Текст книги "Пьяная жизнь"
Автор книги: Валерий Варзацкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
если кто-то заметит. Времени для размышлений было
предостаточно и озарение таки посетило меня.
Вопрос с проверкой надо снять с повестки дня. Раз шума
нет, значит, не нашли. Если случайно найдут – мы об этом узнаем
в числе первых, так как в огромном помещении, предназначеном
для котельной, залов для борьбы и тяжелой атлетики на
подсобных работах трудилось много наших товарищей. Конечно,
плохо, что не сумеем воспользоваться, но уж во второй раз
наступать на «грабли жадности» не станем.
Прошло четыре месяца. Приближалась годовщина
Октября. Надо сказать, что после посещений милиции «дружба
со Змием» была благоразумно сведена до минимума рейсовых
обедов. Но четыре месяца в юности – огромный срок! Вспомните,
как всем хотелось быть взрослыми а время так медленно ползло.
Вот и мы решили, что если что и было нехорошее, то оно было
давно и неправда. К тому же, «на носу» революционный
праздник и комсомольцам его положено отметить достойно.
Конечно, думы про «клад» периодически подымались из
глубин памяти. Я пару раз забегал в подвал вместе с ребятами
«по малой нужде». Не знаю почему, но работы там не велись,
хотя им еще не видно было конца а «наша» куча мусора выросла
раза в три. Чтобы достать искомое, надо было хорошо попотеть.
И только глубокой ночью.
Взяв фонарик, лопату и мешок пошли «на дело». Проникли
в подвал не обычным путем, что вполне мог заметить сторож, а
Валерий Варзацкий
через окно со стороны спортплощадки, куда доступ с улицы
Мориса Тореза преграждал чисто символический забор.
Работа, по физическому и нервному напряжению,
оказалась самой пиковой за всю мою жизнь. Только вогнав
лопату в смесь щебенки, песка, окаменевшего цемента, дерева,
бумаги, железа я понял, что сторож в ночной тишине может
услышать скрежет даже на пороге школы. Единственный выход –
руками перемещать мусор. Но его было очень много и, к тому же,
мы не могли определить место «клада». Теперь мне больше всего
хотелось, чтобы время остановилось.
Фонарик поставили вертикально, на подсветку. Рыли
траншеями, с двух противоположных сторон, двигаясь друг-
другу навстречу. Восторжествовала воровская справедливость –
водку «выгреб» я, инициатор кражи.
Отдышаться не давало застревавшее в глотке сердце. Его
стук мешал прислушиваться. Погасив фонарик, посидели в
кромешной темноте, пока глаза начали фиксировать сероватый
оконный проем, почти под потолком подвала, но вровень с
беговой дорожкой спортивной площадки. Как в кино о
подпольщиках, Борька прислонился спиной к стене под окном,
сцепив перед собой руки. Я стал ногой на сцепку, вылез, принял
ящик, лопату, помог выбраться Борьке.
Как хорошо, что на Мориса Тореза небыло фонарей!
Мешок с ящиком пришлось тащить метров 400 на берег Черталы,
где в зарослях молодых побегов мы его слегка прикопали,
замаскировав сверху сухой травой и опавшими листьями. Две
бутылки взяли с собой.
Самые близкие наши друзья не знают об этой истории.
Поразительно, но никто из них не связал тот факт, что мы
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
постоянно являлись «затаренные» водкой на многочисленные
«возлияния», с фактом допросов в РОВД, о котором знала вся
Доманёвка?!
Одно из таких «возлияний» произошло в слякотном
декабре 1966 года. Был ли повод – точно не скажу. Помню, что
имелось три бутылки на четверых закаленных девятиклассников,
кусок хлеба, литровая банка консервированных кабачков (с тех
пор даже при их упоминании тянет на рвоту), стакан и сцена
летнего кинотеатра в лесу, в 50-ти метрах от старого райкома
партии, где работала мама.
Вначале все было прилично. Но уже за второй бутылкой
решили петь. Кабачки «не пошли» и между песнями, а то и во
время, начали бегать в угол сцены «побэкать». После третьей
бутылки Вася «отключился» и задремал на скамейке в зале,
напоминаю, летнего, тоесть без крыши(!), кинотеатра… Хорошо,
что мороза небыло, потому, что остальным показалось мало и
мы, забыв о товарище, спустились в поселок искать
приключений.
Поперлись к подружке Милке, у которой бывало домашнее
вино. На «пьяное» счастье она оказалась дома. На беду в
квартире «зашкаливала» жара. Вино, температура, смешавшись с
водкой и незабвенными кабачками, поставили нас буквой «Г» над
тазиком. Героическая Мила, вооружившись шваброй с половой
тряпкой, не успевала двигать тазик от одного к другому дружку.
Обессилев попадали на тахту.
Возвращение к реальности для меня началось с каких-то
хлопков. Показалось, что хлопает в голове. Открыв глаза, увидел
над собой разъяренное лицо Павла Михайловича, отца
одноклассницы:
Валерий Варзацкий
– Вставай! Ты чего разлегся?! Дома будешь спать! – орал
хозяин и хлестал меня ладонями по лицу (вот откуда хлопки…).
Вскочив, я сразу понял, что «побудку» он начал с меня,
очевидно потому, что моя мать и его жена, тетя Неля, вместе
работали, дружили. Это был «капец»!
– Вы не волнуйтесь, Павел Михайлович! Сейчас я их
заберу…
– Выметайтесь! Вон отсюда! Чтоб ноги вашей тут небыло!
«Кореша» проснулись от зычного баритона майора –
фронтовика и, забыв шарфы и шапки, спотыкаясь и падая
позорно бежали, чуть не вывалив дверь.
Я, строя из себя серъезного, всячески пытаясь подчеркнуть
разницу между собой и остальными «забулдыгами», задом
отступал к выходу. В коридоре прихватил забытые «шмотки»
беглецов и с максимальной галантностью, превозмогая дикое
состояние, расшаркался.
Может быть, я правдоподобно сыграл роль, во всяком
случае, никаких «санкций» со стороны мамы не последовало.
1967–й год в истории моего пьянства занимает особое
место как по количеству официальных застолий (нам
исполнялось 16 лет) так и по их качеству. С количеством все
ясно, а вот о качестве надо сказать подробнее.
Думаю, все уже поняли, что только наша четверка – я,
Борька, Пашка, Васька была «продвинутой» по части випивки
среди однолеток. Остальные не могли с нами соперничать в
стаже, интенсивности, планировании.
Юбилеи втянули в водоворот порока широкие массы. Мы
среди них были чем-то вроде «дембелей» в армии. «Молодняк»
внимал с почтением, девочки с восхищением. Я начал говорить
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
тосты. Понятно, что свои «пять копеек» вставлял после ухода
родителей, провозглашавших первый тост, однако быстро
поднаторел и публика стала ожидать «цитат Цицерона». Пошли
приглашения на дни рождения к совершенно неожиданным
людям.
В будущем умение сказать слово необычно, от души
сыграло, в об– щем-то трагическую роль в моей жизни. Сколько
тонн(!) «бухла» обошло бы мою печень не владей я генетическим
качеством «вэрзты»! Украинское «вэрзэш» переводится на
руский как «ляпаешь», «плетешь языком», «пустословишь»,
«несешь чушь». Так вот, в военном билете моего отца и в моем
свидетельстве о рождении, фамилия Верзацкий. В паспорте я уже
Варзацкий. Почему поменялась вторая буква – не ведаю. Скорее
всего потому, что новый вариант более благозвучен. Старый же
точно фиксирует доминанту внутреннего мира.
К понятию «качества» я также отношу не только пока
лишь приближение «варваров» к культуре пития, выразившееся в
том, что мы с травы и задворок переместились за столы и у
каждого в руках оказался свой индивидуальный стакан.
Начали меняться темы разговоров, мощно «заработал»
женский фактор.
Наконец, оказалось, что кроме випивки существует
закуска! Правда, я лично так никогда и не научился «хорошо
выпить и хорошо закусить». Моим принципом стало: «Или пить,
или есть». Первая часть кредо применялась к откровенным
попойкам. Вторая – к празникам и торжествам, на которых я ни
разу, слышите, ни разу не напился! Получается, что перед вами
довольно редкий тип алкоголика.
Обильной и изысканной закуской запомнилось 16-тилетие
Паши 2 февраля 1967 года. Холодец из голубей, тушонных
Валерий Варзацкий
перепелов больше никогда не пришлось отведать. Впервые
захотелось больше съесть, чем выпить. Красное сухое вино
усиливало аппетит, и мы с Борькой подливали по чуть-чуть, в
шуме застолья не дожидаясь здравиц, не подозревая, что
«обжирайловка» через несколько часов спасет нам жизни.
Заседелись допозна и не расходились бы еще долго, если
бы родители не заметили, что разыгрывается метель. Буквально
выталкивая нас, они не думали, что я и Борька отобъемся от
остальных и пойдем другой дорогой – через речку, мимо уже
пустого ящика от водки. Ситуация, когда полупьяных
преступников потянуло на место преступления – классическая,
необъяснимая. Выходили вместе со всеми из освещенного двора,
справа были видны разноцветные фонарики окон в домах, дорога,
ведущая через мост в центр поселка. Но нам захотелось налево и,
оглянувшись через несколько минут, я не увидел ни друзей, ни
огней.
Речку ощутили ногами, поскользнувшись на покрытом
свежим снегом льду. Были в сознании, однако поперлись не на
находящийся в десятке метров прямо по курсу противоположный
берег речки – ручья, а против ветра и снега вдоль берега по льду,
что совсем нелогично.
Какая к чёрту логика, если на нас, как выразилась бабушка,
«блуд напав». Были нетрезвые, но не пьяные же?! Тогда почему
не пошли, пусть даже в условиях нолевой видимости, в переулок
между домами, выводивший почти к колодцу, от которого к
нашим хатам добрались бы наощупь? Точно «блуд». Но, скорее
всего, «Змей».
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
Пошли в противоположном направлении, начиная
застревать в снегу. Проблеск в сознании – мельница, силы
покидают.
Новый проблеск – два кирпичных столба школьной
калитки. Стоим на пороге школы. Вижу столбы, как продолжение
наших теней, от светящейся изнутри школьной двери.
В снегу выше колен добрели до калитки. Отгребли
немного снега каждый от «своего» столба со стороны улицы,
присели на корточки, прислонившись к столбам спиной.
…Увидев пальмы, море, почувствовав под ногами горячий
песок, я захотел распластаться под солнцем, раскинув руки, но
помешали неприятный звук и скрипучий голос издалека.
Сознание напряглось, уловив источник звука – шуршала, почти
скрежетала по кирпичу кожаная шапка над ухом в процессе
моего сладостного погружения в «песок», тоесть заваливания в
сугроб. Голос издалека оказался одноруким сторожем Козловым
– нашим спасителем.
Как он нас обнаружил – не знаю. Растолкал, по одному
завел в школу. Позвонил обезумевшим родителям. Пришел отец
Борьки и доставил пропажу по местам проживання. Между
прочим, до Борькиного дома оставалось метров 70. До моего,
соседнего, чуть больше.
Но почему, все же, нам захотелось подремать под
столбами в двух шагах от дома? Мы ведь, хорошо помню, вполне
осознанно договаривались отдохнуть пару минут… Так что же то
было? Сейчас полагаю – первая попытка Смерти принять меня
по эстафете от Змия. Неудавшаяся, как и многие последующие,
благодаря заступничеству Господа. Воистину: «…на аспида и
василиска наступиши; и попереши льва и змия».
Валерий Варзацкий
Увлекательное
занятие
–
вспоминать
прошлое!
Оказывается, память напоминает «принцип домино». Долгие
раздумия над каким-то полузабытым случаем неожиданно
воскрешают в сознании дела, о которых никогда не вспоминал и,
кажется, не вспомнил бы, не коснись невзначай соседнего
участка мозга.
Именно так перед глазами, во всем спектре красок радуги,
молниеносно розвернулась до невозможности реальная сцена
«лекции» по основам секса, которую читал нам, семикласникам, в
подвале строящегося здания управления сельского хазяйства,
старший по возрасту «наставник» Валера Терземан. За науку брал
недорого – две бутылки «Портвейна» и пачку «Беломора»,
которые, не будучи «жмотом», делил со всеми слушателями.
В «лекции» использовались «наглядные пособия» – ложе
из древесно – стружечной плиты, застланое старими газетами и
пиджак с подкладкой, густо забрызганой спермой. В том, что это
именно сперма, Валера предлагал убедиться завтра утром, когда
количество пятен увеличится… Но главная цель демонстрации
подкладки была благородная, безо всяких кавычек – уберечь
партнершу от неприятностей. Немногие, из полученных в
школьные годы знаний, так пригодились нам в жизни
А вот еще продукт соседних участков мозга под названим
«Патефон». Может кто-то не знает, так я вам скажу, что то был
сын «Граммофона» и отец «Радиолы». Механический
проигрыватель
грампластинок.
Удобный,
компактный
чемоданчик, заводившийся при помощи ручки. Мы брали
любимые пластинки, включали патефон в кустах возле
танцплощадки в перерывах между танцами, переманивая часть
завсегдатаев к себе. Просто так, ради баловства.
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
Но бывало, в моменты отключения электроэнергии, что
тогда в селах случалось частенько, нам кричали с танцплощадки:
– Хлопци! Нэсить вашу балалайку сюда!
Мы быстро меняли дислокацию и в темноте начинались
«грязные танцы» по-доманёвски.
Увлечение патифоном оборвалось неожиданно жестоко.
После очередной попойки в лесу, кому-то вздумалось бросить в
воздух пластинку. Зрелище понравилось. Сопровождаемые
«дебильным» хохотом, подружки – пластинки отправились за
первой. Любимая фонотека сгинула мгновенно. В душе что-то
надломилось. Стыдно было смотреть в глаза друг – другу.
Патефон ушел из нашей жизни навсегда. Змий торжествовал.
Выпускной десятый класс небыл «пьяным». Юношеские
нормативы «алкоспорта» покорились не по – научному досрочно.
Мелкие шалости, вроде пары стаканов домашнего вина перед
обществоведением, которое читал «Роберт», лишь улучшали
работу мозга и красноречие. Нет, конечно, мужественно,
смиренно, до последнего глотка «из горла» на заре, перед
посадкой призывников в автобус, я исполнял долг на проводах в
армию друзей 1967-го года выпуска.
А в остальном… Дела текущие потеснило нетерпеливое,
чарующее желание прекрасного будущего.
С пятого класса хотел быть историком, с шестого, под
влиянием старшеклассника Коли Пищаного, подарившего мне
мир Александра Дюма, Арамиса, Мазарини мечтал о дипломатии.
В десятом случайно открыл в библиотеке книгу Юрия Германа
«Дело, которому ты служишь» и несколько месяцев был
«Зомби», готовым, очертя голову броситься в медицыну. Туман в
голове развеялся в день 17-летия, 5 апреля 1968 года.
Валерий Варзацкий
Определился окончательно – иду на истфак. Спиртное забросил
до лучших времен.
Историю сдал на «отлично», но на стационар не добрал
одного балла. Зачислили на заочное отделение истфака
Одесского госуниверситета.
Возвратился в Доманёвку. Начал трудовую деятельность в
качестве бойца Профессиональной пожарной части №18.
«И щуку кынулы у ричку…».
Пожарник
Первое дежурство закончилось традиционным ритуалом –
караул в полном составе (5 человек) переместился в соседнее
здание «верхней» «Чайной». Столик пожарников, в дальнем
левом углу от входа, утром никто не занимал, уважая неписаные
законы огнеборцев. Оригинальной была сервировка – большой
«гранчак» водки и такой же стакан сметаны на человека. Больше
ничего. Выпивалось все залпом.
На новичка никто и не взглянул. Погруженные в себя
ветераны молча опрокинули стаканы. Я сделал как они. После
безсонной ночи, волнений, чувства голода водка показалась
сладкой водой. Сметана отлично «заполировала». Стало хорошо.
Бойцы закурили, полезли в торбы с остатками домашней
снеди, губы сидящего напротив балагура Володи Гульченка
зашевелились, но…слов я не услышал. Растеряно улыбаясь,
ковыряя пальцами в ушах, повернулся к родственнику дяде
Серёже и беззвучно для себя сказал: «Нэ чую!».
Всегда недовольное лицо дяди приобрело озабоченное
выражение, рука потянулась в нагрудный карман гимнастерки и
между толстыми пальцами затрепетала «трёшка». Следуя
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
примеру старшего по возрасту, фронтовика все остальные тут же
извлекли «заначки. Я тоже было полез в карман, но дядя
властным жестом со смыслом: «Успеешь!» присек мой порыв. В
буфет слетал Гульченко (со временем я понял, что это была его
любимая добровольная объязаность) и «бабочкой», бережно, с
грацией профессионального полового явил пред жадные очи пять
полных стаканов на подносе.
Начальник караула Пышный ребром ладони провел
воображаемую линию параллельно столу, перпендикулярно
стаканам. Я, глухой, кивнул и тотчас выпил половину своей дозы.
Не успел найти на столе «закусь» как мощное «форте» оратории
завсегдатаев «Чайной» потрясло перепонки. Ворвавшийся в
голову звук «пробил» на слезу избавления.
– Раз водка «плаче», значит всэ нормально, – прогудел дядя
Сережа. – Тоби до мэнэ нэ ривняться, алэ и в мэнэ писля пэрвой
ночи в вухах позакладало. И в ных усих така ж бида була. Тепер
иды додому, отсыпайся.
Год я проработал в ППЧ №18. Каждое утро после смены
традицию мы не нарушали.
Весной 1969-го в армию уходил одноклассник, старинный
друг с детского сада Колька Криворучко, ныне покойный. В
начале 80-х он, единственный из трёх классов нашего выпуска,
прославился на всю страну после сюжета программы «Время»,
как главарь банды, угонявшей автомобили с автозаводов в
Горьком и Тольятти. Но это было потом. А пока что я и еще один
детсадовский друг, тоже покойник, Толя Липовецкий, спешили
занять удобные места в балагане призывника.
Теплая ночь, полная луна, запах цветущей сирени обещали
как минимум легкий флирт с девчонками, которые на таких
Валерий Варзацкий
мероприятиях почему-то чаще, чем обычно уступали желаниям
хлопцев.
Мы уже входили в калитку, когда за спиной, из-под дерева,
дающего лунную тень, раздалось:
– Валерчык! Пидийды сюды!
Я узнал голос недавно «откинувшегося» из «малолетки»
Серёжи Малюка. Никуда не денешься – тоже друг детства. Толик
остался у калитки, я подошел. Их было трое. Все из
«неблагополучных». Серега хлопнул по плечу:
– Брат, выручай! Вы нэ можэтэ з Толиком «пидигнать»
пару бутылок писля «первого стола»?
– Вы шо, будэтэ ждать? А можэ вин закончыться в час
ночи?
– Будэм ждать скилькы трэба, тилькы вынэсы.
– Ну ладно. Ждить.
Конечно, проще было подойти к Кольке и попросить, тем
более, что для этой «братвы» он был «свой». Что-то помешало.
Нас понесло в авантюру.
Чтобы не «засветиться», место в балагане заняли подальше
от Кольки, сидевшего в окружении ближайших родственников.
Наконец длиннющий по времени «первый стол» закончился.
Заиграла музыка. Вместе с народом пошли танцевать. Попрыгали
в общей куче, не приглашая кого-то конкретно на танец и, как
нам казалось, незаметно «слиняли» в виноградник за балаганом.
Немного постояли, привыкая к темноте после яркого света двора,
на котором уже вовсю «выухкивали» бабы.
Я приподнял низ брезента, передал его Толику,
остающемуся «на атасе», опустился на колени и просунул голову
внутрь балагана. Она оказалась под скамейкой, вплотную
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
примыкавшей к брезенту, служившему стеной. Достать водку со
стола было очень сложно. Надо было залезть под стол, оттуда
забраться на скамейку и лёжа на ней, не подымаясь, контролируя
вход в балаган шарить рукой по столу.
Осторожно приподнял голову, увидел перед собой одну,
наполовину пустую, бутылку. Мало! Вправо и влево от нее, с
интервалом около полутора метров, как березки на фоне травы,
привлекали внимание разноцветными етикетками еще две
«батареи» спиртного, каждая в количестве трех бутылок. Обычно
«батареи» состояли из водки, вина и самогонки в бутылке с самой
яркой этикеткой.
На этом этапе мне повезло – тут явно сидели только
женщины, потому, что ни водка, ни самогон были нетронуты.
Зацепив в две руки четыре бутылки, пополз к своему лазу…
Брезент не был приподнят, а на месте лаза из-под брезента
торчала кисть руки, шевелящая четырьмя пальцами вместе, так,
как обычно подают знаки водителю, сдающему назад при
помощи зеркала заднего вида. Ничего не заподозрив, положил в
руку, одну за одной, все бутылки. Брезент приподнялся, вылез и
первое, что меня поразило – стоящий в свете луны с опущеной
головой, «руки по швам», Толик. Я хотел что-то спросить, но не
успел, услышав за спиной: «Шо, сукы, мало вам водкы?!». Тотчас
же между нами оказался дядя Коля, невысокий, с криминальным
прошлым отец призывника и без лишних слов влупил Толю
полной бутылкой в голову. Оказывается, бутылки от меня
принимал он.
Ангел – хранитель заслонил мои глаза, но несколько
крупных осколков вонзились в щеки и подбородок, а мелкие
набились в волосы. Глаза уцелели и когда дядя Коля развернулся
ко мне я увидел как блеснула в лунном свете из-под правого
Валерий Варзацкий
рукава его пиджака «розочка» – горлышко от «Толиной»
бутылки.
Нет, испугался я значительно позже, когда с Толей
восстанавливали ход событий. В момент опасности же чисто
автоматически собрался, стал в боксерскую стойку, уклонился от
летящей в сонную артерию смерти. Подкоркой понял – дядя
озверел. Маневрируя, отступая, закричал:
–Дядя Коля! Цэ ж я, Валера! Вы ж мэнэ убъетэ!
В ответ он начал не только выбрасывать руку с «розочкой»
вперед, но и махать ней как саблей, сопровождая каждое
движение тюремным матом. Толик застонал и мой кулак
сдетонировал. Скорость и сила, накопленные в правой за годы
занятий гандболом и штангой, лишили соперника всяких
иллюзий. Удар сверху – вниз пришелся в левую височую кость.
Падая, он затылком «нашел» бетонный столбик виноградника.
«Убил»,– равнодушно констатировал я.
Светлая рубашка лежащего друга в свете Луны казалась
вымазаной черной краской. Музыка во дворе мешала понять его
невнятное мычание. В каком-то отупении потянул Толяна за
руку, помогая сесть. Следующим действием был подъем тела в
вертикальное положение. Потом он вцепился в меня и,
обнявшись, мы ввалились в мир света. Тут «черная краска»
рубашки оказалась кровью, струившейся по лицу, капавшей на
его и мои брюки, остающейся на асфальте двора кровавым
следом. На нас, разрезавших танцующую толпу прямо по центру,
никто(!), представьте себе, не обратил внимания! Невероятно!
Кстати, «друганы», ждавшие водку, исчезли…
Дотащились до водопроводной колонки. Толян, присев на
корточки, подставил голову под струю. Стало немного легче.
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
Вода смыла кровь, и я подумал что она свернулась. Но как только
он выпрямился, лицо снова почернело. Теперь я знал почему.
– Плывем на «Скорую»,– сказав, перебросил Толькину руку
через плечо. Сейчас бы я назвал тот путь своей Голгофой. Тогда
же, шатаясь, падая, подымаясь, видел перед собой, словно на
экране, кадры из фильма «Последний дюйм», талантом режисера
и ужасом сценария поразившие в четвертом классе. Только лет в
50 узнал, что фильм был поставлен по рас сказу Джеймса
Олдриджа.
– В рубашки родывся,– пробурчал фельдшер дядя Толя
Озерян, обрабатывая рану. – Шэ б пивчаса и «дав бы дуба» од
потери крови. Останэся в больныци, будэм капать, колоть,
влывать. А в тэбэ, Валерка, чого морда в крови? Сядь блыжче до
мэнэ.
Внимательно осмотрел лицо, пинцетом выдернул кусочки
стекла, «разукрасил» зеленкой:
– Ну, тэпэр можна йты догулювати проводы. Чы вже нэ
хочеш? – «подковернул» напоследок, вернув в моё сознание
«едущего» затылком по виноградному столбику дядю Колю.
– Посадят! – фальцетом бормашины завыло в мозгах.
Оставив Толю с капельницей в вене вышел на улицу,
собираясь побыстрее дойти домой, упасть в кровать, как в
детстве спрятаться под одеяло от всех проблемм. Было часа 2-3
ночи. Тишина. Бабочки исполняли жертвенный танец вокруг
фонаря во дворе больницы. Несколько лягушек по-кошачьи
подкрадывались к несчастным, только что испытавшим высшее
счастье от близости к своему Солнцу. Ни малейшего ветерка.
Тепло. Хочется смотреть на любимое созвездие Лебедя, мечтать,
долго-долго жить. Но… этот дядя Коля! Где он взялся на мою
голову?!
Валерий Варзацкий
Попробовал навести в мыслях порядок, сосредоточиться.
Пошел дорогой покороче – через микрорайон двухэтажек и тут,
показалось с небес, на меня обрушилась музыка Колькиного
балагана!
– Жывый, дядичка Коля! Жывый, ридный! – заорал я,
подпрыгнул и полетел, едва касаясь земли, домой. Спросите у
меня, как музыка вселила непоколибимую уверенность в то, что
он жив – не отвечу. По ощущениям сигнал был похож на научное
озарение, которое приходилось испытывать гораздо позже.
Забрался в свою комнату через окно. Сразу уснул. Утром
пошел навестить Толяна. Его никто не беспокоил, имею в виду
милицию. В напряженном ожидании, не понимая, что дяде Коле
невыгодно «светиться», как покушающегося на убийство друзей
сына, прошло два дня. Мама сказала, что видела его с
перевязаной головой и поинтерисовалась, не знаю ли я, что с ним
произошло. Разумеется, я с глупой миной на лице сдвинул
плечами.
Толю выписали. Мы взяли вина, пошли в лес, лезвиями
сделали надрезы на руках и соединили ранки в знак кровного
братства на всю жизнь.
Университет
Летом я сдал сессию за первый курс заочного отделения
истфака и был переведен на стационар.
Моя студенческая Одесса имеет вкус невозвратимого
«мужского» «биомицына» (вино «Белое крепкое»), нередко
трансформировавшегося в «дамский» коктейль «биомицын» +
«Алиготе». Соотношение «напиток – пол» было весьма
условным. Часто наглые с обеих сторон вторгались в «чужую
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
вотчину», но толерантность торжествовала всегда – пили вместе
все, что было в наличии.
Пьянка на «факультете №1», каковым в советских
университетех считался идеологический истфак, имела ряд
особенностей, выделявших нас в бесшабашной студенческой
«гульке». Нет, конечно же, «отдыхающих» историков
практически невозможно было отличить от математиков или
геологов. Тем не менее, отличия были. Судите сами.
Где вы видели, чтобы в буфете на факультете продавалось
в бутылках и на разлив, пусть даже сухое, вино?! Может быть,
это кто-то с какой-то целью придумал? Может. Но, правда в том,
что мы, вместе с некоторыми преподавателями, спокойно
«пропускали» по стаканчику в перерывах между лекциями.
Я специально, уже будучи членом комсомольского бюро
факультета, интерисовался, как организовываются и проходят на
других факультетах вечера отдыха. Организовываются редко,
проходят скучно – резюмировали опрошеные. Может у нас, это
кому-то было нужно? Может комсомол и студенческий профсоюз
были на высоте? Может. Мы о том не подозревали и с
нетерпением ожидали 7 ноября, 5 декабря (День Конституции),
31 декабря, 23 февраля, 8 марта, 1 мая, 9 мая. Вся «великолепная
семерка» официальных советских праздников приходилась на
учебные семестры, и упустить повод «нахрюкаться» в обществе
любимых лекторов, преследуя цели нередко меркантильные и
корыстные, жаждали многие.
Что тянуло на вечеринки даже самих отъявленых, с нашей
точки зрения, педантов, сухарей, зануд, трезвенников из
профессорско – преподавательского состава, понял только тогда,
когда сам оказался в шкуре наставника «племени младого».
Валерий Варзацкий
Расслабиться, окунуться в студенческую вольницу,
почувствовать себя молодым всегда замечательно. Был еще один
аргумент массовости «доцентов с кандидатами» на вечерах –
тривиальная ответственность за подопечных по линии
партийной, административной.
Но главное, думается, было в стремлении «оторваться»,
замешаном на профессиональном интересе историков к
продолжателям их дела. Спросите у любого школьного или
вузовского историка о самой заветной мечте и вы гарантировано
получите ответ: «Чтобы дело моё продолжили ученики».
Вечера были своеобразной вершиной легитимных
коллективных пьянок факультета.
Латинскую мудрость «In vina veritas» («Истина в вине»)
большинство студентов услышали во время колхоза на первом
курсе. Там она в устах руководителя звучала как сигнал:
«Поднять стаканы!», выполняла важную функцию формирования
коллектива из
малознакомых, закрепощенных недавних
абитуриентов.
Во время археологической практики, после первого курса,
поредевшие ряды «обстреляных» в ходе учебного процесса, ещё
не профессионалов, но уж точно не любителей «борьбы со
Змием» шлифовали риторику, приближаясь к истине, при
помощи огромного количества красного сухого вина.
Заключительной ступенью триады восхождения к высотам
мысли при содействии Бахуса как раз и были факультетские
вечера.
Это вам не какие-то детские «Что? Где? Когда?».
Подвыпившие соперники, сняв пиджаки, гризлись как
бойцовские псы. Звания и должности забывались, выражения не
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
выбирались. Однако, как только обстановка накалялась кто-то
изрекал спасительное: «За глубину мысли!». Или: «За
компромисс!». Или: «За мир!». Все тот час вспоминали, что
самое важное – пить вино. Именно в процессе употребления
постигается высшая истина. Истина – в вине! Воистину в вине!
Задушевная атмосфера вечеров, разумеется, накладывала
отпечаток на поведение сторон во время зачетов и экзаменов.
Абсурдно было бы сводить реакции тех и других к каким-то
клише. Но согласитесь, без некоторого волнения не обходилось,
если, например, один студент пил с преподавательницей «на
брудершафт», другой целовал лысину известного строгостью
доцента, третий пролил вино на платье не красовице, но
чертовски притягательной, молодой ассистентке. Искупая вину,
на заднем сиденье такси лобызался взасос, доставив её в 3 часа
ночи на поселок Котовского. В темной парадной вместе ползали
на коленях, разыскивая упавшую норковую шапку дамы. Знаю
детали, потому, что тем третьим был я… Сколько таких деталей,
нюансов, нюансиков ушло в вечность вместе с персонажами
факультетських вечеров!
Практики. Колхозы. «Общаги». Кто из бывших студентов
без ностальгии не вспоминает «милые шалости» в традиционных
анклавах студенческой вольности. Множество сцен и сюжетов из
тех мест и времен поселились на страницах воспоминаний, коими
особо «грешат» историки.
«Граждане! Я тоже из Баку!», – пелось в блатной песне 50
– х годов. Потому, думаю, не грех и мне добавить кое-что к
любимой теме мемуаристов.
Лето 1970–го. Холера в Одессе. Город в кольце оцепления
войсками Советской Армии. Без специальных пропусков в
карантинную зону въезд запрещен. На севере граница зоны
Валерий Варзацкий
проходила возле станции Буялык. Всем иногородным студентам
университета, выехавшим до введения карантина из Одессы на
каникулы, было разослано предписание прибыть в Буялык,
готовими к сельхозработам.
Прибыл и я. На пероне увидел таблички с названиями
ВУЗов. Под табличками, за столами, сидели офицеры военных
кафедр. Подошел к своей табличке, предъявил документы.
Очереди желающих ехать в колхоз небыло. Военный указал на
автобус и велел ждать следующих поездов. Выяснилось, что
автобус отправится, когда заполнится студентами, не важно с
какого факультета и курса. Поездов ждали долго. В конце-концов
бригада подобралась классная: четыре парня, остальные двадцать
шесть – девушки!
Работали на ответственных участках в болгарском селе
Благоево Ивановского района. Вино пили огромными дозами
каждый вечер, сплоченным колективом. Преподаватель приехал с
большим опозданием и на работу с нами не ходил, читая книги в
отведенной ему хате. В 5 утра на наряды в правление колхоза
ходил я и таким образом де-факто был бригадиром, хотя не
