Текст книги "Крестовый марьяж"

Автор книги: Валерий Жмак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Возможно, и он питал к ней нечто подобное, но ни словом, ни жестом, душу Насти никогда не тревожил. И в ней – особенно в часы семейных неурядиц, из последних сил сдерживающей себя, неумолимо росла печаль и сожаление о невозможности оказаться рядом с Берестовым. Девушке приходилось с грустью констатировать – в столь щекотливом положении только и оставалось – дать волю желанию стать близким другом привлекательного человека. Хотя бы товарищеские отношения позволяли ей делиться с ним сокровенным, бывать рядом чаще.

Увы, далеко не все складывалось в жизни Анастасии. Скольких нервов стоила супругам её неудачная беременность... В гарнизоне никто не узнал о трагедии семьи Лихачевых. Да они и не хотели огласки. Никто не догадался о беде, кроме Владислава...

Вернувшись из больницы, она вышла на первое дежурство. Едва высыхали слезы, как мысли о несостоявшемся материнстве, вновь заволакивали глаза предательской влагой. Экипажи шумно вваливались в плохо освещенный кабинетик, балагурили, шутили... Берестов пришел как всегда молча и, положив на край стола правую руку с завернутым рукавом комбинезона, почему-то надолго задержал взгляд на её лице, и пристально всматривался, пока та считала пульс. Расписываясь в журнале, Настя уронила слезу на строчку с его фамилией. Вся книга была уже в маленьких мокрых кружочках...

После предполетных указаний пилот неожиданно вернулся и опять безмолвно сел перед ней.

– Ты же прошел контроль, Влад... – прошептала она, отвернувшись в темное окно.

Берестов осторожно положил теплую ладонь на её руку и, погладив, слегка сжал. Никому до этого она не позволяла к себе прикасаться. Но девушка уже достаточно знала молодого человека, чтобы понять – не было в его поступке ничего, кроме искреннего желания помочь, утешить, подбодрить... Скорее всего, он не ведал причин, катившихся по щекам слез, но не спрашивал, не лез в душу... Просто видел и ощущал, как ей плохо...

Через минуту летчик вышел, так и не произнеся ни слова. Когда Анастасия вновь повернула голову, на журнале лежал первый весенний тюльпанчик, а из-под него выглядывала маленькая шоколадка. Рука ещё долго сохраняла теплоту его сердца...

Постепенно они становились друзьями. Они не могли не стать ими. Два одиноких и чувственных сердца слишком долго тянулись друг к другу.

Отношение Лихачева к Берестову складывалось несколько иначе. Впервые Максим обратил внимание на неразговорчивого летчика при весьма необычных обстоятельствах...

В большом зале клуба, начальником Политотдела было спешно организовано грандиозное собрание офицеров всех частей огромного гарнизона. На повестке стояло обсуждение и поддержка решения партии о вводе ограниченного контингента войск в Афганистан. Почти все тогда, в порыве патриотизма, накатали рапорта с просьбой направить в "горячую" точку. Замполиты остались довольны и с гордостью докладывали высокому руководству о проделанной "нелегкой" работе. Но, несколько человек защищать интересы СССР на южных рубежах отчего-то не торопились. Генерал-майор зачитал в конце "политического шоу" с десяток фамилий таких офицеров-перерожденцев. Среди названных отказников, встал и капитан Берестов. Волею случая, на соседнем кресле оказался капитан Лихачев. "Надо же... – подумал тогда Максим, удивляясь отсутствию единогласия, – неужели кто-то думает иначе или, может быть, трусит!?"

Начальник Политотдела, перед тем как предать анафеме непокорных, потребовал объяснений. Кто-то, ссылаясь на семейное положение, оправдывался: "Жена вот-вот должна родить..." Кто-то объяснял решение близостью пенсии. Один заявил: "Написать не успел, исправлюсь..." Приезжие чины отнеслись к подобному лепету снисходительно и, для острастки пожурив, удовлетворенно дозволили сесть. Лишь два офицера остались стоять, твердо признавшись: "не понимаем причин ввода войск..." Одним из двух был Берестов.

"Предатель, твою мать! – чуть не ляпнул тогда в сердцах Лихачев, – ещё и уселся рядом... Отщепенец!"

– Вы двое, – злорадно процедил генерал, глядя свирепым и острым как бритва взглядом на возмутителей спокойствия, будто стараясь срезать их и подровнять под устраивающий уровень сотен других голов, смирено внимавших каждому слову, – сейчас подойдете ко мне – разберемся... Остальные свободны.

Дома, с возмущением рассказывая Анастасии о затесавшихся в ряды единомышленников "диссидентах", Максим вдруг обнаружил странную, или скорее – агрессивную реакцию жены:

– А ты, чего ради, написал эту филькину грамоту? – спросила она с возмущением о рапорте, глядя прямо в глаза, – не от того ли, что оставалась абсолютная уверенность – всех не пошлют?!

– То есть как – чего ради!? Какая уверенность? – не понял Лихачев, подавший рапорт без всякой задней мысли.

– Можешь мне членораздельно объяснить, кого ты там собрался защищать?

– Ну... Раз приняли решение – ввести войска, значит...

– Ты все их решения готов выполнять таким образом – не задумываясь?..

Они долго и с ожесточением спорили, едва не разругавшись. Но после того дня в голове, как он потом объяснял: "щелкнул заветный тумблер"... Инженер всерьез начал размышлять о происходящем в стране и впервые позволил себе усомниться в непогрешимости партии. А более всего Максима, нимало озабоченного карьерным ростом, потрясли слова Насти, которая, работая в санчасти, всегда находилась в курсе многих гарнизонных новостей:

– Влад четвертый год летает командиром корабля, и его планировали на повышение. А теперь он рискует не только расстаться с летной работой, – из армии турнут в два счета...

Но, Берестов, как много раз заявлял его однокашник Лешка, родился не в одной рубашке, а ещё – в придачу, и в костюмчике. Чехарда сменяющих друг друга генсеков, нервозность руководства в Политотделе, неудачи в ходе Афганской кампании, выступления матерей погибших солдат – заставили власть смягчить отношение к инакомыслящим или, отчасти, совсем забыть о них. Командиром звена Владислав, стал чуть позже, но более крупные неприятности его в то время, слава Богу, миновали...

– Я что-то не узнаю тебя... – едва сдерживая раздражение, говорила Анастасия по дороге домой из клуба, – ты взрослая девушка и должна как-то объяснять свои поступки.

Александра, опустив голову и чуть надув губки, шла рядом, не желая разговаривать.

– Ну, тебе может и безразлично! Но пойми, наконец – нельзя так обращаться с людьми, которых ты абсолютно не знаешь! Я очень уважаю этого человека и дорожу его отношением ко мне. Как теперь прикажешь смотреть ему в глаза?

Девушка упорно продолжала молчать...

– Ладно... – не выдержала Настя и прибегла к крайней мере: – на правах старшей сестры я запрещу тебе появляться на танцах! Посидишь дома – меньше будет позора...

– Как это – запретишь? – испугалась младшая сестра, – я, кажется, действительно взрослый человек...

– Была бы взрослой – не вела бы себя, словно ребенок! А запрещу очень просто – подойду к патрулю, который торчит на входе весь вечер, и попрошу не пускать. Меня все знают, и не один офицер не откажет в такой ерундовой просьбе...

Сестра не на шутку завелась, впервые – несколько минут назад, увидев растерянность человека, который никогда бы не позволил себе обойтись с кем-то подобным же образом. Конечно же, её угроза – от начала и до конца являлась надуманной. Сашеньку она любила всем сердцем и никуда бы не пошла. Да и никакой патруль не осмелился бы воспрепятствовать проходу в клуб грациозной и привлекательной девушки. Подобную сценку смешно было даже представить... Но юное создание оставалось ещё столь наивным, что ни на миг не усомнилось в серьезности обещания старшей сестры.

– Хорошо, я объясню... – чуть не плача, прошептала она.

"Нет, тут что-то не то! – недоумевала Анастасия, беря Сашу под руку, никогда не поверю, что Влад мог её обидеть, и на неё это совершенно непохоже!"

Войдя в свой подъезд, они медленно поднимались по лестнице пятиэтажного дома.

– Неделю назад я сама хотела его пригласить. Подошла, а он... Александра остановилась на ступенях и закрыла лицо ладонями, – теперь его извинительные жесты ни к чему. Не нравлюсь – не надо...

"Господи... Какой же ты у меня на самом деле ребенок! – облегченно вздохнув, подумала Настя. – Как было бы замечательно, если бы тебе в жизни попался серьезный и честный человек. Любому другому будет так просто воспользоваться твоей беззащитной доверчивостью..."

Они поднялись до пятого этажа и стояли возле двери, но открывать её старшая сестра не спешила. Дома отдыхал после вахты Максим, а она должна была непременно объяснить несчастной Сашеньке всю нелепость сложившейся ситуации.

– Глупенькая моя... – прошептала она, прижимая к себе девочку и целуя, – разве ты можешь кому-то не понравиться!? Ты когда к нам приехала?

– Не помню... Какая разница... – всхлипнула та, уткнувшись ей в плечо. – Дней десять назад...

– Мы встречали тебя в аэропорту в пятницу. А на следующий день пошли в клуб – верно?

Та молча кивнула.

– Эскадрилья, в которой служит этот летчик, только что похоронила сгоревший экипаж. Его бывший экипаж. Так вот – неделю назад ещё продолжался траур, и никого в доме офицеров из его сослуживцев я не видела. А он там присутствовал как начальник патруля, но танцевать и веселиться не мог. Понимаешь – не имел права!

Они потихоньку вошли в квартиру и, разувшись, на цыпочках добрались до кухни. Наполнив под краном чайник, Александра поставила его на плиту и вернулась к раковине. Анастасия незаметно наблюдала за ней, чувствуя, как в душе необъяснимо растет легкая тревога. Сестра умылась и высушила полотенцем озабоченное лицо. Затем уже твердым голосом объявила:

– Завтра пойду извиняться.

– Моя помощь нужна?

– Нет... я сама, – вздохнув, произнесла расстроенная девушка. – Его, кажется, зовут Владислав?

– Владислав... – с нежностью и улыбкой ответила Настя, подходя к ней и целуя в нахмуренный лоб. – Ну вот – теперь узнаю свою сестричку...

3

Серое из-за непогоды небо с каждой минутой темнело, приближая непроглядную, антрацитовую ночь. Ветер, трепавший из стороны в сторону лодки и поднимавший фейерверки соленых брызг, стал ураганным, а порывы и вовсе едва не переворачивали маленькие суденышки. В море не на шутку разыгрался сильнейший шторм.

Одежда четверых авиаторов давно набухла от влаги и совершенно не согревала. Расположив одноместные, словно игрушечные, лодочки вокруг большой резиновой шлюпки, они сидели в ней, прижавшись друг к другу и вцепившись руками в веревочные фалы, пропущенные в петли вдоль округлых бортов. С наветренной стороны два штурмана держали прорезиненный парус, но это не спасало от проникающей отовсюду воды, и ледяного ветра.

Небольшая желтая радиостанция уже два часа работала на аварийной частоте, передавая сигналы бедствия. Члены экипажа прислушивались, но рев и шипение волн все равно не позволил бы разобрать другие звуки. Им оставалось, в ожидании помощи, лишь посматривать в небо. Спасательные службы почему-то запаздывали. Конечно же, их искали, они были в этом уверены и полагали – вот-вот появятся огоньки заветного вертолета-спасателя...

Беспрерывно зачерпывая воду со дна лодки складной резиновой емкостью, Владислав выплескивал её за борт. Помощник командира держал наготове сигнальные патроны и ракеты. Лишь бы послышался отчетливый шум авиационных двигателей или появился силуэт корабля... Но вокруг бушевало взбеленившееся море, а завывающий ветер старался вырвать и унести кусок паруса. Все вокруг было против них.

Берестов начал ощущать нестерпимую боль в колене. Он ударился ногой о приборную доску, когда крыло зацепило воду и самолет резко крутануло в сторону. Кажется, сустав опухал и, задевая его, летчик каждый раз морщился.

Температура стремительно падала, ветер продолжал усиливаться. Мокрая одежда замерзла, покрывшись коркой льда, и затрудняла любые движения. Но именно движение, до прибытия помощи, оставалось единственным спасением. Понимая это, майор постоянно отдавал какие-то приказания, не давая друзьям сидеть без дела. Время шло, и наступала длинная, зимняя ночь, пережить которую суждено было не всем...

Через час после наступления темноты, захрипел и начал заваливаться на дутый борт второй штурман.

– Юра! – закричал, пытаясь растормошить его, командир. – Юрка, потерпи немного, ну, давай же – очнись!

Он достал из кармана сигнальный патрон и, отвернув крышку, рванул шнур. Сноп красного огня озарил ярким светом пространство вокруг шлюпки. Передав горящий патрон Володе, он долго растирали руки и лицо молодого штурмана, пытаясь привести того в чувство. Сорок минут спустя, командир опустил бездыханное тело лейтенанта в одноместную лодку и крепко привязал фалом...

Еще через час, во мгле ночного неба, появились, наконец, огоньки долгожданного самолета. Влад сжег ещё три патрона и отправил ввысь одну за другой пять ракет. Тщетно... Экипаж не заметили, но надежда, что, поиски организованы и скоро их обнаружат, начала приобретать отчетливые, явственные контуры...

Майор, беспрестанно что-то делая сам, не давал забыться смертельным сном и друзьям. Он, то заставлял штурмана вычерпывать вместо него воду, то, приводя в действие очередной патрон, просил второго пилота организовать ужин. Но, силы уходили, и люди оставались беззащитными перед свирепствующим холодом.

Иногда Берестов прекращал бесполезное занятие – на дне лодки вода не убавлялась, но требовалось перевести дух. Посидев пять-семь минут спокойно, он внезапно начинал ощущать, как сознание стремительно затуманивается и готово сдаться на милость подкарауливающего сна. Тряхнув головой и потолкав друзей, отгоняя их сонливость, Влад, забыв о неимоверной усталости, снова продолжал монотонную работу...

В середине ночи, тело молодого пилота – помощника командира корабля, замершего незаметно и тихо, покачивалось рядом – во второй лодчонке...

Одежда оставшихся двоих только слегка защищала от пронизывающего смертельным холодом ветра. Накрывшись с головой парусом, непослушными и негнущимися пальцами, они попытались зажечь сухой спирт. Но таблетка, с минуту бесполезно померцав голубовато-зеленым пламенем, потухла...

Как только капитан замолкал, Владислав яростно тряс его, вынуждая очнуться. Высыпав на мокрые колени комбинезона продукты, он нащупал шоколад и, развернув плитки, заставил друга поесть. Но сил, бороться со смертью, у того уже не оставалось...

– Влад, – зашептал незадолго до рассвета штурман едва ворочавшимися губами, – это конец...

– Не сдавайся Володя! Держись! – кричал майор, оборачивая вокруг него свою половинку паруса. – Нас найдут! Поверь... Ну, посмотри – скоро утро, рассвет... Все спасательные службы уже поставлены на ноги. Нас не могут не найти!

Командир долго и интенсивно растирал его, потом пытался согреть лицо и руки своим дыханием. Володька всегда был крепким парнем, и на какое-то время отчаянные процедуры Берестова помогли. Но сам пилот понимал – если в ближайшее время спасатели не подоспеют – они оба не протянут и двух часов.

Ему, каким-то неведомым и опровергавшим всякую логику образом, помогло купание в ледяной воде сразу после приводнения. Организм, благодаря неожиданной и столь радикальной мере, видимо, сразу сумел настроиться на длительную борьбу с холодом, и позволил держаться дольше других. Да и на здоровье до сего дня Владислав никогда не жаловался. Все это какое-то время спасало, но предел ощущался отчетливее с каждой минутой...

Вертолет пролетел совсем близко. Берестов, выпуская сигнальную ракету, различил даже контурные огни несущего винта. Ярко-красная точка взмыла вовремя, но не в поле видимости пилотов, а ушла в сторону от желанной винтокрылой машины. Во всем были виноваты непослушные руки. Один из двух оставшихся патронов, он зажечь не успел...

– Владик... Передай жене... – уже не шептал – хрипел капитан, повалившись на бок, – передай, чтоб детей берегла...

К восходу солнца, штурмана не стало. Сил переместить тело Владимира в одноместную лодку не нашлось. Майор, кое-как привязав его к борту большой шлюпки, сидел неподвижно и с ужасом смотрел, как брызги воды на лице друга, ещё недавно – прошлым вечером озарявшемся улыбкой в теплой кабине самолета, превращаются в лед... Он отказывался верить в произошедшее с его экипажем. Не в силах был осознать и то, что остался в безбрежном океане один...

"Уже второй экипаж... От меня уходит в небытие второй экипаж. Но следом за этими ребятами не станет и меня. Недолго осталось..."

Влад уже почти не чувствовал собственного тела. То ли от холода, то ли от страшной усталости, или от колоссального, нервного стресса, сознание начинало временами расплываться. Он с трудом накрылся парусом и попытался согреть дыханием руки.

– Чертовы двигатели... Или топливная система... – шептал пилот непослушными, твердыми губами, озвучивая какие-то отголоски и обрывки мыслей, – отказали бы минут на двенадцать позже... Мы бы дотянули до берега. Неужели конец?.. Как глупо...

Его сковала бесчувственная слабость, а в голове поселилось равнодушие к происходящему. Сейчас майору хотелось только одного – позарез требовалось отогреть хотя бы правую руку. Несколько раз Владислав безуспешно тянулся ей к пистолету, спрятанному в левый нагрудный карман. Замерзшая и покрытая льдом молния не поддавалась. Наконец он сумел его достать, но передернуть затвор не хватало сил – ладонь, словно чужая, беспомощно скользила по гладкому металлу.

– Господи... Так ведь и придется медленно умирать... Сколько еще? Полчаса, час? Вряд ли дольше.

Со сном Берестов, каким-то образом – машинально, продолжал бороться. Должно быть, сильнейшим потрясением явилась недавняя смерть друзей. Но появились галлюцинации. То мерещились звуки низко пролетающего вертолета-спасателя, то разрывал воображение протяжный звук корабельного ревуна. Летчик перестал верить в навязчивые призраки и сидел, глядя в одну точку. Он уже чувствовал дыхание смерти, стоявшей рядом – за спиной...

"Надо сбросить с себя парус и попытаться заснуть. Тогда наступит конец всем мучениям..."

С трудом, преодолевая сопротивление обледеневшей одежды, он развел в стороны онемевшие, непослушные руки и выпустил из объятий на свободу прорезиненную ткань. Парус, подхваченный ветром, тут же понесло над ревущими волнами. Берестов привалился спиной к борту и смотрел вверх – на серые, быстро пролетавшие низкие облака.

"Так ли уж много близких людей я оставляю на этом свете?.. – медленно ворочались последние, внятные мысли, – дорогие мои... Простите меня за все, не поминайте плохого..."

Штормовое море продолжало неистово бушевать. Пять оранжевых лодок, крепко связанных между собой, то взлетали вверх, перекатываясь через высокие гребни огромных волн, то проваливались вниз, осыпаемые солеными брызгами. Тел ребят, привязанных к маленьким лодчонкам, он не видел. Лежащий же рядом Владимир, стал напоминать глыбу льда.

Сквозь матовую пелену, уже застилавшую взгляд, Берестов едва различил темное, размытое пятно, выросшее, словно из-под воды над горизонтом. До него все явственнее доносились какие-то голоса – непонятная, отрывистая речь...

"Опять глумится угасающее воображение... И друзья, наверное, уходили так же..." – медленно проплыла последняя догадка с холодным, предсмертным безразличием.

Непонятное пятно сменилось всплывающими друг за другом, отчетливыми и полными ярких красок, фрагментами из далекого детства.

Жизнь все стремительнее покидала Владислава...

* * *

"Как странно все! Почему они оказались рядом? Совпадение? И сколь удивительно похожи... Словно сестры... Возможно, именно то, что потрясающая внешность незнакомки так повторяет очарование Анастасии, и привлекло меня в ней..."

Берестов медленно возвращался домой из офицерского клуба, наслаждаясь дивным летним вечером. Аллеи военного городка заполнились гуляющими парами. Некоторые приветливо здоровались, и Владислав негромко отвечал, не всегда узнавая в темноте проходивших мимо людей.

"И все-таки девица серьезно обиделась! – сокрушался он. – Жаль... Возможно, она явилась бы для меня спасением, ведь никогда не решусь сказать Насте о своих чувствах. Она любит мужа и ничего из нашего визуального романа не выйдет. А идти напропалую, и становиться сеятелем чужого горя незавидная роль! Погодите, Берестов!.. Это ж чистой воды эгоизм! Вы желаете избавиться от больной и беспросветной страсти, а при чем тут эта девочка? Даже дивной красотой её вы любуетесь, оттого, что та напоминает Анастасию. Но сама ведь, ровным счетом для вас ничего не значит! О ней-то вы подумали?"

Не спеша поднявшись в квартиру, молодой человек направился в душ и долго стоял под сильной струей прохладной воды. И все же, разобиженная молодая особа долго не выходила из головы. Никогда он так не обходился с беззащитными людьми. В школьные и курсантские годы, Владислав частенько отстаивал свои права, изрядно работая кулаками. Но тогда перед ним маячили, как правило, наглые, злобные и агрессивные рожи. Ни разу он не пожалел о содеянном. В общении со слабыми и безобидными, Берестов становился совершенно иным.

"Ладно уж... Что я, в конце концов, так расстраиваюсь? – пытался он подбодрить себя, растираясь полотенцем, – эта девчонка мне совсем неинтересна. Я и знать-то её не знаю... Да, внешность – потрясающая, но что внутри? Если бы и ум с душой хоть отчасти походили на Настины – подумал бы! Но, разве это возможно!? Завтра предстоит гулянка с однокашниками. С этими балбесами имя-то свое забудешь, не говоря уж о незначительной и мимолетной вине перед незнакомой девчонкой. Завтра же забуду! Как пить дать – забуду!"

Следующим вечером Александра, Анастасия и Максим подошли к началу танцев. Как всегда остановившись у массивной колонны, две девушки время от времени озабоченно поглядывали по сторонам. Стройную, молоденькую красавицу постоянно тревожили желающие потанцевать и познакомиться, но она отказывала всем, беспрестанно глядя на вход и кого-то ожидая...

– Он мне неинтересен и вовсе не нужен, – твердила Саша, убеждая прежде себя, а заодно и сестру, – но я должна извиниться.

– Ну, не переживай ты так, – задумчиво отвечала Настя, незаметно покусывая губы, – увидишь его не здесь, так в гарнизоне – все объяснишь.

Чтобы не стоять столбами средь веселья и шума, сестры иногда – по очереди, танцевали с Максом. Вторая, в это время, продолжала внимательно посматривать на вход. Когда стихли звуки последней мелодии, они долго стояли в толпе у клуба, продолжая вглядываться в лица выходивших на улицу людей. По пути домой супруги старались отвлечь Александру, рассказывая о чем-то веселом. Понимая добрые намерения родственников, та грустно улыбалась в ответ и, отворачиваясь, прятала расстроенное лицо...

– Расскажи мне что-нибудь о нем, – попросила девушка Анастасию, когда дома они остались вдвоем на кухне.

Старшая сестра занималась приготовлением чая и долго молчала, будто не расслышав вопроса. Затем повернулась к столу, за которым в ожидании сидела Александра, поставила три чашки.

– Он молчалив и неразговорчив, – начала Настя, все больше удивляясь любопытству младшей сестры. – А отчего у тебя появился к нему интерес?

– Зачем ты сразу об интересе?!

– Просто вижу... Ты ведь сама его, кажется, пыталась пригласить и после вчерашнего не перестаешь о нем думать. Ну что ж, если и так – я буду только рада. Поверь – ты не ошиблась.

Настя произнесла эти слова ровно и негромко, но сердце готово было вырваться из груди. Прекрасно зная Сашу, она впервые обнаружила в ней повышенное внимание к мужчине. И не какому-то постороннему, а к человеку, которого в тайне давно и безумно любила сама. Молодая девушка смотрела на неё с затаенной надеждой...

Анастасия хотела взять чайник, но вдруг безвольно присела к столу и закрыла лицо руками. Плечи несколько раз дернулись – девушка беззвучно плакала. В изумлении и испуге Александра вскочила:

– Что с тобой, Настя!?

Та, покачав головой, не ответила.

– Господи... Настюша, да что же случилось?

– Ничего... Это я так... Извини... – через минуту прошептала она, вытирая слезы.

Но озадаченная девочка не спускала с сестры широко открытых, удивленных глаз, пока непонимание в них не сменилось ужасом от осенившей догадки.

– Ты любишь его... – отрешенно прошептала Сашенька, едва заметно кивая головой.

– Мы друзья и, слава Богу, неглупые люди, – объяснила Настя, встав из-за стола и погладив аккуратно уложенные назад волосы сестры. – Садись и не переживай. Никогда и ни в чем не давали друг другу повода и, конечно же, в мыслях не держали преступать грань... Но, если абстрагироваться от нынешних обстоятельств и предположить на миг, что свободна – скажу честно: не отдала бы его никому!

Александра, подвинула на центр стола три небольшие чашки и, украдкой облегченно вздохнув, более не прерывала вопросами монолог старшей сестры. Та улыбалась чему-то, глядя в темное окно, и думала о своем, но, очнувшись, подхватила с плиты чайник и стала разливать по чашкам кипяток.

– Ты не ошиблась, Сашенька... Он очень хороший человек, – задумчиво начала Настя, но поспешила уточнить: – нет – в нашем гарнизоне дурных людей – наперечет. Но есть во Владиславе нечто особенное, необъяснимое...

Анастасия отнесла чашку с горячим напитком в зал – мужу и, вернувшись, продолжила:

– Я давно живу с Максом, но если бы до него встретила Берестова... она замолчала, смутившись своих мыслей, но, вздохнув и глядя Саше в глаза, призналась: – пошла бы за ним на край света. Хотя и так уж на самом краю живем.

Молоденькая девушка сидела тихо, не осмеливаясь перебивать откровений сестры. Машинально помешивая остывающий, ароматный чай, она с удивлением ощущала, как сердце начинало биться все быстрее...

– Тебе не довелось ещё пожить в военных городках, – вновь заговорила Анастасия. – Господи, это ж целая наука! Здесь нужно терпимо относиться ко многому. К тому, что издалека – по походке узнаешь любого встречного... Что занимая очередь в магазине, не знаешь сколько человек стоит впереди каждый считает, своим долгом занять ещё десятку-другому... Наконец, к тому, что про тебя могут навыдумывать массу небылиц.

– Тяжело здесь было после Саратова? – нарушила затянувшееся молчание Саша.

– Иногда хотелось просто выть... Влад, между прочим, почти наш земляк – из Волгограда, знает и наш город. Мы частенько с ним вспоминаем Волгу... Поговоришь о родных местах и становится легче. Но, человек привыкает ко многому. Трудно только переносить сплетни. Наши женщины каждому косточки перемоют в тех же очередях. И женатым, и холостякам... Одинокие мужики для них вообще – бесценные объекты наблюдения! Но, вот что удивительно никогда не слышала, чтобы плохо говорили о Берестове. Никогда! Представляешь!?

Александра улыбнувшись, кивнула, но, пожав плечами, спросила:

– А зачем им это?

– Сама удивляюсь. У каждой из них своих проблем – с избытком, так нет же – и в чужие норовят влезть...

Владислав действительно её почти забыл. Продолжительные разведывательные полеты, новые заботы командира звена, служба... Медленное и размеренное течение гарнизонной жизни неумолимо делало свое дело. В свободное время, просиживая вечерами – перед сном за книгами, он мало появлялся в городке. Настя, как он догадался – старшая сестра строптивой девушки, отгуливала отпуск, и вероятность пересечения с двумя возмутительницами спокойствия, сводилась к нулю. Лишь однажды, субботним вечером – две недели спустя, Берестов подошел к клубу повидать одного из приятелей...

Внезапно, кто-то, тихо подойдя сзади, закрыл нежными ладошками его глаза. Он сразу определил – женские руки... Осторожно сняв их, повернулся... Перед ним, с грустной улыбкой, стояла Анастасия, за ней чуть поодаль, юная, очаровательная незнакомка.

– Привет Влад, – старшая сестра, приподнявшись, поцеловала его в щеку и зашептала на ухо: – не сердись, пожалуйста, на нашу девочку. Она все это время только о тебе и думает...

В этот миг он не сердился и вообще, потеряв дар речи, ничего не соображал, кроме одного: "Боже... Она поцеловала меня! Настя впервые позволила себе..."

Сделав шаг к сестре, она подвела её ближе.

– Познакомьтесь же вы, наконец... Это моя младшая сестра – Александра, – представила врач смущенную девушку, – а это – Владислав Берестов.

– Очень приятно, – кивнул пилот, но, испытывая неловкость, не знал, что делать дальше.

Он с превеликим удовольствием провел бы этот вечер с Анастасией, или хотя бы разок станцевал с ней, но вежливость требовала загладить вину и перед девочкой.

– Ты ведь сегодня не торопишься? – лукаво спросила у Саши Анастасия, помогая другу, выйти из создавшегося положения.

– Нет... – ответила та, пряча взгляд и покрываясь румянцем.

– Ну и славно! Пойдемте в зал...

Они вошли в клуб и смешались с толпой веселящихся людей. С трудом пробираясь к заветному месту, старшая сестра оборачивалась и, смеясь, что-то говорила Владу, но слова тонули в сливающемся шуме и он не разбирал их. Лишь отчетливая печаль в глазах милой сердцу молодой женщины, совсем не вязалась с её мнимым отменным настроением. Подойдя к колонне, троица остановилась...

– Я буду дожидаться Макса, а вы потанцуйте, – подзадорила Настя и, неожиданно соединив их руки, добавила, обращаясь к Берестову: – доверяю тебе Сашеньку на весь вечер.

Решительно отойдя в сторону, она продолжала смотреть на парочку, все так же грустно улыбаясь. Младшая сестра, оставшись наедине с молодым человеком, стояла рядом, слегка покусывая от волнения губы. Слабо попытавшись высвободить ладонь, она сдалась, лишь почувствовав, что он едва заметно сжал ускользающие пальчики.

В обширном клубном зале скоро уже не было свободного места, и когда замолкала музыка, слышался шумный гвалт. Начинался медленный танец. Владислав с жалостью посмотрел на одиноко стоящую Настю, но она, давно понимая его без слов, ободряюще кивнула...

– Разрешите пригласить вашу спутницу? – внезапно обратился к нему, выросший, словно из-под земли, моложавый старлей – штурман с ракетоносцев.

"Ну что, Берестов, крутанем рулетку? – подумал летчик и, пожав плечами, спокойно ответил:

– Пожалуйста, если с её стороны нет возражений...

Но обворожительная девушка, даже не взглянув на подошедшего претендента, замотала головой и, сжав ладонь Влада, встала ещё ближе почти прижалась. Столь внятное желание быть рядом с ним весьма удивило и озадачило майора, решившего воздержаться на сегодня от жестоких игр в фатализм, тем более что перед юной спутницей ещё предстояло загладить вину...

– А мне ты не откажешь?

Александра вместо ответа опустила руки на плечи кавалера, и они впервые оказались близко друг к другу. Обнимая девушку, молодой человек ощущал трепетное дыхание и чувствовал щекой прикосновение дивно пахнущих волос. Чуть склонив голову набок, она молчала. И все же что-то выдавало легкое беспокойство...