Текст книги "Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1"

Автор книги: Валерий Гитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)

Наиболее усердным и строгим сборщиком дани прослыл московский князь Иван Калита (? – 1340 гг.), который, как отмечали хронисты, большую часть времени своего правления провел не в Москве, а в Золотой Орде.

При этом он был весьма набожен и старался придать своему правлению оттенок смиренной благодати. Его стараниями православный митрополит сначала перенес свою резиденцию из Киева во Владимир, а затем – из Владимира в Москву.

А контроль над материальными ресурсами оккупированных русских княжеств давал полную возможность установить московскую гегемонию на всей зависимой от Орды территории. Москва все больше входила в роль жандарма. Известно, что в 1327 году Иван Калита активно помог монголам расправиться с восставшей Тверью, и этот пример далеко не единственный.

Но пришли и другие времена, и 8 сентября на Куликовом поле князь Дмитрий Донской одержал блистательную победу над монголами. Эта победа, правда, не поставила жирной точки в русско-монгольской эпопее, но несомненно стала ее кульминацией, после которой действие неумолимо помчало к развязке. Миф о непобедимости Орды был развенчан раз и навсегда.

Правда, через два года после Куликова поля монголы в отместку сожгли Москву, но это уже напоминало скорее неожиданное похолодание в марте, когда весна еще не вступила окончательно в свои права, но время зимы уже прошло…

Примерно в это время московиты начали называть себя русскими, а свои земли – Россией, считая ее – без особых на то оснований – преемницей Киевской Руси. Почему-то ни новгородцы, ни суздальцы, ни владимирцы таких претензий не предъявляли. Впрочем, в те времена было не до обсуждения справедливости такого рода претензий, да и не имели они никакого практического смысла. Но только лишь тогда и только лишь на первый взгляд…

КСТАТИ:

«Политика: скачки троянских коней»

Станислав Ежи Лец

Понятное дело, московские князья вынашивали идеи гегемонии во всей Восточной Европе, и эти идеи были не так уж неосуществимы, учитывая положение, создавшееся в этом регионе. Монголов можно было уже не считать сколько-нибудь серьезным фактором сдерживания, однако на северо-западе такой фактор сформировался в виде Литовского государства, которому на долгие годы предстояло играть роль соперника Москвы и противовеса ее экспансии.

Если Москва гребла под себя северо-восточные земли Руси, то Великое Княжество Литовское делало то же самое с юго-западными, не уступая ей в скорости и напористости.

Наиболее значимыми персонажами этого акта исторического спектакля были, несомненно, Великий князь Гедимин (1275—1341 гг.), его сын Ольгерд (правил 1345—1377 гг.) и Ягайло (правил 1377—1434 гг.).

В период их правления к Великому княжеству Литовскому отошла вся Белая Русь, значительная часть Красной Руси (Галичины), а также земли от Волыни до нынешней Белгородской области и от Брянской области на севере до Херсонской на юге. А в 1263 году князь Ольгерд взял Киев.

В итоге сформировалось огромное государство, в корне отличающееся от Золотоордынского, а затем и Московского. Это была федерация многочисленных земель, которые никто не пытался унифицировать и подвести к какому-то общему знаменателю. Принцип правления литовских князей был таким: «Старое – не меняем, новое – не внедряем». Украинская и белорусская знать пользовалась полной автономией и уж никак не могла пожаловаться на какие-либо притеснения. Да и о каких притеснениях могла идти речь, если украинцы и белоруссы составляли большинство населения княжества, законы которого были составлены на основе «Русской Правды» Ярослава Мудрого, а государственным языком был русинский (одно из древнерусских наречий), на котором говорили украинцы и белоруссы…

Между прочим, этот язык был официальным языком Великого княжества Литовского до 1700 года.

В 1385 году между Литвой и Польшей была заключена Киевская уния, в результате чего литовский князь Владислав Ягайло женился на польской королеве Ядвиге и был провозглашен польским королем, а вооруженные силы обоих государств объединились для совместной борьбы с захватчиками, в частности с Тевтонским орденом, совершавшим постоянные набеги на польские и литовские земли.

Для Ягайло, запятнавшего себя сотрудничеством с ханом Мамаем, таким образом представлялась возможность «подсушить» свою «подмоченную» репутацию и прослыть героическим защитником отечества.

И такая возможность представилась, правда, не так скоро, как хотелось бы, но все же в обозримом будущем.

5 июля 1410 года состоялась знаменитая Грюнвальдская битва между рыцарями Тевтонского ордена и войсками коалиции, в составе которых были польские, литовские, украинские, белорусские подразделения, а также смоленские, чешско-моравские, мадьярские и татарские полки.

Битва закончилась разгромом крестоносцев, после чего Тевтонский орден практически утратил свое былое значение и признал вассальную зависимость от польского короля.

Как говорили древние, «Sic transit gloria mundi» («Так проходит слава мира»).

Грюнвальдская битва заметно ослабила позиции Золотой Орды, которая убедилась в том, что на западе ее владений созрела грозная сила, способная положить конец ее владычеству.

Вскоре Москва перестала платить дань монголам.

Князь Иван III (правил в 1462—1505 гг.) небезосновательно строил планы относительно суверенной русской державы. Папа Римский после падения Константинополя решил, что православный мир нуждается в повышенном внимании, без которого он запросто станет колонией мусульман. Это внимание выразилось в том, что он предложил Ивану Третьему жениться на 24-летней красавице Зое Палеолог, племяннице последнего византийского императора, получившей образование в Риме.

Этот брак должен был завязать прочные отношения между Римом и Москвой, при этом придав Ивану III совершенно новый статус: он таким образом становился родственником императора, а следовательно, приобщался к тому социальному слою, который составляли монархи, цезари, люди того уровня, о котором он раньше мог только мечтать.

У Московского княжества появились достаточно реальные перспективы стать империей, преемницей Византии, а если еще престижней – «Третьим Римом». То, что оснований для этого было не больше, чем считать Московское княжество преемником Киевской Руси, никого особо не волновало…

Зоя Палеолог приехала в Москву, приняла веру своих предков – православие и стала «первой леди» русского государства.

В 1477—1478 гг. Иван III расправился с Новгородом и Вяткой, после чего занялся капитальной перестройкой московского Кремля, а в 1480 подвел черту под эпохой монгольской оккупации.

Правда, взамен ее новгородцы, псковитяне и др. получили возможность без преувеличений говорить о московской оккупации, но от таких заявлений попросту отмахивались. Московская трактовка Истории и современности стала доминирующей и единственно верной.

Иван III отказался от предложения Габсбургского королевского дома принять титул короля, но от имперского герба Габсбургов не отказался, и с тех пор, с 1490 года, символом Московской державы стал двуглавый орел.

Он любой ценой добивался вожделенного титула императора, не обращая внимания на явное несоответствие своих чаяний своим же реальным возможностям. Да, он был женат на племяннице византийского императора, да, он присоединил к своему княжеству изрядное количество если не совсем чуждых, то бесспорно чужих земель, да, он поселил в Москве православного митрополита, но ведь подлинный православный патриарх находился все-таки в Константинополе. У турок хватило ума, завоевав Византию, не разрушать структуру православной церковной системы, и поэтому Константинополь продолжал оставаться своего рода нравственной Меккой православия.

И Новгород, земли которого, кстати, значительно превосходили московские, никак не признавал Москву центром православия. Да, собственно, какие были на то основания, кроме страстного желания митрополита Московского стать патриархом, а князя Московского превратиться в императора?

Естественно, православные подданные Великого Княжества Литовского не воспринимали всерьез московские амбиции. А тут еще власть в Литве переходит к молодому и неженатому Александру… Ивана III осеняет мысль выдать за него свою дочь Елену, чтобы вовлечь Литву в сферу своего влияния, а там… кто знает…

И вот в Литву едет посольство – уже не от Великого князя Московского, а от Государя всея Руси, хотя оснований на обладание подобным титулом у Ивана III было не больше, чем, скажем, у Вильгельма Завоевателя именоваться королем Англии. Миллионы и миллионы руссов не имели никакого отношения к Москве, а потому титул государя всех руссов воспринимался если не как шутка, то как весьма дерзкая выходка.

Иван понимал это, ощущал в окружающей атмосфере, в особенности в атмосфере внутренне независимого Новгорода, который он ненавидел всеми фибрами души (как, впрочем, и последующие самодержцы). Литву он тоже ненавидел, но туда нельзя было ввести карательные отряды, а потому нужно было произвести подкоп. Таким подкопом он считал брак Елены и Александра. И он добился своего, но предварительно объявив себя государем всея Руси и продемонстрировав поистине монаршую жестокость как ненавязчивое предупреждение партнеру по дипломатическим переговорам.

Для этого были арестованы двое литовцев, работавших в реконструируемом Кремле. Эти строители, вероятнее всего, и в глаза никогда не видевшие Ивана, были обвинены в попытке его отравить. Как они практически могли бы осуществить свой замысел, никого не интересовало. Несчастных литовцев посадили в железную клетку, установленную на середине замерзшей Москва-реки. Несколько дней москвичи ходили смотреть на коченеющих «врагов царя и веры», а затем, перед самым отъездом царского посольства в Литву, их сожгли живьем в клетке, которая раскалилась от страшного жара и, проломив тающий под ней лед, ушла под воду, окутанная клубами пара.

Что и говорить, эффектное зрелище.

А свадьба Елены и Александра была по-царски пышной и по-московски разухабистой.

Русский эротический лубок

Москва входила в роль Третьего Рима, при этом отвергая все римское и создавая не только своеобразную имперскую идеологию, адаптированную под постордынские реалии, но и своеобразное направление христианства, свое, сугубо московское православие, имеющее очень мало общего с византийским, то есть восточно-римским…

КСТАТИ:

«В противоположность всем законам человеческого общежития, Россия шествует только в направлении своего собственного порабощения и порабощения всех соседних народов».

Петр Чаадаев

Что касается «всех соседних», то этим, если по справедливости, грешила не только Россия, а вот в отношении «своего» – тут есть великая доля правды. Но если говорить о своем народе, то возникнет очень много вопросов касательно того, какие из его составляющих считать народом…, пришитыми суровыми нитками к живому телу…

Прекрасные дамы

Средние века… Романтические времена рыцарских турниров и ночных серенад, патологические времена массового садизма и мазохизма, жестокие времена охоты на ведьм и сожжения охотничьих «трофеев» на городских площадях – собственно, времена как времена, с одним лишь отличием от всех прочих: они были свидетелями какой-то неправдоподобной, фантасмагорической борьбы между природным началом в человеке и насаждаемыми властями антиприродными принципами общения с окружающим миром.

Сама постановка такой проблемы была надуманной, невероятной, немыслимой, и тем не менее…

КСТАТИ:

«Весьма вероятно наступление невероятного».

Агафон

На острие этой невероятной проблемы стояла Женщина – ее естественная первопричина и в то же самое время – естественное, а потому неоспоримое доказательство ее невероятности.

Однако проблема все-таки существовала, потому что мотив ее возникновения был совершенно естественным и логически оправданным: стремление слабых, ущербных, бесталанных властвовать над сильными и полноценными посредством ущемления их природных свойств и потребностей, угнетения в них всего человеческого, в том числе и свободы мысли.

А воплощением природного начала во все времена была Женщина и потому именно она находилась в эпицентре этой борьбы.

Она – недосягаемая Прекрасная Дама, дантовская Беатриче, Лаура Петрарки, и Она же – общедоступная уличная блудница, Она – грозная королева и озорная камеристка, добродетельная воительница и распутная монахиня, принцесса и нищенка, благотворительница и воровка, умница и, цитируя Жванецкого, «ужас какая дура»…

Есть универсальные, узнаваемые во всех эпохах женские образы, но есть такие, которые способны придать эпохе неповторимый колорит, которые и определяют ее женское лицо. Ведь каждая эпоха двулика, а ее женское лицо подчас лишь оттеняет мужское, а подчас приобретает особую самоценность, становясь уже не лицом, а ликом…

Ну, в какой иной эпохе мог появиться такой женский лик, как легендарная папесса Иоанна, которая целых два года успешно, безукоризненно выступала в образе Папы Римского?

А ведь эту дерзкую монашенку не назначили, а избрали на этот пост суровые кардиналы, которым и в голову не могло прийти подозрение относительно того, что они избирают переодетую женщину! А избирали они потому, что претендент на папский титул действительно соответствовал всем необходимым требованиям, и кто же мог представить себе вот такое…

Когда же тайное вдруг стало явным, они, жестоко оскорбленные столь наглым обманом, забили ее, только что родившую, камнями (или привязали к конскому хвосту), вкладывая в этот акт не столько обиду оскорбленного доверия, сколько ненависть к чужому успеху, который оказался настолько великим, что далеко выходил за рамки их компетенции и власти.

КСТАТИ:

В Риме, возле церкви Сан-Клементе, на том месте, где папесса Иоанна якобы родила ребенка, с IX по середину XVII века стоял памятник в честь этого события, которое тогда никто не подвергал сомнению…

А такой образ, как русская княгиня Ольга, правившая с 945-го по 964 г. и уничтожившая пять тысяч древлян, казнивших ее мужа, включая два состава посольств древлянского князя Мала, который изнывал от желания жениться на ней…

Традиционно этот акт возмездия трактуется как образец супружеской верности и солидарности, но, думается, причина его кроется в другом. Ольга ведь отлично осознавала всю низость поступка мужа, самовольно изменившего правили игры и подвергшего древлян двойному «налогообложению», понимала, что он получил именно то, что заслужил, но это ее муж, и право судить о его поступках она никому не уступит, как и право на собственное видение истины.

Она отнюдь не узурпировала это право, оно было присуще ее характеру как нечто само собой разумеющееся, и основанием для него служила высокая цивилизованность чувств этой незаурядной женщины.

Как в этом контексте не упомянуть византийскую императрицу Зою (ок. 978—1050 гг.), полстолетия управлявшую страной, умело манипулировавшую тремя мужьями-императорами, которые, умирая, сменили друг друга и на троне, и в постели этой великой женщины…

В соборе святой Софии (нынешняя мечеть Ая-София) сохранился мозаичный групповой портрет, где она занимает центр изображаемого пространства, а слева и справа от нее – Иисус Христос и один из мужей-императоров, имя которого затерто. Действительно, не все ли равно…

КСТАТИ:

«Мягкое и слабое побеждает твердое и сильное. В Поднебесной нет ничего мягче и слабее воды, но она нападает на крепкое и сильное, и никто не может победить ее».

Лао-цзы

А вот такой образ средневековой Женщины…

Тамара (ок. сер. 60-х гг. xii – 1207 г.), царица Грузии.

Во время ее правления страна достигла невиданного ранее могущества во всех сферах деятельности, включая и военную. Грузинский древний историк Басили в своем знаменитом труде «Жизнь царицы Тамары» так описывает внешность царицы: «Говоря здесь старым слогом, „рожденный слепым – слепым и идет из мира“ – подразумевается всякий, не видевший Тамары. Правильно сложенное тело, темный цвет глаз и розовая окраска белых ланит; застенчивый взгляд, манера царственно вольно метать взоры вокруг себя, приятный язык, веселая и чуждая развязности, услаждающая слух речь, чуждый всякой порочности разговор…»

Конечно, придворные хронисты есть придворные хронисты, то есть искусные лакировщики действительности, так что все их славословия, как правило, следует делить на 2, 4, 8 и т.д., но в случае царицы Тамары Басили, пожалуй, был объективен.

Его характеристики внешности Тамары подтверждаются свидетельствами и других, более независимых хронистов. Она действительно была красива, умна, образованна и аристократична. Она была мудрой и справедливой правительницей и при всем этом как утверждали современники, страдала самой элементарной нимфоманией, вечной сексуальной неудовлетворенностью (в просторечии – «бешенством матки»), вследствие чего сбрасывала со скалы своих несчастных любовников. По приблизительным данным, их количество подходило к двум тысячам.

Никто не знает доподлинно, как все было на самом деле, да и так ли это важно?

Что же касается полноты образа царицы Тамары, то вот еще один фрагмент из труда Басили:

«Когда приблизились к Тбилиси, навстречу им выступила и Тамара. Радовалась, благодарила Бога, спрашивала о здоровье каждого из вернувшихся из похода. И они радовались, видя ее.

Все поля вокруг Тбилиси были запружены победителями и больше не могли уместить людей, лошадей, мулов и верблюдов.

Так велико было число пленных, что завозили их в город и продавали за деревянную мерку муки…

Привезли торжественно Тамару и, принесши ей в дар добычу, привели на вассальный поклон ей всех главарей Персии.

Затем сами тоже поклонились ей и поздравили со счастливым царствованием, Богом дарованным».

Вот так. А бешенство матки – это всего лишь деталь, штрих, призванный оттенить и тем самым сделать еще более ярким сияние этой звезды на небосклоне Средних веков.

КСТАТИ:

«Ночь придает блеск звездам и женщинам».

Джордж Гордон Байрон

Еще одна августейшая Дама – Элеонора Аквитанская (1122—1204 гг.). В пятнадцатилетнем возрасте она вышла замуж за короля Людовика VII.

Когда ей было 28 лет, супруг дал ей развод, предварительно вернув под конвоем домой из Второго крестового похода. Причина: независимость суждений. Ровно через два месяца после расторжения брака Элеонора вышла замуж за Генриха II Английского, вассала своего бывшего супруга. Людовик VII, конечно, пришел в бешенство, но благоразумно воздержался от каких-либо действий по реализации своего бешенства.

Элеонора была покорной и нерассуждающей женой более двадцати лет, так что второй муж не имел никаких оснований обвинить ее в независимости суждений, но обвинить хоть в чем-нибудь было весьма желательно, так как Генрих II Английский уже присмотрел ей замену в виде молодой красавицы Розамунды. Не желая вынуждать мужа брать на душу грех женоубийства, Элеонора самоустранилась из семейной жизни, переехав в Пуатье, где устроила свой двор, при котором блистали знаменитые поэты, художники и музыканты.

Двор Элеоноры Аквитанской, которую называли «королевой трубадуров», был широко известен во всей Европе. Понятное дело, ей завидовали, ее ненавидели и пытались обвинить во всех смертных грехах, среди которых инцест и отравление – едва ли не самые безобидные.

Кроме того, что Элеонора Аквитанская внесла огромный вклад в развитие культуры Средних веков, она стала родоначальницей сразу нескольких монарших династий: из ее детей и внуков один стал императором, трое – королями Англии, Иерусалима и Кастилии, один – герцогом Бретанским и одна – королевой Франции.

Значимость этой исторической фигуры переоценить невозможно. Она – именно та, кого называют: «Свет во тьме». Довольно экзотический тип и не только для той не слишком светлой эпохи…

КСТАТИ:

«Талантами измеряются успехи цивилизации, и они же представляют верстовые столбы истории, служа телеграммами от предков и современников к потомству».

Козьма Прутков

Пьеро ди Козимо. Портрет Симоны Веспуччи

Собирательный образ Прекрасной Дамы Средневековья был бы, конечно, далеко не завершен без тех его черт, которые характеризуют тип женщин-воительниц.

Воительницы… Что это: дикая аномалия или же каким-то чудесным образом сохранившиеся ростки древнейшего матриархата? Так или иначе, но игнорировать это вполне очевидное явление невозможно, тем более, что оно прослеживается на всех этапах развития цивилизации.

Древнейшая история содержит множество упоминаний о женщинах, взявшихся исполнять сугубо мужские роли, что расценивалось не иначе как аномалия. Некоторые хронисты отмечали, что женщины-воины выжигали себе груди, чтобы они не мешали во время битвы (иногда – только правую, чтобы удобнее было стрелять из лука).

Древнегреческий эпос уделяет им (амазонкам) достаточно много внимания, связывая с ними и девятый подвиг Геракла, и подвиги героя Тесея. О них писали и такие серьезные историки как Плутарх и Страбон. О «народе женщин», обитавшем на севере Европы, упоминал Тацит.

КСТАТИ:

«Женщина хочет быть независимой. Но знает ли она доподлинно, от чего именно?»

Фридрих Ницше

В VIII веке об амазонках упоминает хронист короля Карла Великого.

О чешских амазонках упоминал и в XIV веке итальянский историк и поэт Сильвио Пикколомини, впоследствии – Папа Пий II.

Как видим, здесь наблюдается если не историческая традиция, то, по крайней мере, стойкая тенденция к узурпированию женщинами сугубо мужского права на ведение боевых действий.

Причины? Их может быть очень много, и сугубо психологических, и медицинских, и социальных, которых, наверное, хватило бы на отдельное исследование, но одно можно сказать со всей определенностью: в исторических материалах об амазонках напрочь отсутствуют указания на разумное и аккуратное ведение ими хозяйства, на миролюбие, на справедливость их обычаев и нравов, на патриотизм, на стремление оказать военную помощь стране, на территории которой они проживали…

Только один образ является исключением из общего правила (по крайней мере, на период Средних веков), светлый образ героини Франции – Орлеанской девы Жанны д'Арк (ок. 1412—1431 гг.).

…В самом разгаре (если можно так выразиться) была вялотекущая Столетняя война между Англией и Францией, когда английские войска на фоне мелочных разборок между французскими феодалами двигались с севера на юг Франции, можно сказать, церемониальным маршем, почти не встречая серьезного сопротивления.

Законный, но некоронованный наследник французского престола, трусливый и во всех отношениях никчемный Карл VII отсиживался со своим двором в замке Шинон, в то время как захватчики подминали под себя город за городом.

И только Орлеан – ключ к пока еще свободному от англичан югу Франции – героически выдерживал вражескую осаду, которая длилась уже двести дней…

И вот в это самое время никому не известную крестьянскую девушку Жанну начинают посещать видения: святой Михаил, затем Святые Екатерина и Маргарита убеждают ее оставить свою родную деревню Домреми и поспешить в замок Шинон, к Карлу VII, чтобы спасти Францию.

И она поспешила.

6 марта 1429 года Жанна прибыла в замок Шинон, где состоялась ее беседа с Карлом. Об этой исторической беседе написано немало произведений, но о ее подлинном характере и содержании можно лишь строить предположения.

Главное то, что Жанна д'Арк возглавила отряд рыцарей, который влился в войско, направлявшееся на помощь Орлеану, то, что она сражалась в первых рядах, воодушевляя воинов сражаться так, – по словам очевидцев, – «будто они считали себя бессмертными». Через девять дней осада с Орлеана была снята.

Далее Орлеанская Дева возглавила поход на Реймс – город, где по традиции короновались французские короли. Там, в Реймсе, 17 июля 1429 года состоялся торжественный акт коронации Карла VII. Между прочим, во время этого акта знамя над королем держала Жанна д'Арк.

Затем были выигранные ею битвы при Шалоне и Божанси, ну а затем…

Необходимость в ней как-то отпала, и эта жалкая мразь – Карл VII попросту предал спасительницу Отечества.

Еще и еще одно подтверждение мысли о том, что Отечество и держава – отнюдь не идентичные понятия. В отличие от Отечества, державу нельзя любить, к ней вообще нельзя испытывать какие-либо чувства, с нею можно только договариваться о чем-либо, обусловив взаимные обязательства, гарантии, штрафные санкции и т.п. В противном случае военкоматовский чиновник говорит, издевательски осклабясь: «Ну и что? Разве это я вас посылал в Афган? Я? Все претензии к тому, кто посылал…» А кто, действительно, посылал?

Вот так и Жанна…

Она командовала вылазкой французского отряда из осажденной бургундцами крепости Компьен. Вылазка оказалась неудачной. Жанна приказала отступать назад, в крепость. Естественно, она уходила в последних рядах, прикрывая своих товарищей…

И перед ней, по приказу коменданта крепости, подняли мост и наглухо закрыли ворота.

Схватив Жанну, бургундцы продали ее англичанам. Карл VII и пальцем не пошевелил, чтобы выкупить ее из плена.

Англичане, чтобы как-то оправдать свои позорные поражения, приписали ее военные успехи вмешательству дьявола и передали героиню в лапы инквизиции.

Трибунал приговорил ее к смерти, и 30 мая 1431 года Жанна д'Арк была сожжена на костре в городе Руане.

КСТАТИ:

В 1455—56 гг. в городе Бурже состоялся процесс посмертной реабилитации Жанны д'Арк, а 16 мая 1920 г. она была причислена Церковью к лику Святых.

Так, согласно официальной Истории, завершилась история жизни Девы Франции.

Но есть и другая история…

В конце мая 1436 года в городе Меце (Лотарингия) появилась молодая женщина, которая разыскивала братьев погибшей Жанны д'Арк. При встрече они тотчас же узнали в незнакомке свою сестру. Весть об этом немедленно облетела всю Лотарингию, и вот вскоре в Мец приехали бывшие соратники Орлеанской Девы, чтобы изобличить самозванку. Однако при встрече с нею они, пораженные, падали на колени и целовали ей руки.

Воскресшая Жанна осенью того же года вышла замуж за графа Робера д'Армуаза и вскоре уже была счастливой матерью двух прелестных малышей.

Она неоднократно писала Карлу VII, добиваясь аудиенции, но король под любыми предлогами уклонялся от встречи.

Зато ей устроили пышную встречу жители Орлеана, который Жанна посетила в июле 1439 года. Многие из них были свидетелями событий десятилетней давности, и ни у одного не возникло сомнений в подлинности Орлеанской Девы.

Не возникло сомнений в ее подлинности и у самого, пожалуй, пристрастного эксперта – маршала Франции Жиля де Рэ (Реца), который был чрезвычайно привязан к Жанне и ее казнь произвела на него неизгладимое впечатление. Он без колебаний признал в Жанне д'Армуаз Жанну д'Арк и даже предложил ей возглавить участок фронта на севере Франции.

В 1440 году Жанна д'Армуаз решила посетить Париж. При въезде в город она была арестована и препровождена в парламент, где ее обвинили в самозванстве, после чего она была выставлена у позорного столба на рыночной площади. Впрочем, когда она заявила, что вовсе не является легендарной Жанной д'Арк, ее освободили.

О ее дальнейшей судьбе почти ничего не известно, так, предположения…

Что ж, вполне вероятно, что в Руане сожгли кого-то другого. Мало ли что случается…

Жан Фуке. Дева Мария. XVI в.

Какие еще черты требуются для создания собирательного образа Прекрасной Дамы? Неверное, все-таки стандартные, узнаваемые, потому что Дама, по сути своей, – прежде всего женщина, а потом уже королева, дипломат, покровительница трубадуров или спасительница Отечества, так что ее портрет немыслим без озорного блеска слегка прищуренных глаз и усмешки Евы, всегда готовой отведать запретный плод…

КСТАТИ:

Людовик IX Святой (правил 1226—1270 гг.) остался в памяти потомков очень добродетельным, но и столь же наивным монархом. В 1254 году он, проанализировав состояние общественной морали, пришел в ужас и сочинил закон, предписывающий немедленное изгнание из Франции всех распутных женщин. Его канцлер, ознакомившись с текстом нового закона, растерянно пробормотал:

– Ваше величество, видимо, намерено оставить Францию вообще без женщин!

Король удивленно взглянул на канцлера, затем, когда до него дошел смысл услышанного, взял у того из рук свое сочинение и, подойдя к камину, швырнул пергамент в огонь…

Куда же без женщин? И как? Недаром же во всех случаях нашей безумной жизни французы, а за ними и все прочие представители сильного пола говорят, глубокомысленно покачивая головами: «Cherchez la femme», то есть «Ищите женщину».