Текст книги "Последний характерник (СИ)"

Автор книги: Валерий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

   Часть первая. Гроза над Украйной.

   Глава первая. Долгая дорога домой.

   Путь из Франции до Подолии занял у Серко и Верныдуба в общей сложности едва ли не полгода. В Гданьске они ранним июньским утром сошли с корабля, доставившего их сюда из Кале и, прежде всего, позаботились о покупке лошадей и приобретении продовольствия для себя и фуража для коней, так как ехать предстояло через всю Великую и Малую Польшу, на границах которой бушевало пламя народной войны. Гданьский порт в те времена вполне мог соперничать с Кале или Портсмутом, десятки судов различного класса стояли у его причалов. Барки, шхуны, бригантины, баркентины со всей Европы и даже Нового Света доставляли сюда свои товары, пользующиеся спросом у местных купцов, чьи лавки располагались здесь же в портовом районе. Как и в любом солидном европейском порту, в Гданьске можно было приобрести все, что душе угодно: от специй из далекой Индии до бразильских кофейных зерен, от чая таинственного Китая до шоколадного порошка из бобов какао Южной Америки. Самые изысканные украшения, дорогая и модная одежда, всевозможная косметика для дам и другие подобные товары соседствовали с оружием английских мастеров, различной драгоценной утварью, кипами вышитой золотыми и серебряными нитями восточной материи. Любую валюту: золотые испанские дублоны, итальянские серебряные флорины, французские ливры, пистоли и луидоры, голландские гульдены, золотые дукаты всех европейских стран, серебряные и золотые немецкие талеры можно было обменять или приобрести в лавках менял здесь же в торговых рядах. Шныряющие в толпе продавцы пирогов с берестовыми лотками на груди громко рекламировали непревзойденные вкусовые качества своей продукции, зазывая праздных зевак полакомиться горячей выпечкой, пышущей аппетитным ароматом.

   Но Иван с Остапом, не обращая на все это богатство и роскошь особого внимания, прокладывали себе путь сквозь многолюдную толпу в поисках конного рынка, который находился несколько в стороне от порта. Сейчас для них не было более важной задачи, чем обзавестись добрыми конями. Путь в родные края предстоял не близкий, а лучшей конной ярмарки, чем в Гданьске не было во всей Польше. Спросив несколько раз дорогу, они, наконец, добрались до конского рынка, занимавшего едва ли не целую версту. Там Серко облюбовал себе могучего вороного коня-трехлетку в холке выше него на целую голову, а Остапу приглянулся такой же жеребец только гнедой масти. Выбор лошадей здесь был огромный, самых великолепных пород, и не случайно гусарские панцирные хоругви формировались, как правило, из коней, выращенных в Великой Польше или привезенных сюда из туманного Альбиона. Здесь же казаки приобрели и двух вьючных лошадок для перевозки припасов и фуража. Золотые двойные пистоли, полученные у Мазарини, приятели упаковали в кожаные саквы, приторочив их к седлам своих коней.

   На двух мужчин в шляпах с плюмажем и черных плащах с восьмиконечным белым крестом мальтийских рыцарей никто не обращал особого внимания, разве что могучая фигура Верныдуба заставляла оборачиваться отдельных праздных прохожих. В таком портовом городе, как Гданьск, можно было встретить представителей всех европейских государств, а письма к Великому Командору Ордена от кардинала Мазарини и принца де Конде, которыми друзья предусмотрительно запаслись еще в Париже, служили им надежным пропуском при любой проверке документов. Конечно, следовать на Мальту они не собирались, да и в обоих письмах ничего важного не содержалось, но печати Мазарини и принца на них служили гарантией того, что вскрывать запечатанные пакеты никто не отважится, а посланников этих почти королевских особ к Великому Командору Мальтийского Ордена задерживать нигде не станут.

   Сразу по прибытию в порт Серко и Верныдуб постарались, как можно подробнее выяснить положение дел на Украине, но здесь, на севере Речи Посполитой, события, происходящие на ее южных рубежах, мало кого интересовали, тем более, что месяца не прошло, как умер не старый еще Владислав IV и сейчас только и разговоров было, что о предстоящих выборах нового короля. Приятелям удалось узнать лишь, что восставшие запорожские казаки разгромили войска коронного и польного гетманов под Корсунем и оба польских военачальника оказались в плену у Хмельницкого.

   Однако уже перед самым отъездом из Гданьска, зайдя перекусить в портовую корчму, они стали случайными свидетелями разговора, который сразу привлек их внимание.

   -У этого лайдака Хмельницкого сто тысяч холопов, да еще и татарская орда в придачу,– громко говорил толстый шляхтич, отхлебнув из кружки добрый глоток пива,– но мы это быдло батогами разгоним. Вот уже на днях региментари должны выступить в поход с посполитвым рушением и прихлопнут этого самозваного гетмана, как муху.

   -Оно так, пан правильно говорит,– согласно кивнул головой его худощавый собеседник, по виду из застянковой шляхты,-только региментарем следовало бы назначить князя воеводу русского. Вот он настоящий полководец и воин славный, не то что наш ученый Остророг, который успешно превзошел латынь, но в военном деле мало преуспел.

   -Князь Вишневецкий, конечно, доблестный воин,– снисходительно согласился первый шляхтич, отхлебнув из своей кружки,– но пусть пан вспомнит, Кривоноса, сто дьяблов ему в печень, он одолеть так и не смог.

   -У его милости князя Вишневецкого мало войска было,-возразил худощавый пан, также приложившись к своей кружке,-но пусть он и не победил лайдака Кривоноса, но и не был рагромлен, как Потоцкий с Калиновским.

   Серко с Верныдубом, сидевшие за соседним столом и напряженно вслушивавшиеся в эту беседу, переглянулись между собой. Судя по долетавшим до них обрывкам разговора, оба шляхтича неплохо ориентировались в последних событиях на Украйне, и от них можно было получить интересующую приятелей информацию. Поднявшись из-за стола, Серко подошел к собеседникам и учтиво произнес:

   -Пшепрашам, панове, что вмешиваюсь в ваш разговор, но мы с приятелем мальтийские рыцари, следуем из Франции к себе в Ла Валетту. Путь наш лежит через Львов, но, как мы узнали, сейчас там на Руси идет война. Судя по отдельным фразам вашей беседы, достигших наших ушей, вы знаете о тамошней ситуации больше других. Не могли бы вы посоветовать, стоит ли нам продолжать путь дальше через Львов или же лучше воспользоваться кружной дорогой.

   -Пусть пан со своим приятелем не беспокоится,– отдуваясь, ответил толстый шляхтич, в очередной раз отхлебнув пива из кружки.– Как Бога кохам, пока вы доедете до Львова, война закончится и всех этих лайдаков паны региментари пересажают на колья, а с Хмельницкого живьем кожу сдерут. Присаживайтесь за наш стол, узнаете много для себя полезного, коль намерены путешествовать по тем местам.

   Действительно, словоохотливый шляхтич, соскучившись, видимо, по новым слушателям, рассказал все, что ему было известно о восстании казаков, об их союзе с татарами, о сражении при Желтых Водах, где погиб сын коронного гетмана Потоцкого,о подкорсунской битве, закончившейся пленением обоих польских гетманов, о том, как князь Иеремия Вишневецкий пытался усмирить Украйну, но не смог победить запорожского полковника Кривоноса и вынужден был отступить в Малую Польшу.

   -Так что теперь вся Русь в руках бунтовщиков,– подвел итог своему повествованию рассказчик,– но это, клянусь Белонной, не надолго, Сейчас уже собирается посполитое рушение во главе с тремя региментарями. Командующими назначены князь Доминик Заславский, молодой Конецпольский и Остророг. Думаю, к исходу лета бунт будет подавлен. Казаки и раньше бунтовали, но конец всегда был один. Только вот в этот раз надобно будет раз и навсегда раздавить Запорожье– это гнездо смуты и своеволия.

   Он залпом осушил свою кружку и стукнул ею по столу так, что она едва не разбилась.

   -Значит, Хмель призвал на помощь орду,– задумчиво сказал Серко, когда они остались с Остапом одни. -Не по христиански это в союзе с неверными воевать против единоверцев, хоть и римского вероисповедания..

   -Так без татар его ляхи разбили бы в первом же сражении,– пожал широкими плечами Верныдуб.– Говорят, Хмель в юности обучался у иезуитов, а у них главный жизненный принцип «цель оправдывает средства».

   -Однако, – сменил тему Иван,– получается, нам теперь особо торопится незачем.

   -Почему?– удивился Верныдуб, не уловив мысль приятеля.

   -Да потому, что пока не произойдет генеральное сражение, нам домой не попасть. Не поляки, так казаки посчитают нас лазутчиками со всеми вытекающими отсюда последствиями.

   -Ты прав,-засмеялся Остап, – а уж наше золото и те, и другие отберут в любом случае. Но и оставаться тут в Гданьске смысла нет. Надо добраться до Варшавы, а там будет видно, что делать дальше.

   На следующий день, едва забрезжил рассвет, приятели тронулись в путь. Ехать следовало рано по холодку, а то сейчас, в самом конце июня, солнце, поднимаясь к зениту, палило так немилосердно, что путники вынуждены были прятаться от жары где-нибудь в тенистой дубраве у какой-нибудь речушки с прозрачной водой , которых к счастью в этих местах было достаточно. Лишь к вечеру, когда длинные тени деревьев ложились на дорогу, можно было продолжать движение. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, друзья решили ехать в обычной одежде польских шляхтичей среднего достатка, а одеяния мальтийских рыцарей спрятали в одном из вьюков.

   В пути Серко большей частью молчал, погруженный в свои мысли. Рассказ толстого шляхтича о событиях в Южной Руси вызвал в его душе бурю чувств. Иван вспоминал знакомство с Хмельницким, своего побратима Максима Кривоноса и пережитые вместе с ним приключения. В памяти всплывали полузабытые уже за давностью лет картины морского похода в Крым, сражения под Смоленском, Тарасовой ночи, восстаний Павлюка и Гуни, а потом Линчая. Известие о том, что сын Потоцкого погиб в битве при Желтых Водах не вызвало злорадного чувства в душе Ивана, но рассказ шляхтича в Гданьске о пленении самого коронного гетмана наполнил его сердце восторгом.

   -Ай да молодчина, Хмель!– думал он. – Пусть теперь помучится, Медвежья Лапа, в татарском плену, узнает почем фунт лиха.

   Серко вспомнил о замученном по приказу Потоцкого отце и руки его непроизвольно сжались в кулаки. Узнав о его гибели, Иван поклялся жестоко отомстить бывшему брацлавскому воеводе и с того времени более злейшего врага у него не было. Поэтому известие о том, что тот сейчас томится в плену у татар, наполняло сердце казака радостью, ведь к такому унижению гордый и надменный шляхтич не привык, и каждый день пребывания в неволе жестоко бьет по его самолюбию. «Ничего,– думал Иван,– помучься пока у татар, а там тебя рано или поздно выкупят и тогда мы еще встретимся и поквитаемся».

   Расстояние между Гданьском и столицей Речи Посполитой составляет по прямой около четырехсот верст и на добрых конях его можно было бы преодолеть за неделю, максиму за десять дней.. Но друзья никуда не торопились, а по дороге через десяток-другой верст попадались то корчма, то постоялый двор, где можно было выпить пару ковшей выдержанного меда или холодного пива, закусить отлично закопченным кабаньим окороком и отдохнуть в уютной комнате на мягкой постели. По этой причине путешествие вместо недели затянулось почти на месяц.

   Ближе к Варшаве стали заметны первые признаки того, что Речь Посполитая готовится к войне. Подъехав к очередному постоялому двору, казаки с удивлением увидели целую толпу солдат, расположившихся на отдых прямо у обочины дороги. Часть из них зашла в корчму хлебнуть прохладного пива, другие, сняв кирасы, улеглись на зеленой траве в тени деревьев. Здесь же неподалеку стоял целый обоз из полусотни возов, вокруг которых сновала челядь. У корчмы собралась группа местных зевак, наблюдавших эту картину. Прислушавшись к их разговору, Серко и Верныдуб поняли, что это какой-то здешний магнат торопится со своими надворными хоругвями присоединиться к посполитому рушению.

   Пока казаки доехали до Варшавы таких встреч было еще несколько и во всех случаях обращал на себя внимание гигантский обоз, который сопровождал собравшихся на войну шляхтичей. Можно было понять, когда на возах везли запасы продовольствия, фуража, оружие или амуницию, но трудно было объяснить, к чему, например, тащить с собой на войну золоченые кровати, перины, груды разнообразной одежды, даже кипы различной материи, не говоря уже о бочках с вином, медом и пивом.

   -Можно подумать,– сказал Верныдуб, – они не воевать едут, а собрались на костюмированный бал в королевский дворец или на добрую пирушку. Судя по виду многих, война для них в диковинку.

   -А чему удивляться,– хмыкнул Иван,– посполитое рушение не собиралось уже лет пятнадцать. Вот паны и отвыкли от войны. А для многих это действительно выглядит, как прогулка. Мол, чего с холопами воевать, батогами разгоним.

   -Ничему ляхов жизнь не учит, – покачал головой Остап,– ведь сколько раз их запорожцы били, причем в основном из-за их спеси и высокомерия, а все равно каждый раз выходят против нас, как на прогулку.

   -Да где теперь те запорожцы, – горько усмехнулся Серко,– не случайно ведь Хмель на татар рассчитывает. Со своими гречкосеями действительно много не повоюешь.

   В предместье Варшавы приятели разыскали более-менее приличный постоялый двор, где сняли на втором этаже небольшую комнату, щедро уплатив хозяину– еврею за две недели вперед. За это время они рассчитывали разобраться в обстановке и окончательно решить, как поступать дальше. Но многое стало ясно уже к исходу дня. Хозяин постоялого двора, из варшавских евреев, оказался словоохотливым собеседником и за пару мелких монет рассказал все, что интересовало его постояльцев. Оказалось, что короля Владислава IV похоронили совсем недавно, и на его похоронах присутствовала даже казацкая депутация, направленная Хмельницким. Сейчас идет подготовка к элекционному сейму, на котором предстоит выбрать нового короля. Хмельницкий, пользуясь бескоролевьем, занял всю Подолию, Украйну, Волынь и вышел к Староконстантинову, но потом все же его оставил и отступил назад за Горынь. Временным правительством с запорожским гетманом велись переговоры, но сейчас они прекращены. Созвано посполитое рушение, которое выступило на днях против Хмельницкого.

   -Большего сейчас никто не знает,– заключил хозяин свой рассказ,– говорят разное, кто во что горазд. Но ясно одно, нового сражения не избежать. Посполитое рушение стягивается ко Львову, ну а сама битва должна произойти где-то там на границе Малой Польши у Староконстантинова или Збаража.

   -Вот незадача,– сокрушенно произнес Серко, придерживаясь своей версии о том, что они с Остапом мальтийские рыцари,– а нам надо попасть в Молдавию, чтобы оттуда добраться до Мальты. Но, похоже, теперь так просто туда не проедешь.

   -Так, проше пана, оставайтесь у меня,– тряхнул седоватыми пейсами хозяин,– поживите, отдохните, полюбуйтесь главным городом нашей Речи Посполитой. Тут есть на что посмотреть. Зачем подвергать себя риску военных невзгод и испытывать судьбу.

   Он понизил голос и, бросив беглый взгляд по сторонам, добавил:

   -Ведь случись, что казаки победят ляхов, они же не станут ждать у моря погоды, а двинутся на Львов и даже на Варшаву. Остановить-то их будет некому. Так что советую остаться здесь и подождать, чем закончится эта война.

   Предложение хозяина было разумным, да у друзей и не было другого варианта поведения. Конечно, можно было присоединиться к посполитому рушению в качестве волонтеров, а потом перейти на сторону казаков. Не будь с ними такого количества золота, можно было бы так и поступить, от услуг двух таких воинов, как Серко и Верныдуб, никто бы не отказался. Но трезво рассудив, они решили все же остаться в Варшаве и дождаться развязки грядущего военного конфликта.

   Глава вторая. Варшавское «сидение».

   Основание Варшавы относят к ХIII веку, когда вокруг замка князей Мазовецких был насыпан земляной вал, а возле него образовалась слобода. Столетие спустя замок обнесли уже каменной стеной, а в начале ХVII века на его месте с восточной стороны от обширной Дворцовой площади был выстроен каменный Королевский дворец. В 1644 году король Владислав IV в центре ее воздвиг колонну в честь своего отца Сигизмунда III. Недалеко от Королевского дворца высится готическое здание кафедрального собора святого Яна, старейшего храма Варшавы. Этот исторический центр столицы Речи Посполитой получил название Старого Мяста, в отличие от Нового города, расположенного к северу. К нему ведет прямая дорога, проходящая через Рыночную площадь, ровесницу самой Варшавы. Южнее Королевского дворца расположена Замковая площадь, отделяющая резиденцию польских королей от Старого Мяста.

   Но не только этими столичными достопримечательностями любовались друзья за время вынужденного пребывания в столице. Большое впечатление произвел на них Дворец Казановских, расположенный неподалеку от Дворцовой площади, белоснежный Бельведерский дворец с видом, открывающимся из его окон, побывали они у Барбакана, восхищаясь грозными обводами средневековой башни, но особенно любили прогуливаться по Краковскому предместью-центральной улице города, берущей свое начало у Замковой площади неподалеку от костела св.Анны и переходящую затем в Королевский Тракт, ведущий на юг к Кракову.

   Конечно, немного европейских столиц того времени могли состязаться с Варшавой в архитектурном отношении, не говоря уже о южнорусских городах, в которых приходилось бывать Серко и Верныдубу. Но казаки понимали, что эта роскошь и великолепие– заслуга не столько гения архитекторов, сколько простого польского народа, которого магнаты и королевская власть обдирают, как липку, и за его счет создают эти чудеса архитектуры.

   Дни шли за днями, уже подходил к концу август, а новостей о событиях на южных границах Малой Польши не поступало. За это время друзья завели немало знакомств среди местных шляхтичей, проводя вместе время за кубком венгерского вина или медовухи, но, кроме того, что посполитое рушение сосредотачивается в районе Староконстантива, ничего толком выяснить не удалось. Говорили, что на соединение с региментарями двинулся и воевода русский князь Вишневецкий со своими хоругвями, но так оно или нет, достоверно никто не знал. Многие вообще считали, что князь, обиженный на сейм за то, что его не назначили коронным гетманом, будет сохранять нейтралитет.

   -Что же нам тут до зимы сидеть? -не выдержал однажды Остап.– Они там могут еще и месяц, и два не начинать генерального сражения. Ляхам, оно, конечно, выгодно. В октябре элекционный сейм соберется, выберут нового короля. Но Хмель почему медлит? Он– то, чего ждет?

   -Думаю,– помолчав, ответил Серко,– Хмель поджидает татар. Без них он не хочет рисковать и начинать сражение. По слухам же, перекопский мурза Тугай – бей, благодаря которому казаки одержали победы под Корсунем и при Желтых Водах, угнал полон в Крым. Вот, видимо, Хмель и ждет его возвращения.

   Серко был прав, Хмельницкий действительно ждал крымцев, только в этот раз хан Ислам-Гирей обещал прислать ему в помощь не Тугай-бея, а другой чамбул из 4000 татар во главе с Карачи-мурзой. Из Чигирина запорожский гетман выступил 30 августа, узнав, что его послы в Варшаве, якобы посажены на кол. Информация эта была ложной, казацкую депутацию никто не трогал, все послы Войска Запорожского были живы -здоровы, но тем не менее, в пути гетман узнал, что польское войско уже двигается ему навстречу, заняв Острог и Староконстантинов. 20 сентября Хмельницкий подошел к речушке Пилявка, на другой стороне которой расположился польский лагерь.

   Всего польского войска насчитывалось порядка 36 000, однако шляхтичи воинственностью не отличались. Десятилетие мирной жизни развратило великопольских дворян, погрязших в безделии и роскоши. Большую часть времени они проводили в веселых застольях, пышных пирах и на охоте, а военного опыта практически не имели. Многие поляки отправились на войну со своей челядью, с бочками венгерского вина, старого меда, пива. В огромном обозе паны везли даже кровати со всеми постельными принадлежностями, картины, драгоценную утварь. Пиры следовали один за другим, все стремились перещеголять друг друга богатством своего убранства, пышностью застолий. О предстоящем сражении думали мало.

   Отдельно, в нескольких километрах от основного польского стана разбил свой лагерь князь Иеремия. Он, хотя и выступил вместе с ополчением в поход, но под начало к региментарям не пошел, а остановился со своим, получившим пополнение, восьмитысячным войском отдельно. В его лагере не было слышно пьяных криков, все хоругви стояли в полной готовности к бою. Княжеские солдаты в кирасах и панцирях, все сплошь бывалые, испытанные в сражениях воины, не разделяли веселья основного войска, так как на собственном опыте испытали казацкую силу в недавних июньских боях с Кривоносом под Махновкой и Староконстантиновым.

   Между тем, запорожский гетман, став укрепленным табором, не торопился начинать сражение. Он, ожидая прибытие татарского чамбула, проводил рекогносцировку местности, а также внимательно наблюдал за лагерем Вишневецкого, откуда опасался реальной угрозы. В первый же день казакам удалось захватить господство над греблей, которая разделяла оба войска и укрепиться на ней.

   Днем 20 сентября произошла небольшая стычка, закончившаяся победой поляков. На второй день сражение продолжилось, но уже с перевесом казаков, а вечером в их стане началось ликование в связи с прибытием татар во главе с Карачи-Мурзой. Захваченные поляками в плен казаки дали под пытками показания о том, что к Хмельницкому якобы подошла орда из 40 000 татар, десятикратно преувеличив их действительную численность. Получив такие сведения, предводители ополчения вечером 22 сентября собрались на совет и решили отступать. К утру 23 сентября по польскому лагерю разнеслась весть, что вожди покинули войско, и в это время началось наступление казаков. Два польских полка были уничтожены, а остальные в панике и неразберихе обратились в бегство. Вишневецкий, не присутствовавший на совете, пытался остановить бегущих, но затем и сам отвел свое войско, сначала к Збаражу, а позднее во Львов. Решающая роль в Пилявецком сражении принадлежала Максиму Кривоносу, который со своими полками нанес по польскому лагерю удар с фланга, внеся сумятицу в ряды шляхтичей.

   Победителям досталась огромная добыча: сто двадцать тысяч возов с запряженными в них лошадьми, огромное количество оружия и доспехов, серебряная и золотая посуда, всевозможная утварь, собольи шубы, персидские ткани, неисчерпаемые запасы спиртного и продовольствия. На всей территории от Староконстантинова и Острога, которые вновь были заняты казацким войском, до самого Львова не осталось ни одного польского гарнизона или воинского подразделения, все они спешили найти спасение в бегстве. У ног Хмельницкого лежала поверженная в прах гордая Речь Посполитая, оставшаяся не только без короля, но и без вооруженных сил, способных противостоять могучему натиску казацких полков.

   Обо все этом Серко и Верныдуб узнали в начале октября от Хайима, хозяина постоялого двора, где они остановились.

   -Вы не поверите, панове,– сокрушенно говорил он, постоянно приглаживая скуфейку на голове и тряся седоватыми пейсами, – дорога на Варщаву для Хмельницкого открыта, казаков нужно ждать со дня на день. Защитить нас некому, войска у ляхов нет. Ой, куда ж деваться бедному жиду, надо собирать все, что нажито непосильным трудом и бежать на север, может, туда они не доберутся.

   -А чего ты так боишься казаков? – удивился Верныдуб. – Разве они звери какие? Это ляхам надо их бояться!

   -Да разве ж пан не знает,– взвизгнул в ужасе Хайим,– что жиды для них первый враг? Верные люди рассказывают, что в Полонном запорожцы так лютовали, вырезая детей Израилевых целыми семьями, что кровь из окон рекой лилась. Нет, надо бежать, имущество не сохранишь, так хоть жизнь спасешь.

   -Убежать никогда не поздно, – сказал Серко,– скрыться на Подляшье всегда успеешь. В тамошних лесах сам черт тебя не найдет. Но, может, Хмельницкий и не двинется на Варшаву? Воевать со всей Речью Посполитой ему не с руки.

   -Ой, устами пана, да мед бы пить,– проговорил Хайим, понемногу успокаиваясь,– а все же к бегству готовиться надо.

   Серко в своих рассуждениях оказался прав, но не совсем. Отзвуки победной пилявецкой битвы эхом прокатились по Украйне, вызвав новую волну крестьянских волнений уже непосредственно в пограничных с Малой Польшей районах. Воодушевленные победой народные массы требовали: «Веди нас на ляхов!» и гетману ничего другого не оставалось, как завершить процесс освобождения южнорусских земель взятием сдавшихся без сопротивления Константинова и Збаража, а затем вступить в пределы Галиции, где сразу же повсеместно вспыхнули восстания против поляков. В некоторых случаях во главе их стояли шляхтичи, как например, Семен Высочан, который привел Хмельницкому 15 -тысячный отряд.

   9 октября войска Хмельницкого подошли к Львову – столичному городу Галиции, который к тому времени уже покинул князь Вишневецкий, торопясь в Варшаву на элекционный сейм. Длительная осада Львова не входило в планы запорожского гетмана, который стремился во время выборов короля быть поближе к столице Речи Посполитой. Поэтому, когда после взятия львовской крепости Высокий Замок, власти города предложили выкуп, Хмельницкий согласился принять 200 000 злотых за то, чтобы снять осаду. Эти деньги предназначались татарам, помогавшим казакам, но у жителей города, уже перед этим разоренных панами, бежавшими из-под Староконстантинова, нашлось лишь шестнадцать тысяч злотых. Остальную сумму пришлось возмещать товарами и драгоценностями. Безусловно, при этом самое тяжкое бремя легло на долю беднейших малоимущих слое населения, но ни гетмана, ни казаков это не волновало. С их точки зрения, население Львова являлось не южнорусским, а польским, поэтому и должно было платить контрибуцию. Сняв осаду, Хмельницкий 24 октября двинул свои войска к Замостью, где и остановился, ожидая результата выборов нового короля. Активных военных действий запорожский гетман более предпринимать не стал, как бы придерживаясь перемирия в одностороннем порядке, хотя ( больше для видимости) и осадил Замостье– одну из сильнейших польских крепостей, вотчину Яна Замойского, шурина Иеремии Вишневецкого, женатого на его сестре Гризельде.

   -А пан оказался прав,– с видимым облегчением говорил Хайим, рассказывая об этих новостях Серко,– похоже, дальше Замостья казаки не пойдут. Вон они уже даже своих депутатов прислали на элекционный сейм. Ходят слухи, что Хмельницкий настаивает на избрании королем Яна Казимира, пишет письма сенату, объясняя, что бунтовать не хотел, а виновниками всего случившегося выставляет черкасского старосту Конецпольского и воеводу русского.

   Серко и Верныдуб знали, что на королевский трон изначально претендовали еще два кандидата– Карл Ваза, брат Яна Казимира, и трансильванский князь Юрий Ракочи. Но уже вскоре стало ясно, что будет избран Ян Казимир, так как Карл снял свою кандидатуру в пользу брата, а Ракочи поляки в качестве будущего короля всерьез не рассматривали.

   -А когда должен состояться элекционный сейм?– поинтересовался Серко у всеведающего Хайима.

   -Говорят со дня на день. Но паны ляхи не привыкли в таких делах торопиться. Сейчас не спеша съедутся, попируют, потом начнутся дебаты, которые могут длиться месяцами,– ответил тот, пожав плечами.

   Об этой привычке польских магнатов неспешно решать дела большой государственной важности, знал и запорожский гетман, поэтому, выждав для приличия две недели, он 15 ноября направил сейму полуультимативное письмо, в котором, не скрывая раздражения писал, что порывать отношений с Короной он не хочет и новых военных действий не желает. « Но если ваша милость начнете новую войну против нас, – звучала в письме легкая угроза – то это за знак, что вы не хотите иметь нас своими слугами».

   Присутствие огромной казацкой армии на границе оставшейся без вооруженной защиты Малой Польши заставило делегатов сейма ускорить выборы короля, и в ответ на свое письмо гетман уже 19 ноября получил послание сейма с известием об избрании королем Яна Казимира.Одновременно к нему поступил и приказ лично от короля отступить от Замостья. Повинуясь воле государя, Хмельницкий отвел свои войска на Украйну, установив линию разграничения по реке Горыни.

   Война окончилась, но еще осталось согласовать условия мирного договора с Войском Запорожским, чем должна была заняться специальная комиссия во главе с Адамом Киселем. Однако Серко и Верныдуба это уже мало волновало, так как вынужденное «варшавское сидение» закончилось, и путь на Украину для них был открыт.

   Глава третья. Мурафа.

   Путь от Варшавы до Львова занял у казаков не много времени. Местность вокруг Люблина и Хельма войной затронута не была, а следы боевых действий у Замостья и Львова, хотя еще местами сохранились, но никакого хаоса или беспорядка не наблюдалось: посполитый люд вернулся к своим обычным трудовым занятиям, шляхта большей частью проводила время в корчме за кубком медовухи или кружкой пива. О Хмельницком уже мало кто вспоминал, как будто его войска и не проходили здесь всего месяц назад. Серко всегда удивляла эта особенность польского характера легко относиться ко всякого рода превратностям судьбы и очень быстро забывать о них.

   Хотя запорожский гетман установил линию разграничения по реке Горынь, но если граница от Звягеля до Збаража в равной степени признавалась и поляками, и казаками, то местность между Каменцем и Баром каждая сторона считала своей. Фактически же это была ничейная территория, на которой хозяйничали так называемые левенцы, а проще говоря, местные опрышки, которые не признавали над собой власти Речи Посполитой, но, в то же время, не присоединялись и к запорожскому гетману, сохраняя своеобразную автономию. Это были в основном галицийские и молдавские повстанцы, формально подчинявшиеся Семену Высочану, но он в их деятельность фактически не вникал. Казацкие полковники, которым эта территория была подконтрольна, тоже не обращали на опрышков особого внимания, предоставив им почти полную самостоятельность. Но вот у поляков они стали все больше вызывать обоснованное раздражение тем, что препятствовали местным магнатам возвращаться в свои имения, и гарнизон польских войск, расквартированный в Каменце, уже несколько раз направлял сюда карательные отряды против левенцов.