Текст книги "Хроника великого джута"

Автор книги: Валерий Михайлов

И здесь казахский рабочий класс и «бедняк» противопоставлены – народу».

Кампания против «националистов», направляемая опытным режиссером, набирала силу, однако ее участники, послушные исполнители директивы, наверное, вряд ли тогда представляли, какой огромный урон ожидает национальную культуру.

11-12 апреля 1928 года «Советская степь» напечатала большую статью Г. Тогжанова «Против национализма, обывательщины и комчванства в казахской литературе и критике». Автор писал:

«Еще не так давно – 3-4 года тому назад – наши националисты доказывали, что искусство, в частности литература, не подчиняется политике и что политические или – как они выражались – узкоклассовые интересы чужды ей, и казахская художественная литература ставит себе «общенациональные» надклассовые интересы. Так писали молодые идеологи казахских националистов – Ауэзов, Искаков Д., Аймаутов и К°… И Садвокасов не мыслит нашу советскую литературу без националистов – без Ауэзова, Аймаутова и Кеменгерова. И он, как и националисты, уверен в том, что писатели-националисты могут дать для казахских трудящихся очень полезные вещи на межнациональные темы. Мало того… он даже протестует против того, что мы разоблачаем националистическую идеологию поэта Джумабаева Магжана – известного националиста, в одно время ярого контрреволюционера».

Одержимый порывом очистить казахскую литературу от «националистов», Тогжанов принялся разоблачать и одного из руководителей КазАППа – Казахской Ассоциации Пролетарских Писателей – коммуниста Сакена Сейфуллина, за которым он не признал никакого права называться пролетарским писателем, ибо «у него не только нет ничего пролетарского, но зачастую не хватает и советского».

Показателен способ обвинения (точно такой же впоследствии использовал Голощекин): критик громил С Сейфуллина за старые стихи, которые сам поэт публично признал ошибочными.

Особенно досталось за «пропаганду националистической идеологии стихотворению «Азия». В нем «Азия» говорит «Европе»:

 
Коварная Европа – страна насилия, эксплуатации и жестокостей,
Много раз я направляла тебя на путь правды,
Много умных голов посылала тебе…
Я посылала моих гуннов, мадьяр, болгар, мавров и арабов,
Ты видела моих татар, турок и монголов, –
Прошли дни, годы; ты не отрешилась от зла.
Я посылала от семитов Моисея, Израила, Давыда и Исаю,
Я посылала тебе пророков
И наконец послала Магомета.
Чтобы очистить мир от грязи,
Чтобы смягчить его бездушно-каменное сердце.
Еще много потомков семитов
Посылала с Карлом Марксом во главе…
Если не будешь слушать этих умоляющих слов,
Гордясь, не считая меня равной тебе,
Словами «учи ее силою»
Пошлю монгола своего с раскосыми глазами.
Монгол… многих неукротимых усмирил,
Многим гордым позвоночник своротил,
Накинул многим на шею аркан,
Верхом по оврагам и равнинам волочил,
Много городов стер с лица земли,
Много степей опустошил,
Как будто по ним прошел пожар.
Ел сырое мясо, пригоршнями пил кровь,
Много младенцев воздевал на острие копья.
У монгола есть дела, устрашающие людей,
Сила, потрясающая небо и землю…
Горе, горе Европе, если она не послушается
Голоса справедливости, голоса Азии.
 

За это любопытное стихотворение Сейфуллина обвиняли и впоследствии, когда по известному образцу, партийные критики испекли новую «правую националистическую группировку» под названием «сейфуллинщина», а самого поэта подвели под арест и расстрел – в конце тридцатых годов. В 1928 году с Сакеном Сейфуллиным им справиться не удалось – не сумели, как говорится в среде специалистов, оформить.

Тогжанов критиковал Сейфуллина и за то, что в 1924 году он посвятил книгу «Домбра» Троцкому (надо сказать, что критик «вовремя» напомнил об этом случае четырехлетней давности, так как Троцкий, исключенный из партии, как раз в это время отбывал ссылку в Алма-Ате).

Через два месяца, 6 июня 1928 года, С. Сейфуллин ответил на статью Габбаса Тогжанова в той же «Советской степи». Его ответ назывался «Неонационализм и его наступление на идеологическом фронте»:

«21 февраля 1922 года в своей «боевой» статье в «Энбекши-казах» Г. Тогжанов писал:

«Раньше в белых роскошных юртах, полные счастья, распивающие ароматный свой кумыс, едящие жирные и вкусные конские мяса, казы-карта, имеющие большие табуны лошадей, верблюдов, коров и баранов, …казахи питаются теперь всякой травой, вонючими муравьями, собачьим мясом, мышами…

…Хотя о голоде казахского населения в русских газетах не пишут, но в казахских газетах пишут…»

Уличив таким образом своего критика в «грехе» такой же шестилетней давности и припомнив ему, что когда-то Тогжанов вместе с Садвокасовым называл попутчиками «всех алаш-ординских писателей: и Жумабаева, и Ауэзова, и Аймаутова», С. Сейфуллин пришел к выводу, что «пока существует казахский байский класс – национализм (Алаш-Орда) будет жить».

Затем поэт дал подробные разъяснения по тем произведениям, которые Тогжанов обвинил в пропаганде национализма. Оказалось, что стихотворение «Айт» о мусульманском празднике он сочинил еще мальчиком, в акмолинском приходском училище, когда «мы о марксизме даже и не могли слыхать». По поводу стихотворения «Письмо к матери», обруганного Тогжановым, Сейфуллин писал:

«…Во-первых, это ложь, что я материнскую любовь считаю выше всего… Из этого стихотворения, что, не видно? – мать я ставлю выше или революцию?..»

Подробнее всего он говорил о стихотворении «Азия». Оно было написано в 1922 году во время Генуэзской конференции, когда «азиатское освободительное движение аплодировало т. Чичерину… В «Азии» еще был другой мотив… о семитах. Контрреволюционные элементы (национализм, шовинизм, мещанство) тогда усиленно поговаривали насчет «жидов». Я хотел и этому отвратительному натравливанию реакции, т. е. антисемитизму, дать пощечину. Конечно, угрожать империалистической Европе народами Азии не по-марксистски. И, конечно, восхвалять семитов, что они поведут человечество к братству, – тоже не по-марксистски… Об этой ошибке я в мае 1923 года в журнале Казкрайкома ВКП(б) «Кзыл-Казахстан» дал полное разъяснение» где неправильность положений признал».

Разъяснения и покаяния, как оказалось потом, ровным счетом ничего не значили.

На обвинения в комчванстве С. Сейфуллин ответил следующим образом:

«В Москве 30 января 1928 года в Комакадемии состоялся доклад Громова об эмигрантской литературе. Громов восхвалял Бунина, рекомендовал нашим писателям учиться у него. В прениях выступил тов. Фриче и сказал: «…Наша лирика стоит выше эмигрантской. Мы не можем учиться у Бунина, потому что он мистик. Эмигрантские писатели обречены и раздавлены вместе со своим классом и должны сойти на нет. У этих писателей все больше и больше умирает их формальное мастерство. Нашим писателям взять от них нечего» («На литературном посту», 1928, № 4). Вот слова авторитетнейшего марксистского критика т. Фриче. Пускай плачут, что мы не хотим учиться у алаш-ординского мистика Жумабаева, ученика Мережковского и Бальмонта…»

Таков был уровень тогдашней литературной полемики. В принципе она ничем не отличается от нынешних схваток…

Самое удивительное в том времени, пожалуй, полное пренебрежение к таланту. Отнюдь не понимали его как народное достояние, отнюдь не признавали в нем искры Божьей. Дарование даже и не уважали. Мерилом литературного труда сделалась идеология – в грубом и примитивном ее толковании, на уровне доноса. Умствующие начетчики типа «т. Фриче» дрессировали новых писателей «классовыми» хлыстами. Шаг в сторону, как при конвоировании, воспринимался как побег – и тут же открывали огонь… Ни Тогжанов, ни Сейфуллин даже не замечали, как в полемике (больше похожей на взаимные политические обвинения) они дружно затаптывают талантливого литературного собрата-Магжана Жумабаева и других даровитых писателей. Вряд ли они не догадывались, что вслед за публичными обвинениями придет час оргвыводов. Конечно, каковы они будут, никто не мог предвидеть в точности. Это знал только режиссер-постановщик газетной травли, восседающий в крайкоме. Он-то знал…

Самое человеческое, что ли, в статье Сейфуллина – ее окончание, что он косвенно жалуется на тесноту рамок, в которые уложена художественная литература, и как бы робко оправдывается в своем праве писать на разные темы, в том числе и печальные.

«…При виде хорошо организованной бедняцкой сельскохозяйственной артели, где сепаратор плавно поет радостную песню коллективного труда и культуры, хочется подпевать этой прекрасной музыке культуры и любоваться работой этого коллектива… Но когда увидишь казашку, одетую в грязные лохмотья, долгим тяжелым трудом придавленную, согнутую, сморщенную, тихо идущую за тощим шатающимся ишаком… – тогда душевные переживания невольно настраиваются на печальный, мрачный камертон. Мало ли других видов нашей жизни? Все эти виды… невольно могут отражаться в нашей художественной литературе».

Невольно… Почему же не наоборот – вольно?..

Руководимые разномастными «т. Фриче», сами того не подозревая, казахские «пролетарские писатели» подрывали национальную культуру, поскольку «т. Фриче» выкрикивали на каждом углу свои приказы, приравнивающие все национальное к националистическому. «…Нашей молодой казахской общественности следует учиться не у Абая, а у Маркса, Плеханова, Ленина и других классиков марксизма… Мы считаем, что одна из первоочередных задач партийной организации Казахстана на идеологическом фронте состоит в том, чтобы покончить с абаизмом как с обычным буржуазным хламом. Потому в кратчайший срок необходимо мобилизовать все культурные силы партийно-советской общественности Казахстана против учения Абая и его современных единомышленников», – писал Ильяс Кабулов 2 августа 1928 года в «Советской степи».

Филипп Исаевич Голощекин с присущей ему настойчивостью в преследовании врага продолжал кампанию травли Магжана Жумабаева и других «старых» казахских писателей. 23 мая 1928 года, выступая с докладом на собрании кзыл-ординского партактива, он говорил:

«Тов. Бухарин в своем докладе на съезде ВЛКСМ приводит выдержку из стихотворения Джумабаева, который рассматривает проведение железной дороги в Казахстане (того, что действительно поднимает культуру, создает развитие производительных сил) как лишение всего старого. Когда мне до сих пор говорили, что есть течение у некоторых казахов против Туркестано-Сибирской желдороги, я не верил. Я этого и не мог представить себе. Но вот теперь, когда прочел это, я подумал, что да, есть, и я считаю, что их путь приведет… к лозунгу самоопределения буржуазного и с неизбежной зависимостью от буржуазии».

Ох, уж этот «любимец партии» и покровитель искусств! И когда только успевал оглядывать литературные дали – от Москвы до самых до окраин! Еще за год до того, как под его всевидящее око попалось стихотворение Магжана Жумабаева, Бухарин разразился в газете «Правда» (12 января 1927 года) «Злыми заметками», в которых фактически дал команду открыть кампанию, направленную против русских крестьянских поэтов. Под предлогом борьбы с «есенинщиной» – поэзию С. Есенина он определил как «причудливую смесь из «кобелей», «икон», «сисястых баб», «жарких свечей», березок, луны, сук, господа бога, некрофилии… и т. д., все это под колпаком юродствующего квазинародного национализма» – развернулась травля русской национальной литературы. (Понятен выстроенный Бухариным ряд образов, где смешаны Господь Бог и иконы с кобелями и суками – ведь в отрочестве Николай Иванович хотел стать не кем-нибудь, а самим антихристом!) Еще раньше, в марте 1926 года – задолго до сталинских репрессий – был расстрелян один из друзей Есенина поэт Алексей Ганин, написавший поэму против Троцкого (заметим, что «всевластный» Сталин в 1934 году лишь сослал Осипа Мандельштама, который написал стихи, направленные против него, и только спустя три года смог упечь поэта в лагерь, а уж кто-кто, но Коба славился мстительностью и вряд ли хоть слово забыл Мандельштаму).

Нет такого термина – бухаринские репрессии, но, кто знает, быть может, именно этому могущественному в те времена политику и одновременно одному из влиятельнейших членов коллегии ОГПУ обязана не только русская словесность уничтожением целой своей линии – крестьянской литературы, но и казахская литература – уничтожением лучших своих писателей, объявленных сначала «националистами», а потом «контрреволюционерами» и незаконно осужденными еще в 1929 году.

Схема представляется простой: Голощекин, который в своих целях уже «использовал» национальную интеллигенцию и теперь задумал ликвидировать ее (вспомним его многозначительные слова: «Мы можем отбросить этих временных союзников» – совершенно очевидно, что значит отбросить в словаре палача), подсунул Бухарину цитату из стихотворения М. Жумабаева, чтобы на всю страну ославить своих «националистов», то есть подвести базу под их арест и заодно заручиться поддержкой з Москве, в Политбюро. Не мог же Бухарин, который по-казахски не разумел, сам усмотреть политическую «блошку» в произведении казахского поэта! У политиков случайностей не бывает. Разумеется, это вовсе не исключает того, что Филипп Исаевич получил разрешение на арест большой группы виднейших интеллигентов Казахстана от человеколюбивого Кобы, но то, что расправа произошла – как теперь выражаются – с подачи Голощекина, не вызывает сомнений… Судя по всему, это была артподготовка перед коллективизацией: перед тем как ломать народную хребтину – крестьянство, надо было избавиться раз и навсегда от тех его духовных вождей, кто никогда и ни при каких условиях не пошел бы на соглашательство с властями…

19 апреля 1929 года «Советская степь» напечатала письмо «О творчестве писателей-казахов». Оно сопровождалось небольшим редакционным предисловием:

«В редакцию газеты «Правда» и в редакционную коллегию «Литературной энциклопедии» группой товарищей послано письмо-протест по поводу ошибок, допущенных «Энциклопедией» в отношении оценки творчества отдельных писателей-казахов. Ввиду большого общественного интереса этого письма приводим его полностью».

Что ж, и сегодня не меньший интерес вызывает судьба писателей, о которых шла речь в этом письме, поэтому приведем его в основных подробностях:

«Уважаемые товарищи!

…По нашему мнению, совершенно не по-марксистски дана оценка произведениям Ауэзова и Байтурсунова.

Прежде всего об Ауэзове. В «Литературной энциклопедии» пишется, что он «современный выдающийся писатель, в художественных произведениях отличается изумительной чуткостью и исторической правдивостью…» Мы считаем, что это все по меньшей мере незнание, непонимание и самого Ауэзова, и его творчества.

Во-первых, Ауэзов при Колчаке, будучи одним из активных деятелей восточной Алаш-Орды, не мог и не боролся с Колчаком, а наоборот, как известно, вся тогдашняя Алаш-Орда, в том числе и Ауэзов, боролись в союзе с Колчаком против большевиков, против советской власти…

Правда, после прихода советской власти Ауэзов переходит на сторону последней, вступает в партию и одно время занимает должность секретаря КирЦИКа, но тем не менее и в политике, и в литературе Ауэзов остается буржуазным националистом – идеологом казахского байства. В 1922 году Ауэзов за антипартийную алаш-ординскую идеологию исключается из партии… уходит на литературную и педагогическую работу. Продолжает он эту работу и по настоящее время…

Во всех своих произведениях он видит казахский быт глазами казахского бая, тоскующего о прошлом, воспевает казахскую старину-азиатщину, восхваляет казахских ханов, легендарных богатырей, «мудрых» биев, почетных аксакалов и феодальных рыцарей, и причем всегда их выставляет положительными типами, достойными уважения, подражания и сегодня (см. «Кара-коз», «Энлик-Кебек»…). Мало этого. Писатель Ауэзов эту явно реакционную идеологию проповедовал и в своей «критике»…

Не совсем верна оценка… и о Байтурсунове. Правда, Байтурсунов до революции был одним из руководителей казахской национальной интеллигенции, вел борьбу против царской политики, и тогда он объективно являлся прогрессивным буржуазным революционером в казахской действительности.

Однако все это еще никому не дает права говорить, что «Байтурсунов – выдающийся казахский поэт»… Им он не был. Он был и остается публицистом.

Байтурсунов… остается буржуазным националистом – идеологом казахского байства. …Он проповедовал контрреволюционную идеологию… Современная казахская общественность считает Байтурсунова одним из вождей той реакционной алаш-ординской интеллигенции, которая вела и ведет борьбу против нашей партии и открыто защищает казахское байство.

В интересах исправления ошибки, допущенной редакционной коллегией «Литературной энциклопедии», просим поместить это наше мнение на страницах «Правды».

С коммунистическим приветом У. Исаев, И. Курамысов, Г. Тогжанов, С. Сафарбеков, У. Джандосов, X. Юсупбеков, А. Байдильдин».

Кампания травли подходила к концу. Об остальном – аресте, следствии и приговоре 14 казахским писателям и представителям культуры – тогда ни слова не сообщили, несмотря на то, что другие сфабрикованные процессы (Шахтинское дело, дело Промпартии) в подробностях освещались в печати. До сих пор об этом сообщают не более чем в общих словах. Вот выдержки из «Заключения комиссии ЦК Компартии Казахстана по изучению творческого наследия Магжана Жумабаева, Ахмета Байтурсынова и Жусупбека Аймаутова».

О Магжане Жумабаеве:

«…в 1929 году его необоснованно осуждают на 10 лет тюремного заключения, огульно обвинив в создании в 1921 году коллегии, именуемой «Алка» («Круг»), якобы для подпольной деятельности, хотя она была организована представительством Казахской АССР при Сибревкоме для широкого осведомления населения Сибири о Казахской республике. Эта просветительская коллегия позднее, в период сталинских репрессий, была квалифицирована как тайная контрреволюционная организация казахских националистов».

Об Ахмете Байтурсынове:

«В конце 20-х – начале 30-х годов, когда несправедливым гонениям и репрессиям в стране стали подвергаться многие видные деятели дореволюционной интеллигенции, посыпались доносы и на А. Байтурсынова о якобы новых фактах контрреволюционной деятельности бывших лидеров Алаш-Орды. Он становился объектом многократных нападок печати и в июне 1929 года был арестован, осужден коллегией ОГПУ и выслан в Архангельскую область. А его жена и дочь были сосланы в Томск».

О Жусупбеке Аймаутове:

«…в 1929 году был вновь арестован якобы за участие в подпольной националистической организации и в 1931 году расстрелян…

Причиной трагической гибели Ж. Аймаутова, как и М. Жумабаева, стало участие в вышеупомянутой просветительной коллегии «Алка»… К этому присовокупили и раннее членство в партии «Алаш», начисто отбросив искренное осознание Ж. Аймаутовым исторической роли РКП (б) и практическое участие в социалистическом строительстве.

По протесту прокурора республики Верховным судом Казахской ССР М. Жумабаев, А. Байтурсынов и Ж. Аймаутов полностью реабилитированы посмертно ввиду отсутствия в их действиях состава преступления». [228]228
  Вечерняя Алма-Ата. 1988, 28 декабря.


[Закрыть]

Вот и все. Из этих кратких сведений очевидно лишь то, что Жумабаев и Аймаутов проходили по одному делу. А как же Байтурсынов? Арестованы-то все в одном, 1929, году…

1 октября 1930 года Голощекин выступил с докладом «10 лет партийного строительства» на собрании горпартактива Алма-Атинской организации. Он говорил:

«Товарищи, прошу заметить, мой доклад не является историей партийной организации. Я не обладаю достаточно исчерпывающим материалом, но если бы и обладал, то не занимался бы сейчас писанием истории. Сейчас историю делают…»

В этом докладе первый секретарь крайкома подробнейшим образом остановился на этапном своем деянии – разгроме казахских «националистов».

После небольшого вступления о подпольной деятельности Алаш-Орды, в начале 20-х годов якобы поставившей себе задачу коллективного вступления в партию – чтобы, прикрываясь партбилетом, отстоять свое алаш-ординское дело и свергнуть Советы, Голощекин заявил:

«Товарищи, все документы, которые я оглашу, это… показания националистов ликвидированной контрреволюционной организации, так называемой Байтурсунова. (В данный момент ликвидируется еще одна контрреволюционная националистическая организация Тынышбаева, Ермекова и Досмухамедова)».

Судя по тому, что Голощекин не раз приводит, среди других, показания Аймаутова, становится понятным, что все они-Жумабаев, Байтурсынов и Аймаутов – обвинялись в одном и том же и были арестованы по одному и тому же делу.

Судили их за «грехи» почти десятилетней давности, нисколько не смущаясь тем, что ни одного (!) свежего факта «контрреволюционной деятельности» в деле нет. И Филипп Исаевич, зачитывающий показания, был вполне уверен, что разговоры, имевшие место десять лет назад, – Это весомое доказательство вины, за которую «националистов» необходимо ликвидировать (по всей видимости, сначала их всех собирались расстрелять – недаром, например, Миржакуп Дулатов просидел девять месяцев в камере смертников Бутырской тюрьмы, но потом заменили высшую меру социальной защиты, как именовался расстрел, десятью годами концлагерей).

Сначала Голощекин «разоблачил намерения контрреволюционеров»:

«Габбасов пишет: «Весной 1920 или 1921 года в Семипалатинске было совещание, на котором встал вопрос о коллективном вступлении в партию…»

Националист Омаров говорит: «Байтурсунов… вел агитацию среди беспартийных рабочих за вступление в партию… Ермеков поддержал Байтурсунова и Букейханова Алихана и стоял на той же точке зрения… Я понимал так, что мы, националисты, будучи коммунистами, могли бы использовать легальные возможности в интересах казахского народа».

Аймаутов: «Зимой 1921 года на квартире такого-то собрались казахские работники г. Семипалатинска и деятели Алаш-Орды. Обсуждался вопрос о вступлении в партию казахских работников. Алашординцы, в частности Дулатов, высказывались за то, что, мол, чтобы обеспечить возможность работать на ответственных должностях, необходимо вступить в партию».

– А вот их деятельность, – говорил Голощекин, не желая замечать, что вся деятельность опять-таки заключается в разговорах десятилетней давности.

«Габбасов показывает: «…Объявление войны большевикам при Отсутствии массы, реальных сил, при интенсивном развитии наступательно-разрушительных сил большевизма, при том преступно пассивном отношении русского общества и даже интеллигенции вовлекло бы киргизское население в кровавую бойню, подорвало бы хозяйство… и дало бы возможность подонкам киргизского общества вторгнуть идею большевизма в степь, вызвать дифференциацию в обществе и, таким образом, разрушить основы и традиции веками сложившегося нашего национального быта. Этим объясняется временное вхождение в областной совет представителей комитета. …Мы полагали, что тактикой сможем организовать реальную силу и подготовить антисоветское восстание в степи…»

Балгамбаев: «В Ташкенте виделся… с Дулатовым и Досмухамедовым… Беремжанов говорил о необходимости помощи басмачеству».

Байдильдин: «В это время Смагулом Садвокасовым распространялись слухи о том, что положение советской власти никудышное, что в Туркестане поднимаете басмачество и что нужно быть готовым ко всяким изменениям… На петропавловском совещании было решено продолжать работу и организоваться вместе для борьбы с колонизаторством».

Адилев: «Помню, одно заседание состоялось у председателя БухЧК – члена этой организации… Они ввели меня в особую комнату, держали в руках коран и стали говорить мне фразы, которые я должен был повторять за ними… Это была клятва, что я никогда не разоблачу тайны, останусь верным организации. Валидов говорил, что здесь все видные ответственные работники Бухарской республики…»

Испулов: «Валидов писал Байтурсунову, что за ним большая сила…»

Адилев: «Казахские националисты ждали, что с Востока придет освобождение…»

Аймаутов: «Во время Второго съезда Советов было созвано совещание исключительно казахских делегатов, на котором председательствовал Ауэзов… Обсуждался вопрос о борьбе с колонизаторством, и была вынесена резолюция явно националистического характера…».

Байдильдин: «В 1921 году в «Энбекши-казах» написал статью к 4-летию Октябрьской революции. Главным редактором был Ауэзов. Вызвал меня к себе и поругал. Кончалась статья словами: «Да здравствует советская власть, да здравствует советская республика Казахстан»… Ауэзов мне заявил, что если в дальнейшем буду ругать Алаш-Орду, то он уйдет из редакции. После своей статьи и получил ругательное письмо и от Садвокасова из Москвы».

Далее Голощекин говорил о втором пятилетии Казахстана, которое прошло под его руководством, о большевизации республики. Он сказал, что среди казахских коммунистов имеется не один десяток подлинных большевиков во главе с такими товарищами, как Исаев, Курамысов, Юсупбеков и т. д. (Не прошло и трех лет, как при расставании с Казахстаном он сказал, что тут нет ни одного честного коммуниста.) Затем он приступил к завершению читки показаний:

«Обвиняемый Байдильдин: «Перед V конференцией, в 1925 году, Садвокасов говорил, что в земельном вопросе творятся безобразия, Ходжанов действительно боролся с колонизаторством, но метод был казахский, а тут нужен метод чингисханский. По-моему, в разработке тезисов V конференции активное участие принимали алашординцы – Букейханов и проф. Швецов. Слыхал через одного студента, что в квартире Джолдыбаева происходило совещание алашординцев, где были: Байтурсунов, Дулатов, Ермеков, Кадырбаев. Там обсуждались вопросы политики».

– Есть еще довольно много показаний, но я думаю, что и этих достаточно… – заключил Голощекин. – К счастью, здоровое в партии ухватилось за большевистское оружие…. [229]229
  Советская степь. 1930, 18 октября.


[Закрыть]

По этим показаниям (еще неизвестно, каким образом они добыты и насколько верны) нетрудно убедиться, что никакой контрреволюционной деятельности, по сути, и не было – вся вина «буржуазных националистов» заключалась в том, что они думали о судьбе своегонарода и, естественно, думали отлично от Голощекина, который этого народа не знал, не понимал и не любил, предпочитая руководить из кабинета с помощью нескончаемых директив. Подлинная жизнь казахов была ему глубоко чужда. Ему надобно было лишь «овладеть аульной массой», для чего сначала «использовать» национальную интеллигенцию, а затем «отбросить этих временных союзников».

И отбросили – на изгнание, на погибель.

А вместе с ними – отбросили и национальную культуру…