Текст книги "Последний характерник (СИ)"

Автор книги: Валерий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава семнадцатая
Берестечко

О трагических событий февраля – марта 1651 года: вторжении польного гетмана Калиновского на казацкую территорию, гибели Нечая, сожжении Мурафы, героической обороне Винницы Иваном Богуном, Серко узнал только в мае, когда вернулся с Дона, куда Хмельницкий отправил его с особым поручением вскоре после возвращения в Чигирин из Каменца.

– Я слыхал у тебя неплохие связи на Дону, – вдруг спросил Хмельницкий, выслушав вполуха его доклад о встрече с Потоцким и думая о чем – то своем.

– Да. Я хорошо знаю Татаринова, Осипова, Васильева, – слегка удивившись, ответил Иван. – А что?

– Да тут понимаешь какое дело, – несколько смущенно сказал гетман, – в последнее время у меня с донцами сложились натянутые отношения. Они недовольны нашим союзом с татарами и не хотят оказывать Войску помощи. А помощь нам вот как нужна, новая война с ляхами не за горами. Думаю, весной или в начале лета нам ее никак не избежать. Вот я и хочу, чтобы ты съездил на Дон и попробовал набрать там волонтеров. Там ведь в городках много всякого люду без дела сидит. Если донские атаманы официально помогать не хотят мне, гетману, так может тебе по старой приязни в частном порядке посодействуют набрать хотя бы тысячу волонтеров. Деньги на наем рекрутов получишь у Выговского.

Вот таким образом поздней осенью 1650 года Иван вместе с верным Верныдубом оказался на Дону. Без особого труда ему удалось набрать почти две тысячи волонтером, как из числа коренных донцов, так и осевших в донских городках запорожцев, а также и простого люда, сбежавшего на Дон от притеснений царских воевод. Атаманы не только не чинили ему препятствий в наборе, но наоборот, даже помогали как могли. Хотя Выговский выдал ему денег на набор тысячи волонтеров, Серко не стал скупиться и для такого дела использовал и личные сбережения. Зато уже к концу марта в его распоряжении оказалось две тысячи отлично вооруженных и экипированных всадников, с которыми он в апреле отправился в Чигирин. Прощаясь, атаманы просили его лишь об одном, после окончания военных действий организованно возвратить всех волонтеров в Черкасск.

– Справные воины нам самим ой как нужны, – сказал ему Осипов, – так что уж Иван, будь добр не бросай своих людей на произвол судьбы, где взял, туда и верни.

– Не беспокойся, – заверил его Серко, – как закончится кампания, жив буду – всех, кто тоже останется в живых, верну назад лично.

Гетмана в Чигирине он не застал, тот уже выдвинулся к Гончарихе. В гетманской ставке он узнал о последних событиях. Печаль коснулась его сердца, когда ему рассказали подробности гибели Нечая, тревогу вызвал рассказ о вторжении ляхов в Мурафу, но душа наполнилась гордостью, когда он узнал о подвигах Богуна, которого считал своим учеником. Все же тревога за судьбу матери не давала ему покоя и он уже хотел, поручив полк Остапу, отправиться в Мурафу, но тут Тимофей Хмельниченко, оставшийся в Чигирине за старшего, сказал ему, что отец специально узнавал про судьбу хутора Ивана и его матери – с ними все в порядке. Хутор его отца оказался нетронутым, а мать жива и здорова. Теперь уже ничто не мешало Ивану отправиться в Гончариху, куда он и привел своих волонтеров в конце мая. Гетман, проведя смотр его воинству, оказался волонтерами доволен, но Иван заметил, что настроение у Богдана пасмурное. В мысли его он проникать не стал, причины подавленности гетмана были ему ясны и так. Военная кампания того года с самого начала складывалась для Хмельницкого неудачно. Всеобщая эйфория от Зборовского мира уже через год бесследно исчезла. Если старшина Войска Запорожского и значные казаки результатами битвы при Зборове еще как – то могли быть удовлетворены, фактически приобретя статус новой южнорусской шляхты, то в положении подавляющей масса казацкой черни мало что изменилось и рядовые казаки все чаще задавали себе вопрос за что они боролись и проливали свою кровь? Что же касается поспольства, не вошедшего в казацкий реестр и обязанного возвратиться к своим панам, то эти люди винили в случившемся прежде всего гетмана и стали убегать на Запорожье или в Слободскую Украйну. Польские власти такие побеги пресекали, возвращали крестьян их владельцам, в чем им вынужден был помогать и Хмельницкий, связанный условиями Зборовского мира. Естественно, такие действия не прибавляли ему авторитета у народных масс, тем более, что уже всему краю было известно, что за оказываемую татарами помощь гетман расплачивается, помимо военных трофеев, многотысячным русским полоном. Эти причины привели к тому, что на призыв гетмана вступать в казацкое войско откликнулось значительно меньше желающих, чем их было после Желтых Вод и Корсуня. Более того, даже некоторые реестровые казаки переходили на службу в коронное войско, не желая вместе с татарами воевать против христиан. Посполитые не хотели вступать в казацкие ряды еще и пот ому, что их плохо экипированных и мало обученных вчерашних гречкосеев, гетман имел привычку посылать в бой на самых опасных участках, используя, как пушечное мясо и оберегая свои элитные полки. Добытых же трофеев, как показали предыдущие сражения, хотя и было много, толку от них было мало, молдавские и русские купцы скупали трофеи за бесценок и вырученных денег едва хватало на хлеб. Недовольство простого люда и казацкой черни гетманом достигло такого накала, что Хмельницкий перестал доверять даже своему ближайшему окружению и свою охрану поручил наемникам – татарам.

Вдобавок и гетманский штаб, планируя кампанию 1651 года исходил из того, что военные действия начнутся не раньше июня, а посполитое рушение станет собираться, как обычно неторопливо и в далеко не полном составе. Именно поэтому всех новобранцев зимой лишь приписали к полкам и сотням, а затем отпустили по домам, рассчитывая призвать их в апреле – мае. Однако в этот раз польское правительство и большая часть магнатов к войне готовились серьезно, понимая, что на карту поставлена судьба государства. Фактически поляки начали военные действия еще в конце февраля с разгрома брацлавского полка и осадой Винницы. Победный марш польного гетмана Калиновского был прерван лишь воинским искусством молодого винницкого полковника Ивана Богуна, который вынудил его, потерявшего большую часть своего войска возвратиться к Каменцу. Но зато и Хмельницкому пришлось в спешном порядке проводить мобилизацию и выступать к урочищу Гончариха в начале мая, где почти месяц ожидать подхода татарской орды. Король же за это время перехватил стратегическую инициативу, получив возможность навязав запорожскому гетману сражение на своих условиях – не в районе Сокаля, как тот предполагал, а у местечка Берестечко, куда продвинулся, воспользовавшись бездействием Хмельницкого.

В этот раз на призыв Яна Казимира откликнулись все магнаты в воеводствах, где было объявлено посполитое рушение, ему удалось нанять пятьдесят тысяч наемников, помимо немецкой пехоты и большого количества волонтеров, Януш Радзивилл отправил ему в помощь сильное литовское войско во главе с братом Богуславом. Так что уже в конце мая в распоряжении польского короля оказалась почти стопятидесятитысячная армия, с которой он от Сокаля стал выдвигаться в направлении Староконстантинова, где у Берестечко занял выгодную позицию и стал укрепленным лагерем. Хотя Ян Казимир вынужден был разделить войско во время движения, продвигаясь по трем разным дорогам и переправляясь через множество рек и речушек, протекавших в этой местности, для Серко оставалось загадкой, почему запорожский гетман не воспользовался этим, хотя обо всех передвижениях коронного войска получал точную и подробную информацию от разведчиков. Как – то Иван не удержался и прямо спросил об этом Хмельницкого, но тот лишь коротко ответил, у него недостаточно сил и он ждет хана. Размышляя над странным поведением гетмана, упустившего стратегическую инициативу из своих рук, Серко пришел к выводу, что дело не в отсутствии хана, а в том, что Богдан не доверяет своим людям и опасается, что в случае поражения они, не задумываясь выдадут его полякам. Численность Запорожского Войска действительно значительно уступала польскому, не превышая 70–80 тысяч, да к тому же начались повальные болезни, для перевозки только одних трупов понадобилось двести возов. Но все же, по мнению Ивана, гетман мог проявить больше активности и, по крайней мере, потрепать королевское войско на марше. В то время Серко еще не знал, что Хмельницкий не особенно надеется и на хана. Ислам – Гирей, располагая сведениями о попытках сближения Хмельницкого с Москвой и об отказе совместно совершить набег на донцов, выступил в поход лишь повинуясь приказу султана, воспротивиться воле которого он не мог. Но у гетмана была точная информация из Бахчисарая о настроениях татар, которые открыто говорили, что, если военная удача будет на стороне поляков, то они тоже ударят на запорожцев.

Но вот, наконец, подошел хан с ордой и несколько воспрянувший духом Хмельницкий, соединившись с татарами, стал двигаться в направлении Берестечко, где поляки уже в течение двух недель оборудовали свой лагерь.

Опытным взглядом бывалого воина Серко сразу оценил, что при выборе места для предстоящего сражения польские военачальники удачно использовали рельеф местности. В тылу возведенного ими лагеря протекала полноводная Стырь, на противоположном берегу которой находилось Берестечко. По наведенным через речку мостам в лагерь постоянно поступало продовольствие для солдат и фураж для коней Левый фланг поляков прикрывала неглубокая, но болотистая речушка Пляшевая, впадавшая в Стырь. Исток ее терялся где – то в огромном болоте, начинавшемся в верстах трех – четырех от польского лагеря. Немного поодаль от правого фланга поляком в Стырь впадала еще одна речушка Сытенька, протекавшая почти параллельно Пляшевой на расстоянии двух – трех верст от нее. В междуречье Сытеньки и Пляшевой раскинулся огромный с небольшими холмами луг, ограниченный у истоков Пляшевой болотом, а немного дальше справа речушкой Иквой, притоком Сытеньки. Здесь на этом лугу, покрытом превосходной травой, стал сосредотачиваться татарский кош, имея на левом фланге Сытеньку. Казакам же не оставалось другого пути, как двигаясь по правому берегу Пляшевой начать наводить через нее и болото мосты и переправлять на другой берег возы, чтобы стать табором примерно в лвух верстах напротив польского лагеря, имея на правом фланге Пляшевую, а на левом татарский кош. В целом и позиция казацко – татарского войска выглядела достаточно сильной, поскольку его общая численность теперь не уступала численности польской армии. Казаки и татары взаимно прикрывали друг друга, поэтому при наличии на обоих флангах речек, фланговый охват был невозможен. Было ясно, что исход битвы должен будет решаться во фронтальном сражении.

Вскоре после обеда 18 июня противоположном конце этого обширного поля милях в трех – четырех от поляков стали сосредотачиваться первые казацкие и татарские отряды. Небольшие их разъезды рассыпались по всей округе, поджигая близлежащие хутора и строения, и даже захватили несколько сотен польских лошадей, выпасавшихся на пастбище вместе с челядью. Некоторые, наиболее отважные казаки и татары подъезжали к польским позициям, вызывая охотников на бой, но поляки по приказу короля не двигались с места. Первая стычка завязалась между хоругвями ецпольского и Любомирского передовыми татарскими разъездами. В конечном итоге, татары обратились в бегство, а гордые одержанной первой, пусть и небольшой, победой поляки, не стали преследовать их ввиду наступления ночи и возвратились в лагерь.

В составе этого передового 12 – тысячного татарского корпуса находились Ислам – Гирей и Хмельницкий, наблюдавшие за ходом сражения.

– А ляхи не выглядят такими слабыми, как ты утверждал, – с сомнением в голосе произнес Ислам – Гирей, – и сражаются храбро.

– Да это лишь первое впечатление, – вымучено улыбнулся гетман, – обещаю, что завтра мы разобьем их в пух и прах, а их предводителей твои воины поведут на цепях в Крым.

Хан внимательно посмотрел в лицо гетману, но ничего не ответил.

В течение всей ночи татарские отряды постепенно заполнили противоположный от польского лагеря конец поля, а казацкие полки, подошедшие со стороны Пляшевой, стали наводить мосты через речку и гати через болото..

Опасаясь внезапного штурма лагеря, Потоцкий утром следующего дня вывел часть войск за валы, выстроив их в предполье, но противник не переходил к активным действиям, ограничиваясь джигитовкой и вызовами на герц. Польские командиры, помня о том, что осмотрительность полководцев укрепляет мужество солдат, внимательно следили за действиями татар, не позволяя вовлечь себя в заготовленные заранее засады. Однако, когда татары, утратив осторожность, кинулись на правый фланг поляков, полки воевод: брацлавского Станислава Лянцкоронского и подольского Станислава Потоцкого отразили их натиск и сами контратаковали основные силы татар, заставив их отступить.

К полудню хан бросил в бой всю орду. Татары заполнили все поле, готовые к битве, а казаки в это время по наведенным через Пляшевую и болото мостам и гатям переправляли свои возы, артиллерию и основную часть войск, выбрав место для обустройства табора напротив польского лагеря.

Между тем, по всему полю завязалось ожесточенное сражение. Коронный гетман бросил в бой свой собственный полк, полки Юрия Любомирского и подскарбия литовского, которые в первом наступательном порыве оттеснили татар в центр поля далеко от своих войск. Хан, заметив, что поляки не получают подкреплений, усилил натиск. Спустя несколько минут все смешалось в водовороте битвы, татарские бунчуки развевались рядом с польскими знаменами и значками, сразу было даже трудно разобрать, где свой, а где враг. Поляки, более искушенные в фехтовании, оказались в лучшем положении, но все равно несли большие потери. Сраженный кривой татарской саблей, свалился под копыта своего коня каштелян галицкий Казановский, погиб в схватке с татарским мурзой староста люблинский Юрий Оссолинский, пал на поле боя вместе со всей своей хоругвью ротмистр Иордан. В ходе двухчасового боя чудом уцелел староста яворский Ян Собесский, потерял всю свою охрану коронный маршал Любомирский. Многие поляки получили тяжелые ранения, было даже утрачено знамя коронного гетмана.

На другом фланге мужественно отбивался от наседавших татар воевода брацлавский Станислав Лянцкоронский, в жестокой схватке погиб его брат Сигизмунд Лянцкоронский, сложил голову полковник Ян – Адам Стадницкий и многие другие.

Нет сомнения, что, если бы казацкая пехота поддержала татар, то сражение под Берестечком закончилось бы в тот же день, но казаки были заняты переправой через Пляшевую, а также оборудованием табора, и существенной поддержки татарам оказать не смогли.

Исход этого непродолжительного боя решил Станислав Потоцкий, отбросивший быстрым и стремительным движением своего полка противника к центру поля, а затем, заставив его отступить по всему фронту.

Татары, сражавшиеся в этот день храбро и мужественно, потеряли по меньшей мере 1000 своих воинов, в том числе, много знатных мурз, среди них и надежного друга Хмельницкого перекопского властителя Тугай – бея.

Около четырех часов дня татары возвратились в свое расположение, а поляки, потерявшие около 700 человек, отправились в лагерь. Военные действия прекратилось и обе стороны стали заниматься уборкой мертвых тел с поля сражения.

В польском лагере царило уныние. Тяжелые потери, понесенные от одной лишь татарской конницы, в то время, когда казацкая пехота и артиллерия даже еще не вступали в бой, посеяли уныние среди солдат. Король даже настаивал на том, чтобы ночью всеми силами ударить на казацкий табор, пока он не сформирован, но, в конечном итоге, военный совет убедил его не делать этого.

Крымский хан был разъярен и обвинял Хмельницкого в том, что тот обманул его, преуменьшив силу польско – литовского войска.

– Это по твоей вине, гетман, – говорил он в гневе, – погибло столько правоверных. Кто меня убеждал, что ляхи не смогут долго выдерживать натиск моих воинов? А ведь в сражение еще не участвовали ни Ярема, ни Потоцкий, ни Калиновский. Литва тоже оставлась в резерве. Мы сражались сегодня с третьеразрядными военачальниками, а сколько потерь понесли! Что же будет завтра, когда в бой вступит Ярема?

– Повелителю правоверных известно, что Фортуна изменчива, – уклончиво отвечал Богдан. – Но ведь и ляхи сегодня потеряли много своих воинов. Они не могут похвастаться, что одержали победу, завтра битву начну я сам и брошу к твоим ногам скованного цепью Ярему.

Хан понемногу успокоился, но твердо заявил, что ожидает от гетмана победы, в противном случае татары не будут класть свои головы за казаков.

Все это время Серко со своими волонтерами трудился над оборудованием табора. Их кони под наблюдением полусотни коноводов паслись на том берегу, где на несколько верст протирался такой же обширный луг, как и в междуречье Сытеньки и Пляшевой. Казаки торопились сбить возы в четырехугольник, эту подвижную крепость, и сковать их цепями между собой. В завязавшемся сражении поляков с татарами никто из них участия не принимал. Наконец, к вечеру табор был в основном оборудован, хотя по мнению, Ивана его следовало бы установить немного дальше к центру поля на возвышенном месте.

Когда солнце зашло, гетман созвал полковников на малую раду. Был он против обыкновения немногословен и явно не в духе.

– Хан очень недоволен, – хмуро начал он. – Татары понесли большие потери, погибло много знатных мурз, в числе которых сложил свою голову и грозный для врагов Тугай – бей. Завтра наш черед начинать битву и приложить все силы, чтобы она закончилась разгромом поляков.

Далее последовали указания, где и какому из полков занимать места, куда планируется нанесение главного удара, какие полки останутся в резерве и т. п. Не один Серко, но и другие полковники, обратили внимание гетмана, что табор стоило бы оборудовать на одном из холмов, поэтому тот дал указание передвинуть его за ночь на новое место.

Заканчивая раду, Богдан сказал:

– Завтра я буду рядом с ханом. Старшим здесь остается Дженджелей. Но сражение начинать только по моему сигналу или, если ляхи сами начнут атаковать первыми.

Согласно диспозиции, конные полки Богуна, Дорошенко, волонтеров Серко и несколько других должны были занять позицию позади пехоты, почти рядом с холмом, находясь на котором Ислам – Гирей уже два дня командовал своими татарами. Казацкая конница должна была прикрывать их от флангового удара польской тяжелой кавалерии.

На следующий день 20 июня поле предстоящего боя окутал густой туман. В 9 – м часу утра он стал постепенно рассеиваться и король приказал войску тоже в поле, где оно в правильном строю расположилось на месте, удобном для битвы. Казаки в течении всей ночи продолжали переправу войска и оборудованием табора. С утраказацкое войско выстроилось, растянувшись на целую милю впереди своего табора, который казаки не успели до конца оборудовать, а левый фланг Хмельницкого прикрывала татарская и казацкая конница.

Никто из противников не рисковал первым начать сражение. Казаки, передвинув табор на одну из возвышенностей, открыли оттуда артиллерийский огонь по позициям поляков, те в свою очередь, обстреливали из орудий темнеющие на расстоянии полумили от них казацкие ряды. Так продолжалось до трех часов пополудни.

Серко, находившийся со своими волонтерами у подножия холма, на вершине которого заняли место хан в окружении мурз и Хмельницкий с Выговским, бросал в сторону гетмана недоуменные взгляды, ен понимая. Почему он не дает сигнала к началу сражения. По его мнению, лучше бы казацкая пехота начала битву первой, чтобы не дать возможность панцирным хоругвям поляков проявить всю свою ударную мощь. Но гетман медлил, не начинал сражения и король.

Нерешительность и короля, и запорожского гетмана была вызвана не страхом, а трезвым расчетом. Оба полководца знали силу друг друга и отдавали должное противнику, памятуя о том, что войну редко ведут по заранее разработанному плану, чаще война сама выбирает пути и средства. Сейчас же при фактическом равенстве сил, невозможно было заранее предсказать исход битвы. Татары стояли немного дальше в глубине поля, прикрывая левый фланг Хмельницкого, и, тем более, не имели желания первыми открывать сражение.

Убедившись, что казаки не хотят начинать битву, король созвал на совет командиров, чьи хоругви находились поблизости, и стал выяснять их мнение по поводу того, что предпринять – начинать сражение или перенести его на следующий день ввиду скорого приближения сумерек. Победила точка зрения Иеремии Вишневецкого о том, чтобы атаковать противника немедленно. Король согласился и дал приказ к началу битвы. Хоругви Иеремии Вишневецкого и восемнадцать хоругвей кварцяного войска под звуки труб и грохот барабанов начали атаку. Едва заслышав сигнал к началу битвы с польской стороны, в наступление ринулась казацкая пехота. Вслед за пехотой устремились и запорожские конные полки оставив далеко позади левый фланг, где находились татары. В поддержку князя Вишневецкого король послал ополчение краковского, сандомирского и других воеводств. В первые же минуты боя противники смешались друг с другом и поле боя стало затягивать пушечным и ружейным дымом. Стрельба велась с обеих сторон и порой даже непонятно было, по кому ведет огонь артиллерия.

Но так продолжалось недолго. Железные хоругви Иеремии Вишневецкого при поддержке кварцяного войска и ополчения стремительным броском рассекли казацкую конницу и, смяв пехоту Глуха, Носача и Пушкаря ударили прямо по табору, который казаки передвинули на одну из возвышенностей, но не успели сковать возы одного из его углов цепями. Сражение закипело прямо внутри табора, где казацкие канониры били в упор по прорвавшейся внутрь коннице, а пехота вступила смертельную схватку с «крылатыми» гусарами. Поляки стали нести чувствительные потери и вынуждены были отступить. Ислам – Гирей, рядом с которым находился Хмельницкий, оставивший командовать в таборе Дженлжелея, приказал своим татарам прийти на помощь казакам и те тоже ринулись в битву, мощным ударом отбросив хоругви Вишневецкого к позициям, с которых они начали атаку, дав возможность казакам восстановить табор.

Казалось, еще немного и ряды поляков будут окончательно смяты, но в это время в бой вступила королевская гвардия и литовская кавалерия князя Богуслава Радзивилла. В первых рядах этого корпуса выдвинулась артиллерия генерала Пржыемского, открывшая губительный огонь по татарской коннице. Картечь, бившая в упор, производила опустошение в рядах татар, которые, не выдержав огня артиллерии, откатилась назад, а затем и вовсе обратилась в бегство. Возникшая внезапно паника перекинулась и на тех татар, которые не участвовали в сражении. Первыми дрогнули хан и окружавшие его мурзы, ударившись в беспорядочное бегство, за ними устремились и все татары за исключением нескольких тысяч всадников, прикрывавших это паническое бегство. Ворвавшись на территорию коша, поляки застали там брошенные кибитки с татарскими женами и детьми, быков, оставленное имущество.

Казаки, видя, что остались без союзников, обратившихся в позорное бегство, укрылись в таборе, оставив поле сражение в распоряжение противника. Но напрасно казацкие полковники искали своего гетмана – его в таборе не было.

Позорное бегство хана со всей ордой в мгновение ока изменило расстановку сил на поле брани. Окруженные со всех сторон польскими хоругвями казацкие полки вынуждены были отступать с большими потерями, а порой и просто бежать с поля боя, чтобы укрыться в таборе за рядами возов. Поляки преследовали и рубили их яростно, без жалости и снисхождения, даже коринфский митрополит Иосааф, благословлявший казаков на битву, не успел добежать до табора, путаясь в полах своей рясы, и, невзирая на его чин священнослужителя, был зарублен кем – то из гусар.

Все же казацкие конные полки сумели сдержать хоть ненадолго рвущихся к табору поляков, дав возможность большей части пехоты укрыться за спасительными возами. Едва сумев с трудом замкнуть табор, казаки стали передвигать его ближе в Пляшевой, чтобы не оказаться в полном окружении и, в конечном итоге, уперлись одной из сторон в речку, которая таким образом прикрыла их правый фланг. С тыла вплотную к казацким возам примыкало огромное болото.

С наступлением темноты поляки возвратились на свои позиции, забрав с поля сражения своих погибших и раненых товарищей. До поздней ночи они славили Господа за одержанную победу, воздавали должное героям сегодняшней битвы Иеремии Вишневецкому, Николаю Потоцкому и другим военачальникам, отличившимся в ходе сражения. Окончательный разгром оставшихся в лагере казаков представлялся делом нескольких дней. Орда ушла далеко и хан, по всей видимости, возвращаться назад был не намерен.

В казацком таборе настроение было совсем иным. Под покровом ночи казаки вынесли с поля своих павших товарищей, чтобы с наступлением дня предать их земле по христианскому обряду. Затем Филон Дженджелей, собрав на совет полковников, стал выяснять, что кому известно о гетмане. Тут выяснилось, что отсутствует и генеральный писарь Выговский. Возникла версия, что гетмана захватил с собой хан при своем неожиданном бегстве.

Совет не пришел к общему мнению по поводу оценки ситуации, полковники решили прежде всего возвести валы вокруг табора, а затем действовать в зависимости от обстоятельств. Что касается отсутствия Хмельницкого, то было решено объявить войску, что гетман с Выговским последовали за татарами, чтобы уговорить хана возвратиться назад.

Всю ночь осажденные напряженно трудились, не сомкнув глаз, но зато утром перед изумленными поляками возникла настоящая крепость с земляными валами, частоколом, широким рвом и оборудованными на валах позициями для пушек.

Серко в тех работах не участвовал, так как сразу после окончания совета Филон Дженджелей отозвал его сторону и негромко сказал:

– Дела, брат Иван, обстоят неважно, сам видишь. Но пока еще мосты через Пляшевую не заблокированы ляхами, надо бы пополнить в окрестных селах и хуторах запасы продовольствия. Травы для коней за речкой много, да и тут достаточно, хотя ляхи и заняли место, где стоял татарский кош. Но выбить их оттуда будет не сложно. А вот с продовольствием у нас плохо. И борошна, и вяленой рыбы, пожалуй, на седмицу хватит, но сколько мы тут будем сидеть в осаде одному богу ведомо. У тебя полк охочекомонных, мы тут на работах по укреплению табора и сами справимся. А вот вы бы занялись добычей продовольствия.

Серко не стал терять времени и вскоре его полк перешел по трем сохранившимся мостам на левый берег Пляшевой. Отсюда казаки отъехали на полсотни верст, а там по татарскому обычаю разлетелись по степи на четыре стороны. Еще через два десятка верст, отряды снова разделились. Такая тактика позволяла охватить за короткое время большую площадь поиска. Казаки углубились к северу от Берестечка на две сотни верст, поэтому им, отягощенным захваченными телегами с продовольствиям, которые тянули медлительные волы и быки, приходилось двигаться медленно. Тем не менее, первые возы с продуктами, в основном с мукой и зерном, были доставлены в табор к утру 27 июня. Здесь Серко узнал, что в его отсутствие проходили переговоры с поляками. Из всех условий королевской стороны казацкие депутаты согласились только на выдачу Хмельницкого, а в остальной части настаивали на условиях Зборовской Декларации.

– Тут такое дело, – задумчиво сказал Ивану новый наказной гетман Матвей Гладкий, которого выбрали вместо Дженджелея, заподозрив, что Филон согласен заключить мир на условиях, предложенных королем, – сюда дважды наведывался Выговский. Он говорил, что Хмеля держит у себя хан, готовясь вернуться к Берестечко и продолжить сражение. Но я ему не особенно доверяю, ты же знаешь, это хитрая лиса. Он говорил, что хан стоит у Вишневца. Так вот я прошу тебя, съездить туда и выяснить правду ли говорит генеральный писарь. Может и с гетаманом удастся переговорить, а то я не знаю, что нам делать, ждать его и хана или постараться уйти.

– Я не пойму короля и особенно Потоцкого, – мрачно сказал Серко, – чего они медлят, я бы на их месте заблокировал мосты через Пляшевую и удавил нас костлявой рукой голода.

Серко, как в воду смотрел, но он не знал, что на военном совете король предложил Иеремии Вишневецкому перейти на правый берег Пляшевой и блокировать мосты, по которым казаки переправлялись на ту сторону. Князь согласился, однако потребовал для себя пятнадцатитысячное войско. Оба гетмана стали возражать против этого требования, опасаясь, что останутся без самых отборных хоругвей.

Тогда король поручил Станиславу Лянцкоронскому скрытно переправиться с двумя тысячами солдат на правый берег Пляшевой и перекрыть возможные пути отступления казаков за речку. Брацлавский воевода, разделявший мнение воеводы русского о том, что для такого дела нужно гораздо большее число солдат, все же спорить с королем не стал и в ту же ночь форсировал реку, выбрав позицию которая бы позволила ему контролировать все три моста.

Однако Серко со своими донцами покинул табор еще днем и отправился к Вишневцу. Передвигался он осторожно чтобы не нарваться на татар, которые теперь было не понятно, на чьей стороне. Предосторожности его оказались напрасными, так как в Вишневце татар не было. По слухам, хан ушел на юг к Животову. Серко направился туда, но по дороге узнал, что татары повернули на Львов. «Понятно, за ясырем отправились» – подумал Иван и решил возвращаться в табор.

Там же за время его отсутствия ситуация резко изменилась. Появление поляков на правом берегу Пляшевой грозило полной блокадой табора. 29 июня была предпринята новая попытка вступить в переговоры с поляками, но Николай Потоцкий просто разорвал на глазах короля письмо с казацкими условиями мира, не став даже их оглашать. К этому времени из Бродов подтянулась крепостная артиллерия и поляки стали готовиться к штурму казацких укреплений. Гладкий – миргородский полковник, не пользовался большой популярностью у казацкой черни и, поскольку за три дня гетманства никаких мер, чтобы переломить создавшуюся ситуацию не принял, собравшаяся черная рада сместила вслед за Дженджелеем и его. Гетманом провозгласили Ивана Богуна, который за последние десять дней приобрел у казаков огромную популярность.

На состоявшейся затем малой раде с полковниками и частью старшины, новый наказной гетман изложил свой план действий, заключавшийся в том, чтобы с наступлением ночи в строгой секретности навести новые гати через болото и укреплять и расширять те мосты, которые уже есть. Для этого нужно было использовать все подручные материалы от свиток до возов. Но было также решено, что в этой работе участвуют только реестровики, остальные не должна знать ничего до того, как все войско с арматой переправится на тот берег.