Текст книги "Святая Русь - Княгиня Мария (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

А через десять лет не стало и Акима: медведь шатун в лесах разодрал.

–Может, в Переяславль свой вернешься, Аринушка? – спросила после смерти мужа Матрена.

Но Арина, теперь уже 26-летняя женщина, наотрез отказалась:

– Поздно, Матрена Порфирьевна. Моей Любавушке уж одиннадцатый годок. Здесь наш дом.

– Так ведь совсем нам будет худо без мово Акима. Хозяйство!

– Не переживай, Матрена Порфирьевна. Бог даст, и без Акима Захарыча проживем.

Арина с первых дней появления в лесной деревушке называла хозяев по имени-отчеству. Сама же не скоро втянулась в крестьянскую жизнь, да, по правде сказать, никто и не заставлял заниматься тяжелой работой бывшую боярышню. Привыкала Аринушка незаметно, исподволь, а с годами и стога метать наловчилась, и траву косить, и хлебы выпекать, и за скотиной ухаживать… Одно не получалось: весной на Егория вешнего соху за лошадью тянуть. Попробует, но соха выскакивает из борозды и, знай, кривуляет.

Матрена решительно отбирала соху, и сама наваливалась на деревянные поручи.

– Не бабье это дело за сохой ходить. Я хоть плоховато, но справляюсь. Ты ж, Аринушка, лошадь веди. Она у нас умница, не собьется.

Рядом бежала Любавушка и, вспоминая слова деда Акима, по-хозяйски покрикивала на лошадь:

– Так, Буланка, молодцом!.. Будет тебе вечор овес!

В повседневных трудах и заботах пролетело еще шесть лет. Вот тогда и появилась в деревушке Фетинья, вот тогда-то и изведала она историю Аринушки и разбойного стана.

Г л а в а 5

НАКАЗАНИЕ ГОСПОДНЕ

Уж сколь лет минуло, а Фетинье не забыть своего «ненаглядного Борисоньки». С малых лет с ним нянчилась да недуги его исцеляла. Рос Борис Сутяга до отрочества хворобым и лишь после женитьбы стал входить в силу. Уж так радовалась за «дитятко» заботливая нянька! И «дитятко» никогда не забывал свою пестунью. Взял ее в боярские хоромы, доверял самые сокровенные тайны. И всё же, как ни молилась за своего благодетеля приживалка Фетинья, не уберегла она Бориса Сутягу от ворога заклятого. Отравил «Борисоньку» купец Глеб Якурин. Да и не купец вовсе, а бывший злодей Рябец, атаман разбойной ватаги.

И до чего ж неисповедимы пути Господни! Этот треклятый тать изнасиловал ее пятнадцатилетней девчонкой, надругался над ней всей ватагой. Святотатец! И вот теперь, на закате своих лет, она оказалась в разбойном стане Рябца, в той самой атаманской избе, где доживает свой век беглая крестьянка Матрена, а с ней… вот чудеса, так чудеса, бывшая переяславская боярышня Арина Хоромская и ее дочь—красавица Любава, чья красота расцвела в диком лесном урочище. Каких только чудес не бывает на белом свете!

Лесные обитатели даже не слышали о страшном татарском нашествии. Может, это и к лучшему, что не видели они неописуемых ужасов ордынского набега. Но как дальше им жить? Матрена не так уж и здорова, всё чаще и чаще на грудную жабу жалуется. Пройдет два-три года и Матрена окажется на погосте.

Арина пока спокойна. Шестнадцать лет, проведенных в лесной глуши, не прошли для нее даром. Сейчас, на четвертом десятке, она заметно поблекла, руки ее огрубели, но она никогда не унывает, у нее кроткая, уживчивая натура. А вот дочь Любава несколько иная: веселая, задорная и непоседливая. Минуты не посидит на месте, ее всегда куда-то тянет. Но спокойную, невозмутимую мать она, слава Богу, слушается.

Иногда Фетинья обходила вокруг все избы, и сердце ее наполнялось злобой. Сие место должно быть проклято Богом. Все три избы срубили тати, у коих по локоть руки в крови. Эти злодеи не только грабили людей, не только насиловали женщин, но и оскверняли храмы. Нельзя жить на проклятом Богом месте, иначе случится непоправимая беда.

Обо всем этом Фетинья поведала обитателям дома, на что благочестивая Матрена испуганно закрестилась:

– Ты права, матушка отшельница. Страшно слушать твои речи. Но куда же нам податься?

– Есть богоугодное место. Пустынь преподобного старца Фотея.

– Место святое, богоугодное… Но как же нам ниву покидать? Да и супруг мой здесь с детками на погосте лежат. Вы с Аринушкой ступайте, а я уж тут свой век буду доживать.

– И мы с тобой, – без раздумий произнесла Арина. – Ведь ты мне за мать была, а Любаву внучкой называешь. С тобой остаемся, Матрена Порфирьевна.

Фетинья обвела женщин своими еще зоркими глазами и с сожалением вздохнула:

– Вижу, родина не там, где ты родился, а там где ты живешь. Никак, душа человека может прикипеть и к худому месту. Ну да Бог нас рассудит… Вечор уж близко, заночую – и в пустынь.

А вечор собирался на редкость тихим и душным.

– Уж, не к грозе ли, пронеси Господи, – глянула на посиневшее небо Матрена.

– К грозе, – кивнула отшельница.

И часу не прошло, как подул ветер, вначале ленивый и сонный, затем всё говорливей и напористей. Небо же затянулось сплошным аспидно-черным покрывалом; где-то в полуверсте громыхнул гром, затем другой раз, третий, и вот уже на деревушку надвинулся нещадный, дьявольский ветер, да такой адской силы, что принялся ломать кудлатые вершины и целиком выворачивать дерева с корнями. Совсем рядом с треском и шипом заблистали ослепительные змеистые молнии.

Матрена, Арина и Любава со страху спрятались в закут, а Фетинья, черная, косматая, стояла на крыльце и зло бормотала:

– Покарай змеиное гнездо, Господь всемогущий. Сокруши исчадие дьявола!

Рядом с избой быстролетная, стрельчатая молния вонзилась в вековую ель, и она, замшелая и смолистая, тотчас вспыхнула ярым кострищем, и в ту же секунду ударил оглушительный трескучий гром.

Жутко загуляло неистовое непогодье, на избу обрушился невиданный град с буйным ливнем. По земле поскакал белый град с куриное яйцо.

– Карай, карай, Господи! – зловеще кричала Фетинья.

И Господь покарал. Он не только поломал десятки деревьев, но и побил градом весь хлеб.

Матрена, как увидела результат лютой грозы, так и рухнула на краю уничтоженной нивы.

– За что, за что, пресвятая Богородица?!

Поднялась, чтобы воздеть руки к небу и вдруг негромко охнула, схватилась за грудь и осела в истребленное поле.

– Матрена Порфирьевна! – кинулась к ней Арина, но хозяйка испустила дух.

Г л а в а 6

КНЯЗЬ И БАСКАК

Длительная поездка княгини Марии к великому князю Андрею Ярославичу, Даниилу Галицкому и владыке всея Руси Кириллу увенчалась успехом. То была самая трудная поездка Марии. Свадьба Андрея и дочери Галицкого князя Аглаи состоялась во Владимире. Венчал молодых сам митрополит Кирилл.

Александр Невский при встрече с княгиней с восхищением произнес:

– Поражаюсь, как тебе это удалось, Мария Михайловна. Уму непостижимо! Сомневаюсь, что мне бы удалось уговорить таких разных людей, как Андрей, Даниил и владыка Кирилл. Ей Богу, ты совершила настоящий подвиг.

– Не преувеличивай, князь Александр, – улыбнулась своей мягкой улыбкой Мария. – Это ты у нас совершаешь великие подвиги. Я же… я же просто путешествовала и беседовала.

– Ох, скромничаешь, Мария Михайловна. Твои так называемые беседы дорого стоят. Русь тебе будет всегда благодарна. Исполать тебе³⁰, княгиня Ростовская, за труды неутомимые и созидательные, – и Александр Невский низко поклонился, коснувшись пальцами правой руки пестрого заморского ковра.

Лицо Марии зарделось. Похвала именитого полководца ее явно смутила.

– Ну, зачем же так, Александр Ярославич?.. Давай лучше поговорим о наших ратных приготовлениях.

– Охотно, Мария Михайловна. Охотно!

* * *

Стараниями княгини Марии и боярина Неждана Корзуна на ростовской земле вот уже второй год действовала «лесная скрытня».

До баскака Туфана дошла весть, что в Ростове заметно поубавилось число мастеровых людей, причем, самых искусных умельцев.

Туфан осерчал:

– Седлайте коней к князю Борису!

Шатер для баскака и юрты для его сотни воинов были отведены на Чудском конце. Ордынцы, хоть и победители, отгородились от урусов крепким деревянным острогом и жили по своим строго заведенным обычаям.

Девятнадцатилетний князь Борис Василькович готовился выехать к Спасской обители, где, завершая строительство мужского монастыря, почти все дни пропадала княгиня Мария Михайловна, но тут в покои вошел боярин Корзун и доложил:

– От Туфана прибыл чауш³¹. Через два часа мурза будет в детинце.

– Не сидится поганому! – поморщился князь. – Чего он хочет?

– О том вестовой не сказал. Одно удалось выведать: Туфан зол.

– А когда мы его видели довольным? – усмехнулся князь.

Баскак приехал с десятком отборных нукеров³². Борис Василькович встречал Туфана на крыльце, как дорогого гостя. (Попробуй, не прими, не окажи особого почета). Ты даже в своем городе не хозяин, а всего лишь вассал золотоордынского хана, коему должен беспрекословно подчиняться и выполнять все его приказы. Дань – это лишь одно унижение. Десятая часть дани с каждого двора, хоть и обременительна, но пока выполнима. Есть у князя табун в сто лошадей – десять отдай. С мужика же – десятый сноп, десятую курицу, десятое яйцо…Не минует татарское обложение ни князя, ни боярина, ни мужика, ни ремесленника.

Другое унижение – хуже смерти. По первому приказу из Золотой Орды любой русский князь должен выделить пятую часть дружины на службу хана. Тот же кидал русичей не только на иноземцев, но и на дружественные Руси народы. И русским дружинникам приходилось ожесточенно драться, иначе в действие вступала железная татаро-монгольская дисциплина, при которой уничтожался целый десяток, если с поля брани убежит хотя бы один воин. И так далее… Ничего не было горше для князей, когда из его дружины приходилось отдавать (почитай, на верную погибель) своих воинов.

Баскаки (по поручению ордынских ханов) дозирали не только перемещение князей, но и следили за количеством дружины. Каждая новая полусотня требовала объяснений.

Князья же обычно говорили:

– Наши дружины полегли в сечах. А как без гридней дань собирать, как дворцы, терема и житницы охранять, как купеческие караваны без охраны пускать?

На многое ссылались князья, и баскакам приходилось идти на уступки, особенно тогда, когда им привозили щедрые дары. Каждый хотел разбогатеть и побольше собрать дани.

Немало собирал с Ростовского княжества баскак Туфан. Немало! Но, как и всякий сборщик дани, и про свою калиту не забывал. Сказочно богател Туфан.

– Какая нужда привела, мурза? – с трудом скрывая свою неприязнь, спросил Борис Василькович?

– Нехорошо, князь! Твой город скоро опустеет, как обмелевшая река в знойной пустыне.

– Не ведаю, о чем твоя цветастая речь, несравненный мурза.

Всё ты ведаешь, князь. Где твои кузнецы?

– Работают, мурза… А ну подойди к окну.

Мурза, поправив белоснежную чалму, неторопливо подошел.

– Слышишь, как кузнецы по наковальням стучат на Подозерке?

– Не глухой. Не прикидывайся хитрым волком, князь. Можно перехитрить одного, но нельзя перехитрить всех. Мне хорошо известно, что десять лучших кузнецов ушли из города.

– Да ну?! – откровенно удивился князь.

Боярин Неждан Корзун, присутствующий при беседе, не сдержал улыбки: Борис Василькович хорошо изображает несведущего человека.

– Разве княжье дело своих рабов пересчитывать? Никак, в другие города сбежали, неслухи. К каждому ковалю дружинника не приставишь.

– В какие города? – прищурил и без того узкие заплывшие глаза мурза. – Уж, не к Александру ли Невскому?

– Почему к Невскому?

– Его город мой лучезарный хан Батый не осаждал. Новгород богат и сманивает к себе искусных мастеров.

– Ну вот видишь, – простодушно развел руками Борис Василькович. – Ты, мурза, оказывается, лучше меня всё знаешь. Предупреждать надо, а то я и впрямь скоро останусь без единого ремесленника.

Мурза, поняв, что угодил в ловушку, погрозил Борису Васильковичу пальцем.

– Не останешься, князь. Нет раба – нет дани, а нет дани – нет князя. Великий хан вызовет в Орду, отберет ярлык, а самого… – мурза чиркнул ребром ладони по жирной смуглой шее и тонко, по-бабьи рассмеялся.

Опустошив положенное угощенье ( попробуй, не угости!) и, вытерев масленые пальцы о полы халата, Туфан напоследок произнес:

– Хоть весь город убеги, но дань будешь платить сполна.

– Да уж как водится, мурза. Хан в обиде не будет.

– Хорошо, князь, хорошо. Но с одного вола двух шкур не дерут. Гляди, князь, не обмани, а не то…

Мурза не договорил, но многозначительно вытянул наполовину свою кривую саблю, а затем с силой вбил ее в драгоценные ножны.

У Бориса Васильковича заходили желваки на скулах, в глазах сверкнул огонь, еще миг, другой – и он сорвется, но тут вовремя вмешался боярин Корзун.

– Ты не волнуйся, мурза. Ростовский князь никогда не подводил хана Сартака. Ты будешь доволен.

Проводив до крыльца гостя, Борис Василькович вернулся в свои покои и бешено ударил мечом по оловянной миске, из коей только что выхватывал горячую баранину мурза. Миска разлетелась надвое, а меч глубоко врезался в толстый дощатый стол.

– Ордынская собака! Какое унижение приходится терпеть! Доколь, воевода? Мне каждый раз хочется вынуть меч, дабы срубить башку этому тучному борову.

Но Корзун ничего не ответил: любое утешительное слово бесполезно. Ни один человек не скажет, сколько еще быть Руси под пятой варварских полчищ. Ни один!

Борис Василькович, укротив в себе злость, спросил:

– В Скрытне давно не был?

– Недель пять, княже.

– Еще раз наведайся и привези мне шелом, меч и кольчугу. Хочу сам глянуть.

– Добро, князь.

Корзун пробирался к скрытне с двумя дружинниками (гридни надежные, проверенные) и думал:

«Князю не терпится глянуть на оружье».

За последний год Неждан Иванович присмотрел ему сотню молодых, крепких парней, готовых влиться в княжескую дружину, но нужны были доспехи, и они усердно готовились.

Теперь Скрытню не узнать. Бывшее княжеское бортное угодье (а Борис Василькович до сих пор не изведал, что это его угодье) превратилось в большую лесную деревню, и не только с десятком кузней, но и с пашнями, сенокосами, бобровыми и рыбьими ловами. Расторопный мужик преуспел во всем, и это не только радовало Корзуна, но и удивляло. Раньше ему казалось, что без боярского пригляду, строгой господской руки и въедливого тиуна-приказчика, мужики начнут работать спустя рукава и всё хозяйство захиреет. Но произошло совсем иначе. В городе даже работящие кузнецы едва концы с концами сводят. Еды всякой закупи, железа, одежонку для ребятни… Да и не перечесть, сколь всего надо для семьи коваля. А тут еще разные налоги и повинности.

Тяжело живется и оратаю. Мужики часто голодуют, и даже не в лихие годины в бега от бояр подаются. Вот тебе и «строгая господская рука!»

Но – диво дивное! Мужиков и ремесленников будто подменили, когда они почувствовали, что никто уже не стоит над ними. Полная волюшка. Никаких тебе пошлин, никаких оброков. Мужик хлеб собрал – и в сусек. И душа спокойна. После страды тиун не появится, и не выгребет добрую половину. И зимой не голодовать, и на посев хватит.

Кузнец тоже нужды не ведает. Пока он кует оружье, мужики ему и хлебушек выделят, рыбой, мясом и медом снабдят. Крестьянский мир не обеднеет, припасов вдоволь заготовлено. (Кузнец же перед мужиком в долгу не останется: без топора, косы и кочерги не оставит).

И другое удивительно. Ремесленники и крестьяне объединились в одну общину (Такого единения нигде нет). А под началом ее – Лазутка Скитник. И те и другие его уважают. Человек честный, праведный, ничего под себя не гребет. Община не захотела называть его старостой: уж слишком много худого веет от этого звания. Как-то само собой Лазутку стали величать Большаком. Заслужил! По сусекам и медушам не лазит, всё добывает своим горбом. С мужиками землю пашет, невод тянет, стога мечет, на овины снопы затаскивает, цепом бьет… С плотниками избы и амбары рубит, с кузнецами оружье ладит. Община довольна: всякая работа в руках Большака спорится, уж куды как работящий, да сноровистый Лазута Егорыч.

Большаку во всем повиновались: мужик башковитый, глупые приказы не отдает. Доверили Лазутке и судебные дела. В деревне всякое может случится.

Вот и получается, продолжал раздумывать Неждан Иванович, что Лазутка ныне для общины и князь, и приказчик и мирской судья. А ведь всего на всего – смерд. И что будет, если такие мужики в коноводах по всей Руси ходить станут?..

И боярин не мог ответить самому себе на этот головоломный, заковыристый вопрос. Надо княгиню Марию спросить. Любопытно, что она скажет. Она читала Аристотеля, Платона, Сократа и других мудрецов.

* * *

– Да полегче, полегче! Ну, кто ж так молотом по заготовке бьет? Она, почитай, готова. Полегче, дурень!

Услышал Корзун сердитые слова Ошани перед кузней и улыбнулся. Старый мастер, хоть и слеп, но поучает. Ай да Ошаня Данилыч!

– Теперь совсем легонько, но с оттягом. Дроби!..Будя. Теперь в воду. Да на самую малость и опять в оттяг.

Вода в железном чану забулькала и зашипела, а старый мастер, сидя неподалеку на деревянном чурбане, чутко бдел ухом.

– Буде, вынимай!

– Надо бы еще малость подержать, Данилыч, – молвил подручный.

– Я те подержу. Вынимай, дурило!

Боярин Корзун уже ведал: подручные на Ошаню не обижались: уж чересчур велик навык старого коваля.

– Бог в помощь, Ошаня Данилыч! – с порожка кузни приветствовал кузнеца Корзун.

– Благодарствую, боярин, – тотчас узнал Неждана Ивановича Ошаня, поднимаясь с чурбака.

Когда отошли от кузни, Корзун спросил:

– Все ли кузнецы в добром здравии и нет ли в чем нужды?

– В здравии, боярин. Работают справно.

– Что-то не во всех кузнях молотом стучат.

– Руда кончается, с Большаком на болота отбыли.

– Выходит, простаивают кузни, – с осуждением покачал головой Неждан Иванович. – А что других послать некого?

– Других можно, а проку? – хмыкнул Ошаня. – Руда, боярин, всякая бывает. Тут и в самой малости нельзя ошибиться. А для мужиков страдников – всё руда. Такую привезут, что ухват сломается, когда его из печки потащат. Руду должны отбирать самые опытные кузнецы.

– Прости за глупый вопрос, Ошаня Данилыч. Век живи, век учись.

– Да где уж боярину все тонкости нашей работы ведать, – то ли подначил Корзуна, то ли на полном серьезе молвил старый мастер.

Боярин промолчал, оглядывая деревню. Растет, заметно растет потаенное селение. Четыре недели не был, а уж на пригорке возвышается одноглавая церквушка – обыденка³³.

– Храм возвели. А кто ж в батюшках? Кажись, Ростов ни один поп не покидал.

– Свой сыскался, боярин. Бортник здешний, Петр Авдеич. Он когда-то в Белогостицах в дьячках ходил. Конечно, без рукоположения епископа Кирилла, но сам понимаешь, – в Скрытне живем.

– Получит рукоположение ваш батюшка, – уверенно произнес Корзун.

– Это как же, боярин?.. Отай наш откроешь?

– Да ты не опасайся, Ошаня Данилыч. Скрытня заведена с благословения епископа Кирилла, духовного наставника княгини Марии. Он ненавидит татар, так же, как и весь русский народ.

– Тогда другое дело, боярин.

– Лазутку долго ждать?

– Большак по нешуточным делам быстро не возвращается, – с почтением в голосе произнес Ошаня. – Бывает, и заночует наш Лазута Егорыч.

Неждан Иванович знал, что изготовленное оружье хранится в подизбице Лазуткиного дома, но ключи от подклета он никому не доверял. И всё же Корзун направился к его дому.

– Боярин Неждан Иваныч! – радостно всплеснула руками хозяйка.

– Здравствуй, Олеся Васильевна…Надо супруга ждать. В дом пустишь?

– Шутишь, боярин. Всегда такому гостю рады. Проголодались с дороги? И слуг своих зовите.

За Корзуном неотлучно двигались двое рослых, плечистых гридней.

Олеся принялась собирать на стол. Неждан Иванович смотрел на ее по-прежнему упругое, подвижное тело, ловкие, быстрые руки, цветущее лицо, и радовался за Лазутку. Повезло, крупно повезло Скитнику. Такую жену заимел! Ей уж поди далеко за тридцать, а она всё еще прекрасна. А уж от ее крупных, лучистых, зеленых очей глаз не отвести. Клад да жена – на счастливого.

Украдкой вздохнул Неждан Иванович. Муж без жены пуще малых деток сирота. Один, как месяц в небе, вечером не с кем словом перемолвиться, не с кем заботами и радостями поделиться.

Любава была умна и рассудлива, иной раз весьма дельные советы давала. А уж, какая была веселая и ласковая! С ней всегда было хорошо, уютно, покойно. Никогда не забыть Неждану своей супруги.

Заночевал Корзун в повалуше, а гридни в сенях.

Лазутка появился в избе лишь к полудню, с тремя сыновьями – Никиткой, Егоршей и Васюткой. Первому было уже семнадцать лет, второму – шестнадцать, а младшему – четырнадцать. Старший и средний братья породой пошли в отца – рослые, чернокудрые, кареглазые, а вот Васютка весь в мать – среднего роста, русоголовый, с васильковыми глазами, сочными, алыми губами и пушистыми темными ресницами. Отличался Васютка и характером. Братья – более твердые и волевые, а младший – мягкий и ласковый.

Мать души в сыновьях не чаяла, старалась со всеми держаться ровно, чтобы никого не выделять, и всё же любимцем ее был Васютка.

– Ему бы дочкой родиться, – как-то ночью призналась она супругу. – А то одни мужики.

– Да разве то плохо, лебедушка? – тепло обнимая жену в постели, – молвил Лазутка. – Дочь – чужое сокровище. А тут – такие добры молодцы. Толковые ребята, не лежебоки. Да и не в кого им лежебоками быть.

Что, правда, то, правда. Сыновья росли старательные, как и отец, приучались к любой работе. Вот и на сей раз ходили вкупе с отцом и ковалями на ржавые болота, выбрасывали из ям тяжелую коричневую грязь, а затем таскали ее к подводам. Работа – не из легких, но никто из сыновей не посетовал, не сослался на усталь.

Лазутка постоянно рад приезду боярина Корзуна. Тот всегда привезет свежие вести, обязательно встретится с общиной, расскажет о делах, обойдет всех мастеров и непременно осмотрит оружье.

Когда Лазутка раскрывал ворота подизбицы и зажигал толстые восковые свечи в шанданах, глаза боярина загорались радостным блеском. По бревенчатым стенам были развешены панцири и кольчуги, шеломы и шишаки, мечи и боевые топоры, копья и сулицы…

Неждан Иванович дотошно разглядывал оружье и довольно высказывал:

– Молодцы, ковали. С таким оружьем на любого врага идти не страшно. Просил показать Борис Василькович. Какой шелом, меч и кольчугу посоветуешь?

– Выбирай любой, Неждан Иваныч. Всё сработано на совесть.

Корзун примерил на себе один из доспехов, прикинул меч в руке и произнес:

– Надеюсь, князю будет по душе… Ковать и ковать, борзей ковать!

– Аль есть кого оружить, Неждан Иваныч? – зоркими глазами глянул на боярина Скитник.

– Было бы оружье, а ратники найдутся.

Корзун некоторое время помолчал, затем, что-то решив про себя, молвил:

– Вот что, Лазутка. Мыслю, предстоит тебе вскоре опасная дорога.

– Хоть к черту на рога.

– Хуже, Лазутка, гораздо хуже… К ордынцам.

Г л а в а 7

ДОБРЫЕ ВЕСТИ

Князь Борис Василькович остался доволен доспехами. Он понимал толк в оружье.

– Добро бы в Ярославль, Суздаль и Углич заглянуть. Удалось ли князьям создать свои лесные скрытни? Дело рисковое и спешное. Надо бы изведать. Но послать кроме тебя и боярина Славуты Завьяла некого. Остальным боярам я не слишком доверяю.

– Какой разговор, князь? Славута может съездить в Суздаль, а я в Ярославль и Углич.

– Добро. Денек отдохни – и поезжай, Неждан Иваныч.

– А что мурза скажет о нашем долгом отсутствии? Моя поездка займет недели три-четыре. Эта бестия следит за каждым нашим шагом.

– Найду, что сказать, – нахмурился князь. Однако в данный момент он еще не придумал чего молвить мурзе. Его злил этот хитрый, назойливый татарин, кой не спускал глаз с княжеского дворца. Его люди постоянно крутятся у детинца.

– Ярослав и Углич стоят на Волге, – нарушил молчание Неждан Иванович. – Наш купец Василий Богданов хотел бы снарядить несколько ладий к булгарам. Не худо бы изведать – ходят ли ныне ярославцы и угличане в Волжскую Булгарию. Добрая торговля – прямая выгода любому княжеству. Конечно, идти в Булгарию – дело опасное, но без риска торговли не бывает. И коль привезем богатый товар, выгодно его обменяем, аль продадим – казне подспорье. Глядишь, и дань легче платить, и мурзе прибыток. Чем плоха моя поездка по волжским городам? Для хана стараемся, Борис Василькович.

И Корзун негромко рассмеялся.

– Вот и постарайся, Неждан Иванович. Поезжай с Богом, а я с купцом Богдановым переговорю.

И недели не прошло, как мурза Туфан наведался к князю. (Разговор, как и прежде, шел через толмача³⁴).

– Куда это твой ближний боярин уехал, князь?

– А почему это должно тебя беспокоить, мурза? Хан Батый дал мне ярлык на княжение не для того, чтобы я спрашивал разрешения баскака, как распоряжаться своими слугами. Не так ли? – едва скрывая раздражение, произнес Борис Василькович.

– Воля хана – воля Аллаха, – прикрывая глаза и зажав в кулак узкую козлиную бороду, высказал мурза. Отпив из кубка фряжского вина, продолжил. – Но баскак, тем же повелением покорителя земель Батыя, не просто сборщик дани, и тебе это, князь Ростовский, не хуже меня известно.

– Известно. На Руси у нас говорят: надсмотрщик.

– Ошибаешься, князь. Надсмотрщик поставлен следить за евнухами, преступниками и рабами. Баскак же – тот же наместник княжества. Наместник! И он должен знать, куда исчезают поданные князя. Хан Батый мудрый человек, и не ему ли знать, как лучше вести в покоренной Руси баскаку. В покоренной, князь!

Ох, с какой бы усладой запустил Борис Василькович в надутое лицо ордынца тяжелым бронзовым шанданом, кой освещал обеденный стол. Но не запустишь. В кой уже раз надо терпеливо выслушивать унизительные речи баскака, выслушивать и с трудом сдерживать себя, сдерживать во имя будущего. Но когда же оно настанет? Когда русский меч ударит по ордынской сабле?

Поездка Корзуна и Завьяла кое-что уже обусловит. Вовсю готовится к схватке с татарами и великий князь Андрей Ярославич. Сказывают, в его скрытнях изготавливается масса оружья, и что под стяг великого князя быстро сумеет встать большая и крепкая дружина.

Не дремлет и Александр Ярославич в Великом Новгороде, его войско наиболее сильное и могущественное, ведь Новгород так и не побывал под жестокой пятой хана Батыя. Почитай, не видал татарских копыт и весь Юго-Запад Руси со знаменитым князем Даниилом Романовичем Галицким.

Так что напрасно ты, мурза, надуваешь свои лоснящиеся жирные щеки. Русь далеко не покорена, не пройдет и два-три года, как она изгонит из всех княжеств ханских баскакаов, и не позволит больше татарам вторгаться на свои земли.

– Да простит князь мою назойливость, но я так и не услышал ответа. Куда же все-таки уехал твой любимый советник?

– У советника одна дума – как собрать побольше дани. Поехал он в волжские города.

И Борис Василькович рассказал о задумке Корзуна, а затем добавил:

– Купец наш, Василий Богданов, вовсю ладьи готовит. Собирается в Волжскую Булгарию, если татары не помешают.

– Зачем мешать, князь, если богатый товар привезет? Мы, защитники ислама, всегда поддерживаем торговых людей. Я непременно окажу милость твоему купцу, и даже проездную грамоту ему дам.

– А я уж не забуду твое радение, мурза.

* * *

Боярин Корзун вернулся через три недели. Поездка его оказалась успешной: лесные скрытни не бездействовали.

– Особенно печется о скрытнях ярославский князь Константин. Все кузнецы его «сбежали» за Волгу. Оружье своими глазами видел. Да и углицкий князь неплохо готовится. И насчет торговли удалось изведать. Потихоньку начали ходить купцы к булгарам. Возвращаются с добрым товаром. Есть резон и нашего купца снарядить.

Лицо Корзуна выглядело усталым и осунувшимся, но глаза были довольными.

– А как Суздаль?

– Славута привез добрые вести. Князь Андрей Ярославич и сам частенько бывает у мастеров. В скрытнях довольно много заготовлено оружья. Князь вот-вот ударит в набат.

– А не спешит ли, Андрей Ярославич?.. И как к этому относится Александр Невский?

– Тут я в полном неведении, Борис Василькович. Андрей отмалчивается. Но мне кажется, что между братьями пробежала черная кошка.

– Не приведи Господь! – истово перекрестился Борис Василькович.

Г л а в а 8

ПОДВИЖНИЦА ЗЕМЛИ РУССКОЙ

Княгиня неустанно работала над вторым великокняжеским летописным сводом. (Первый был завершен ею еще в 1239 году). Новый летописный свод, создаваемый в Ростове Великом, был гордостью Марии. Владимирский князь Андрей Ярославич, как ни старался, но так и не сумел отобрать у княгини детище отца Василька – Константина Всеволодовича. Ведь это он задумал общерусский летописный свод и создавал его до своей кончины.

Мария была бесконечно благодарна Александру Невскому. Он выполнил своё обещание и, сделав немалый крюк, заехал таки в стольный град к своему младшему брату Андрею, настояв на просьбе ростовской княгини. Как стало позднее известно Марии Михайловне, великий князь долго упорствовал:

– И не упрашивай, Александр. Там, где великий стол, там и великокняжеский свод. Так было и так будет!

И всё же Александр Ярославич убедил своего тщеславного брата, подробно рассказав ему и о духовном ростовском училище и об ученых мужах, и подвижническом труде Марии, чьи летописи и некрологи по убитым князьям, не захотевшим служить Золотой Орде, много значат для всей земли Русской. Ее писания исподволь подготавливают Русь для борьбы с татаро-монгольскими ханами.

– Ты, Андрей, должен в ноги поклониться княгине Марии, а не лишать ее нужной для всей державы работы.

И великий князь перестал упорствовать. Ростов Великий остался духовным и культурным средоточием Руси.

«Представляю, как нелегко далась беседа Александра с честолюбивым Андреем, – раздумывала Мария. – Тот чересчур горд и во всем хочет быть первым. Конечно, он по черному завидует громкой славе Александра Невского. Сейчас он пытается войти в образ главного защитника Отечества, и действует без оглядки на Орду. На пирах и при встречах с князьями похваляется:

– Брат мой Александр побил немцев и свеев, а я нанесу сокрушительный удар поганым. Попомните мои слова!

Великий князь чересчур самоуверен. Он, завалив своего миролюбивого баскака щедрыми подарками, почти открыто собирает дружины, и поторапливает других князей:

– Не мешкайте. Надо собирать общерусское войско и идти походом на Сарай.

Андрей крайне нетерпелив и крайне опрометчив. Он и слышать не хочет умных советов старшего брата. Знай, высказывает:

– В Орде идут свары. Самая пора ударить на татар.

Кое-кто из князей внимает дерзким речам великого князя, и среди них – сын Борис. Его можно понять. Молодой, не слишком опытный и очень злой на татар. Поездка в Орду, унижение князей и жуткая казнь на его глазах Михайлы Черниговского никогда не выветрятся из памяти Бориса. А теперь еще и спесивый баскак под носом. Так и хочется ему поднять дружину и разгромить басурманский стан на Чудском конце.

Мария, как могла, успокаивала сына, но Борис по-прежнему оставался мрачным и озабоченным.

– Не приспело время. Всё так, матушка. Разумом понимаю, но сердцем... Мне было семь лет, когда я увидел изувеченное тело отца. Как же люто надругались над ним изуверы. Я жажду мести!