Текст книги "Золотая моль"

Автор книги: Валерий Фатеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Золотая моль
Валерий Фатеев

Моль бывает шубная, платяная, сырная, хлебная, овощная, но страшнее всего моль золотая, ибо она пожирает душу.

Мне 56 лет и главное, что было, есть и будет в моей жизни – это Север, его люди, моя семья и мои книги, в которых я об этом всем рассказываю

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Памяти брата моего старателя Михаила посвящается

Убийство магаданского губернатора Валентина Ивановича Цветкова в октябре 2002 года прямо в центре столицы, у правительственных стен, среди белого дня потрясло всю страну. Миллионы людей, даже и не слышавших до этого о Цветкове, задавали себе мучительный и простой вопрос: если жизнь чиновника такого ранга беззащитна, то что стоит наша? Чего стоят наше государство, все его законы, Конституция и права человека, когда самое главное право – право на жизнь – может быть в любой момент отнято по чьей-то злой воле?

Эта книга не о трагедии Цветкова, хотя он и напоминает, возможно, одного из ее героев. Но она о том, какая ситуация складывалась в области к кровавому октябрю… она о людях, о золоте, об обстоятельствах, в которых эти люди жили и работали, любили и умирали. Не зря «золотая версия» принята следователями одной из основных в убийстве губернатора.

И со всей категоричностью заявляю, что рудника с таким названием и героев с такими именами в природе не существует. Они – плод воображения автора, его вымысел, в крайнем случае – домысел. Поэтому за случайное совпадение обстоятельств места, времени и действия автор ответственности не несет никакой. Не отвечает автор и за угадываемость отдельных персонажей: люди, траченные «золотой молью», чаще всего выглядят одинаково… одиозно.

Автор

Глава I

Сатана там правит бал, люди гибнут за металл…

Гуно. «Фауст»

И необычные дни начинаются как обычно.

Природе нет дела до суеты человека. И в день его смерти солнце встает так же, как и в день его рождения. И так же текут облака в бездонной голубой выси, и прохладный ветерок приятно освежает разгоряченное лицо.

– Все, шабашим! – торжественно объявил Коляня, но еще минута прошла, пока до всех дошла эта простая мысль: – конец!

Каторжному труду– конец! Голодовке, комарью, грязи и всему их таежному быту – конец! Еще чуть-чуть усилий, и впереди город, с которым каждый связывал свои мечты, и мечты реальные. Вот они, ключи к городу, – весомые полиэтиленовые бутылки из-под «Тальской» минералки.

Весомые – не то слово! Их троица сработала как маленькая старательская артель: почти семнадцать килограммов не считая десятка самородков-«клопов».

Ну конечно Коляне при дележе как главному перепало больше, да ведь спасибо ему: и сами разбогатели. Пять тысяч граммов на душу, даже если по триста рубликов за грамм…

У Виктора аж голова закружилась. В самых дерзких мечтах никогда он не представлял, что станет обладателем такой суммы. Джип, квартира… не, сначала он полетит на материк, в родной Липецк. Там все, и братья, да и мать поди уже не верят, что когда-то он выбьется в люди. В люди, по-ихнему, – работа, образование, семья, ну, и так далее со всеми причиндалами. Предел мечты – «Жигуль», на который ломят всю жизнь. Точнее, ломили, сейчас поди едва концы с концами сводят, особенно старшой, гордость семьи, кандидат наук… Мать писала, что из пенсии внукам помогает во как! А он, блудный младший сын, заявится как снег на голову, как гром! Подарки, ящик шампанского…

– Ирка, – шутливо обратился он к третьей их напарнице – сероглазой, среднего росточка девушке. – Ты теперь, поди, только за принца замуж выскочишь, а?

– За царя Соломона, – лениво отозвалась Ирка. Облокотившись на рюкзак, она смотрела на волну сопок, начинавшихся сразу за долиной Огонера. Интересно, что там, за ними? И есть ли там люди? Коляня говорит, что здесь от трассы два шага шагни – и края обетованные. И впрямь, они здесь три месяца отпахали – и ни одной души, вообще ничего от цивилизации. Только один раз в день самолет пролетал – высоко, всего серебряная блесточка заметна да белая полоса.

А ведь как она не хотела идти в тайгу. И не верила, что что-то из всего этого получится. И боялась – двое парней. А потом подумала – а чего бояться? Коляню она хорошо знала, перед этим встречались то у него в общаге, то у подруги. А Виктор ей сразу понравился, при первой встрече. Лицо хорошее, глянешь – и верить хочется. И она сразу поняла, что спать будет с обоими, по очереди, или как там получится… Не поварихой же ее в самом деле берут, лапшу на уши она и сама вешать умеет.

Что делать с деньгами, она и сама толком не знала. Да и где они – деньги… Коляня говорит, что золото ингушам надо отдать, они дороже чем другие перекупщики платят. А там видно будет.

– Все, народ, – > заторопил Коляня, – поднимаемся. Нам только к Огонеру до вечера шагать. А там до трассы почти сутки…

Главная проблема, конечно, Огонер. Дождей, правда, давно не было, на переправляться все равно по грудь в воде придется. А водичка сейчас… бррр.

Он еще раз оглядел бросаемый бивак. Все они прибрали, прикопали. Следы кострища завалили дерном, никто не подумает, что здесь были и работали люди. А вход в старую штольню вообще найти невозможно. У него план на руках был, и то двое суток на животе все исползали, думали, совсем не в тот район попали. А ведь он эти места знал, было дело, не раз на эту шахту приисковое начальство возил. Дорогу хорошо запомнил. И разговоры: перспективная, самородки прямо в стене. Большие планы с ней связывали. А успели только разведочную штольню пробить. Перестройка. Точнее, революция. Или наоборот – контрреволюция, как его папаня говорит. Во, а люди головы ломают – реформы, хренормы. Самая что ни на есть настоящая контрреволюция.

Царь Борис воссел на троне. Пусть сам потом и отрекся, но воссел же. И частную собственность объявили. И у народа все подчистую отняли! А что еще не отняли, отнимут! Побаловались, и будя!

Он это сразу и без папани понял, не дурак. И когда начальство его все поспешно кинулось приватизировать-прихватизи-ровать, и ваучеры эти – народу глотку заткнуть, как же, по две «Волги» на каждого… Вместо «Волги» последние несчастные вклады и то захапали… Государство, а какое, простите, государство? Союза нет, мы за его долги не отвечаем, мы новое государство. Для новых русских… Березовских, ну там Гусинских… А все Ивановы пусть идут на рынок. На любой – китайский, вещевой, продовольственный, в крайнем случае на рынок труда, самый дешевый. Глядишь, за что-нибудь и продадут свои рабочие навыки и руки.

Николаю Аржанову уже к тридцати. Серые вдумчивые глаза, прямой, но слегка, самую малость, длинноватый нос. Вымахал почти под два метра, но если не стоять рядом, высокий рост его не замечался. Был он широкоплеч и мускулист. Держал себя в форме. Не курил, выпивал в меру и особенного удовольствия от этого не испытывал. Закончив среднюю школу с блеском – одного балла до золотой медали не хватило – учиться дальше не захотел. Не знал – чему. Вот спорт, охота, рыбалка – это понятно. Непонятно пять лет протирать штаны и потом убедиться, что ошибся в выборе. Но много читал и в сочетании с хорошей памятью производил впечатление.

Не только на окружающих, но и на себя тоже. Считал, что ему светит что-то такое, необычное для других.

Новый порядок Коляню не принял. Не было больших денег – откуда? Всю жизнь: получил – потратил. Получил – потратил. Что надо – взял в кредит. А стартового капитала не было, нет. Но и связей криминальных, слава Богу, тоже. Это он теперь говорит «слава Богу», когда почти все его знакомые, круто начавшие перестройку, либо за решеткой, либо в мире ином.

Коляня и торговал, и таксовал, и челночил, а денег все равно не было. То чиновники, то свои же, то сам виноват. В моря ходил, на скорой трубил. А когда совсем приперло, решил вольным приносом заняться. И про штольню эту вспомнил. Одного боялся: кто-нибудь опередил.

Но так далеко лежала шахта, да еще за Огонером, так мало она просуществовала, что и следов ее в памяти у населения не осталось. Как прииск ликвидировали, народ разбежался, так все и исчезло. А с другой стороны, мало ли их– брошенных шахт, полигонов, забоев. На всех хватит.

Новичкам счастье. И еще – правильно он выбрал компанию. Был соблазн взять спецов, но ему ли – охотнику и уроженцу этих мест – не знать, что в тайге главнее.

Его не смутило, что Виктор прилип к Ирине, даже к лучшему. Девок себе он найдет, да их и искать сейчас не надо – только свистни. И, говоря по-честному, есть у него своя… да как до нее добраться. Ох, далеко развела их с Натахой судьба – аж в Иерусалим увезли ее родичи.

Он улыбнулся, вспомнив, как они познакомились. Тогда Коляня переживал не лучшие времена. После краха по коммерческой части на трассу, в поселок, возвращаться не захотел, а в институт тоже не тянуло, и знакомый врач предложил ему поработать санитаром на скорой. Сутки дежуришь, трое дома. Денег мало, зато впечатлений выше крыши. И люди, мол, у нас в бригаде такие, что не пожалеешь…

Коляня, тогда поулыбался восторженности приятеля, но согласился. Делать все одно было нечего.

… То дежурство началось круто.

– «Астра-30», «Астра-30», на Колымской в подвале семнадцатого дома девушка без сознания. Позвонивший сообщил, что рядом с ней шприц.

– Вас поняли, – Ольга Николаевна, так звали фельдшера, еще раз повторила адрес, и машина скорой сорвалась с места.

Света в подвале нет, фонаря у медиков тоже, и Коляня, подсвечивая себе зажигалкой, первым осторожно спустился по захламленным ступенькам.

Огонек выхватил лежащее на левом боку тело. Прямо под головой у девушки квадратная дыра, в которой чудилось какое-то движение. Кошки? Или это крысы почувствовали поживу?

Профессиональным движением врач повернул голову девушки, нашел слабый пульс.

Жива!

С носилками было не протиснуться. Коляня осторожно поднял девушку на руки и понес к свету. Идти ему было совсем не трудно. Взрослая девушка весила не больше, чем семилетний ребенок. Наркоманы, как правило, не едят.

В салоне скорой она пришла в себя.

– Как тебя зовут?

– Наташа. – Голос, как у дитя, совсем не слышен.

– А фамилия?

– Синявская.

– Живешь где?

– Нигде. Жила здесь… шестидесятая квартира.

– Лет тебе сколько?

– Тридцать.

– Да не может быть!

– Двадцать два.

– Это уже ближе к истине.

В приоткрытую, чтобы был приток свежего воздуха, дверь машины заглядывали мальчишки. Верховодил ими рослый парень с большим шрамом на шее.

– Вам здесь что, спектакль? – прикрикнул на них Коляня.

– Она здесь жила, с родителями, – пояснил парень. – А потом предки уехали, и она квартиру либо продала, либо сдала, а сама бичует. Наркоманка.

В его голосе не было ни сожаления, ни презрения. Ни вообще какого-то чувства. Просто факт.

Наркоманка.

Наташа закатала рукава…

– А руки-то показываешь с какой целью? Что ты такая хорошая и что у тебя следов от уколов нет? Не надо отмалчиваться, говори. Что пила?

– Тазепам.

– Сколько?

– Упаковку.

– А еще? Не могло тебя так с тазепама развезти.

Выяснилось, что кроме тазепама пробовала она и всякую другую дрянь, да вдобавок все запивала водкой.

– Родители где?

– Уехали… в Израиль.

– А тебя что же оставили?

– Не оставили, я должна была лететь в Москву, – и тут Наташа горько-горько, как будто только осознав, что с ней происходит, заплакала.

Ее отвезли в больницу.

– Что с ней дальше? – спросил тогда Коляня.

– Промоют желудок, окажут необходимую помощь, и до утра она полежит в терапии.

А потом она вновь выйдет на улицы города… куда?

Дня через два, после дежурства, Коляня пришел в больницу. Он сам не понимал – жалость или просто любопытство привело его.

В застиранном казенном халатике, умытая Наташа показалась ему совсем девчонкой.

– Ты кто? – не узнала она его.

– Человек… – растерянно ответил Коляня.

Так вот и познакомились. Наташу из больницы направили в наркодиспансер, Коляня приходил и туда. Он и сам не заметил, как его сочувствие переросло в нечто большее. Неглупая красивая девушка, как она влипла в эту болезнь? И главное, можно ли ее спасти?

– Значит, так, – просветила его Ольга Николаевна. – С героином или кокаином в Магадане пока не густо, и наша молодежь в основном нажимает на транквилизаторы. В сочетании с алкоголем. Но все это поставлено на широкую ногу. Если есть деньги – возьмешь все что угодно, вплоть до эфедрина или тарена. Самое безобидное – это когда по всем нашим школам и особенно по дискотекам травку курят. Но с нее-то все и начинается.

– А тарен – это еще что такое?

– Антидоты. В основном на вооружении наших войск, как противоядие от отравляющих веществ.

– Какой же диагноз вы записали… Синявской?

– Политоксикомания. Жалко, совсем еще молодая и довольно симпатичная девчонка.

– А что вы о ней так, будто все кончено.

– Как правило, сгорают они быстро. Особенно в таких обстоятельствах – брошенная. А болезнь у нее не запущенная, глюки еще не ловит. Был бы рядом с ней человек, родная душа, все еще можно поправить.

Родная душа… Коляня понимал, что это такое.

Когда Наташу выписали, он встретил ее у наркологии. День стоял жаркий, по Речной с шумом и грохотом шли большегрузные автомобили, поднимая облака пыли, и девушка не сразу заметила его.

– Ой, опять ты, – удивилась она. – Это за что ж мне бедной такие почести. Небось и карета подана?

– Подана, – показал Коляня на красный старенький «Москвич», приткнувшийся к обочине. – Не карета, но довезет.

– И куда мы руль повернем, не в ресторан ли?

– Не в ресторан, это успеется. К тебе домой.

– Какой, к черту, дом, ты что меня разыгрываешь?

– Да не разыгрываю, комнату я снял тебе… недорого, ну, в общем, поехали, там разберемся.

Комнату Коляне сдала Ангелина, старая подруга его матери. Жила она одиноко как перст, в двухкомнатной «хрущевке», по нынешним ценам оплата за квартиру в одиночку была для нее обременительной.

– Дай чай веселей вдвоем-то, а то сдохнешь, воды никто не подаст… Девка-то как, бедовая, поди. С иными ты и не знаешься..

Поглядывая на Наташу, Коляня думал, что если в ней и есть что от этого слова, то только беда. Беда с человеком. Ишь, нахохленная какая, кулачки сжала, вся как пружинка. Нечаянно тронь – взлетит и не найдешь.

Он боялся, как ее встретит бабка, но глаз у Ангелины вострый, все поняла, и слов не потребовалось. Подхватила Наташу, пошушукалась с ней, в ванну отправила и уже потом, когда чай пили, условия обговорила.

– В общем так, Наташенька… За комнату я с тебя много не возьму, – (назвала какую-то символическую цифру). – Но пойдешь в помощницы ко мне – я в собесе патронажной сестрой работаю, а че, скучно на пенсии. Давно просила в подручные кого-то, вот ты и подвернулась. Зарплата, правда, махонькая, но на первых порах и это мед. Учиться захочешь – учись.

С бытом устроилось легко, а вот их отношения…

– Ты меня как бездомную кошку подобрал, – жаловалась Наташа, – а я так не хочу. Либо все – либо ничего. И я боюсь, что меня опять потянет.

– Ну что ты, – как ребенка гладил ее по голове Коляня. Удивительно: говорит, что родители наполовину евреи, а волосы у самой светлые…

– Не захочешь – не потянет. И потом, ты же к врачам ходишь, сама знаешь, что если продержишься с год і– никаких последствий.

– Врачи… врачи, что они о душе знают! Да мне эта дрянь не нужна, но так было тошно, такие все сволочи оказались.

– Забудь.

Она ему тогда все рассказала. Конечно, любовь. Конечно, самый красивый и добрый. Станислав.

Любовь длилась до тех пор, пока она не продала квартиру, пока не кончились деньги и вдобавок она «залетела».

И отрезало как ножом. Сначала Наташа не поняла – может, командировки… Он говорил, что в налоговой полиции работает, с разъездами связано. И только когда увидела его с другой, прозрела.

Сделала аборт, из больницы на второй день выгнали. Жить негде, денег нет. Пошла к друзьям – обедом накормили, но с таким видом, что едва не вырвало.

И к наркотикам… забыться, уколоться, упасть на дно колодца потянуло. Временное, но облегчение. А ведь и к этому ее приучил Станислав. Попробуй, все предлагал, такой кайф, земли не почуешь. И вправду, в первый раз, как она сама определила, полный отпад. Блаженство выше крыши. Полеты наяву, краски жар-птицы.

Боже, какой болью пришлось за эти полеты потом платить. И самое страшное, что ум понимал, кричал – не надо! Это муки и смерть! А тело требовало – дай, дай! Наркотики доставал Станислав, и в его власти было осчастливить ее либо мучить. Только потом стал требовать деньги, все больше. Так и заначка на дорогу, и деньги за квартиру… все уплыло.

– Во сволочь, – удивлялся Коляня. – Неужто такие бывают?

– Бывают.

Как-то раз в новом сквере навстречу им попалась компашка – трое парней и две девушки. Судя по развязности, матерщине и гоготу, все явно навеселе или обкуренные. Один из них неожиданно заступил дорогу Наташе.

– Натали! – завопил он. – Какой сюрприз! Вали с нами, покайфуем!

Девушка страшно побледнела, и Коляня вмешался:

– Идешь и иди. Дошло?

Парень было руками замахал, но Коляня легонечко толкнул его – больше не потребовалось – и тот прямо на клумбу повалился. А Коляня Наташу за локоть и потянул прочь.

– Обожди, сука! – орал упавший. – Еще столкнемся!

– Это и есть… тот?

Она только кивнула, говорить от потрясения не могла.

Коляня и не предполагал, что до такой степени она его боялась. Что в страхе перед Станиславом, перед возвращением того кошмара Наташа и уедет так внезапно… Тем же летом, когда Коляня, планируя свадьбу, взял в скорой отпуск и пошел матросом на краболов. Камчатский краб продавался японцам прямо в море за звонкую валюту, и попасть в экипаж было не легче, чем выиграть по лотерее.

Заработать он заработал, но Наташу потерял.

– Улетела касатка твоя, – печально сказала Ангелина. – Отец за ней приехал и увез в страну чужую, а говорит – обетованную. Ох и плакала она, горемычная.

И продолжила:

– А куда ей деться – суженый в море, а тут какой-то хмырь повадился, видно, старый знакомый. Она от него и пряталась, да ведь сиднем в квартире день-деньской не просидишь. Так что, может, и к лучшему, что уехала. Письмо вот оставила…

«Милый Коля. Наверное, не судьба нам быть вместе. Я тебя люблю, сам знаешь, закрою глаза – и руки твои, и губы, и голос твой дорогой – все как наяву. Но если я хоть на день еще останусь здесь – я пропала. Я не от тебя бегу, от беды. Я тебя недостойна… ты встретишь чистую хорошую девушку, и она будет тебя крепко-крепко любить, тебя нельзя не любить. А я… я каждую минуту буду вспоминать наши встречи и молиться за тебя. Прощай, родной мой, милый…

Адрес не оставляю… я сама разыщу тебя, если станет совсем невмоготу…»

Ошарашенный, он тупо перечитывал письмо. За что?

Русская дурная привычка заливать горе вином гнала его из одного кабака в другой. Деньги? А зачем, ради кого? Здоровье – а кому он нужен, если ему никто не нужен.

Ах, Наташа, Натаха, вольная птаха…

Однажды вечером в пьяном угарном дыму в «Боинге» подсел к нему за стол шустрый паренек.

– Дядя, там тебя на улице ждут.

Он бесстрашно вышел в темень улицы и увидел Станислава.

– Ну вот и встретились, – процедил тот. С дружками за спиной ему было весело и нестрашно.

Страшно ему стало через минуту, когда как шелудивых псов раскидав его подельников, Коляня выбил у него нож и мертвой хваткой зажал шею.

– Убью за Наташу, сука!

И убил бы, если бы не милицейский патруль. Милиция всегда дежурила здесь – драки происходили постоянно – и успела вмешаться, отбив у разъяренного Коляни полузадушенного Станислава.

Свидетелей драки, конечно, не оказалось, и быть у Коляни большим проблемам, но дежурный по отделению, видно, хорошо знал это хулиганье и ранним утром отпустил его, сказав:

– Тебе бы лучше пока не светиться в городе, ведь эта сволочь мстительна, как… всякая сволочь.

– Я их не боюсь, – просто сказал Коляня, и старлей поверил, уважительно оглядев парня.

– А может, к нам, а?

Но к тому времени Коляня уже освоился на скорой. Приятель не соврал: скучать ему было некогда. И самое интересное, ему было в самом деле приятно ощущать свое участие в спасении людей, их благодарность. Он начинал понимать, почему эти врачи – опытные кардиологи, травматологи, педиатры – несмотря на мизерную зарплату, множество проблем и просто-напросто опасность ночной работы в криминальном городе не уходят из скорой.

Они ему нравились, да и его вроде приняли за своего.

Особенно после одного случая.

…Вызов прозвучал в пятом часу утра – самое поганое время, спать хочется до ломоты в челюстях. Пока ехали до Марчека-на, Коляня прикемарил малость и потому отстал от бригады. Пожалев его молодой сон, врач с фельдшером одни поднялись к нужной квартире.

Дверь открыл пьяный и оттого, наверное, возбужденный сверх меры молодой мужчина.

– Там. Отцу плохо… – показал рукой в комнату.

Его отцу было не просто плохо – он уже умер, и умер как минимум с час назад. Опустив холодную руку, врач с укоризной посмотрел на хозяина и замер – на него уставились ружейные стволы…

– Не спасете батяню – застрелю! Делайте что-нибудь, гады!

– Вера, готовь кордиамин, ну еще там пару шприцев, – приказал врач.

Они работали как обычно… если обычным можно назвать попытку оживить труп под прицелом. Долго это продолжаться не могло, и, как отреагирует сын, когда узнает правду, приходилось только гадать.

Вера первой услышала шаги на лестнице – это поднимался к ним Коляня – и крикнула хозяину:

– Быстро – воды!

Не выпуская ружья, тот метнулся в кухню, и в этот момент на пороге появился Коляня. Фельдшер прижала палец к губам и указала на кухню.

Как они смогли понять друг друга, остается загадкой, но Коляня в обстановку, как потом выражались на скорой, въехал сразу, и когда хозяин показался из кухни – в одной руке кружка с водой, в другой ружье – бросился на него.

И в горячке слегка помял, тут уж не до тонкостей, так что пришлось им самим и везти пострадавшего в травматологию.

… Выпив после дежурства по мензурке спирта, бригада обычно не торопилась расходиться. Обсуждали события ночи, самые острые вызовы и, конечно, проблемы…

– Положено нам, – горячился старший врач Борис Дмитриевич, – по городу двенадцать автомобилей. Положено! А выходят на смену только восемь, а сегодня вообще семь. И получается, что одна бригада остается безлошадной, и чтобы загрузить ее работой, приходится бригады менять. А это приводит к неразберихе, нервотрепке. Посуди сам: сегодня работают: первая бригада – противошоковая, вторая – кардиологическая, третья – психиатрическая, четвертая – педиатрическая. И фельдшерские выездные бригады. И поди угадай, кому через минуту выезжать надо. Старший на скорой двадцать семь лет. Прошел все посты и должности этой нелегкой службы, только что главврачом не был. За эти годы изменилось все – аппаратура, автомобили, лекарства и, самое главное, контингент. В худшую сторону, понятно. Уровень жизни снизился, и появилось больше хроников. Нет у населения денег на лекарства – вызывают скорую. Хоть укол сделают. Но ведь уколом болезнь не вылечишь. Страшно подскочила наркомания, токсикомания, растет число вызовов, связанных с различными психозами. После кампании трезвости число алкоголиков резко пошло на убыль, зато больше стало отравлений различными суррогатами. Но вот ударились в другую крайность – пьяный беспредел, когда в каждом киоске на каждом углу в любое время дня и ночи спиртное – пей не хочу. И мгновенный рост алкоголиков, смертей от запоев и просто случайных отравлений.

Если Борис Дмитриевич сел на своего конька, то это надолго. Оратор он прирожденный, а выпив рюмку-две, вообще Цицерон.

– А главная наша проблема сегодня, – огурец на вилке старшего врача взлетает вверх как дирижерская палочка, – растет из-за этого число дебилов, причем скрытых. Их уже гак много, что они лезут во власть, в милицию, в газеты, в разные общественные организации… потому что с виду они нормальны, а приглядись – пунктик какой. Либо клептомания– воруют, заразы, – глянь, нынешняя администрация всю Колыму уже растащила и все ей мало, – либо маньяки. Случай в Пригородном помните?

– Ну ты к столу вспомнил, – недовольно ворчит кто-то, мо рассказчик безжалостно продолжает:

– Вызов поступил в два ночи… Женщине плохо. Голос вроде трезвый, ну, поехали. Поднялись в квартиру – встретил мужчина, нормально одетый, даже галстук модный повязан.

– Где больная? – спрашиваем.

– В спальне.

Лежит женщина, без сознания. Я как одеяло откинул – кровищи…

– Что с ней? – кричу. А этот джентльмен в галстуке, маму его, так спокойно:

– Я ее наказал… бутылку шампанского – туда ей вбил!

Мы так и остолбенели. Сестра милицию вызывает, я больную пытаюсь хоть в чувство привести, а убийца сидит и хоть бы что ему… ну там волновался бы, нервничал или грозил. Я на него поглядываю, и мне страшно, поверишь. Ведь молодой, чуть больше двадцати, а вдруг их таких много, а? Потом выяснилось: обкуренный в дым.

– А… ты с тех пор галстуки не носишь, Дмитрия? – спросил кто-то.

– Ну. Как начну повязывать, сразу вспоминаю, тоже, наверное, пунктик.

– А звали его как? – почему-то поинтересовался Коляня.

– Вроде бы Слава… точно, Станислав.

– Он! Больше некому, – почему-то решил тогда Коляня.

– А за золото повесила… собственная жена. Вообще, кто с этим златом повязался – считай, крест. В лучшем случае, сопьется. В худшем – убьют, зарежут, да еще вместе с семьей, как в Теньке.

– А мальчишку с Марчекана помнишь?

– Это того, что камнем сверстника убил? А потом вместе с друзьями спрятал труп и еще пугал их: мол, вы подельники, поэтому молчите. Да еще поклясться на крови заставил.

– Насмотрелись видиков. А ведь ему всего-то девять лет. Кто же их и как будет воспитывать… точнее, перевоспитывать. У них же сейчас с пеленок другое: насилие, деньги, секс, наркотики, золото.

– Лучшее средство от перхоти – гильотина, – произносит кто-то.

– Кому гильотина? – вздыхает старший и аккуратно выпивает свою дозу. – Внукам нашим, детям?.. Мне кажется, мы еще не воспринимаем всерьез наркоманию. Меры половинчатые, системы нет. Как всегда, на это не хватает денег. Все эти телефоны доверия, Центры по профилактике, эпизодические лекции наркологов… никакого толка. Забудься – и ты в раю. А когда оказался в аду, то сил повернуть назад уже не осталось.

…Где они сейчас, друзья-товарищи, благородное нищее медицинское братство?..

Да, если бы тогда не скоропалительный, похожий на бегство отъезд Наташи, все было бы по-другому.

И может, еще будет по-другому. Может, сейчас повезет.

Но больших надежд на деньги он не возлагал. Не та ситуация. Да и не столько их много, как кажется… Для провинциального Липецка, о котором все уши прожужжал за лето Виктор, их, может, и достаточно. Для мира – нет.

Для его мира.

Он еще чего-то от жизни ждал.

– Спасибо тебе, штоленка, – Коляня серьезно поклонился в сторону замаскированного лаза. – Приютила нас, поделилась.

– Мы еще сюда вернемся? – спросила Ирина.

– В зависимости от обстоятельств. И вообще, не загадывай на дорогу.

Он легко вскинул рюкзак, поправил ружье и первым шагнул на тропу. За ним Ирина, замыкал Виктор.

Сентябрьский ледок похрустывал под ногами.

Золотая осень на золотой Колыме – явление необычайное.

Яркая зелень стланика резко граничит с лимонной нежной желтизной лиственниц. Они уже готовы к зиме, к снегам и морозам и покорно сбрасывают хвою, как будто ко сну раздеваются.

Листва тополей и чозений по ручьям еще пылает языками огня, но и они до первого ветра.

А выше стланика и лиственниц – седой ковер ягеля и могучие горы, словно навсегда застывшие великаны. У самых высоких и имена великанские: Геркулес, Колдун, Абориген…

На вершинах уже ослепительно сверкает снег, и над всем этим небо настолько прозрачное, что глядишь в него как в бездонный чистый родник и кажется: тайна там, в его глубине.

Не могут быть такая чистота и величие понапрасну.

Но тщетно силится взор – не дано.

И все равно, «не насытится око видением».

…Коляня сразу взял хороший темп. До темноты он хотел дойти до берега Огонера. На косе стланик – достаточно и для костра, и на случай, если придется строить плот. Да и ночевать приятней у воды. А там, глядишь, пару харюзков выдернешь – все разнообразие в их скудном рационе.

Но эти легкие мысли перебила другая, мучился которой он уже не первый день, и, говоря честно, приемлемого ответа не находил.

Как сбыть шлих?

«Клопы» – ладно, растолкать их труда не составит, сейчас даже сувенирные магазины самородки продают и покупают, но шлих возьмет не каждый. Далеко не каждый.

Первая опасность – тебя облапошат. Золото возьмут, а деньги тю-тю. Это в лучшем случае. В худшем и тебя… тю-тю.

Вторая – наткнешься на «подставу». Кто же не знает, что кагэбэшники целую сеть своих агентов под видом покупателей раскинули по области. И она далеко не порвана, нет. И главное, никогда не узнаешь, кто же тебя продал – продавец, перевозчик, компаньон или просто случайность?

Ты сгорел, а сеть работает. Она, наверное, куда важнее твоих несчастных граммов.

Раньше, еще когда Дальстроя и вообще Советской власти на Колыме не было, все, кто золото мыл, назывались просто – старатели. Потом появились «вольноприносители» – старатели-одиночки, на свой страх и риск законно искавшие фарт. Их стали называть вольноприносителями.

Вольноприносители сдавали металл в кассы, и никто не спрашивал, откуда оно у них.

Когда приносительство запретили, эти бедолаги превратились в «хищников». Хотя, казалось бы, что преступного в том, что на старом отвале или лесном ручье человек трудом тяжким намоет граммы нужного государству золота и сдаст его тому же государству за мизерную, в общем-то, плату.

Почему-то решили, что «хищника» дешевле посадить, чем заплатить ему.

Государство, а точнее те, кто себя им мнил, упрямо не хотело делиться со своими детьми, плодя таким образом все новых и новых преступников.

Получив от ворот поворот, «хищник» искал покупателя и прямиком попадал в «Ингушзолото», так на Колыме называют скупщиков – представителей этого кавказского народа.

Странный для русского взгляда народ. Сами себя они называют галгаи. Вместе с малыми и старыми всего тысяч сто сорок, меньше чем жителей в Магадане. Но впечатление такое, будто все они на Колыме и все скупают золото.

В советские времена с ними боролись. В Магадан не пускали, на работу не принимали, и все равно металл уходил. При нынешнем бардаке тем более: в каждом поселке ждут начала промывочного сезона целые бригады ингушей. И в клиентах у них не только «хищники». Чуть неполадки в старательской артели, аванс или расчет не вовремя выдали, на трудодень мало начислили – глядишь, вместо ЗПК потекло золото в Ингушетию, а уж оттуда горными тропами дальше – в Турцию, Иран… колымское золото везде в цене.