданчик и спросил, как настоящий врач:
– Где больной?
Мы пошли к Светкиному дому.
Света открывала дверь, а Барри молчал, хотя раньше всегда встречал своим зычным басом.
Доктор снял куртку, вытер лицо и руки большим носовым платком, прошел в комнату к Барри, нагнулся над ним, а тот лежал и равнодушно смотрел куда-то в сторону.
– Баричек, Барри, – заговорила Света.
Доктор осторожно протянул руку, погладил. Потом провел рукой против шерсти. Потом сказал Свете:
– Девочка, поднимите собаку, пусть он пройдется. Света сказала:
– Стоять!
Барри приподнялся, а потом снова лег.
– Позовите его из кухни, а я посмотрю, как он ходит.
Света ушла в кухню и позвала Барри оттуда.
Барри медленно пошел к ней, не обращая на нас внимания.
Там он попил воды и вернулся назад.
– Чумка, – сказал доктор, – кожная форма. Сегодня ты его не чесала?
– Нет, – ответила Света.
– Если бы чесала, уже утром заметила бы. Видишь, какое воспаление на коже. – Он снова провел рукой против шерсти. – Главное, чтобы не перешла в нервную форму. Большие собаки плохо ее переносят, чаще приходится усыплять. – Он посмотрел на Барри из коридора. – А жаль будет, хороший пес. Играл с какой-нибудь собакой на днях?
– Играл в воскресенье, с уличной какой-то.
– Вот и заразился. Ни в коем случае с уличными собаками не играйте.
Доктор вынул из чемодана маленькую пластмассовую коробочку.
– Я выпишу рецепт. Будете делать уколы четыре раза в день, лекарства купите в обычной аптеке. Сейчас я сделаю первый укол, а вы учитесь. Где у вас можно прокипятить шприц?
Света достала большую миску, туда положили настоящий шприц, две иглы, и мы стали ждать, когда закипит вода.
Потом доктор вымыл руки, собрал шприц, достал ампулу с жидкостью, сломал у нее горлышко, набрал жидкость в шприц, иглой шприца проткнул дырку в металлической пробке маленькой бутылочки, где был на дне порошок, и перелил туда жидкость. Порошок растворился, доктор набрал все назад в шприц, сменил иглу и стал делать укол Барри так же, как делают людям. Протер ваткой, смоченной в спирте, место на коже у задней ноги, воткнул иглу.
Барри даже не зарычал.
– Уж больно ты волосатый, – говорил ему доктор, выдавливая всю жидкость из шприца под кожу Барри. – Ничего, у меня рука легкая… Я вам все это оборудование оставлю, только не разбейте. Дня три придется поколоть. В шесть утра, в двенадцать дня, в шесть вечера и в двенадцать ночи.
– В двенадцать дня как же мы сможем? – сказал Федор Матвеевич. – Сейчас конец месяца, меня с работы не отпустят. В другие часы – я могу.
– Завтра среда? – спросил доктор. – Ладно, у меня следующие три дня вечерний прием, уколю вашего пса сам. Жалко, уж очень славный пес.
Света нашла лишний ключ от квартиры и дала его доктору, потому что мама у нее днем завтра тоже работала и дома никого бы не было.
– Постарайтесь его кормить тем, что он любит. И поливитамины давайте, обязательно поливитамины! – сказал доктор, когда уходил.
– Спасибо тебе, Игорь. Видишь, без тебя бы загубили собаку.
– Рано еще говорить спасибо. Лишь бы не перешло в нервную форму. У таких собак она почти всегда кончается параличом. Ну, будем надеяться и лечить. И на улицу выводите на одну лишь минутку, не больше.
Доктор вышел из дома, и я видел в окно, как он пошел в своей куртке по улице в сторону мотоцикла.
– Теперь, Света, сходим за лекарством, а в шесть утра и вечером буду ходить к вам в гости. Уколы делать я умею, – сказал Федор Матвеевич.
И мы все пошли в аптеку.
***
Я проснулся рано утром и посмотрел на будильник.
«Неужели про укол забыли!» – испугался я и выскочил из своей комнаты.
В прихожей пальто Федора Матвеевича не было.
А на кухне висела записка:
«Коля, не волнуйся, я пошел сделать укол, а потомсразу съезжу, покормлю птичек. Ф. М.»
И я снова пошел досыпать.
***
А днем я встретил Андрея.
– Ну чего, опять со Светкой помирились? – сказал он.
– Мы и не ссорились.
– Как же не ссорились, я-то знаю. А вчера вместе с отчимом побежали к ней – я видел.
– С каким отчимом?
– Ну с этим, с Федором Матвеевичем.
– Он мне и не отчим.
– А кто же еще, конечно отчим.
Я хотел сказать, что он мне друг, но подумал, что после такого Андрей меня совсем засмеет. Скажет, что взрослых друзей не бывает.
***
А через два дня ровно в пять часов зазвонил телефон.
– Коля, ты? Это дядя Федя говорит, Федор Матвеевич. Слушай, милый, я сегодня приду поздно, конец месяца на работе, конвейер гоним, все задерживаются.
«А Барри как же?» – подумал я.
– Придется вам колоть или Светиной маме, ты меня извини, что так плохо получается.
Он еще спросил, сумею ли я. Я хотел сказать, что боюсь, но вдруг в телефоне послышался треск, потом короткие гудки, и ничего не стало слышно.
Я так разволновался, что выбежал на улицу без пальто. Потом все-таки вернулся, потому что солнце уже скрылось и дул ветер.
Света была дома одна. Барри лежал в комнате.
А я, когда волнуюсь, я почему-то улыбаюсь. Совсем не хочу улыбаться, наоборот, надо сказать о грустном, а у меня вдруг рот расширяется.
Света увидела, что я улыбаюсь, и тоже развеселилась.
Но тут я сказал:
– Федор Матвеевич сегодня не придет. Он сказал, чтобы мы делали без него.
– Без него? – удивилась Света. – Я боюсь.
– Так ведь укол-то надо делать!
– А вдруг шприц сломается, и иголка останется в Барри.
– Не останется, мы осторожно.
– Колоть, наоборот, надо быстро, – сказала Света. – Осторожно, но быстро – это мне Федор Матвеевич сказал… Подождем маму лучше?
Мы стали ждать ее маму. Было уже десять минут седьмого, а мама все не приходила.
– Что же делать! – повторяла Света. – Я боюсь сама.
– Давай я ему сделаю, – сказал я, хоть тоже боялся.
Мы разобрали шприц и стали его кипятить так, как показывал доктор.
Света сказала, что Барри стало лучше, у него уже аппетит появился.
У него и правда шерсть была сегодня не клочьями, не как тогда, и смотрел он здоровее.
– Зато ему теперь больно от уколов, потому что мы колем в одни и те же места.
Она достала из холодильника мясной фарш, насыпала туда витаминного порошка, а я собрал шприц, приготовил смесь для укола, и она была у меня уже в шприце. Я даже брызнул ею капельку, чтобы воздуха не было.
– Руки у тебя не дрожат? – спросила Света.
– Дрожат немного.
– У меня тоже трясутся. А надо, чтобы не дрожали. Может, маму подождем?
– А половина седьмого? Мы и так на полчаса опоздали.
– Ты постарайся, ладно? – сказала Света.
– Конечно постараюсь.
Она позвала Барри на кухню. Он стал есть из миски фарш с витаминами, а я в это время начал делать ему укол.
Он дернулся слегка, когда я воткнул ему иглу, но я, наверно, делал все не очень больно, потому что он терпел.
Только я вытащил иглу и смазал ему кожу, как вошла Светина мама.
– Уже одни успели? – удивилась она. – А я всю дорогу бежала. Мне как Федор Матвеевич позвонил, я так и заволновалась.
– Коля колол, а я – Барри отвлекала, – сказала Света. – Теперь еще в двенадцать ночи, и больше, наверно, не надо.
– Молодцы, какие вы у меня молодцы, – радовалась Светина мама, – я бы и не сумела, побоялась, а вы – сами справились.
***
Ссора получилась из-за меня.
Несколько дней мама уходила на работу утром и возвращалась домой поздно, потому что заменяла сразу двух учительниц. Одна учительница поехала на десять дней к своему сыну в другой город, а другая – заболела. И мама работала за них за двоих да еще за себя, то есть за троих.
А я занимался музыкой со своей учительницей, и она опять ругала меня за лень.
– Ведь ты не занимался вчера? – спросила она.
– Занимался, – сказал я, потому что и в самом деле занимался.
– Что ты меня обманываешь. Ведь ты помнишь, что говорил Рубинштейн: когда я не играю один день, я замечаю, что играю уже хуже. Если я не играл два дня – это замечают уже мои музыкальные критики. А если я не занимаюсь три дня, то вся публика говорит, что я стал играть плохо. Ты понимаешь, только ежедневные занятия.
– Я вчера занимался, – отвечал я.
– У меня взрослые занятые люди, студенты, стараются больше, чем ты. Ты совсем утерял выразительность! – снова ругала она.
А я не ленюсь. Хоть мне и не интересно, я все равно делаю все упражнения, разучиваю, что она задает. Только куда-то удовольствие от игры пропало. Я же не виноват, что делаю без удовольствия.
– Механический человек, робот, сыграл бы лучше, чем ты сейчас, – обижалась она. – Я учу тебя сколько времени. Меня многие упрашивают, приглашают, а мне некогда. И ведь были у тебя способности, были!
Она ругала меня, а я молча сидел около пианино, водил пальцем по клавишам и ждал, когда она кончит.
А потом она написала маме записку, вложила ее в конверт и заклеила.
– Отдашь маме.
Когда она уходила, пришел Федор Матвеевич. Он посмотрел на ее лицо и спросил:
– Что-нибудь плохо?
– Мальчик расскажет вам сам, до свидания.
Мама вечером вернулась с работы усталая.
Федор Матвеевич уже два раза грел еду к ее приходу, но она сказала:
– И есть мне не хочется. В середине дня очень хотела, а сейчас – не тянет. Я просто так посижу на диване.
Она села, и тут ей попалось на глаза письмо учительницы.
– Это мне письмо? – удивилась она.
– Да, тебе, – сказал я.
Мама начала его читать, а потом отбросила:
– Ну что она пишет, что пишет! «Ленивая, бездушная игра, не могу расходовать время на такие занятия».
– Может быть, у Коли просто кончились способности? – сказал тихо Федор Матвеевич. – Я слышал, как он играет, будто над ним висит палка.
– Как это – кончились способности. Не бывает такого. Если они были, – значит, есть. Бывает, когда получается хуже, бывает – когда лучше, но чтобы весь год подряд одни жалобы! Неужели тебе действительно надоела музыка?! – спросила мама.
Я молчал.
– Отвечай, я тебя спрашиваю. Тебе надоели уроки? Или что-нибудь не так?
– Надоели, – сказал я.
– Может, ему стоит прекратить… хотя бы на время?
– Что значит – прекратить? Бросить сейчас учиться – это значит пустить по ветру три с половиной года. Будь у тебя свой сын… – сказала мама и замолчала.
– Если ты будешь так со мной говорить, я обижусь, – проговорил Федор Матвеевич.
А мне захотелось сразу куда-нибудь убежать, спрятаться, заткнуть уши. Потому что я не могу слышать, как ссорятся взрослые.
– Я ничего обидного не сказала. Будь у тебя свой сын, ты бы не предлагал ему бросить занятия, если он отучился три года.
– Если бы ему было неинтересно, я бы не стал его заставлять. У Коли к музыке сейчас душа не лежит, я же вижу. Он увлекается другими вещами, а к музыке – не лежит.
– Что ты видишь? Ну что ты можешь увидеть, если ты ничего в этом не смыслишь! – сказала громко мама.
И Федор Матвеевич даже вздрогнул, а потом тихо проговорил:
– Так я с тобой разговаривать не буду.
– Что, разве я сказала неправду? Что же ты обижаешься?
– Я лучше пойду пройдусь, – сказал Федор Матвеевич, – а ты за это время отдохнешь и успокоишься.
Он взял в прихожей пальто, не стал его надевать, а прямо с ним в руках вышел из квартиры.
– Иди к себе, – вдруг сказала мне мама, – нечего тебе слушать наши разговоры.
А я испугался. Я подумал, что Федор Матвеевич только сказал, что пойдет прогуляться, а на самом деле он на нас обиделся и поехал в свою комнату. И может быть, снова станет там жить. Заберет своих птиц у друга и будет, как раньше, жить в своей комнате с птицами.
Я вспомнил, как плохо мне было сразу после лагеря и осенью, как я ходил один по улицам и домой не хотелось мне приходить.
Раньше, если бы с мамой моей кто-нибудь ссорился, я бы всегда думал, что она права. А сейчас я очень испугался за Федора Матвеевича – ведь она его несправедливо обидела. И все из-за меня, из-за того, что он меня защищал. Получилось, что это я виноват в их ссоре. И я еще больше стал переживать. Наверно, надо было сказать что-нибудь такое, чтобы они сразу замолчали. Например, вскочить на диван и закричать: «Если вы так хотите, буду я учиться. Хотите – на пианино, хотите – на барабане. На чем скажете, на том и буду, только замолчите!»
Я посмотрел на будильник. Федора Матвеевича не было уже час.
Неужели он уехал и больше к нам не вернется?
На улице шел то ли снег, то ли дождь и было темно.
Может быть, он уже сидит в своей комнате, радуется, что снова вернулся и не будет больше никогда с нами разговаривать.
Мама тоже, наверно, испугалась, потому что вдруг сказала:
– Пойдем поищем Федора Матвеевича.
Я сразу стал одеваться, и мы вышли на улицу.
Прохожих было мало, и они быстро куда-то исчезали, даже их лица я не успевал разглядеть.
Мама сначала огляделась по сторонам, а потом предложила:
– Ты ищи в этой половине, а я в той. Не боишься?
И я пошел за дома, в сторону большого пруда, который еще называют Зеркальным.
Мне навстречу шли разные люди. К некоторым я подходил поближе, чтобы их рассмотреть в темноте. Один даже остановился и спросил:
– Ты не потерялся, мальчик?
А я ответил:
– Нет, я гуляю.
Я отошел от него немного, и вдруг он мне закричал:
– Мальчик, ну-ка иди сюда!
Я подходить не стал.
– Родители у тебя дома? – спросил он издалека.
– Дома.
– А почему ты гуляешь в такую погоду? Кто тебя выпустил?
– Я домой иду, – сказал я и быстрей спрятался за кусты.
И вдруг на мокрой скамейке у голого сырого дерева я увидел Федора Матвеевича.
Я сразу понял, что это он, хоть он и сидел ко мне спиной, сгорбившись на той скамейке.
Я к нему подошел и сел рядом.
Он молчал, и я молчал тоже.
Потом он спросил:
– Замерз?
– Нет, – сказал я, хотя и замерз.
А он вздохнул.
– Ты не обижайся на маму. Видишь, она устает сейчас на работе, поэтому и раздражается. Это она все от усталости наговорила. Ведь верно?
– Верно, – сказал я.
– Ну, пойдем домой, успокоим ее.
– Она вас тоже ищет, только в другой половине, – сказал я.
Он положил руку мне на плечо, и мы так и шли вдвоем в темноте среди голых кустов и деревьев.
У дома стояла мама.
– Наконец! – сказала она. – А я так переволновалась!
Мы поднялись все вместе на крыльцо.
– Ты, Коля, иди домой, – сказал вдруг Федор Матвеевич, – погрейся. А мы еще немного походим. Я такую слякоть люблю, если ноги сухие.
– Я тоже люблю, – сказала мама.
Дома я почитал немного разные истории из «Морской энциклопедии». Мне ее дал Гриша Алексеенко, а ему – подарил брат на день рождения. Там были рассказы и про рыб и про людей и разные смешные морские случаи. И даже флаги всех флотов мира там были нарисованы.
Как раз когда я стал расстилать себе на диване постель, пришли Федор Матвеевич и мама. Они тихо прошли на кухню и стали там пить чай.
***
Седьмого марта папа заехал за мной вечером с букетом больших белых цветов.
Он открыл дверь своим ключом, вошел в прихожую и вдруг растерялся, потому что получилось, будто он вошел без разрешения в чужую квартиру.
Федор Матвеевич заулыбался, пожал ему руку и стал предлагать:
– Раздевайтесь, проходите, пожалуйста, посмотрите наших птиц. У меня их тут только две, да у Коли – чижик, но все-таки интересно.
Папа стоял в пальто у стены и смущенно оглядывался.
– Спасибо, – отвечал он, – я постою здесь. Пусть только Коля быстрей одевается.
– Все-таки попейте с нами чаю, у нас сегодня вкусные конфеты, – звал Федор Матвеевич.
Но папа так и не разделся.
А я быстрее надевал костюм и галстук.
– Как идут дела с вашим новым проектом? – спросил Федор Матвеевич.
– Спасибо, – отвечал папа, – как всегда, то быстро, то тянутся. Татьяна Филипповна очень мне помогает, без нее я бы давно запутался. Тот проект, который представили к премии, я взял назад, хочу кое-что освежить, переделать.
Я уже оделся и выбежал в прихожую.
– Платок возьми, – прошептал мне Федор Матвеевич. Хорошо, что он напомнил, потому что у меня опять начался насморк.
Платок я сунул в пиджак, надел пальто и шапку.
– Вырос он как за год, – сказал Федор Матвеевич. – Я в прошлом году увидел его в электричке – совсем был ребенком. А теперь уже – отрок, подросток.
– Да, вырос он сильно, – подтвердил папа. – Жаль, не застал Машу, – сказал он, – передайте ей мои поздравления с завтрашним праздником.
Он повернулся к двери, увидел в своей руке букет цветов и вдруг сказал удивленно:
– А цветы? Чуть не забыл о цветах. Этот букет – для нее, а я чуть не увез обратно!
– Спасибо. – И Федор Матвеевич улыбнулся. – Маша любит именно каллы.
– Да? – Папа снова удивился. – Ну, естественно, у нее должны быть какие-то любимые цветы, как же я об этом не подумал раньше. Вы говорите, я угадал?
– Попали в точку, – подтвердил Федор Матвеевич.
– Ну что же, всего вам доброго. – И папа снова пожал руку Федору Матвеевичу.
– А вам – хорошего дня рождения.
ЭПИЛОГ
Утром я открыл глаза и вдруг увидел, что надо мной висит электрический фонарик. Тот самый фонарик, о котором я давно мечтал, только боялся просить. Он был привязан за нитку к стене и висел прямо над моей головой.
Я сразу понял, что это подарок от Федора Матвеевича, только удивился, потому что сегодня был обыкновенный день – не рождение и не праздник, даже не воскресенье.
Я отвязал фонарик, быстро оделся и вышел в прихожую.
Федор Матвеевич в это время ставил цветы в вазу на столе. Он оглянулся на меня и поднес к губам палец, чтобы я молчал. На столе рядом с вазой стоял еще красивый торт. А вчера вечером я не видел ни торта, ни цветов, и где их Федор Матвеевич прятал, – я даже не знаю.
Я еще вспоминал, какой же сегодня такой необыкновенный день, когда из кухни вышла мама.
– Цветы! – удивилась она. – Разве у нас сегодня праздник? И торт откуда-то появился.
– Чудаки, конечно праздник, – сказал Федор Матвеевич, улыбаясь. – Ровно год назад я вас встретил в электричке.
И он пошел из комнаты нам навстречу с букетом цветов.
Воскобойников Валерий Михайлович
Утренние прогулки
Для младшего возраста
Ответственный редактор Н. Л. Страшкова.
Художественный редактор Б. Г. Смирнов.
Технический редактор Т. Д. Раткевич.
Корректоры К. Д. Немковская и В. Г. Шишкина.
Сдано в набор 13/ V 1976 г. Подписано к печати 9/ IX 1976 г. Формат 70x100 1/16. Бумага офсетная № 2. Печ. л. 10. Усл. печ. л. 13. Уч.-изд. л. 9,77. Тираж 100 000 экз. Заказ № 222. Цена 48 коп. Ленинградское отделение ордена Трудового Красного Знамени издательства „Детская литература". Ленинград, 192187, наб. Кутузова, 6. фабрика „Детская книга" № 2 Росглавполиграфпрома Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
Ленинград, 193036, 2-я Советская, 7.
Воскобойников В. М.
В– 76 Утренние прогулки. Повесть. Рис. Л. Селизарова. Л., Дет. лит., 1976.
158 с. с ил.
Повесть о мальчике, который нашел настоящего друга. Этим другом стал его отчим, рабочий Металлического завода, сумевший понять переживания ребенка.
This file was created
with BookDesigner program
10.05.2009
