Текст книги "Лгунья"

Автор книги: Валери Уиндзор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Зависит от обстоятельств, – ответила девушка. – А вы спешите?

Она сосредоточилась, обгоняя грузовик. Вела она на большой скорости, слишком близко от машин, которые обходила, но я не боялась. Мы с ревом пронеслись мимо грузовика. Впереди дорога была свободна, открывался вид на загородные поля и пастбища.

– Совершенно не спешу, – ответила я.

– Меня зовут Крис, – сказала она, когда мы свернули с основной дороги на шоссе потише. – Крис Масбу.

– Масбу? Что это за фамилия? Французская?

Она кивнула. Она была старше, чем мне сначала показалось. Сперва я подумала, что ей лет девятнадцать-двадцать, но теперь заметила, что волосы у неё крашеные, лицо изможденное, а вид немного помятый. Кожа сухая, туго натянутая.

– Отец был французом, – сказала она. – Я – нет.

– А меня зовут Марина, – промямлила я в свою очередь. Конечно, никто меня так не называл. Это имя пришло из моих детских фантазий. – Джеймс, добавила я. – Марина Джеймс. – Джеймс я тоже выдумала. Псевдоним казался мне чистым, прочным, пустым. С ним ничего не связано. У меня, конечно, было нормальное имя. У всех оно есть. Но оно никогда не было мне по-настоящему впору. – Марина Джеймс, – представлялась я незнакомым людям в поездах, зная, что никогда их больше не увижу. Это не слишком хорошо удавалось. На меня смотрели с недоверием. Была у меня и фамилия. Если, конечно, не считать, что это фамилия моего отца. Так что вряд ли её можно воспринимать как нечто принадлежащее лично мне. Потом, когда папа умер, и мама вышла замуж во второй раз, мне досталась фамилия отчима. А позже, когда я сама вышла замуж, – фамилия мужа, так что я никогда не думала о ней как о своей собственности.

Торопливо, пока она не успела высказать никаких комментариев по этому поводу, я спросила:

– А вы по делам или в отпуск?

– И то, и другое, – сказала она и ткнула пальцем в открытую страницу атласа. – Я хочу ехать по шоссе № 20. Не хочу проезжать большие города. А желательно, вообще никаких городов. Я, видите ли, не привыкла, что в машине руль слева.

Я удивилась. Мне показалось, она мастерски управляется с машиной. Она вела с небрежной, даже немного агрессивной сноровкой. Именно это меня в ней больше всего поразило – её уверенность. Меня-то как раз устраивало, что мы не поедем через большие города: я бы с превеликим удовольствием двигалась по самым медленным и извилистым тропам. Я снова расслабилась. Солнце и чувство безопасности разморили меня, но я старательно концентрировала внимание на карте, – хотела произвести хорошее впечатление. Спустя несколько часов мы остановились перекусить в небольшом городке. Она припарковала машину в тени деревьев напротив церкви, и мы перешли через площадь к Кафе де Спортс.

– У меня денег нет, – пробормотала я, отвернувшись так, чтобы не услышала девушка-официантка.

Крис заказывала кофе и круассаны.

– Что, совсем нет? Вообще?

– Есть, но чуть-чуть.

– Поесть-то все равно надо, – сказала она неодобрительно. Шея у неё была в грязных разводах и едва заметных морщинках. Пожалуй, я снова поспешила, сделав вывод о её возрасте. Ей, наверное, как минимум тридцать.

В кафе было полно народу. В конце бара рядом с музыкальным автоматом молодой человек заключал пари, что-то связанное с бегами. Мы сели за переполненный стол. Мужчина рядом со мной читал газету. Я чуть глаза не сломала, пытаясь прочесть заголовки, не поворачивая головы. Когда принесли круассан, я съела его в три укуса, даже не почувствовав вкуса.

– Хочешь еще? – спросила Крис. Она сразу привлекла взгляд девушки-официантки. Ее французский звучал легко и непринужденно, как родной.

– Ты свободно говоришь по-французски? – спросила я.

Эта мысль, кажется, её удивила.

– Господи, нет, конечно. Я отвратительно говорю. А ты?

Я покачала головой.

– Ешь, – сказала она, когда принесли второй круассан. – Я угощаю.

Мужчина рядом со мной допил кофе и полез в карман за деньгами. Я мысленно попросила его оставить газету. Закрыла глаза и попросила. Несколько молодых людей за соседним столиком обернулись. Они смотрели на меня и перешептывались. Не знаю, почему, то ли их заинтересовало, что я говорю по-английски, то ли они узнали меня по фотографии, а может, и то, и другое. Я притворилась, что пью, чтобы они не разглядели моего лица.

Мужчина рядом со мной встал.

"Оставь", – велела я ему. И на случай, если это не сработает, добавила: "Laissez-le15".

Он с кем-то попрощался. Скатал газету в трубочку. Человек, который только что вошел в бар и встал у стойки, обернулся.

– Ah, ca va16? – сказал он, лицо его озарилось. Мой сосед бросил газету на стул и вышел из-за стола, подавая знакомому руку для пожатия. Дождавшись, когда оба отвернутся, я потянула газету к себе на колени.

Крис наблюдала за моими манипуляциями. Кажется, её это забавляло.

– Мы могли бы просто купить газету, – сказала она.

– Обычно я такого не делаю, – сказала я, чувствуя, как лицо заливает краска.

Она захохотала. Молодые люди снова обернулись, подозрительно меня разглядывая. Я смотрела в газету у себя на коленях.

– Извини, – сказала я. – Мне нужно в туалет.

Туалет был из тех, где приходится приседать над дыркой. Пахло отвратительно. Я лихорадочно листала газету, руки дрожали. Приходилось напрягать зрение, чтобы что-то разглядеть: от страха все плыло перед глазами. В газете ничего не было. Ни фотографии, ни статьи, насколько я поняла, ни единой строчки типа "Англичанка пропала в Париже". Ну что ж, правильно, сказала я себе, перелистывая ещё раз страницы, чтобы убедиться окончательно. Конечно, правильно. Еще слишком рано. Заметка появится только завтра.

Когда я вернулась, Крис оплачивала счет. В ожидании я прислонилась к стене у музыкального автомата, даже в сон потянуло, такой камень с души упал. Пока что я в безопасности. И буду в безопасности ещё целый день.

Мы снова ехали мимо ровных пшеничных полей. Вдоль дороги рос мак.

– Я думала, что мак появляется там, где пролилась кровь, – сказала я.

– Кровь! – удивилась она. – Да нет, просто он вырастает на земле, которую побеспокоили. Неважно, чем. Даже если просто распахали.

Ее слова настолько поразили меня совершенно другим, свободным взглядом на мир, что я улыбнулась.

– Спасибо, – сказала я ей. И торопливо добавила: – За завтрак. И за то, что подбросили. Огромное вам спасибо.

Она небрежно улыбнулась, как будто я сморозила глупость. И ведь действительно, сморозила.

– Мне все равно нужен кто-нибудь, кто разбирается в картах, – сказала она.

– Да, но обычно я не занимаюсь такими вещами. Не ловлю попутки на дорогах.

– Это я уже поняла, – сказала она.

На протяжении нескольких миль мы перебрасывались исключительно фразами типа: "На следующей развилке левее", или: "На перекрестке – прямо". Я не знала, успокаивает меня её молчание или нервирует. Я видела, что она из разряда тех компетентных людей, которые знают о жизни все: как обогнать грузовик, как заказать завтрак во французском кафе, и даже о повадках диких цветов. Я же не могла придумать ничего интересного. То и дело бросала на неё быстрый взгляд. В профиль лицо у неё было резко очерченным, как будто его вырезали с помощью бритвы. Вот как я всегда хотела бы выглядеть. Небольшого роста, со светлыми кудряшками и кожей, плотно обтягивающей красивые скулы и подбородок. Я хотела носить старые джинсы и полотняную куртку, и даже с грязноватой шеей уметь убедить окружающих, что ты – само совершенство.

– Возможно ли, – сказала она после долгого молчания, – пересечь Луару17, не заезжая в крупные города?

Теперь понятно, что подобрала она меня не ради удовольствия поболтать с кем-то в пути, а в качестве навигатора; а поскольку я очень хотела ей понравиться, то подошла к этому вопросу весьма серьезно. Я вычислила, как нам переправиться через реку и снова выбраться на равнинные просторы, минуя центральные трассы. Ландшафт изменился. Через несколько миль к югу от реки мы проехали мимо небольшого частного замка, почти полностью утонувшего в зелени деревьев. Только промелькнул в просвете фасад: белый камень, сказочные башенки с посеребренными верхушками.

– Надо же, – я изумленно вытягивала шею, и в результате потеряла место на карте. – Налево, – сказала я, имея в виду "направо"; и дорога уперлась в мощеный двор какой-то фермы. Я ужасно смутилась, ожидала, что Крис рассердится, но она только пожала плечами, подумаешь, мол, с кем не бывает. Она ловко выехала со двора, подавая назад, а я из-за этой оплошности вспомнила о Тони

– Все дело в том, – сказала я, – все дело в том, что я только что бросила мужа.

Я услышала, как говорю это вслух, и желудок у меня сжался от ужаса.

– А я и чувствую, что-то здесь не так, – сказала она. Ну, разумеется, она чувствовала. Такие, как я, не бродят без багажа в шесть утра по индустриальным окраинам Парижа, не ловят попутку. – У тебя в Тулузе сестра, – добавила она. – Ты думаешь с ней остаться или вернешься в Англию?

– Пока не знаю, – сказала я. – У неё своих проблем хватает. – (И главная проблема в том, что её не существует). – У неё трое детей, добавила я, желая положить её на обе лопатки этой деталью. – Две девочки и мальчик.

– В Тулузе хорошо, – сказала Крис, и мы снова погрузились в молчание до тех пор, пока скорый поезд моих мыслей не унесся далеко вперед. И тогда Крис сказала: – Везучая ты. Я всегда хотела иметь сестру.

– Я тоже всегда хотела, – бездумно отозвалась я.

Она повернула голову и уставилась на меня.

– Так у тебя же есть.

– Нет, я имела в виду ещё одну, – сказала я. – Я всегда хотела, чтобы нас было трое.

Это была правда. Однажды давным-давно жили-были три сестры. Младшая была добрая, отзывчивая и послушная, работала не покладая рук, и ножка у неё была маленькая-премаленькая, и в конце концов, как это всегда бывает, она вышла замуж за принца, и жили они счастливо до конца дней своих в замке с башенками, похожем на солонку. Обожаю эту историю. С детства обожаю.

Примерно в половине четвертого Крис спросила:

– Не возражаешь, если мы ненадолго остановимся?

Дорога становилась все более извилистой, вгрызаясь в глухую чащу и вертясь между низкими горбатыми холмами. Она свернула на песчаную лесную просеку и проехала немного вглубь, пока дорога не скрылась из виду.

– Я почти не спала прошлой ночью, – сказала она. Потом опустила спинку сиденья, свернула куртку вместо подушки, легла и закрыла глаза. – Разбуди меня, если кто-нибудь подойдет.

До меня медленно доходило, что она имеет в виду: если подойдет трактор, и понадобится уступить ему дорогу.

– Да, хорошо, – кивнула я.

Уснула она почти мгновенно. Я не знала, чем заняться. Надо же что-то делать, чтобы не думать. Я полистала атлас, а потом принялась разглядывать лицо спящей. Тушь на ресницах размазалась и собралась жирными черными комочками в складках век. Тони однажды сказал, что под веками у нас живут крохотные создания, или, может, он сказал – в бровях, но как бы там ни было, эти создания настолько велики, что иногда их можно увидеть невооруженным глазом. Я пристально изучала веки Крис, надеясь увидеть какое-нибудь движение, но ничего там не шевельнулось. Я подумала, что люди – как ходячие города, целые континенты, как густонаселенные планеты, вращающиеся в открытом космосе. На блошках побольше сидят блошки поменьше, и так далее, до ad infinitum18 по шкале, не имеющей ни начала, ни конца, которая выходит из бесконечности ничтожно малого и исчезает в бесконечности необозримого. И тогда, подумала я, ничто из того, что я сделала или не сделала, что я хотела или не хотела, возможно, не будет иметь ни малейшего значения на чаше весов. И тот факт, что у меня нет ни паспорта, ни денег, ни понятия, куда идти и как вернуться обратно к реальности – все это ничто по сравнению с вечностью, и слишком тривиально, чтобы вообще обращать на это внимание.

Я смотрела, как бегут секунды на электронных часах машины. До чего это долго – секунда. Я зевнула и постаралась устроиться поудобнее. Я убеждала себя, что ужасно устала, но уснуть не могла. Мозг перескакивал с одной мысли на другую. Я могла размышлять о сотне разных вещей, обо всех их возможных пересечениях и метаморфозах за то время, пока одна секунда уступит дорогу другой. Солнце жгло через окно. Я тихонько открыла дверцу и выскользнула из машины. Я чувствовала какую-то одержимость движением, не могла усидеть на месте. Сошла с просеки и направилась в лес, где трава на полянах длинная, мягкая и невероятно зеленая. Надо мной дрожали и сверкали на солнце листья. Я все дальше углублялась в чащу. Трава поредела. Под ногами шуршали мертвые листья. Я подумала, что зашла довольно далеко, и скоро достигну края леса, но впереди, насколько хватало глаз, убегали белые, стройные, параллельные стволы. Так что я уходила все глубже, вперед и вперед, тревожа птиц и цепляясь белой юбкой за буйную поросль ежевики, и думала о концах и началах, и прочей метафизической чепухе, которая, по крайней мере, отвлекала меня от мыслей о чем-то важном.

Через некоторое время до меня дошло, что иду я довольно долго и, скорее всего, заблудилась. Слово "заблудилась" меня очаровало. Это было пугающее слово, завораживающее.

– Я заблудилась, – шептала я, прислушиваясь к его значению. Оно меня как бы оправдывало, ибо означало, что моей вины здесь нет. Оно означало совершенно немыслимую свободу. И что самое приятное, оно означало возможность быть найденной, когда эта свобода станет в тягость. Какой-нибудь добрый лесничий может найти меня спящей на постели из опавшей листвы, и принести в свой домик, и завернуть в одеяло, и накормить молоком с хлебом, и другой детской едой. И все будут так рады найти меня – под "всеми" я подразумевала Тони – что забудут спросить, что же, черт меня подери, я делала одна во французском лесу в двухстах или около того милях19 к югу от Парижа.

Я была погружена в эти фантазии, когда, протискиваясь через густые заросли ежевики, внезапно обнаружила, что стою на той самой песчаной просеке, с которой сошла вначале. Отошла я всего ярдов20 на пятьдесят от машины. Трудно сказать, обрадовало меня открытие, что я ходила по кругу, или разочаровало. Крис все ещё спала, рот её был приоткрыт, и на подбородке блестел тонкий серебристый след слюны.

– О, Господи, – дернулась она, внезапно проснувшись. Она недоуменно мигала, вспомная, кто я такая. На какой-то миг она здорово перепугалась. О, Господи. Сколько сейчас времени?

– Без пяти семь.

– Черт.

Машина, пятясь, выкатила на шоссе, и мы заехали в ближайший городок перекусить. Крис остановилась у здания, перед которым были припаркованы грузовики. Я сначала подумала, что это гараж, но сбоку от него прилепилась не внушающая особого доверия забегаловка Релэ Рутьер. Крис вошла туда так, будто заходила в подобные места каждый день, всю жизнь, будто она здесь хозяйка, и я последовала за ней. Все головы повернулись к нам. В комнате было полно народу: шоферы, сидящие за длинным, покрытым клеенкой столом. Я никогда раньше не заходила в такие заведения. Мы с Тони посещали рестораны с названиями вроде Ле Лион Д'ор, со свечами на столиках и с красными клетчатыми шторами на окнах, со всем тем, что Тони называл "местным колоритом".

– Ну что, годится? – спросила Крис.

Она уселась и принялась вертеть в руках солонку, оглядывая зал.

– Годится, – сказала я. Почему бы и нет? Теперь все в её руках. До Фижеака я покоряюсь её воле. Я намерена просто наблюдать и бездействовать, и будь что будет.

Крис заказала два ликера.

– Выпей, – сказала она, – тебе пойдет на пользу, – и добавила воды в мой стакан. Жидкость стала мутной. Мне нравилось, как она все решает за меня, от этого я чувствовала себя в полной безопасности, и выпила, хотя не выношу запаха аниса, и голова у меня мгновенно стала легкой-легкой, словно я смотрю на мир через стекло.

Запивали мы pichet21 красного вина. "Vin compris22" – говорилось в покрытой пятнами картонке, на которой неразборчивым, корявым почерком были выписаны названия блюд по-французски. Стало жарко. Мне начинала нравиться насыщенная парами атмосфера забегаловки: нравилось, как от стола к столу в огромной кастрюле носят суп, нравился гул мужских голосов, шум кофеварки, звяканье стаканов, смех. Мне нравилось быть с Крис. После салата из сырых овощей и супа мы отведали кролика в горчичном соусе. Крис заказала ещё один pichet вина. Она все подливала и подливала в стаканы.

Вскоре меня уже смешило любое сказанное слово. Помнится, я без конца хохотала. Время от времени у меня возникало неопределенное воспоминание о чем-то, что я знала, но предпочла забыть, но я не позволяла этой мысли перерасти в нечто большее, вырасти настолько, чтобы её можно было узнать. Стоило ей только шевельнуться, как я делала очередной глоток вина и топила её при рождении. Кто-то поставил пластинку на музыкальном аппарате. Счастье вливалось в меня потоком, и в конце концов, я не понимала уже, счастьем я так переполнена или едой.

– Понимаешь, я никогда не ела в подобных местах, – объясняла я Крис. Только в её присутствии я могла на это решиться.

– Ты без конца это повторяешь, – сказала она, – никогда не делала то, никогда не делала сё.

– Потому что это правда, – я откинулась на спинку стула и с интересом оглядывала ресторанчик. Я была под защитой полнейшего безволия. Вся ответственность лежала на её плечах, не на моих. Она за все в ответе. – Я бы ни за что не отважилась зайти сюда одна.

Когда мы уговорили половину второго pichet, у меня промелькнула мысль: неужели она после этого намеревается вести машину, но едва я собралась задать этот вопрос, как она снова наполнила мой стакан, и я забыла.

– Ой, нет, – сказала я. – Хватит. Серьезно, – но сказала не всерьез, и она это поняла. Мы улыбнулись друг другу.

– Так ты, значит, бросила мужа? – спросила она.

– Да, – сказала я. У меня щеки болели от постоянного усилия сдержать смех. Я старалась не смеяться, хотя бы пока она намеренно не скажет что-нибудь смешное. Мне казалось, что хохот без причины – это явный признак того, что я пьяна. Или безумна. Или и то, и другое. – Да. На улице Франсуа Премьер.

– На улице Франсуа Премьер? – удивленно повторила она. – И что же, он до сих пор там?

Слезы катились у меня по лицу. Вино иголочками било в нос.

– Не знаю, – пробормотала я почти в истерике от хохота. – Не знаю.

Лица оборачивались к нам, глаза удивленные, рты открыты.

Крис вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– О Боже, – сказала она, – жизнь – невероятно смешная штука, если приглядеться.

Я кивнула.

– Так ты просто взяла и ушла, без ничего? – мы понемногу успокаивались. Наступил тот момент, когда после приступа смеха никто толком не знает, как себя вести дальше. – И когда это случилось? – спросила она.

– Вчера.

– Так вот почему ты так жутко выглядишь.

– Потому что я в жутком положении, – сказала я.

Она бросила на меня острый взгляд.

– Нет, я имею в виду твою юбку и все остальное, – сказала она. – Тебе лучше надеть что-нибудь из моих вещей.

– На меня ничего из твоих вещей не налезет.

– Подберем. Ты же не можешь появиться у сестры в таком виде.

– Дело в том, – голос мой дрожал на грани нового взрыва смеха, – дело в том, что никакой сестры у меня нет.

– Нет, есть, – сказала она. – В Тулузе.

– Нет, нету. Я наврала.

Дочка patronne23 принесла сыры и поставила перед нами на стол. Крис отрезала себе ломтик от куска сыра, который выглядел как черный треугольник, облитый сахарной глазурью.

– Попробуй, – сказала она, и я отрезала себе по ломтику от каждого куска, не зная, какой выбрать.

– Так куда же ты все-таки путь-то держишь? – спросила она.

– Никуда. Сама не знаю.

– Я пригласила бы тебя погостить, но...

Я совсем не хотела напрашиваться.

– Ой, нет, – забормотала я в ужасном смущении. – Нет, что ты. Даже не думай, пожалуйста... я вовсе не собиралась...

– ...но я сама у родственников остановлюсь. Поэтому...

– Нет, конечно, нет!

– Просто дело в том, – сказала она, – что я сама их не знаю.

– Своих родственников? – не поняла я.

– Нет, ну знаю, конечно, но не очень хорошо. Мы раньше приезжали к ним на каникулы, пока папа был жив, а потом... – она отрезала сыра и положила в рот. – Мне было тогда лет восемь. С тех пор я их не видела. Никого, кроме дяди Гастона. Иногда мы с ним встречаемся.

Вошли два шофера, и с ними девушка в обтягивающих джинсах и белых обшарпанных туфлях на высоких каблуках. Очень красивая. С белокурыми волосами, с небрежным пучком на макушке. Несколько более темных завитков выбились на волю. Она явно кичилась своей внешностью.

– Хотя, – сказала Крис, – ничего страшного не будет, если мы приедем вместе.

Она посмотрела в том направлении, куда смотрела я, на блондинку: та громко разговаривала и кокетничала, повиснув на шее одного из молодых людей, с которыми пришла.

– Проститутка, – сказала Крис, отворачиваясь.

– Что? – не поняла я.

– Она проститутка. На трассах работает.

– Ты её знаешь?

Крис рассмеялась.

– Да нет же, господи, конечно нет. Просто это заметно невооруженным глазом.

С моего места девушку было прекрасно видно. Я подглядывала за ней украдкой.

– Так что ты собираешься делать? – спросила Крис.

– Не знаю, – я не хотела сейчас об этом думать. – Может быть, сказала я, чтобы она отстала, – на Корсику махну.

– На Корсику?

– Я видела рекламный плакат. По виду, там хорошо.

– И не только по виду, там и вправду хорошо, – сказала Крис. Кажется, она всюду побывала: Тулуза, Корсика... – Можешь на попутке добраться до Марселя, а оттуда на катере. Это нетрудно.

– Нет, трудно, – сказала я. – Просто-таки невозможно. У меня денег нет.

– А-а, денег, – отмахнулась она так, будто деньги должны как раз меньше всего волновать людей.

– И паспорта, – добавила я. Это казалось мне совершенно непреодолимым препятствием. – Все осталось у мужа.

Дочь patronne пришла предложить нам десерт. Она потопталась у стола и наконец застенчиво спросила, англичанки ли мы. Сказала, что учит английский в школе.

– Нет, немки, – спокойненько соврала Крис. – Мы немки.

Я удивленно таращилась на нее.

– Ой, простите. Мне послышалось, что вы говорили по-английски, сказала девушка по-французски. Она ужасно смутилась.

– Да, говорили, – сказала Крис. – Мы практиковались. Мы переводчицы. Из Арнхема.

– Зачем, скажи на милость, ты ей это сказала? – спросила я, когда хозяйская дочка ушла за нашим мороженным.

Крис пожала плечами.

– Не хотела, чтобы она практиковала на нас свой английский.

Ее способность сбить человека с толку рассмешила меня.

– Я тоже такое проделываю, – сказала я, но она, казалось, не слушала. Она откинулась на спинку стула, сунула кончики пальцев в карманы джинсов и смотрела на меня изучающим взглядом.

– Ну, расскажи мне теперь о себе, – сказала она. – Кто ты?

Какой-то невероятный вопрос. Никто раньше не спрашивал у меня ничего подобного. Она перефразировала:

– Чем занимаешься?

Я решила наврать что-нибудь, но была слишком пьяна, чтобы иметь доступ к заготовленной стопке привычной лжи. Я могла сказать, что у меня свой бизнес, чистка ковров, я иногда рассказываю такое незнакомым людям в поездах, но не сказала. Так чем же я занимаюсь? Я просыпаюсь, живу весь день, ложусь в кровать, вижу сны. Иногда сны у меня путаются с явью. Так и время проходит. Все кажется мне немного нереальным. Я убираю дом и готовлю. Увлекаюсь чем-нибудь и бросаю. Я работаю. Правда заключается в том, – и это, в отличие от всего остального, действительно правда, – что я секретарша. Работаю в бухгалтерской фирме, но я ни в коем случае не хотела признаваться в этом Крис. Ни за что не скажу ей, что я всего-навсего с одной стороны – домохозяйка, а с другой – секретарша.

– А сама-то ты чем занимаешься?

– Товарами широкого потребления, – сказала она. – Я агент по продаже товаров широкого потребления.

Я кивнула. Это многое объясняло. Вот откуда её легкость в общении, и познания о том, как действует этот мир.

– Ты, наверное, очень умная, – сказала я. Она начала рассказывать о работе, но взгляд мой то и дело возвращался к блондинке, поднявшей шум по поводу того, на каком стуле ей больше нравится сидеть.

– Она тебя прямо приворожила, да? – сказала Крис.

– Она и в самом деле проститутка? – спросила я. В Англии я бы произнесла это вполголоса, но в чужой стране появляются определенные преимущества: можно говорить совершенно свободно.

– Ты хочешь сказать, что никогда не видела проституток? Где же ты была всю свою жизнь? – спросила Крис. Как будто общаться с проститутками, ловить попутку и обедать в злачных местах – это норма, как будто все только этим и занимаются.

– В Хэнли, – сказала я немного обиженно.

– В Хэнли? Это где такое?

Дочка patronne принесла мороженое.

– Если тебе нужен паспорт, – небрежно бросила Крис, облизывая ложечку, – я могла бы посодействовать. У тебя есть при себе какой-нибудь дорожный чек?

Я покачала головой.

– А кредитные карточки?

Блондинка, проститутка, села с двумя своими провожатыми за столиком у дверей. Мне видны были только движения её головы, она льнула к одному из парней, ворошила ему волосы, нашептывала в ухо.

– Но если я начну пользоваться кредитками, меня сразу выследят, возразила я.

– Кто? – вытаращилась на меня Крис. – Муж? Ну и что из этого? Пока он спохватится, ты уже фьють, ищи-свищи.

Несмотря на количество съеденного, у меня в животе стало пусто.

– И вообще, – говорила Крис, – даже если догонит, что тогда? Ты свободная личность.

– Нет, – сказала я. – Не думаю.

– Да конечно свободная, – нетерпеливо сказала Крис.

– И в каком смысле – "паспорт"? Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– А что, по-твоему, я могу иметь в виду?

Я понятия не имела.

– Поддельный? – предположила я.

– Ладно, считай, что разговор окончен, – сказала Крис.

Она заказала к кофе коньяк. Я сидела обиженная, щеки пылали. Потом стала слепо рыться в сумочке в поисках оставшейся стофранковой купюры.

– Ой, да брось ты, ради бога! – сказала она раздраженно. – Убери. Я угощаю.

– Ты платила за завтрак, – запротестовала я.

– Ну и что с того? – она залпом осушила рюмку с коньяком. – В общем, так: что бы ты ни решила, но дальше в таком виде ты не поедешь. – Она допила кофе и поднялась. – Жди здесь. Я быстро.

Она подошла к стойке заплатить за обед и вышла за дверь, скрывшись в темноте. Я поиграла с мыслью, что меня бросили: представляла, как слышу шум мотора, представляла, что Крис уезжает без меня. Я ждала, ковыряя ложкой в кофейной гуще. К моему лицу прилипла печальная, смущенная улыбка. Интересно, хватит ли у меня храбрости напроситься в попутчики к кому-то из этих шоферов. Это было нечто вроде решения. В нем была определенная логика. Я могла всю оставшуюся жизнь разъезжать по Франции без цели и направления, повторять и повторять бесконечные круги, пользуясь гостеприимностью водителей грузовиков. Наконец Крис вернулась с большим черным свертком.

– Иди надень, – сказала она. – Юбка с резиновым поясом, так что должна налезть. Я подожду в машине.

Держаться прямо оказалось довольно трудно. После первой теплой волны от ликера было ощущение, что чем больше пьешь, тем трезвее становишься; но едва я встала на ноги, комната поплыла, пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Я сфокусировала взгляд на двери с надписью "Toilettes" и приказала себе не отклоняться от курса и добраться до нее, ни во что не врезавшись и не привлекая к себе внимания. В туалете никого кроме меня не было. Я посмотрела в зеркало. Лицо в пятнах, мятое, пугающе бледное. Волосы дико растрепаны. Я наклонилась ближе, так что лицо и его отражение почти коснулись друг друга: понадеялась, что если приглядеться, впечатление будет не таким удручающим, но так я не могла видеть всего лица целиком, только частями – огромные, воспаленные глаза, дряблый, в оспинках, фрагмент кожи, черная ноздря с влагой на волосках. Я отшатнулась. Я швыряла на все это пригоршнями воду, холодную воду из-под крана, и держала глаза закрытыми, чтобы не смотреть, пока не запрусь в безопасности кабинки. Писала я целую вечность, думала, это никогда не кончится. Моя белая юбка порвалась, была в пятнах от вина и чудовищно измята. И дурно пахла. Я сняла её и надела юбку Крис. Эластичный пояс натянулся до предела. Из пакета выпала черная футболка. Я стянула через голову свою блузку. Корзины для мусора здесь не было, так что я скатала грязную одежду в комок и затолкала в угол.

Когда я открыла дверь и вышла, перед зеркалом стояла та самая блондинка, проститутка, и поправляла прическу в ожидании, пока освободится кабинка. Я не знала, заговорить с ней или не надо. Не знала, чего она от меня ждет. Я нервно улыбнулась её отражению и сказала:

– Pardon.

Встала рядом с ней, поставила сумочку на раковину и вынула косметичку. Она что-то сказала хрипловатым голосом, что-то по-французски, я не поняла.

– Pardon? – ещё раз произнесла я, на этот раз извиняясь не за то, что так надолго заняла туалет, а за непонимание. Надеюсь, до неё дошла разница.

– Je sui anglaise24, – добавила я, просто на всякий случай.

– Anglaise, uh?25 – она рассмеялась. Я ужасно нервничала. Припудрила пуховкой отекшее, бледное лицо. Стало ещё хуже. Нарумянила щеки. Мое отражение становилось все более гротескным. Девушка улыбнулась про себя. Я наблюдала за ней в зеркало, пораженная её красотой. У неё были прекрасные зубы. Я никак не могла сопоставить эту красоту со всем остальным: с её хриплым голосом, крикливостью, с избранным способом зарабатывать на хлеб насущный.

Глаза наши встретились в зеркале. Я поспешно отвела взгляд и достала из косметички расческу. Она протиснулась мимо меня и что-то ещё сказала, я не расслышала. Ее тело коснулось моего.

Вместо того чтобы зайти в кабину и закрыть за собой дверь, она остановилась в проеме и повторила то, что говорила перед этим. Меня бросило в жар.

– Je ne comprends pas26, – сказала я.

– Vos vetements27, – и указала на маленький позорный сверток в углу.

– Ah, oui28, – сказала я. – Да.

Я хотела объяснить, что намеренно оставила там вещи, что они мне больше не понадобятся, но окончательно запуталась во всех этих местоимениях. Она глядела с легким отвращением, как будто застукала меня за каким-то непристойным занятием, так что я оказалась в дурацком положении, и не придумала ничего умнее, как сделать вид, что я просто забыла там свою одежду.

– Merci, Mademoiselle29, – я изобразила пылкую благодарность. И протиснулась мимо нее, чтобы подобрать сверток. Щелкнул выключатель. Внезапно наступила темнота.

– Bon soir, Madame30, – приветливо крикнула она. Хлопнула дверь. Я мгновенно сообразила, что произошло. И если бы не тупость и тяжесть в голове, если бы я не наткнулась на дверь, я, наверное, побежала бы следом и остановила её. А может и не побежала бы. Не знаю. Мне показалось, что это не столь важно. Я нащупала выключатель и снова зажгла свет. Моя сумочка, которую я оставила лежать открытой на раковине, исчезла. Я мыла руки и тупо размышляла, что же теперь делать без гроша в кармане и без косметики.