Текст книги "Бесконечный матч"

Автор книги: Валерий Лобановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Виктор Чанов принадлежит к категории вратарей, которым необходимо ежедневно, на каждой тренировке чувствовать дыхание серьезного конкурента, способного в любой момент встать в ворота и оставаться в них на длительное время. Сам он – из таких, из конкурентов. В 1985 году он получил тяжелую травму, долго лечился и, как только встал на ноги, принялся догонять Михайлова, на приличном уровне завершившего сезон. Чанов добился своего. В ворота мы поставили его и многим ему обязаны, победив в Кубке кубков и в чемпионате, – золотая медаль, кстати, была первой в его жизни.

Самоуспокоение полевого игрока менее заметно – его подстрахуют и отработают за него трудолюбивые партнеры. Самоуспокоение вратаря заставляет его все чаще и чаще заглядывать за собственную спину.

Диапазон болелыцицких эмоций огромен. После поражения от Бельгии в Мексике нас упрекали в том, что мы не рискнули и не поставили в ворота Чанова. Те же люди после «Порто» требовали изгнания Чанова из футбола.

Все это – из области необузданных страстей.

Виктор Чанов весьма способный голкипер, и можно привести массу примеров его иногда даже изумительной игры, вдохновенной и безошибочной. Он подвластен общему настроению и состоянию команды, и когда она в порядке, он способен творить чудеса. Чанов скисает и сникает при общекомандных неудачах, что не прибавляет боеспособности остальным.

Он не достиг еще такого положения, когда говорят: «Да у них же в воротах сам!…», как говорили, к примеру, о Яшине. Как известно, ошибался и Яшин, но ниже определенного уровня никогда не опускался. В 1987 году Чанов оказался ниже той планки, которая была им же установлена в футболе.

Чанов – фамилия вратарская, «в голу» стояли его отец и старший брат. Возраст нашего Чанова – родился он в 1959 году – позволяет ему не один еще год выходить на поле под первым номером, и есть основания полагать, что класс его будет этому номеру соответствовать.

Уверенность Михаила Михайлова, напротив, проявляется только тогда, когда он убежден, что никто его не «подсиживает». Я убедился в этом в 1985 году: у Чанова сломана рука, Михайлов – основной и единственный вратарь. Очень много мы провели с ним матчей, и неплохих – в том же Кубке кубков и в чемпионате. Стоило вернуться Чанову, Михайлов смирился со вторыми ролями.

В душе он, безусловно, мечтал выходить в стартовом составе, но, оказалось, ему тяжело настроиться на один-два матча, высочайшее чувство ответственности приходит к нему, когда он знает, что замены пет.

Это всегда проблема, когда в команде два примерно равноценных вратаря. Выставлять их на матчи через раз, как это практикуется иногда в хоккее, не совсем, видимо, разумно для футбола, где оборона должна чувствовать голкипера спиной, привыкнуть к нему и доверять ему. А как привыкнуть, если сегодня один, завтра другой?

Что делать второму? Ждать своей очереди, которая неизвестно когда придет, или уехать в другую команду, где гарантируют регулярные выходы на поле в основном составе, в «Днепр», например, откуда Миша, интеллигентный и невозмутимый парень, пришел к нам и где одним из тренеров работает его тесть – бывший вратарь днепропетровской команды Леонид Колтун?

Но команде нужен хороший второй.

Я смотрю из окна своей комнаты в Конча-Заспе. На скамейке перед жилым корпусом базы сидит с книжкой в руках Михайлов, углублен и сосредоточен. Время от времени он поднимает голову, смотрит перед собой невидящим взглядом, жует травинку и о чем-то думает, машинально перелистывая страницы. О прочитанном? Вряд ли.

Вполне возможно, я недостаточно внимания уделяю вратарям, мечтая о том времени, когда у нас будет футбольный клуб, в котором с группой вратарей займется профессионал вратарского дела. Наверное, есть еще упущения и в разделе «тактика игры футбольного вратаря», недостаточно обобщен опыт игры ведущих голкиперов мира, должок имеется и у Льва Яшина, написавшего интересную книгу воспоминаний, но нужен и учебник вратарский, ставший бы настольной книгой и юным, и опытным.

Думается, в улучшении игры вратарей кроется немалый резерв усиления команды.

…Говорят, что Лобановский – тренер-диктатор, не прислушивается ни к кому, все делает по-своему, чужого мнения для него не существует.

Оставим в стороне безапелляционность этих суждений – любой из футболистов, особенно нынешнего поколения, я уверен, спокойно их опровергнет, добавив при этом, что футбольной команде – коллективу, функционирующему постоянно, как любая другая организация или предприятие, необходима жесткая рука, нужен лидер, объединяющий вокруг себя единомышленников.

Некоторые репортеры прямо-таки с болезненностью какой-то пытаются противопоставлять друг другу тренеров и игроков, вытягивая в интервью из ребят «сведения» о конфликтах, добиваясь того, чтобы футболист сказал «всю правду» о взаимоотношениях с тренером и призвал бы последнего к «порядку». Ясно, что футбол на виду и желательно преподнести что-нибудь «жареное», чтобы читатель, перебирая фамилии футболиста и тренера, попутно восторгался бы и фамилией журналиста. Но поверьте, без острых ситуаций невозможна деятельность любого коллектива, и мы сами, без постороннего вмешательства, в состоянии разобраться с ними на тренировочной площадке, а не на газетных и журнальных страницах. Наверное, существуют какие-то трения между сотрудниками и главным редактором самой крупной (по тиражу) спортивной газеты мира «Советский спорт», работают в ней люди достаточно известные, однако «Комсомольская правда», к примеру, не спешит поделиться этими трудностями со своими читателями…

Иной, конечно, вопрос, если топ и размер конфликта в команде вышли за пределы контроля обеих сторон. Тогда болельщик в полном праве знать, что же происходит в его любимом клубе, почему команда не только слабо играет, но и никак не может прийти к единству, столь необходимому для достижения успеха.

Тренер не может нравиться всей команде. Это аксиома. И абсурдны утверждения типа: «все игроки любят своего наставника и считают его своим первейшим другом». Недовольные всегда есть. Одни тем, что не поставили в стартовой состав. Другие – нерешенной жилищной проблемой. Третьи – тем, что сосед по комнате на базе постоянно молчит и слишком много читает… Все это понятно, жизнь есть жизнь. Но в одном мы неукоснительно пытаемся достичь единства во взглядах – по отношению к тренировкам и ведению игры.

Я твердо убежден, что старший тренер команды – последняя инстанция относительно того, что связано с постановкой игры. Но прежде чем принять решение, я выслушиваю очень многих людей. Бывает, не хотят говорить, руководствуясь какими-то своими соображениями. В таких случаях я иногда даже сумасшедшими идеями провоцирую на высказывания – ищу тем самым либо подтверждения тому, что уже придумал, либо опровержения. И если возражения убедительны, соглашаюсь с ними.

На регулярных предыгровых встречах, в которых участвуют ведущие игроки команды наряду и на равноправной основе с тренерами, футболисты могут высказать сто различных предложений на тему «как играть и в каком составе», но кто-то один должен сделать окончательный выбор. Директивные методы на производственных наших совещаниях бессмысленны. Необходимо, чтобы каждый проникся идеей так, будто все это придумано им самим, а состав на матч полностью отвечает его представлениям о возможностях каждого из названных футболистов.

Тренер, на мой взгляд, должен уметь с такой же легкостью, как он говорит «нет», говорить «да». Трудно, безусловно, но интересы дела этого требуют. Коэффициент взаимодоверия гораздо выше, когда все делается открыто и по справедливости.

Владимир Трошкин был весьма старателен в тренировках и играх, понимая (дано это не каждому – понимать), что от бога ему досталось не очень много. Танцуя от этой печки, он методично компенсировал отсутствие сверхталанта максимальной реализацией своих способностей.

Трошкин был известен в нашем внутреннем футболе как хавбек, мобильный и настырный, не умеющий, быть может, играть в высоко комбинационный футбол, но покрывавший этот недостаток неутомимостью и готовностью бегать, если необходимо, еще два тайма.

Нам не составило особого труда убедить Владимира в целесообразности – прежде всего в интересах команды – перевода его на позицию флангового защитника. Как выяснилось потом, выиграли от. этой перестановки и команда, и Трошкин.

Перемена функций игроков в нашем клубе не выглядит чем-то необычным ни для самих футболистов, ни для публики, ни для специалистов.

Внешняя неяркость (но не блеклость!) не помешала Трошкину встать в один ряд с самыми полезными игроками команды. Одним из лучших для Трошкина стал первый полуфинальный матч Кубка кубков в 1975 году в Киеве против «Эйндховена». Два его потрясающих, мощных и неудержимых прохода по правому флангу в середине первого тайма и в начале второго завершились выверенными дугообразными передачами, на которые из-за спин не успевавших развернуться голландских защитников вылетали Колотов и Блохин, забившие по голу.

В редчайших случаях зона, покинутая Трошкиным, требовала страховки. Он при рейдах вперед или доводил дело до конца, или же успевал при потере мяча вернуться и как ни в чем не бывало приступить к необходимой обороне, словно не было перед этим изматывающих рывков.

В Базеле, перед финалом с «Ференцварошем», он подошел ко мне и спросил: «Васильич, сколько, по-вашему, весит эта чашка?» и показал на афишу, на которой красовался Кубок кубков. «Какое это имеет значение?» – «Для вас, может быть, и не имеет, а мне ее тащить в раздевалку. У нас ведь как, если что тяжелое, пусть Трошкин тащит, он здоровый». У меня «мандраж» предстартовый, а тут-про «чашку», которую, кстати, неизвестно еще было кому тащить, нам или венграм…

Когда к проходам Трошкина по правому флангу привыкли, и соперники стали рейды эти блокировать, он время от времени их видоизменял, смещаясь в сторону центрального нападающего – и с мячом, и в ожидании передачи, норовя при каждом удобном случае дождаться окончания атаки и принять непосредственное участие в ее завершении.

Достоверность перевоплощения Трошкина из защитника в атакующего игрока в ходе матча была настолько убедительной, что когда он, видя впереди на своем фланге скопление футболистов, делал передачу, а не шел вперед, ему не верили и… сторожили защитника, что всегда было нам на руку.

Рассказывают, что еще в Енакиеве, где жила семья Трошкиных, он раз двадцать посмотрел кинофильм «Строгая игра» режиссера Г. Липшица. Потрясенный игрой Володи Мунтяна, он поспорил с товарищами, что будет играть вместе с Мунтяном в одной команде. «Да это же талантище, каких не сыскать! Куда уж тебе», – сказали ему. Он ответил с простотой, граничившей с самонадеянностью: «Не боги горшки обжигают. Надо только захотеть». Над ним смеялись, но он сказал только: «Посмотрим…» Что из этого «посмотрим» вышло, известно.

Широкоскулый, с твердым резким взглядом, трудолюбивый как пчелка – он был своим в динамовском ансамбле.

Строгость и аккуратность в игре Михаила Фоменко была вызвана жизненной необходимостью – он занимал позицию заднего центрального защитника, которая предполагает прежде всего верность принципу высокой надежности. Мы уже тогда требовали от «чистильщика» участвовать в создании атак точным продольным пасом и подключением вперед для создания численного большинства на определенном участке поля, чаще всего в центральной зоне атаки, и Фоменко задания эти хорошо выполнял.

Когда он сомневался, удастся ли действовать без ошибок, он не предпринимал никаких шагов, сознавая пагубность опрометчивых действий для команды. «Пусть будет проще, но надежнее» – его девиз, который можно посоветовать взять на вооружение и многим сегодняшним задним центральным защитникам.

Позиционные промахи Михаил допускал нечасто, чутье на направление атак соперников у него было, но подводила иногда медлительность в принятии решений, особенно если игра шла на сумасшедших скоростях. Надежность оборонительная в этих случаях, к счастью, оставалась, вторая же, созидательная «половинка», исчезала.

Ему часто не давала покоя больная спина, играл на уколах, но знали об этом только в пашей команде, ну, может быть, и приятели из других: все футболисты все про всех знают, беспроволочный телефон между командами работает с постоянным напряжением. Зрители не знали, да и не догадывались, что в центре обороны трудится парень, который с такой спиной брал бы на «гражданке» бюллетень за бюллетенем.

На первых же минутах матча Миша доверительно говорил ближайшему сопернику: «Сегодня можете даже не стараться. У нас все в порядке, вам не «светит». Естественно, на такую пушку взять кого-либо трудно, но наш «либеро» этого и не добивался – успокаивал себя, приводил в полное психологическое соответствие матчу. Кстати, зарубежным игрокам он объяснял то же самое, по с помощью жестов. После оповещения о том, что «мы в порядке», он брался за дело, и ничто больше от игры его не отвлекало.

Как-то – боюсь ошибиться, но, по-моему, было это в 1977 году – я обратил внимание, что Миша на базе не расстается с толстой клеенчатой тетрадью, в которую постоянно что-то записывает. «Может быть, дневник ведет», – промелькнуло тогда. Все прояснилось, когда этот черноволосый симпатичный парень постучал однажды в дверь моей комнаты и, войдя, сказал: «Не мыслю себя вне тренерского дела после того, как закончу играть. Хотел бы посоветоваться с вами по этому вопросу».

С первых дней нашей работы в киевском «Динамо» мы с Олегом Базилевичем объявили игрокам, что нам не безразлично их будущее, что были бы рады иметь в их лице последователей и готовы, когда это потребуется, помочь в том деле, которым занимаемся сами. На словах можно говорить что угодно, но мы пытались заразить ребят увлеченностью, продемонстрировать все плюсы и минусы профессии.

Мы осознавали, безусловно, что далеко не каждому из наших подопечных суждено стать тренером. То есть заняться этим делом могли, конечно, все, но мы думали о тренерах высокого класса. ВШТ «штампует» тренеров в большом количестве, но где они, тренеры, о которых говорили бы как о новаторах?

В тренерском деле прошлые заслуги не в счет. Начало – с нуля. Опыт игрока полезен, но в минимальной дозе. Когда в интервью с двадцатилетним футболистом, забившим несколько красивых мячей, я читаю, что он мечтает стать тренером, я ему не верю, потому что реально он и понятия не имеет, что это за дело. Михаил Гершкович как-то признался, что когда он бегал по полю, то полагал, что секретов для него в этой игре нет никаких, а тренером сделает время. Только закончив, он понял, сколько же есть в футболе такого, чего он не знал, но без чего тренерская работа невозможна.

В «Монологах» Томаса Сакалускаса – книги о жизни и творчестве Юозаса Мильтиписа, театрального режиссера-творца, есть такое определение сущности театра, предназначения актера: «Актер не может опираться на титулы, звания, степени. Не может кичиться стажем и в будущем видеть себя в ореоле славы… Движение – это жизнь, покой – это смерть. К тем, кто способен на движение, театр относится взыскательно, но подоброму. К другим, окаменевшим, омертвевшим, театр взыскателен, но суров».

Помимо того, что мы «ставили» игру, репетировали ее в тренировках, мы хотели стать для ребят, расположенных и тянущихся к тренерскому делу, теми, кем для нас были О. А. Ошейков, В. Д. Соловьев и В. А. Маслов. Мы рассчитывали (и рассчитываем по сей день уже с новыми игроками) передать им все лучшее, что умеем, и стимулировать их к собственному поиску – это главное.

Примерно об этом мы говорили тогда с Михаилом Фоменко, и я пожелал ему всяческих успехов, обещая помощь, когда она потребуется, добавив при этом, что профессия тренера требует недюжинного здоровья (обязательно надо следить за своим состоянием), крепких нервов (выматывающих обстоятельств в нашем деле предостаточно), умения сражаться, отстаивать свою точку зрения, не сдаваться и маневрировать.

Интеллектуально игроки становятся с течением времени более развитыми, а значит – и более требовательными. Они уже не довольствуются тремя-четырьмя выученными решениями, чувствуют: для того чтобы добиться успеха, нельзя стоять на месте. Не имеет права стоять на месте и тренер.

В тетрадь же Михаил записывал конспекты тренировок, разборы матчей.

Я порадовался, увидев Фоменко на тренерской скамейке, спокойного и уравновешенного.

Рассудительность и обстоятельность, присущие Стефану Решко в жизни, легко переносились им на поле. Сколько форвардов отскакивало от него, как от стенки, после жесточайших столкновений, корчилось от боли с искаженными лицами, а Решко, которому доставалось не меньше, как никто умел прятать боль и старался улыбаться, что выводило соперников из себя.

Внешне в игре неброский, с массивными ногами и истинно футбольным торсом, он знал потолок своих возможностей и никогда не старался придумать что-то невообразимое, что не отвечало бы этим возможностям. Благодаря такому обстоятельству уровень его надежности был весьма высок, и служил он команде верно.

Злые языки, имея намерение уязвить Решко, говаривали в 1975 году, что «Киев играет вдесятером», намекая на отсутствие в игре Стефана исключительной техники, яркости, умения привлечь к себе внимание публики, но забывая при этом почти совершенное владение тактическим арсеналом, строгость в выполнении тренерских заданий и способность исключительно чисто играть в отборе – качества, которым могли бы позавидовать многие сегодняшние защитники.

Впрочем, Решко на подобные выпады никогда не отвечал, хотя не мог не обращать на них внимания и не переживать в душе как явную несправедливость.

Молчаливый по своей натуре, добрый и справедливый человек, Стефан безропотно переносил все предлагавшиеся на тренировках нагрузки, ворчал иногда про себя, когда было совсем уж невмоготу, но терпел и терпением своим заражал партнеров и читал в их глазах уважение к способности выдержать, казалось бы, невероятное.

«Тренировочные нагрузки, которые нам доводилось переносить, – сказал он однажды, – порой, откровенно говоря, доводили до изнеможения. При всей любви к футболу организм восставал против них. В странном состоянии мы пребывали. Одновременно и ждали, что тренеры допустят слабину и пожалеют нас, и – не хотели этого. Если бы дождались, то незамедлительно воспользовались бы поблажкой – таково свойство человеческой натуры. Но пощады нам не было. Может, поэтому мы выиграли Кубок кубков, а затем и Суперкубок».

Легкость, с которой Виктор Матвиенко мчался по левому флангу, простреливал вдоль ворот, а иногда и сам завершал атаки, вызывала восхищение и казалась на первый взгляд природным даром. Способности Виктора бесспорны, но ему пришлось пролить не одно ведро пота и не один час просидеть в классе у доски с намагниченными фигурками футболистов, прежде чем появилась возможность готовить его к той игре, которую он демонстрировал в лучших своих матчах.

Мне показалось тогда, что Матвиенко с радостью воспринял задание расширить зону игры. Раньше от него требовалось лишь бдительно следить за соперником и безошибочно подыгрывать партнерам, чаще всего накоротке. Потенциал Матвиенко способствовал добавлению к этим, безусловно, необходимым элементам в игре крайнего защитника новых функций, связанных прежде всего с участием в активной атаке. Поначалу боязнь за свою зону сдерживала, словно кто-то невидимый подтягивал его на веревке назад, когда требовалось участие в создании численного большинства впереди, но потом, когда Матвиенко осознал, что пустой его зона не останется, когда понял основные принципы взаимостраховки и взаимозаменяемости, принятые в нашей команде, остановить его было невозможно, приходилось иногда даже сдерживать, и он здорово усилил атакующие действия команды киевского «Динамо».

Войдя во вкус такой игры, требовавшей незаурядных физических качеств, Виктор решил не ограничивать себя отрабатывавшимися на тренировках нацеленными передачами, но и самостоятельно атаковать ворота, врываясь даже во вратарскую площадку на передачи с противоположного фланга. Для соперников это было поначалу в новинку. Потом разобрались что к чему, но противодействовать маневру в полной мере не могли, ибо появление Матвиенко в рядах оборонявшихся все равно оставалось неожиданным, особенно в тех случаях, когда мы проводили скоростные контратаки.

Надо сказать, что иногда довольно сложно убедить футболиста в необходимости изменить характер своей игры. Связано это во многом с неумением представить цельно требуемый образ игры. То ли везло мне на игроков, то ли убедительными выглядели мои аргументы и конкретные доказательства, но не припомню ни одного случая, когда не удалось бы добиться от футболиста осознанного понимания моих предложений. Бывает ведь, игрок соглашается с тем, что ему говоришь, готов поменять функции и амплуа, но выходит на поле – и сразу видишь, что все это ему «до лампочки», поставили в состав, ну и ладно.

Только осознавший и закрепивший новые навыки в тренировках игрок способен соответствовать задаче, которая поставлена тренером не только для этого конкретного футболиста, а с учетом общей тактической задачи команды.

Из разряда любимцев команды – Андрей Баль. Скромный чрезвычайно, не унывающий ни при каких обстоятельствах. Я могу припомнить один лишь, пожалуй, случай, когда он не знал, куда себя деть, – 15 июня 1986 года в раздевалке стадиона мексиканского города Леон после проигрыша бельгийцам. Позиционные ошибки Баля в этом матче во многом предопределили результат. Правда, подавленно чувствовала себя вся команда, но Баль – особенно. Никто, включая нас, тренеров, не мог его утешить. Я сорвался было на крик, потом просто махнул рукой, на секунду представив себя на месте ребят и осознав мгновенно, что никакой всплеск эмоций делу уже не поможет. Рыдающие футболисты – зрелище, что и говорить, не совсем привычное. Плакать же было от чего…

Балю, одному из самых универсальных наших футболистов, какой-то малости недоставало, чтобы стать игроком-лидером, он силен при выполнении конкретного задания, но этого мало, чтобы блистать на поле. Впрочем, если бы все футболисты так до малейших деталей точно выполняли игровые задания, как Баль, общий уровень футбола у нас резко бы поднялся.

Андрею будет что вспомнить, когда он закончит играть: чемпион мира среди юниоров в 1977 году (тогда, а может, чуть раньше он приглянулся киевскому «Динамо»), участник двух чемпионатов мира – в Испании и Мексике, и не просто участник, а игрок основного состава, одни из победителей Кубка кубков, не раз становился чемпионом страны и обладателем Кубка СССР в составе «Динамо»… Послужной список – дай бог каждому. Вот вам «неприметный и незаметный».

Сергей Балтача, «чистильщик» с тонким позиционным чутьем, появился в киевском «Динамо» в 1976 году, когда еще несла большую нагрузку «старая гвардия», но когда уже наступило время подумать о будущем команды. Балтача был одним из тех, с кем связывались определенные надежды. Он уже тогда показался нам в меру честолюбивым и уверенным – настолько, что эти качества не переходят у него в себялюбие и самоуверенность.

Вполне попятно, что 18-летнего дебютанта, приехавшего из Харькова, пусть даже хорошо известного в среде юниорских тренеров, «запускать» в основной состав было рановато при играющих Фоменко, Решко и Конькове, но в резерве, куда мы поначалу его определили, у него была возможность познакомиться с методами работы, практиковавшимися в киевском «Динамо», пожить рядом с корифеями, осмотреться и разобраться (вместе с нами), способен ли он будет занять первую же вакансию.

Мы никого не держим в команде насильно, любое заявление об уходе подписываем пусть не всегда с легким сердцем, но без длительных обсуждений. Раз человек решил уйти, значит, считает, что так ему будет лучше. И даже если команда потеряет хорошего игрока, задерживать насильно (а рычаги воздействия на футболиста всегда можно найти) его не стоит. Зачем оставлять в команде человека, которому команда эта не нужна? Ведь он, волевым путем задержанный, будет делать все возможное, чтобы избавиться от нее или чтобы она избавилась от него. Причины уходов бывают разными, вдаваться в подробности не считаю необходимым. Можно провести условную аналогию с разводами семейными – и там масса причин, в которые лучше не вдаваться. Можно только вообразить, что произойдет, если разводы запретить законодательным порядком.

Когда Сергей, получив на сборах первую дозу наших нагрузок, сказал: «Я остаюсь» и, засучив рукава тренировочного костюма, принялся за серьезную работу, отдавая себя футболу целиком, нам стало ясно, что мы не ошиблись в выборе. Он начал выходить на поле в числе «первых одиннадцати» даже раньше, чем мы предполагали. Правда, может быть, несколько позже, чем рассчитывал он.

Последние годы ему спасу не было от травм, и когда он рухнул 2 мая 1986 года на лионском стадионе «Жерлан» и выяснилось, что порвалось ахиллово сухожилие, я подумал, что после таких повреждений в таком возрасте (ему было 28 лет) при таких нагрузках в большую игру не возвращаются. Рад, что ошибся.

Надо было слышать, каким восторженным ревом приветствовала Балтачу на симферопольском стадионе публика, наслышанная о его злоключениях с ахиллом, когда он в составе сборной появился на поле за пять минут до конца отборочной встречи чемпионата Европы с норвежцами 29 октября 1986 года.

На игру с «Атлетико» в финале Кубка кубков, в которой он и получил эту тяжелую травму, Балтача вышел с воспаленными ахилловыми сухожилиями, попросив меня и врачей даже не обсуждать с ним возможность замены.

Травмы свое подлое дело сделали. Сергею труднее стало играть головой. Он признавался, что ничего не может с собой поделать: ситуацию чувствует, а выпрыгнуть высоко не может – нога «не пускает». Он стал излишне перестраховываться сзади – делал больший, чем нужно, «зазор» между собой и передним центральным защитником. Он полагал, что так ему будет легче при подстраховке, но, когда передачи шли за спины наших защитников, он часто не успевал к мячу и создавались довольно сложные ситуации у ворот.

Балтачу бесила собственная беспомощность, он становился замкнутым и раздражительным. Те, кто знает, что такое цепь спортивных травм, поймут его.

Наверное, было бы высшей несправедливостью, если бы Олег Кузнецов, обладающий всеми необходимыми стопперу качествами, до сих пор играл в черниговской «Десне». К счастью, его вовремя заметили, в двадцатилетнем возрасте он появился в киевском «Динамо», но не стажером в резерве (это было в 1983 году – тогда и годом позже шло основательное переформирование клуба), а сразу игроком основного состава – это место он занимает и поныне, не собираясь его никому уступать.

Хладнокровный и решительный, он стал любимцем публики в Шотландии, где мы из года в год играли то с «Селтиком», то с «Глазго Рейнджерс». Шотландцы признали его своим, находили черты внешнего сходства – высокий рост, рыжие волосы, даже прозвали его на шотландский манер «Маккузнец».

Олег Кузнецов не понимает, как можно кого-то бояться. Ему больше нравится, чтобы боялись его, и он все делает для этого. Он не таращит на соперника глаза из под белесых бровей, не запугивает его, не надувает щеки, но играет настолько жестко, что столкнувшийся с ним один раз вряд ли захочет повторить эксперимент. Великолепное зрелище, когда ему в соперники достается такой же одержимый и неуступчивый, как он сам. Тут уж поистине – чья возьмет: постоянные микродуэли, толчки, падения, ушибы, когда кажется, что перелом неизбежен, бескомпромиссная борьба в воздухе и – рукопожатие и похлопывание по спине после матча в знак уважения друг к другу. Правда, понадобилось некоторое время, чтобы игра Кузнецова стала более корректной, но максимально чистой ее до сих пор не назовешь.

Кузнецов способен (когда такой возможности нет у партнеров), заняться организацией атаки из глубины, поле и возможные направления атаки он видит неплохо.

Наш стоппер обладает мощным ударом, но требуется упорство, чтобы заставить его отрабатывать штрафные на тренировках. В игре он пользуется штрафными ударами неоправданно редко (пожалуй, единственная ситуация, когда он боится неточным ударом подвести партнеров и вызвать недовольство трибун). В финальном матче за Кубок СССР он поставил мяч на точку штрафного, приготовился бить метров с 25, и кто-то на нашей скамейке воскликнул: «Должно же когда-нибудь это ружье выстрелить!» Гол был великолепным, но великолепие его мы оценили потом, а тогда – необходимость.

Когда мы приглашали из Днепропетровска, а было это в конце 1978 года, довольно хлипкого на вид полузащитника Анатолия Демьяненко, многие в Киеве пожимали плечами: «Еще один дублер приехал, промурыжат его годик-другой, помыкается сам среди именитых, да и вернется восвояси».

Первое время я замечал, что Толе было несколько неуютно у нас, над ним слегка подтрунивали, но разгуляться шутникам взявшие его под свое крылышко Коньков и Веремеев не давали, жил он первое время у Бессонова, постепенно вошел в коллектив, стал в нем своим, приняли его безоговорочно.

Характер, между прочим, не последнее дело. Коллектив не терпит пустомелей, обманщиков, трусов, высокомерных, злопамятных, завистников – отторгает их. Мне представляется (сужу по своему тренерскому опыту), что со скверным характером в хорошем коллективе может задержаться только выдающийся футболист. Ему прощают многое, и то – до определенного предела. Если же чересчур, как говорят дети, задается, то ставят на место. Собственными силами, не прибегая к помощи администрации и зачастую даже не информируя ее о случившемся. Уроки коллектива бывают намного поучительнее самых душеспасительных бесед, проводимых старшим тренером и начальником команды.

Демьяненко покорил всех работоспособностью на тренировках. Для реализации его отменных физических способностей необходимо было предоставить ему оптимальный простор на поле. Простор был найден на левом фланге нашей обороны, где он начал действовать с невиданным до тех пор, на мой взгляд, среди крайних защитников размахом. В некотором отношении Демьяненко превзошел своего предшественника Матвиенко, значительно усилив атаку. Он без устали «перепахивал» широкими шагами зону длиной 60–70 метров вдоль боковой линии и выглядел после матча так, будто этот адский труд доставляет ему огромное удовольствие.

Анатолий много забивал в клубе и сборной, в которой за короткий срок стал одним из ведущих игроков. Признание его в 1985 году лучшим футболистом страны не пошло ему на пользу. Удивительно, но факт: за редким исключением (Блохин, например), игрок, признававшийся журналистами первым номером, следующий сезон проводил заметно хуже. Не обошла эта участь и Демьяненко.